Манипулятор
__
Служанку вывели из очередной тени дома, когда Ханна только вернулась к себе. Она даже не успела снять платье. Дверь снова открылась сама. Ники вошёл. За ним - охрана. Служанку вели между ними.
Ханна сразу всё поняла. Он ничего не сказал. Просто смотрел. Прямо. Холодно.
— Я говорил, что ты должна слушаться. А ты решила — говорить, — голос был ровный. Не громкий. Только удар в грудь. Служанка молчала. Руки опущены. Глаза на полу. — Ты думала, это не вернётся к тебе? Что, если она — «невеста», то ты можешь действовать против моих правил?
— Я... только проводила, как она попросила!
— Ты знала, что это запрещено.
— Я...
— Сними фартук.
— Господин... прошу...
— Сними. Или я отниму его сам! — Она дрожала. Но фартук сняла. Медленно. Положила на стол. Стояла, сжав пальцы. Молча.
— Уходи, — сказал он.
— Пожалуйста... не отправляйте меня обратно. Я...
Он подошёл ближе.
— Тогда запомни: я могу отправить тебя туда, откуда тебя вытащили. И ты знаешь, где это.
Она побледнела. Губы дрожали. Не плакала. Но шагнула назад. Потом ещё. Обернулась. И ушла. Тихо. Без скандала. Без вещей. Как будто её и не было.
Ханна стояла посреди комнаты. Платье всё ещё на ней. Серое. Ровное. Руки дрожали.
— Это было лишнее, — сказала она.
— Это было предупреждение.
— Нет. Это была демонстрация. Шоу. Ты унизил её, чтобы ударить по мне.
— Я не ударяю по женщинам. Я вырезаю причины, по которым они думают, что всё можно.
— Ты... — Ханна вскинула голову. — Ты трус. Ты не можешь контролировать меня, поэтому давишь на тех, кто слабее!
— Ты ошибаешься. Я просто контролирую всё.
— Знаешь, что хуже всего? Ты боишься!
— Что?
— Меня. Мои глаза. Мою речь. То, что я не согнулась.
— Бояться? Тебя? — Он шагнул ближе. Резко. Ровно. Слишком близко.
— Да. Потому что я не вещь. Я человек. И ты это видишь. И тебе от этого хреново.
Она уже кричала. На повышенных. Срываясь.
— Если ты ещё раз посмеешь тронуть кого-то рядом со мной - ты сломаешь не меня, а себя.
Охрана не двигалась. Они видели всё. Молча.
Ники смотрел. Не шевелился. Лицо - камень. Но в глазах уже не было холода. Был гнев. Очень тонкий. Очень контролируемый. Почти красивый....
Он развернулся и ушёл. Не сказал ни слова.
Ханна осталась. Всё ещё в том же платье. Серое. Прямое. Она больше не чувствовала ткань. Только жар. Только ярость.
___
Она не знала, сколько времени прошло. День. Полдня. Часы тянулись, как резина. Света не было. Стены бетонные. Воздух холодный. Ни окон. Ни звука. Камера - одна, в углу. Всё остальное тишина.
Подвал.
Не темница, не пыточная. Просто чистый, пустой, контролируемый подвал. Дверь захлопнулась, и с тех пор никто не приходил. Она стучала. Кричала. Потом молчала.
Он спустился спустя вечность.
Без охраны. Без ключей. Сам.
Дверь открылась. Свет хлынул в тьму. Он вошёл.
— Хватит?
Ханна сидела на полу. Колени к груди. Губы сухие. В глазах злость, но слабая. Размягчённая.
— Это... наказание?
— Это напоминание, — он присел рядом. На корточки. Лицо в полумраке. Глаза не отводил. — Я хотел, чтобы ты почувствовала, как звучит тишина, когда она настоящая. Не та, что ты устраиваешь сверху, когда строишь из себя сильную. А вот эта. Где ты - только ты. Без слов. Без зрителей.
— Ты больной!
— Я - трезвый. А ты пока не понимаешь, где находишься.
Она отвернулась. Он не дотрагивался. Просто говорил. Спокойно. Мягко. Почти... тепло.
— Тебя никто не будет защищать, кроме меня. Ни та служанка. Ни твой отец. Ни эта игра в гордость.
Я единственный, кто может держать тебя на плаву.
— А если я не хочу?
Он склонился ближе. Голос тише.
— Тогда я стану тем, от кого тебе придётся просить пощады. И ты будешь. Ты думаешь, это подвал? Это только дверь. Я могу показать, как выглядит настоящий холод.
Она посмотрела на него. Долго.
Он не отводил взгляд. Не давил. Но внутри — каждое слово, как игла. Под кожу.
— Почему ты всё это делаешь?
— Потому что если ты сломалась бы сразу - ты была бы неинтересна.
Он встал.
— А сейчас ты почти красивая. Не снаружи. Внутри. В этой ярости. В этом страхе. В этом желании всё равно выжить.
Он протянул руку.
— Пойдёшь сама. Или мне тебя нести?
Она встала. Пошла. Молча.
Когда они вышли: она не знала, куда идёт. Просто шла. С ним. Он шёл рядом. Спокойно. Как будто ничего не произошло. Как будто подвала не было.
Он дал ей плед. Горячий чай. Не сказал ни слова больше. Оставил в комнате. Без охраны.
И ушёл.
Было уже темно. Комната казалась чище, чем раньше. Или просто тише. Плед лежал на плечах. Чашка - в руках. Она не пила. Просто держала. Горячо. Слишком.
Он не извинялся. Не объяснял. Но оставил чай и ушёл.
Она сидела. Молчала. Не потому что было спокойно. Потому что внутри всё было смешано. Злость. Шок. И... что-то похожее на благодарность. За что - она не могла объяснить. За то, что пришёл? За то, что не орал? За то, что дал чай?
Дверь снова открылась. Без стука.
Чонвон.
Он стоял на пороге. Прислонился к косяку. Руки в карманах. Лицо, как всегда: нейтральное, вежливое, но слишком живое, чтобы не видеть всё насквозь.
— Ты в порядке?
Ханна посмотрела на него. Не сразу ответила.
— Я не знаю.
— Уже опасный ответ, — сказал он.
Она молчала. Он зашёл. Сел на подоконник. Не приближался. Просто смотрел.
— Ты правда думаешь, он пришёл, потому что волновался?
— Нет.
Пауза.
— Может?
Он кивнул.
— Вот с этого всё и начинается.
— С чего?
— С «может». С «но он же всё-таки пришёл». С «он ведь не ударил». С «он дал чай» — Он посмотрел на неё. — И вот ты уже держишь чашку, как будто это жест заботы, а не то, что прикручено сверху к твоей клетке, чтобы ты не закричала.
Ханна отвела глаза.
— Он делает это не потому, что ему не всё равно, — продолжил Чонвон. — А потому, что знает: так тебя легче сломать. Не криком. Не угрозами. А вот так. Мягко. Через благодарность. Через «он хотя бы пришёл».
— Я не сломалась.
— Пока нет, — он встал. Подошёл ближе. Не угрожающе. Просто близко.
— Но если ты и дальше будешь путать его контроль с заботой - ты даже не заметишь, когда перестанешь понимать, кто ты здесь.
Он пошёл к двери. Уже уходя, остановился.
— Если хочешь - не благодари того, кто держит тебя на поводке. Даже если он кормит.
Он вышел.
___
Следующее утро. Она выходит из комнаты без разрешения. Охранник у стены сразу выпрямляется.
— Вам нельзя...
— Я не спрашивала, — говорит она и идёт дальше.
Он идёт за ней. Не трогает. Но через минуту - вторая охрана, перекрывают проход.
— Госпожа, вам не разрешено покидать крыло без приказа господина.
— Так пусть сам придёт и скажет это!
— Мы передадим.
— Нет. Передайте прямо. Я подожду. — Она делает шаг вперёд. — Или вы хотите заставить меня замолчать?
Они переглядываются. Один достаёт рацию. Ханна смотрит прямо в глаза второму охраннику.
— Что теперь? Закроете меня в подвале за то, что я решила пройти по дому? Или лучше сразу сломаете мне руку? Так быстрее.
Тот молчит. Лицо ровное. Но пальцы дрожат. Он боится - не её. За себя. За то, что сейчас делает.
Через минуту появляется Ники.
Спокойный. Без шагов. Просто вдруг оказывается рядом.
— Уйдите, — говорит он охране. — Оставьте.
Они расходятся. Она остаётся с ним.
Он смотрит. Долго. Не говорит ни слова.
Потом:
— Ты чего хочешь?
— Реакции.
— Зачем?
— Чтобы понять, кто ты на самом деле?
— Ты уже видела, — Он улыбается. Без теплоты.
— Нет. Я видела маску. Убийственно спокойную. Хочу настоящего тебя. Чтобы знать, с кем имею дело.
— А если я тебе не понравлюсь?
— Ты мне уже не нравишься. Просто хочется знать — боюсь ли я тебя по делу? Или просто зря трачу нервы.
Он делает шаг. Говорит тихо.
— Если ты ищешь чудовище - ты его найдёшь.
— Вот и покажи.
— А ты точно готова?
— А ты точно умеешь без спектакля?
Пауза.
Он поворачивается.
— Пять минут. Внизу. Без охраны.
— Где?
Он оборачивается, смотрит поверх плеча.
— В комнату, где я тебя не бил. Но где ты будешь просить, чтобы я вышел.
Он не объяснил, куда ведёт. Просто шёл, и она шла за ним. Без слов. По коридору, который не был отмечен на плане особняка. Дальше. Тише. Глубже. Ни охраны. Ни камер. Только звук шагов. Их двоих.
Комната была узкая, длинная, бетонные стены, высокое окно под самым потолком, без стекла. Внутри - ничего. Ни стула. Ни лампы. Только стены. Только воздух.
Он закрыл дверь за собой. Ключ повернулся с сухим щелчком.
Они остались вдвоём.
Он не подошёл. Просто встал у стены. Смотрел. Молчал.
Ханна стояла. Напротив. Спина ровная. Сердце стучало в висках. В груди. В шее. Везде.
— Это всё? — её голос прозвучал тише, чем хотелось.
— Нет. Это начало, — медленно прошёл по комнате, не приближаясь. Круг.
— Ты хотела настоящего меня. Вот он. Не в зале. Не при охране. Не под надзором. Только ты и я.
Она ждала, что он подойдёт ближе. Не подошёл.
— Боишься?
— Нет.
— А зря, — пауза. Долгая. Он смотрел. Она смотрела. Ни один не моргнул. — Ты думаешь, страх - это крики, подвал, боль? — он говорил почти тихо. — Нет. Страх - это когда не происходит ничего. Когда ты ждёшь, что что-то будет. Когда не знаешь, когда начнётся. И не знаешь, когда закончится.
— Здесь я могу сделать всё. И никто не узнает, — Он снова замолчал. Прошёл мимо неё. Не дотронулся.
— Так сделай!
Он остановился. Повернулся.
— Нет.
— Почему?
— Потому что ты ждёшь. А я люблю ломать, когда не ждут, — он подошёл ближе. Почти в упор. Но не тронул.
— Ты хочешь знать, кто я. Но ты не хочешь платить за знание.
— А ты хочешь быть Богом в чужой жизни.
— Я уже им стал, — молчание. Она чувствовала, как всё в груди давит. Но не от него. От тишины.
Он развернулся. Открыл дверь.
— Всё.
— Вот и всё?
— Да.
— Даже не угроза?
— Я не угрожаю. Я показываю, как выглядит контроль, — он усмехнулся и ушёл.
Она осталась на секунду. Потом вышла. Ровно. Шаг за шагом. Не дрожала. Но внутри всё было скручено.
Он ничего не сделал. Но это было хуже.
__