Заложница фамилии

___

Она уже знала, что тело изменилось, нечто тихое и чужое поселилось внутри. То, что нельзя игнорировать. Она пробовала тесты и раньше, раз за разом и каждый раз пусто....как будто не она, а её тело говорило: нет, ещё не время.

Но в этот вечер, она смотрела в зеркало. Долго, а потом просто взяла коробку и пошла в ванную.

Всё было механически, она не считала минут они текли, как вода и исчезали в шуме собственных мыслей.

И вот результат, две полоски, чёткие, без размытости. Положительно.

Она не заплакала, не улыбнулась, а просто сидела, как будто всё это не происходило, но оно происходило и не только с ней.

Рики появился резко и бесшумно, он знал, он всё прекрасно понимал и чувствовал. Рики видел, как она входила с коробкой, он видел, как она вышла: побледневшая, молча с трясущимися руками.
Парень взял тест из её рук, даже не спрашивая разрешения.

Он улыбнулся. Медленно. Холодно.

— Наконец, — сказал он. — Мы идём туда, куда должны были с самого начала, — она не ответила, голос. встал комом. — Завтра скажем семье, они будут... в восторге.

Она смотрела на него и в первый раз не видела перед собой только монстра. Теперь перед ней стоял ещё и отец её ребёнка. Хуже или лучше уже неважно. Он был.

****

День был заранее оговорён, не Ханной, а ими.
Он сам назначил встречу. Сам сказал: «Мы сообщим». Не спросил и не дал выбора, как и бывало всегда.

Она спустилась по лестнице медленно, в белом платье, как на витрине.

Рики ждал внизу, смотрел на неё не так, как в первый раз. Теперь он смотрел как собственник, не просто как муж.

— Давай, — шепнул он ей, под руку. — Улыбайся.

Они вошли в зал, где был все. Его отец с холодным бокалом вина, мачеха с улыбкой, натянутой до скул, Чонвон в тени, за креслом, сжав губы.
Также пара глав семейства друзья и партнёры, союзники.

— У нас есть новость, — спокойно начал Рики, разливая себе виски. — Мы ждём ребёнка! — Пауза, как в кино.

— Мальчика? — спросил один из старших.

— Ещё неизвестно, — сказала Ханна тихо, почти неслышно.

— Но будет мальчик, — прервала мачеха. — У нас по линии только мальчики! — Она усмехнулась. — Я чувствую, будет сильный, носитель крови.

— Главное, чтобы не с характером матери, — добавил отец Рики. Смех, звон бокалов, как будто речь шла не о человеке, а о договоре?

Ханна сжала пальцы, смотрела в тарелку. Она еле сдерживала свой острый язык,

— А если будет девочка? — Сказал кто-то, как будто в шутку.

— Тогда заведём ещё одного, — спокойно ответил Рики.

— Это не обсуждение, это не рынок, — Чонвон поднялся, но его никто не слушал.

— Надеюсь, твоя мама не увидит это, а то снова умрёт от позора, — мачеха наклонилась к Ханне с ухмылкой на лице. Щёлк. Тишина.

Ханна хотела вскочить, хотела бросить что-то, сказать, убежать, вырваться. Но её рука лежала под столом, а сверху рука Рики. Он сжал её, сильно, больно. Как напоминание: ты не одна, ты не свободна.

— Выпьем, — сказал он, а она просто...смотрела.
Впервые по-настоящему, без страха, без желания понравиться, без надежды, что в нём ещё есть что-то человеческое. И откинула его руку, как будто с себя сбросила цепь.

Встала громко, стул скрипнул, кто-то замер,
мачеха приподняла брови, а отец Рики усмехнулся.

Но Ханна не дрогнула.

— Простите, — голос ровный, но в нём будто трещины. — Мне нехорошо или может просто... тошнит от этого спектакля, — Она развернулась и ушла. Каждый шаг звучал, как вызов, как протест.
Как удар в лицо всей фамилии Нишимура.

Никто не решался первым сделать глоток, Чонвон опустил глаза, старик Нишимура что-то пробормотал сквозь зубы.

— Вот это "невеста"... — прошептала мачеха, закатывая глаза.

Рики не ответил, он просто встал. Но Чонвон знал этот взгляд, это был не гнев? Это было бешенство в тихом футляре.

Он вошёл в её комнату не постучав, с порога жесткий взгляд. Она стояла у окна, даже не обернулась.

— Ты серьёзно? — Голос был тихий, пугающий.

— Я просто встала из-за стола, — прошептала девушка, смотря в пол.

— Нет, ты меня выставила перед всей семьёй, перед отцом, перед гостями, — он шагнул ближе. Вино в бокале в его руке тёмное, почти как кровь. — Я даю тебе имя, я даю тебе крышу, охрану, корги, чёрт возьми. А ты встаёшь и уходишь, как будто я тебе никто? — Он подошёл к столику и швырнул бокал в стену.

Ханна вздрогнула, но не вскрикнула.
Он видел, как она держится и это бесило сильнее.

— Всё равно ты скажешь, что я чудовище. Так вот, Ханна. Чудовище - это я, когда молчу, — он подошёл вплотную и взял её за подбородок, сжал. Не до боли, но достаточно, чтобы показать: он может. — Больше ты не встанешь из-за стола без моего слова. — Поняла? — Она смотрела на него и не дрожала, в этом была его самая большая потеря.
— Поняла? — Голос в ухо. Тихий. Ханна не ответила, тогда он отпустил подбородок. — Ты играешь в силу? Не надо, ты не сильная! Ты просто дура, которую забыли научить бояться, — он снова подошёл ближе, слишком близко. — Все они, — он указал на дверь, будто за ней толпилась вся фамилия. — Все они думают, что ты особенная, что я влюблён. А знаешь, что я думаю?

Он смотрел на неё, а она молчала и молчание бесило больше слов.

— Думаю, я сделал тебе одолжение, спас от нищеты, от долгов, от жизни, где ты была бы "чьей-то женой" за гроши.

Он будто кипел, шаг за шагом снова к ней.
Ханна отступила на шаг, всего один и это был сигнал.

Он поймал её за запястье, сжал? Слишком крепко.

— Ты хочешь свободу? Вот иди, вон дверь. Только учти за дверью не будет никого, ни семьи, ни мира. Только мои люди и мои правила, — он отпустил руку. И прошептал: Не влюбляйся в свою тюрьму, Ханна. — Но запомни, я твой надзиратель, не благодетель.

Он ушёл тихо и спокойно, но по полу остался кровавый след от бокала, который он также раздавил ногой.

С тех пор он исчез, не в прямом смысле она слышала, как он отдаёт приказы, виделась с ним мельком в коридорах. Но будто его не было.
Он не трогал её, не приказывал, не наказывал.
Он... отпустил.

И это пугало больше, чем все удары.
Теперь она могла гулять. Сад, коридоры, библиотека, даже нижние уровни дома.
Всегда с охраной, конечно, но охрана теперь не командовала, она просто шла рядом и впервые — за всё время она могла идти без страха.

Она выбирала, что есть, она выбирала, во сколько ложиться, она выбирала платья не те, что подчёркивают талию, а те что просто удобные.
В особняке будто бы стало тише, но на самом деле просто началась новая игра.

Без слов. Без угроз. Без прикосновений.

И иногда она ловила себя на мысли:
почему он не приходит?

В особняке было непривычно светло, окна открыты. Воздух сладкий, чуть пыльный. Пахло клубникой.

Ханна сидела в углу зала, на подоконнике с тарелкой свежих ягод. Ноги поджаты, волосы собраны, тишина.

— Ты не такая, какой я тебя помню, — раздалось за спиной, — она не обернулась.

— А ты помнишь? — Чонвон подошёл ближе, сел рядом на пол, будто это не роскошный особняк, а старая веранда во дворе. Протянул руку и взял одну ягоду.

— Помню, как ты пряталась за спину охранника, когда я к вам приезжал. Маленькая. Страшно злая.

— А теперь? — Ханна посмотрела на него.

— Не маленькая, — усмехнулся. — А злая осталось, только теперь не на всех, только на него.

Она ничего не сказала, только уставилась в окно.

— Тебе полегче стало? — Спросил он тише.

— Стало, — кивнула. — Он меня не трогает, не говорит. Даже охранники теперь как мебель. Я могу гулять, читать, дышать. Я будто на поводке, но поводок бархатный.

— Бархат душит медленнее, но крепче, — Чонвон чуть улыбнулся.

— Ты так говоришь, будто знаешь....

— Я часть этой семьи, — ответил он. — Я родился в этой игре, просто иногда забываю, как она выглядит со стороны, — он поднялся, взял ещё одну клубнику и пошёл к выходу.

— У тебя красивая злость, Ханна, — бросил он, не оборачиваясь.— Просто не дай ей сгореть от бездействия.

___