37. Двадцать минут ада
Tom
Я смотрел на часы на экране телефона. Прошло только пять минут. Он только вышла за угол. Я стоял у окна, стараясь не смотреть на улицу каждые две секунды. Она хотела нормальности. Свободы. Я должен был дать ей эту иллюзию, даже если все нутро кричало, что нельзя.
Десять минут.
Я сгреб посуду со стола, начал мыть, чтобы занять руки. Чтобы не звонить ей как сумасшедший и и не спрашивать "Как дела?". Она и так будет смеяться, что я как гиперопекающий папаша.
Пятнадцать минут.
Тарелка выскользнула из рук и разбилась о раковину. Я не стал ее поднимать. Просто смотрел на осколки. Чертова примета. Глупости. Я потянулся за телефоном.
"Как успехи? Нашла ингредиенты для штруделя?" — отправил я и попытался улыбнуться. Не вышло.
Семнадцать минут.
Сообщение не доставлено. В телефоне Лиссы всегда был идеальный сигнал. Она берегла его как зеницу ока. Ее единственный способ связи с внешним миром. Я встряхнул руки и набрал номер. Прямо в ухо. Автоответчик.
"Абонент временно недоступен...". Холодные мурашки прошлись по позвоночнику. Все внутри сжалось в камень.
Двадцать минут.
Ровно. Я уже был в прихожей, натягивая куртку. Ключи. Пистолет. Глаза метались по пустому дому, выискивая хоть какую-то подсказку, что это шутка. Что она спряталась, чтобы испугать меня. Но я знал. Тишина в доме была гробовой.
Двадцать пять минут.
Я бежал по улице. Глаза выхватывали каждую деталь. Старушку с тележкой. Подростков с наушниками. Но ни ее смеха, ни черных волос, выбивающихся из под капюшона.
Магазин. Я влетел внутрь, сбивая стойку с рекламой.
— Мэл! — Мое рычание заставило замолкнуть приглушенную музыку. Все обернулись. Кассирша замерла с пакетом молока в руке.
Я не видел их лиц. Только искал ее присутствие.
— Девушка! С черными волосами! В темном худи, двадцать минут назад! — Я навалился на прилавок, стекло затрещало. — Вы ее видели?
Кассирша, бледная, затрясла головой.
— Н-нет... никого не было...
Чертова ложь. Она должна была быть здесь. Она приходила за сливками. Я оттолкнулся от прилавка и пошел между стеллажами, сметая все, что могло мне помешать. Банки с соленьями грохнулись на пол, рассолом залило пол.
— Лисса! Где ты, черт возьми?
Меня не слышали. Ее тут не было. Я вывернул витрину с приправами, ища ее за ней. Ничего.
Кто-то из покупателей достал телефон, чтобы снимать. Я направил на него пистолет.
— Убери.
Он послушался.
Я вернулся к кассирше, убрав пистолет. Ее глаза стали размером с яблоко.
— Она же была здесь. С кем она ушла? Говори.
— Клянусь, я не знаю... — Она рыдала, закрывая лицо руками. — Только фургон приезжал с заднего входа... Я думала, поставка...
Фургон. Задний вход. В груди вдруг возникла черная дыра, которая высасывала все: воздух, свет, звук. В ушах зазвенело.
Я отпустил кассиршу и отошел.
Я вышел на улицу. Заброшенная парковка. Лужи. И в одной из них... рассыпанные яблоки. Рядом — белый пакет, из которого вытекали на асфальт сливки. Белая, жирная лужица.
И рядом с пакетом — одинокая, новая гелевая ручка, что я купил ей для того, чтобы она продолжала писать стихи. Она должна был лежать в ее кармане.
Я поднял ее. Она была еще теплой от ее руки.
Я закричал.
Животный вопль, от которого сработала сигнализация на соседней машине. Я бил кулаками по кирпичной стене, пока кожа не содралась в кровь, пока кости не заныли тупой болью. Я матерился, посылал все к черту: небо, отца, Вульфов, этот город, себя.
Себя. Прежде всего — себя.
— Я отпустил ее. — Прохрипел я, скатываясь по стене прямо в лужу. — Я отпустил ее одну.
Моя рука сжала ручку так, что она треснула. Я представил ее лицо. Ее улыбку, когда она уходила. Ее доверие, которое я так легко предал, пойдя на поводу у ее жажды "нормальности". В каком мире мы живем? Какой, нахуй, нормальности? Я знал правила. И нарушил главное — никогда не отпускать свое сердце из поля зрения.
Отец. Клан Вульф. Насильное замужество Лиссы. Все картины, что промелькнули перед глазами, заставили меня прикусить губу и поморщиться, вызывая рвотные позывы. Ужас и бессилие.
Я поднялся. Слез не было. Только лед. Только ярость. Я достал телефон, мои пальцы дрожали, но голос, когда ответили на том конце, был низким, мертвым и стальным.
— Билл. Мне нужна помощь. Сейчас же. Они взяли Лиссу. — Я посмотрел на разбитые яблоки, разлитые сливки. Осколки нашей короткой, хрупкой нормальности.
— Я лично буду рвать глотки каждому, кто к этому причастен. Никаких компромиссов. Никакого милосердия.
Я положил сломанную ручку в карман, рядом с холодным металлом пистолета.
— Мне все равно, сколько усилий уйдет на это. Или я ее возвращаю, или этот город сгорит заодно.
***
Melissa
Сознание возвращалось обрывками.
Сначала — боль. Тупая, раскалывающая боль в висках. Потом — запах. Запах пыли, дешевого табака и чего-то химического, сладковатого и тошнотворного. Ну конечно. Травка. Обжигает ноздри.
Я лежала на чем-то холодном и жестком, вибрирующем в такт работе двигателя. Пол? Металлический пол фургона. Поездка была с тряской, каждый стык плит отдавался грохотом в моих костях.
Попытка пошевелиться провалилась. Руки были грубо скручены за спиной, железные наручники впивались в запястья. На ногах — то же самое. Я попыталась закричать, но из горла вырвался лишь хриплый стон. Рот был заклеен широким скотчем.
Паника. Острая и слепая, она ударила в голову, заставила сердце бешено колотиться. Где я? Что случилось..?
И тогда память пришла обрывком, ярким и болезненным, как удар тока: солнечный свет на асфальте, яблоки, катящиеся из разорванного пакета... холодные руки, хватающие меня... сладковатый запах тряпки на лице... И синий проблеск бриллианта на моем пальце в луже.
Том.
Мысль о нем пронзила больнее любого страха. Его лицо, улыбающееся, когда я уходила. Его последний поцелуй. Его просьба вернуться через двадцать минут.
Я опоздала.
Он уже знает. Он уже ищет. Эта мысль была единственным лучом в настигающей меня тьме. Он найдет меня. Он поможет. Он...
Голоса. Грубые, незнакомые. Из кабины фургона.
"...сказали, не повредить товар. Для Вульфов живой и невредимой."
"Привередливые ублюдки. Дергается сильно, пришлось усыпить."
"Каулитц обосрется, когда узнает. Его папаша решил по-крупному сыграть. Продать шлюшку своего сынка его злейшим врагам... Жестоко."
Хохот. Грубый, животный. Он резал слух хуже визга тормозов.
Ледяная волна ужаса накрыла меня с головой. Не просто похищение. Не просто месть. Это был расчет. Хладнокровный, политически ход. Дон Каулитц, отец Тома, воспользовался мной как разменной монетой. Как способ насолить Тому в ответ на предательство самым болезненным образом.
А Том... Он будет винить себя. Он будет сходить с ума. Он сделает что-то безрассудное. Одно это осознание заставило меня забыть о собственной боли. Я застонала, пытаясь вырваться, забиться в стенку фургона, сделать что угодно, лишь бы они остановились.
Дверь в кабину открылась. Свет фар ослепил меня.
— О, проснулась наша принцесса. — Прорычал один из них. Мужик с лицом, изъеденным дымом табака. — Сиди тут тихо, красотка. Скоро приедем.
Его глаза скользнули по мне оценивающе, по хозяйски. Меня передернуло от омерзения. Я попыталась поймать его взгляд, вложить в него всю свою ненависть, весь страх. Но он лишь усмехнулся и захлопнул дверь.
Я снова осталась одна в грохочущей темноте. Ненавижу темноту. Слезы текли по вискам, смешиваясь с пылью и впитываясь в ткань, которой был завязан рот. Я сжала кулаки, насколько это было возможно. Металл впился в кожу.
И тогда я вспомнила про кое-что твердое и блестящее на моем пальце.
Кольцо.
Оно все еще было на мне. Они не обыскали как следует. Или просто не сочли его ценностью.
Я замерла, водя подушечкой пальца по гладким камням. Чтобы ты помнила, чего ты стоишь. Его слова прозвучали в голове так ясно, будто он шептал мне их на ухо прямо сейчас. Это — обещание.
Паника отступила. Ее место заняла ярость. Тихая, но ледяная. Они думали, что похитили беспомощную девчонку. Дочку бандита, которая убежала от своего прошлого.
Они ошибались.
Я была той, кого любил Том Каулитц. Та, что пережила войну кланов. Та, что научилась стрелять и врать, выживать и ненавидеть. Та, что заставила сына одного из самых страшных Донов мафии смотреть на нее с обожанием.
И они... они тронули то, что принадлежит ему. И он не остановится.
Фургон резко затормозил. Мы приехали.
Сердце снова заколотилось, но теперь не только от страха. От предвкушения. Они недооценили Тома.
Двери с грохотом отъехали. На фоне ночного неба вырисовывались две массивные фигуры.
— Выводи товар. — Бросил один из них.
Ко мне потянулись руки. Я не сопротивлялась. Я позволила им грубо поставить меня ноги. Я стояла, пошатываясь, жадно глотая воздух, и смотрела на своих похитителей с холодным, безразличным взглядом, которому научилась у Тома.
Я здесь, Том — мысленно посылала я ему сигнал, сжимая кольцо на пальце. Я жду тебя, Том. Я обязательно дождусь.