Заложница фамилии

__

Он даже не тронул меня. Но я будто голая.

Эта мысль не ушла ни ночью, ни утром. Она не была вспышкой, она застряла, как заноза. Каждое движение, будто касание стекла от которого откалывается крошка и падает прямо внутрь груди.

Она снова вспоминала, серые стены, его шаги.
Как он не подошёл, как не сделал ничего.
И как именно это стало худшим.

Он ничего не сделал. Но всё забрал.

Снял с неё последнюю защиту - иллюзию, что всё под контролем. Оставил наедине с собой настоящей. А та настоящая дрожала, терялась и не знала, как обратно собрать себя в форму, в лицо, в кости.

Она снова слышала его голос. Не громкий. Без крика. Но он остался в голове, как музыка, которая не выключается.

"Ты хотела настоящего меня. Вот он"
"Здесь я могу сделать всё. И никто не узнает"
"Я не угрожаю. Я показываю, как выглядит контроль"

Она лежала. На боку. Смотрела в стену. Не моргала. Потому что если моргнуть - слёзы.

Она лежала слишком долго. Настолько, что тело перестало ощущать вес. Настолько, что подушка казалась чужой.

"Ты хотела знать, кто я? Вот я"

Эта фраза возвращалась снова. И снова.
Как будто он оставил её наедине с ним, даже уйдя.

Но это не он её раздавил, это она сама встала на колени и не заметила.

Она поднялась, одежда с тела спадала туго как будто цепи.

Девушка швырнула вазу, а она упала громко.

Служанка вбежала.
— Госпожа...

— Вон.

— Вы...

— ВОН, — Голос совсем дрожал, а когда дверь закрылась она села на пол. Взяла осколок. Повернула в пальцах. Свет играл на его краях. Ранил кожу. Еле-еле.

"Я - товар. Я - украшение на сделке. Я - имя в их росписи. Но если вырвать сердце из клетки - оно всё равно будет биться.
Только уже не для них."

Она не знала, сколько времени прошло. Её ноги были поджаты, как у ребенка, руки не чувствовали пальцев, дыхание сбилось до самого медленного. Было тихо. Даже внутри.

Когда дверь открылась, она не подняла головы сразу. Сначала - шаги. Медленные. Уверенные. Без страха, без спешки. Потом - его голос. Не громкий. Почти мягкий.

— Я слышал, ты не захотела есть.

Она не ответила. Не потому что гордость. Просто не было сил. Он знал.

— Не отвечаешь — значит, так и есть.

Он подошёл ближе. Осторожно. Не по-настоящему, а будто изображая. Как будто бы боялся потревожить. Но глаза его были не про осторожность. Там было что-то другое. Глубокое, вязкое. Ловкое.

— Разбила вазу, — заметил он. — Не думал, что ты склонна к истерикам. Или всё же это не истерика, а... мольба?

Она подняла взгляд. Не резко. Медленно. Слишком медленно.

Рики присел перед ней. На уровне.
И улыбнулся. Не холодно. Почти по-человечески. Почти - если бы не глаза.

— Ты думаешь, я тебя ломаю. Думаешь, что я монстр. Красный флаг, как ты наверное, внутри себя шепчешь, — Он не должен был знать. Но он знал. Он всегда знал. — А я ведь всего лишь создаю тебе условия. Тишину. Пространство. Чтобы ты смогла понять: никто тебя не спасёт. Ни твой отец, ни мать, ни твоя гордость. Только я, — он наклонился ближе. Так, что дыхание коснулось её щеки. Но не дотронулся. Как всегда. — Я - не опасность. Я - выход. Просто ты ещё не научилась смотреть туда, где нет дверей. Он встал. Взглянул на служанку, что стояла в углу, как тень.
— Принеси ей воды. И плед. Она переутомилась.

Служанка кивнула. Испарилась. Ханна смотрела на него. Без слов. Без эмоций. Но внутри - буря, которая не имела формы. Только звук. Глухой, как приближающаяся гроза.

Он вышел. Оставил её в комнате с ощущением, что он только что приласкал.
Но это была не ласка.

Это было прикосновение капкана, который сам раскрывается.
___

Ассистент стоял у стены, планшет в руках. Думал, что сейчас будет обсуждение поставок или внутренней безопасности. Но Ники молчал.

Он сидел на кожаном диване, небрежно откинувшись, взгляд направлен не на человека — на пространство. Как будто оно интереснее.

— Она, — сказал он вдруг.
Тон был почти ленивым. Почти.

— Госпожа? — Ассистент поднял глаза.

Рики усмехнулся.

— Госпожа. Вот именно. Думает, что её злость - это сила. Что, если она бросает в меня взгляды с ненавистью, она удерживает контроль.

Он выпрямился. Медленно. Без усилий. Просто — стал выше.

— А знаешь, что самое прекрасное в подобных людях? Их можно сломать... не трогая.

Ассистент не ответил. И правильно.

Рики подошёл к столику, взял стакан воды, не отпивая, просто держал. Говорил тихо, как будто сам с собой, но при этом каждое слово было как отмеренное лекарство с побочным эффектом.

— Я дал ей выбор: молчать или сопротивляться. Она выбрала сопротивление. Значит, теперь я дам ей тишину. И в этой тишине она сама себя сожрёт.

Он взглянул на ассистента.

— Она будет думать, что ненавидит меня. Что держится. Что играет со мной в психологические шахматы.Проблема в том, что она даже не заметила: её фигуры давно мои.

— Вы хотите, чтобы она сломалась?

— Нет. Я хочу, чтобы она думала, что выживает. Потому что те, кто выживают - живут дольше. И служат лучше.

Он поставил стакан на место. Вышел из комнаты, не взглянув назад.

А за ним тень, которая не задаёт вопросов. И за этой тенью система в которой она, Ханна, не пленница. А инструмент.

__

В комнате было темно. Только тлеющий свет лампы, мягкий, как дыхание, да открытое окно, через которое тянулся холодный воздух.
Чонвон сидел в кресле, закинув ногу на ногу. В пальцах сигарета, которую он так и не закурил. Просто держал.

— Ты правда думаешь, это единственный способ? — тихо. Почти без звука.

Брат стоял у окна. Смотрел вниз. Там был сад. Там ходили охранники. Там - всё было под его контролем.

— Это не способ. Это решение, — ответил он, не поворачиваясь.

— Разница есть. — Чонвон говорил спокойно. Без обвинения. — Я знаю, ты можешь быть жёстким. Но сейчас... Ты больше похож на отца, чем ты думаешь.

Пауза. Тяжёлая. Липкая.

Рики медленно повернулся. В его лице не было гнева. Только усталость, скрытая под маской привычной холодности.

— А если это и так? Что ты хочешь мне сказать? Что я должен пожалеть её? Поверить, что она не знала, куда попала?

— Я хочу понять, — Чонвон встал. Взглянул брату в глаза. — Ты не просто держишь её в доме. Ты - ломаешь. А потом возвращаешь. И при этом смотришь, как она дышит тобой, потому что воздух ей больше не дают.

— Это ты так видишь. — Он прошёл мимо. Сел на диван. — А я вижу: её отец продал её.
Я - не покупатель. Я просто тот, кто убрал долг.
И теперь она живёт, питается, дышит - благодаря мне. Это соглашение.

— Соглашение с кем? С ней? — Чонвон щурится. — Или с самим собой?

— Ты всегда был хорош в философии.
Но пока ты думаешь - я действую. И между нами, Ханна совсем не твоя проблема.

— Только помни. Ты можешь выиграть в своей игре. Но если она однажды выберет выстрелить в ответ, я не буду тебя прикрывать, — Он уходит. Тихо. Без театра. Просто оставляет.

А Рики остаётся. Один. В темноте.

                                         ****

Они сидели за длинным столом. Молча.
Слева - отец Рики. Спокойный, как всегда. Голос холодный, интонации чёткие.
Справа - его жена. Женщина с глазами, в которых нет ни одной тени сочувствия. Только долг, только имя, только линия крови.

Ханна сидела напротив. Спина прямая. Платье серое, как и в день их знакомства. Ники - рядом. Не ближе, чем обычно. Но ближе, чем хотелось бы.

— Пора переходить к следующему этапу, — говорит отец. Он даже не смотрит на неё. Он говорит с Ники. Словно её здесь нет.

— Времени достаточно прошло. Наследник - часть соглашения.

Она не понимает. Не сразу.
Её взгляд медленно ползёт по столу, как тень, и натыкается на Рики. Он молчит. Не удивлён. Не сопротивляется. Не отвечает.
Он знал. Всегда.

— Что вы имеете в виду? — тихо. Почти шёпотом.

Женщина поворачивается к ней.

— Мы дали тебе имя, жизнь, стабильность.
Теперь ты дашь то, что должна. Ребёнка.

— Я... — она начинает. Но не знает, что сказать. Что можно сказать, когда тебя назначили сосудом.

Рики всё ещё молчит. Это молчание громче любой пощёчины.

Ханна смотрит на него.

— Ты знал?

Он поднимает глаза. В них - ни сожаления, ни вины. Только сталь. Только власть.

— Это - часть договора, — отвечает он.

Она встаёт. Быстро. Резко. Слишком резко, чтобы быть уместно. Стул падает. Женщина морщится.

— Это... это безумие. Это не... я не...

Отец Рики кивает охране. Те не двигаются.
Не нужно. Они знают: она не уйдёт. Потому что уйти - некуда.

Рики подходит ближе. Говорит только ей. Очень тихо. Слишком.

— Ты можешь выбрать: делать это с отвращением. Или с пониманием. Но выбора всё равно нет.

Она бьёт его, резко, сильно. Прямо в лицо.
Это мгновение - её единственная победа за всё это время. Он не отвечает. Только держит взгляд.
Как будто ждёт, когда она сломается сама.

Удар прозвучал резко, чисто, почти музыкально.
Щека Ники поворачивается по инерции, но он не отшатывается. Не морщится. Только моргает один раз. Как если бы муха села на кожу.
И тишина. Такая, что слышно, как капает вода где-то в глубине дома.

Родители молчат. Женщина встаёт, будто бы в бешенстве, но замирает. Потому что даже она не смеет влезать, когда Рики молчит.

Чонвон стоит чуть в стороне, опершись плечом о стену. Он побледнел, но не вмешивается.

Ханна тяжело дышит. Щёки горят. Глаза стеклянные. Это был инстинкт. Это не был план.
Это была последняя попытка доказать, что она ещё человек.

А он поворачивает голову обратно.
Медленно. Смотрит прямо на неё.

— Закончи, — говорит он. Голос ровный, бархатный. Но это бархат удавки. — Если хочешь ударить ещё - сейчас. После будет поздно.

Ханна отступает. Но он делает шаг вперёд.
И ещё один.

— Не вздумай думать, что я позволил тебе это. — Тихо. Плавно. — Ты ошиблась и теперь я это исправлю.

— Рики... — вмешивается отец.

— Нет, — резко. Без взгляда. — Это теперь между мной и ней.

Он берёт её за запястье. Не сильно. Но с такой точностью, что кожа начинает болеть от прикосновения, в котором не силы, а угроза.

— Пошли, — шепчет он.

— Нет! — кричит она. — Пусти!

— Пошли, — повторяет он. И ведёт.

— Рики! — Чонвон отстраняется от стенки.

— Отвали. — Один взгляд. Холодный. Сломанный.

Дверь комнаты захлопывается. Теперь ничего не изменить.

__
Это какой то пи- девочки