32. Маскарад
Песня: Shape of my heart
__________________________________
Месяц спустя.
Tom
Месяц.
Тридцать дней, которые сплелись в одно большое полотно отчаяния. Лондон больше не был городом; он стал лабиринтом, где за каждым углом мерещился ее силуэт, а в каждом женском смешке слышался отзвук ее голоса. Моего любимого голоса. Я жил на автомате: отель — улицы — отель. Снова и снова прочесывал одни и те же районы, задавал все те же вопросы, получал одни и те же пустые взгляды в ответ.
Поиски Лиссы дали мне один большой и очень поучительный урок:
Всем плевать на тебя. Людям, по большей части, безразличны чужие проблемы. Они будут делать вид, будто им не все равно. Будут жалеть тебя и сочувствовать. Но как только просишь о помощи или хотя бы минимальном содействии — у всех, как некстати, появляются дела.
Телефон мой завибрировал — настойчиво, раздражающе. Билл. Я хотел проигнорировать, но взял трубку.
— Говори.
— Том, слушай, — Голос брата звучал непривычно оживленно. — Ты все еще в своем дерьмовом отеле?
— А где же еще?
— Собирайся. Сегодня в центре Лондона, говорят, маскарад проводят. Годовщина какого-то очередного дурацкого исторического события. Толпы народа, музыка, выпивка. Тебе это нужно.
— Выбрось эту идею из головы. — Я провел рукой по лицу, чувствуя усталость. — У меня нет времени на бессмысленные вечеринки.
— Как раз есть! — Настоял Билл. — Том, ты сходишь с ума. Я слышу это по твоему голосу. Ты не спал неделями. Ты не можешь так дальше. Пожалуйста, один вечер. Один долбанный вечер, чтобы перезагрузиться. Или ты сломаешься, и кто тогда ее будет искать?
Он был прав. Черт возьми, он правда прав. Я на грани. Еще немного — и я начну бредить по ночам.
— Хорошо. — Я выдохнул, сдаваясь. — Но только чтобы ты отстал.
— Отлично! И надень что нибудь приличное. Купи костюм. И маску. Там строгий дресс-код — никаких лиц. Только глаза.
Я повесил трубку, чувствуя себя идиотом. Маскарад. Пока она где-то там, одна, возможно, в беде, я буду плясать в маске и дурацком костюме.
Но я пошел и купил черный деловой костюм — безликий и простой, как и все в моей жизни сейчас. И маску. Серебряную, с узором, закрывающую все, кроме глаз. Ирония. Прятать лицо, когда я так сильно хочу найти ее.
Вечером я стоял на краю толпы, чувствуя себя не в своей тарелке. Вокруг смеялись, танцевали, целовались под масками. Мир веселился, а я был призраком среди них — пустым, холодным и отстраненным. Я взял бокал шампанского с подноса проходящего официанта и отхлебнул. Противно. Ну и ужас. И как они тут только это пьют? Слишком сладко и мерзкое послевкусие.
Я заметил, как одна девушка заметно приближается ко мне. Когда она все таки добралась до меня и протянула ладонь, чтобы взять меня за руку и предложить выпить с ней и потанцевать, мои плечи напряглись а руки стали холодными, как лед.
Только. Попробуй. Прикоснуться.
Я одернул руку и холодно посмотрел на девушку. Слишком самоуверенная. Никто из девушек больше не дотронется до меня. Кроме моей.
Я отошел подальше в толпу, чтобы скрыться от назойливой девушки в красной маске.
И вот тогда я увидел её.
Она стояла в нескольких метрах от меня, рядом с гигантской скульптурой лебедя изо льда. В платье цвета темной ночи, которое облегало ее фигуру. Такую знакомую мне до боли.
Ее волосы были убраны в сложную прическу, но несколько прядей выбивались, и я узнал их цвет. Черный. Угольный.
Ее рост, ее осанка, то, как она держала стакан с водой, пальцы, обхватывающие стекло...
Всё было ее.
Это моя прекрасная девочка.
Но лицо скрывала маска — черная, с серебряными бликами. Только глаза.
Я сделал пару шагов, и вот они — темно-зеленые, как лес после дождя. Полные тайн и боли. Ее глаза. Они смотрели на толпу, но я видел — в них была тоска. Та же, что пожирала меня изнутри.
Сердце заколотилось, сжимая горло. Не может быть. Я сошел с ума? Мираж? Галлюцинация от усталости и отчаяния?
Но я не могу отвести взгляд. Я пробирался сквозь толпу, как одержимый, расталкивая людей, даже не извиняясь. Мое дыхание стало прерывистым. Все внутри кричало, что это она.
Она заметила мой пристальный взгляд и слегка отступила, насторожившись. Но не ушла.
Я подошел ближе, голос дрожал, когда я заговорил, выдавливая из себя чужое имя:
— Простите за беспокойство... Меня зовут Александр. Вы... вы очень красивая. Не мог не заметить вас.
Она замолчала на мгновение, и я увидел, как ее пальцы сжали стакан чуть сильнее.
— Эмма. — Ее голос был тише, изменился. Но тембр... Все тот же. — Спасибо. Вы тоже... выделяетесь.
Ложь. Мы оба лгали. Но под масками это было позволено.
Я видел, как ее глаза наполняются влагой. Слезы? Нет, не может быть.
— Вам... вам плохо? — Я сделал шаг вперед, не в силах сдержаться. — Может, нам выйти? Здесь душно.
Она кивнула, не в силах вымолвить ни слова.
Я взял ее за руку — осторожно, как будто касался хрусталя. Ее пальцы дрожали. Я вел ее сквозь толпу, уводя от музыки и шума. Я нашел дорогу, которая вела в узкий, тихий переулок.
Холодный ночной воздух уже не нагнетал. Напротив — я был счастлив.
Здесь было темно и пусто, только гул праздника доносился сюда.
Мы остановились, все еще держась за руки. Дышали чаще, чем нужно, пар вырывался из-под масок и таял в темноте.
— Я... — Она начала.
— Пожалуйста, — Я перебил ее, голос срывался. — сними маску.
Она медленно подняла свободную руку и развязала ленты. Маска упала на асфальт с тихим стуком.
И я увидел ее. Бледнее, тоньше, с тенью усталости вокруг глаз, которую она пыталась скрыть тональником. Но ее. Живую. Настоящую.
Я сорвал свою маску следом. Она, конечно же, знала.
— Том... — ее шепот был полон неверия, боли, надежды. Слезы, наконец, потекли по ее щекам.
Я смотрел на нее и не мог оторваться. Моя неземная девочка, сколько же ты пережила. Я медленно поднял руку к ее щеке и убрал ее слезу большим пальцем, нежно проведя по коже.
— Мэл... — Мой собственный голос стал хриплым. — Я так долго искал тебя...
Мы стояли, смотря друг на друга, как будто видя призраков. А потом она рванулась ко мне, и я поймал ее в объятия, прижимая так сильно, как будто хотел слиться с ней воедино. Спрятать от всего мира.
Я немного наклонился, вдыхая аромат ее волос и гладя ее по голове, успокаивая.
Ее губы нашли мои — соленые от слез, холодные от ночного воздуха, но живые. Это был не нежный поцелуй. Это было падение, столкновение, подтверждение того, что мы оба живы, что мы нашли друг друга через боль и тьму.
Мы целовались там, в грязном переулке, под аккомпанемент далекой музыки, как два сумасшедших. Как два спасшихся. Снова целовать ее губы ощущалось как рай, который я не хотел выпускать из своих рук. Мой личный рай среди окружающего меня ада. Мое спасение.
Когда мы наконец разъединились, чтобы перевести дыхание, я не отпускал ее, боясь, что она исчезнет, если я выпущу ее из рук.
— Я думал, что потерял тебя... — Я прошептал ей в волосы, вдыхая ее запах снова — теперь с примесью дешевого шампуня, но все еще ее. — Думал, ты ненавидишь меня.
— Я пыталась. — Она прижалась лбом к моей груди. Ее плечи вздрагивали. — Но не смогла. Я просто... боялась.
— Я знаю, — Я гладил ее спину, чувствуя, как под тонкой тканью платья проступали ребра. Она похудела. — Прости меня, Уголек... Прости за все...
Мы стояли так долго, просто держась друг за друга, пока холод не начал пробираться под одежду.
— Как ты нашел меня? — Наконец спросила она, отстраняясь, чтобы посмотреть мне в лицо.
— Я не находил. Я искал везде. Где ты была?...
— Я работаю неподалеку. Посуду мою. — Она тихонько усмехнулась.
Но несмотря на ее простое отношение к этой работе, мое сердце сжалось от боли.
Моя кошка.
Она, которая никогда не мыла даже кружку за собой.
— Все хорошо, котенок. — Сказал я твердо, поднимая ее подбородок. — Я не отпущу тебя снова. Хорошо?
Она посмотрела на меня — ее зеленые глаза были полны слез, но теперь в них была и надежда.
— Обещаешь?
— Клянусь.
Я дал себе слово — защищать ее. Всегда. Даже от самого себя. В первую очередь от самого себя.
Ее дрожь постепенно утихала, но я не отпускал ее, боясь, что это сон, мираж, который вот-вот рассыпется.
— Нам лучше уйти. — Я поцеловал ее в макушку. — Люди твоего отца могут быть где-то рядом.
Она кивнула, ее пальцы вжались в мой пиджак.
— Пойдем ко мне. Ненадолго.— Я твердо взял ее за руку и повел прочь от шума и праздника.
— Я заберу вещи, и мы поедем в отель.
Мы шли быстро, почти бежали, сливаясь в потемках мало освещенных улочек. Я вел ее короткими переулками, избегая главных улиц. Мой отель "Венеция" возник будто бы из ниоткуда. Кирпичное здание с потертой вывеской.
Администратор на ресепшене храпел, и мы проскользнули внутрь, не разбудив его. Лестница скрипела под нашими шагами. Она шла за мной, молча, но ее дыхание выдавало напряжение.
Я открыл дверь в свой номер. Комната была точно такой, какой я ее и оставил — постель не застелена, на стуле груда одежды, на столе — ноутбук и карта Лондона, пестрящая красными пометками. Карта моего безумия.
Она замерла на пороге, оглядывая комнату. Ее взгляд скользнул по смятой постели, пустой бутылки виски, оружию на тумбочке.
— Уютно. — Она произнесла без иронии, как констатацию факта.
— Подожди тут. — Я бросил пиджак на кровать и начал быстро складывать вещи в сумку. Оружие, документы, деньги, ноутбук. Все, что имело значение. Все остальное было мусором. Лишним грузом.
Она стояла у окна, отодвинув занавеску и глядя на пустынную улицу. Ее плечи были напряжены.
— Он может искать тебя здесь. — Сказала она тихо, не оборачиваясь.
— Знаю. — Застегнул сумку. — Поэтому мы и уезжаем. Сейчас.
Я взял ее за руку и мы так же быстро спустились вниз. На улице я поймал такси — черный мерседес, который казался безопаснее, чем личный авто.
— Отель "The Ritz". — Бросил я водителю, помогая Мэл усесться на заднее сиденье.
Она взглянула на меня с удивлением, но промолчала. Такси тронулось, и Лондон поплыл за окном — сначала грязный и бедный, потом все более респектабельный.
Я не выпускал ее руку. Ее пальцы были холодными, но теперь уже не дрожали.
Номер в "The Ritz" был всем, чего не хватало моей конуре в Ист-Энде — высокие потолки, тяжелые шторы, огромная кровать, ванная комната с мрамором. Воздух пах чистотой.
Я закрыл дверь и повернулся к ней. Она стояла посреди комнаты, выглядевшая потерянной и хрупкой на фоне этой роскоши. Отвыкла.
— Зачем все это? — спросила она тихо.
— Ты заслуживаешь лучшего. — Я подошел к ней. — Я хочу, чтобы ты чувствовала себя в безопасности. Хотя бы на пару ночей.
Она покачала головой, слезы снова выступили на ее глазах.
— Я не могу... Не могу привыкнуть к этому. К тому, что ты снова здесь. Что это не сон.
— Уголек... — Я взял ее лицо в ладони. — Я здесь. Я никуда больше не денусь.
Мы стояли так, пока она не перестала плакать. Потом я привел ее в ванную, включил теплую воду, дал ей полотенце. Пока она мылась, я заказал ужин — что-то простое, теплое, без изысков. Но чтобы порадовать.
Мы ели молча, сидя у столика. Она ела медленно, как будто заново учась чувствовать вкус еды.
— Честно... Я думала, что ты не ищешь меня. — Она наконец нарушила тишину. — Думала ты... зол. Или тебе все равно. Я убежала от тебя...
Черт. Я сглотнул ком в горле.
— Я каждый день тебя искал. Каждую ночь. Я... — Я провел рукой по лицу. — Прости. Я был тем, кого ты боишься. Ломал, громил. Пытал... лишь бы найти хоть намек. Лишь бы узнать, что ты жива.
Она рассказала мне все — о побеге, о работе, о страхе, об одиночестве. Я слушал, и каждое ее слово отзывалось болью во мне.
— Прости, — Я прошептал, когда она закончила. — Извини за все. Моя кошка.
— Не извиняйся. — Она сжала мою руку. — Просто... блин... — Она запнулась. — Не становись таким, как он.
— Не буду. — Я посмотрел ей в глаза. — Я буду тем, кем ты хочешь.
Мы просидели так почти до утра, разговаривая и молча. Говорили о страхе, о будущем, о том, как теперь быть. И под утро, когда солнце начало окрашивать шторы в золотой цвет, я понял — мы найдем с ней выход.
Лисса спала. По-настоящему спала, впервые за долгое время глубоко, спокойно. Ее дыхание было ровным, а рука сжимала край моей футболки. Это уже стало традицией. Я не двигался, чтобы не разбудить ее. Ее лицо в утреннем свете казалось почти беззащитным.
Моя кошка. Моя боль.
Именно в этот момент зазвонил телефон. Громко, резко. Неожиданно. Я рванулся к немы, чтобы выключить звук, но было поздно — Мэл сразу же вздрогнула и открыла глаза.
— Все хорошо. — Прошептал я, прижимая ее к себе. — Это просто телефон.
Я поднял трубку, не сводя с нее глаз.
— Том, — Голос Билла был тихим и предупреждающим. — Я нашел их. Тех, кто продал вас тогда в Берлине.