17
Настал тот день, которого он боялся, а его любимая наверняка ждала с нетерпением. После очередного лечебного сеанса бледная паутина шрамов полностью сошла с лица Лалисы. У нее больше не осталось причин задерживаться в Эвенделле. Если за эти несколько недель Чонгуку не удалось ее обаять, она вернется домой, и волшебная сказка закончится. Он умрет, даже если продолжит, как и прежде, есть, ходить, говорить, дышать. Живой труп, он каждое утро будет подниматься с постели только ради своего народа, о котором должен заботиться.
— Ты же знаешь, что не обязана уезжать? — тихо спросил Чонгук, когда они спускались по лестнице, покидая башню целителя. — Можешь гостить у нас столько, сколько пожелаешь. Или… — он замялся, вдруг оглушенный грохотом собственного сердца. — Или можешь остаться здесь навсегда. Стать моей королевой.
На секунду все его мышцы окаменели. В ожидании ответа Чонгук затаил дыхание. Сейчас решалась его судьба. Что скажет Лалиса? Ее слова могли вознести его на вершину счастья или сбросить в черную бездонную пропасть отчаяния.
— Это что, предложение руки и сердца? — засмеялась девушка. Ее смех эхом раздался вверху и внизу темной винтовой лестницы.
Сегодня настроение у Лалисы было отличное, она много улыбалась, подтрунивала над Чонгуком и казалась непривычно беззаботной. Он же одеревенел от напряжения, страшась скорой разлуки.
— Не слишком-то романтично, — протянула его избранница. — А как же опуститься на одно колено и открыть коробочку с кольцом?
Чонгук не мог понять, упрек это или шутка. Уголок его рта дернулся в нервной улыбке.
— Ты запугала меня настолько, что я боюсь сказать или сделать что-то не так, совершить ошибку, которая тебя оттолкнет. Но если ты хочешь, чтобы я опустился на одно колено…
Он остановился, примеряясь к высоким узким ступенькам.
— Нет, — покачала головой Лалиса. — Нет, нет. Не вздумай.
Что означало это ее «нет»?
Нет, потому что лестница — не подходящее место для подобных манипуляций?
Или нет, потому что Лалиса все равно не собиралась отвечать на его чувства взаимностью?
Однако она не попыталась сменить тему, когда Чонгук предложил ей остаться в Эвенделле в качестве королевы, хотя могла пропустить его слова мимо ушей. Вместо того, чтобы увести разговор в сторону, Лалиса развила его, начала шутить и улыбаться. Это обнадеживало.
На губах Чонгука тоже расцвела улыбка — робкая и неуверенная.
— А вместо колец у нас татуировки вокруг большого пальца. Для каждой пары свой узор и уникальное сочетание цветов.
— Но ведь их не стереть, — вскинула брови Лалиса.
— Да, один брак на всю жизнь.
Ступеньки закончились. По бокам выросли стены с окнами в пол. Пока шли в полумраке и тишине, Чонгук украдкой наблюдал за своей спутницей, пытаясь угадать ее мысли. Так, в молчании, он довел Лалису до ее покоев.
— Спокойной ночи, — на прощание возлюбленная легонько поцеловала его в уголок губ.
Чонгук опешил. Ошеломленный этим жестом, он застыл на месте и еще долго стоял в темном коридоре перед закрытой дверью, за которой исчезла его избранница.
* * *
— Тебе не надо было избавлять ее от шрамов, — сказала Розанна, прохаживаясь вдоль длинного и уже опустевшего стола, за которым недавно заседал королевский совет. — Задержать ее в Эвенделле можно было и другим способом. Например, затянув переговоры, касающиеся будущего союза между нашими странами. Кажется, так ты и планировал сделать.
Стоя напротив окна, Чонгук тяжело вздохнул:
— Она страдала. Кем надо быть, чтобы видеть, как она мучается, знать, что есть способ ей помочь, и молчать?
— Что ж, теперь она красавица, — фыркнула Розанна, нетерпеливо отдернув пышные юбки, зацепившиеся за ножку стула. — И любой мужчина готов ее любить. У нее снова есть выбор. И где гарантия, что она выберет тебя?
Спина Чонгука напряглась. Губы сжались в тонкую полосу.
— Нет никаких гарантий. Только надежда. Зато если она выберет меня, то сделает это не от безысходности.
Он пытался найти спокойствие в созерцании ясного голубого неба за окном и не видел, как сестра позади него покачала головой.
— Посмотрим, что ты скажешь, когда твоя истинная счастливо выскочит замуж за какую-нибудь гориллу из своего народа.
От слов Розанны все внутри натянулось тугой струной и по ребрам заскребли незримые когти.
Не оборачиваясь, Чонгук открыл рот для ответа — и подавился воздухом.
То, что он увидел в безоблачной сини над деревьями, заставило его сердце мучительно сжаться.
Розанна что-то говорила за его спиной, но ее слова звучали в ушах монотонным гулом, лишенным смысла. Воздух застрял в легких, превратился в лед, в ощерившийся колючками кристалл, раздирающий грудь в клочья.
Не в силах сделать ни вдоха, Чонгук смотрел на крылатый силуэт, удаляющийся в сторону дымчатых гор на горизонте. И не верил своим глазам. Не хотел верить.
Как же так?
Улетела! Даже не попрощавшись!
— Что с тобой? Что ты там увидел? — позади почудилось движение.
Сестра подошла ближе, встала за его плечом и тоже заглянула в окно.
В тот же миг с ее губ сорвался тяжелый, скорбный вздох, и рука в перчатках коснулась пальцев Чонгука.
— А я предупреждала тебя.
Слова, что раздались в полуденной тишине тронного зала, кнутом стеганули по напряженным нервам. Он взвыл. Дернулся. Отшатнулся от Розанны, словно от прокаженной, усыпанной пятнами уродливых язв. Так, будто она могла заразить его неизлечимой болезнью.
Зачем она это сказала? Откуда это желание пнуть упавшего?
— Она просто решила полетать.
Губы не слушались. Язык заплетался, как у пьяного. И в руках проснулась мелкая, противная, навязчивая дрожь.
Отрицая очевидное, Чонгук упрямо замотал головой:
— Просто решила полетать над Эвенделлом. Чем еще ей здесь заняться?
Взгляд сестры до краев наполнился жалостью.
Собственный неуверенный тон резал слух. Голос звучал непривычно глухо, ломко, фальшиво. Чонгук сам себе не верил.
— Ох, братец, — протянула сестра, в страдальческом выражении изогнув брови.
Заметив, что она снова пытается его коснуться, Чонгук попятился.
— Она вернется. Вернется!
Улетела! Даже не попрощалась!
Эта мысль трубила внутри, разрывая барабанные перепонки, била под дых, заживо сдирала с него кожу. Понимание тяжелое, как гранитная плита, мучительное, как свежая, кровавая рана. Нельзя смириться! Невозможно осмыслить!
Охваченный чувствами, Чонгук рванул к дверям.
Обе деревянные створки распахнулись от сильного толчка и с грохотом ударились о стены. Тишину пустынного коридора взорвали торопливые шаги. Он шел все быстрее и быстрее, а потом побежал, задыхаясь от взятой скорости, от страха и отчаяния. Сквозь высокие окна, залитые солнечным светом, он видел голубое небо, а в нем стрекозу, которая таяла вдали, превращаясь в маленькую темную точку на горизонте.
Он успеет. Вернет Лалису обратно. Прыгнет на лошадь и будет скакать без остановки до самого Аталана.
Сбежала! Молча! Без предупреждения!
Неужели он не заслужил пару фраз на прощание? Неужели он так противен своей избраннице, что она решила покинуть Эвенделл тайком, не сказав ни слова?
Или боялась, что он попытается ей помешать? Что посадит под замок или насильно поведет замуж?
Пока запыхавшимся ураганом Чонгук несся по длинным, извилистым коридорам замка, кровь в его жилах кипела и весь он был комком оголенных нервов. Но вот пряный свежий воздух наполнил грудь, и вся его решимость испарилась. Тело обмякло, будто лишенное костей.
Если Лалиса захотела вернуться домой после всех этих волшебных недель, проведенных вместе, ему остается только смириться. Если за столько времени он не сумел ее очаровать, значит, надежды нет. Бежать за ней, уговаривать, унижаться бессмысленно. Лалиса сделала свой выбор. Принуждать ее к браку Чонгук не станет.
Силы покинули его. Он с трудом подавил желание осесть на землю, распластаться среди высоких, колыхавшихся трав и лежать на спине, не шевелясь, неподвижно, как мертвый. А лучше и вовсе — закрыть глаза и больше не просыпаться.
Даже не попрощалась!
Сгорбившись, Чонгук смял в кулаке ткань мантии рядом с сердцем.
Стрекозу было уже не разглядеть, ее очертания растворились в небесной лазури, темная точка на горизонте исчезла.
Любимая его бросила.
Жизнь кончена. Ничего хорошего в ней уже не будет.
Чонгук так погрузился в свое горе, что не услышал тихую поступь за спиной.
И вздрогнул, когда сквозь облепивший его ватный кокон отчаяния пробился знакомый до боли голос.
— Что ты тут делаешь? Я думала, у тебя заседание королевского совета.
Чонгук резко развернулся. Шумно вздохнул.
Перед ним на фоне приоткрытых замковых ворот стояла улыбающаяся Лалиса.
В первую секунду он решил, что тронулся умом и видит плод своего воображения, выдает желаемое за действительное, но Лалиса улыбнулась шире и мимолетно коснулась его руки.
Реальная.
Голова закружилась. Он пошатнулся.
— С тобой все в порядке? — улыбка стекла с любимого лица, и взгляд стал обеспокоенным.
— Ты не улетела, — ему показалось, что это не он сказал, а кто-то другой. Собственный голос прозвучал глухо и незнакомо.
Лалиса вскинула брови, будто удивленная его словами, но уже спустя секунду в ее глазах забрезжило понимание.
— Стрекоза?
Чонгук заторможенно кивнул.
Лалиса! Перед ним! Осталась!
Его охватило странное оцепенение. Каким-то образом Чонгук понимал, что разум пытается защитить себя от слишком сильных эмоций. Ибо если он откроет дверь той буре чувств, что беснуется на пороге, то оглохнет, ослепнет, сойдет с ума. Его просто сметет волной невыносимого, безумного счастья.
— Я отпустила ее, — Лалиса будто светилась изнутри. Такой безмятежной, умиротворенной Чонгук ее никогда не видел. — Дорогу в Аталан она знает. Не заблудится. Надо вернуть императрице ее имущество. Но не переживай. Если захочешь, владыка Ким Тэхен вырастит нам свою личную стрекозу. Будем снова летать по вечерам над ночным Эвенделлом.
Лалиса замолчала, наблюдая за Чонгуком.
— Что с тобой? — удивилась она, когда он крепко-крепко зажмурился, пережидая острый приступ нахлынувшего счастья. Платина, что удерживала от разлива полноводную реку его эмоций, стремительно покрывалась паутиной трещин. — Эй?
Если она отпустила стрекозу, значит, не собиралась возвращаться в Аталан.
Значит, приняла его неуклюжее предложение руки и сердце.
Сделала свой выбор.
И этот выбор — он.
— Чонгук, что с тобой? Ты меня пугаешь.
Плотина с грохотом рухнула под неудержимым потоком чувств.
С протяжным вздохом Чонгук распахнул глаза. Он шагнул к любимой, сгреб ее в объятия и жадно поцеловал, наплевав на все эльфийские нормы приличий.