Глава 24: Кровь на зубах
Прошло два дня.
Два ебаных дня, за которые Т/И и Пэйтон ни разу не пересеклись.
Она намеренно избегала его — словно он был заразой.
Он... позволял.
Но в воздухе висело напряжение — густое, тяжёлое, будто натянутая до предела струна.
Т/И злилась. На него. На себя. На этот чёртов мир, в котором она умудрилась застрять.
Ей казалось: если она ещё раз увидит его самодовольную рожу — она вгрызётся ему в горло.
И момент настал.
Она спустилась на кухню в одной из своих коротких майк и шортах, когда он сидел за столом, развалившись в кресле, с бутылкой пива в руке.
Пэйтон поднял на неё глаза.
Медленно. Лениво. С насмешкой.
— Смотри-ка, живая, — ухмыльнулся он. — Я уж думал, ты сдохла где-то в углу от обиды.
Т/И остановилась как вкопанная.
Улыбнулась — широко, фальшиво.
И метнула в него нож.
Тот пронёсся мимо его головы, впившись в стену.
— Блять! — рявкнул Пэйтон, вскакивая.
— Следующий попадёт в глаз, — спокойно сказала она.
Он медленно обошёл стол.
— Ты окончательно ебанулась, Т/И, — его голос был низким, угрожающим.
Она вскинула подбородок, встречая его шаг за шагом.
— Нет, милый, — ядовито прошипела она. — Я родилась ебанутой.
Пэйтон схватил её за горло, прижал к стене.
Её ноги чуть оторвались от пола.
Но она не заскулила.
Т/И усмехнулась ему в лицо.
— Давай, ублюдок, задуши меня, — прошипела она, вцепившись в его запястье. — Всё равно жить рядом с тобой — хуже смерти.
Он навис над ней, дыша тяжело.
В его глазах полыхало бешенство.
И в какой-то момент он снова сделал этот ебаный выбор.
Вместо того чтобы сломать её — он снова захотел.
Пэйтон швырнул её на стол.
Т/И хрипло рассмеялась, даже не сопротивляясь.
Её голова гудела от адреналина.
Её тело — от дикого желания разорвать его на куски.
Он рвал на ней одежду, как на враге.
Она царапалась, кусалась, пиналась.
И всё это было на грани боли и наслаждения.
Когда они, измученные и взъерошенные, упали рядом друг с другом на холодный пол, Т/И тяжело дышала, глядя в потолок.
Пэйтон лежал молча, куря сигарету.
— Сдохни, — хрипло сказала она.
— После тебя, киска, — усмехнулся он.
И в этой злобной, больной перепалке было больше привязанности, чем в любых нежных словах.
Но ни один из них не собирался в этом признаваться.