шесть шрамов на душе

Шесть шрамов на душе
21. О Золушке, Принце и жестокой судьбе

      Маринетт вздрогнула, словно ее ударило током.

      Слезы вмиг высохли, дыхание перехватило, а сердце, казалось, ухнуло куда-то вниз.

      Адриан продолжал обнимать ее, гладить по волосам, шептать что-то успокаивающее, повторять, что она ни в чем не виновата… Но ни одно его слово не дошло до ее сознания, а в ушах гремело «Я никогда и ни в чем тебя не винил». Маринетт будто утратила связь с реальностью, весь мир для нее сузился до этой фразы, которая словно вытеснила все мысли из головы, заполнив собой все пространство и не позволяя ни о чем думать. Даже о значении этих слов и о том, кто их произносил.

      Она никак не реагировала на Адриана, рука которого опустилась ниже и гладила ее теперь по спине, не слышала ни одно из шести «люблю», вырвавшихся из его уст, равно как и ни одно из двенадцати «прости».

      Маринетт все еще не воспринимала происходящее даже тогда, когда Адриан разомкнул объятия, слегка отстранился и заправил ей за ухо прядь волос, когда, глядя ей в глаза, говорил, что пусть и не может простить Кота Нуара, убившего его отца, благодарен ему за то, что герой не позволил Маринетт умереть.

      Лишь когда Адриан осторожно, затаив дыхание, осмелился наклониться вперед, дрожащие пальцы рефлекторно легли на его губы, предотвратив поцелуй.

      Маринетт вернулась в реальность.

      Резко вскочив и чуть было не стукнувшись с Адрианом лбом, она пролепетала что-то о том, что ей срочно нужно уйти, что появились неотложные дела, что улицы Парижа уже час как никто не патрулировал. Закинув сумочку на плечо и быстрым шагом направляясь к входной двери, она успела несколько раз ответить «все в порядке» на каждое «прости», «ничего страшного» на «поддался моменту» и промолчать на очередное «люблю». Сбегая вниз по ступенькам, выбегая из подъезда и сворачивая на широкую авеню, Маринетт чувствовала, что совершает ошибку, но не могла ни остановиться, ни повернуть назад.

      Стук сердца отдавался в ушах, заглушая и гул проезжавших машин, и — наконец-то! — треклятую фразу.

      Маринетт бежала, лишь чудом не врезаясь в прохожих. Дыхания не хватало, легкие горели, мышцы ныли, балетки норовили, спадая на каждом шагу, повторить судьбу хрустальной туфельки из сказки Шарля Перро.

      Когда-то в детстве малышка Мари задавалась вопросом, зачем Золушке убегать от судьбы. Если бы кто-то спросил ее об этом сейчас, она бы ответила: «Страшно».

      Совпадение.

      Это простое, акума ее побери, совпадение.

      Просто два чертовски ничуть не похожих друг на друга человека произнесли одну и ту же фразу с одинаковой интонацией. Тысячи людей сотни раз на дню дружелюбно говорят «Привет!» — их что, считать одним человеком, если интонации совпадут? Бред! Эта случайность еще ни о чем не говорит!

      Как и не говорят другие, бесконечным потоком всплывающие в сознании.

      Ну и пусть они оба блондины, у обоих зеленые глаза, оба исчезли из ее жизни на шесть долгих лет… И пусть оба в нее влюблены, Адриан не может быть Котом Нуаром, равно как и Нуар не может быть Адрианом!

      — Они абсолютно разные, Тикки! — отчаянно выпалила Маринетт, сползая спиной по двери в свою комнату.

      Квами что-то ответила ей, но чертова фраза вновь бесконечным повтором звенела в ушах, не позволяя услышать ничего кроме.

      — Они разные, разные, разные! — схватив себя за хвостики, в истерике Маринетт пыталась перекричать собственные мысли. Если бы соседи в это время не были на работе, они бы уже набирали «112», но сейчас лишь красная квами трясущимися лапками звонила с телефона подопечной Натаниэлю.

      Пробиваемая крупной дрожью, Маринетт старалась найти между парнями как можно больше отличий, но — назло, что ли? — замечала все больше сходств.

      Обычно Адриан был серьезен, а Нуар обожал глупо шутить, но оба любили видеоигры и отлично фехтовали. Агрест с отличием окончил коллеж, напарник всегда был глупым Котом, но оба они обожали свежую выпечку и страдали от аллергии на перья. Однажды Адриан жаловался на то, что устал от бесконечных фотосессий, Нуар же постоянно лез в кадр, старался привлечь к себе внимание журналистов, но ни на фото, ни вживую Маринетт никогда не видела их вместе. Они оба знали китайский, всегда были готовы помочь, лучились добротой и трудности встречали с яркой, искренней улыбкой…

      Которая у обоих померкла в один день.

      Три вертикальных шрама пересекали левую бровь, веко и заканчивались у Адриана на щеке.

      У Кота половину лица скрывала черная маска, не позволяя увидеть то, что под ней.

      — Это не может быть правдой, — прошептала Маринетт, когда сил кричать у нее уже не осталось. — Адриан не Нуар…

      — Почему? — спросила Тикки, не надеясь, что вопрос достигнет ушей подопечной, и не представляя, что вызвало у нее такую реакцию. Она не знала настоящую личность героя Парижа, но почему мысль о том, что им является Адриан Агрест, казалась Маринетт настолько ужасной, что вызвала у нее истерику?

      Вот только сейчас девушка ее услышала.

      Подняв голову, Маринетт попыталась сфокусировать взгляд на зависшей перед лицом квами, но из-за пелены слез, застилавшей глаза, смогла разглядеть лишь красное пятно. Всхлипнув, она открыла рот, чтобы ответить, но вместо этого из ее уст вырвался сдавленный стон.

      Адриан не мог быть Нуаром. Нуар не мог быть Адрианом. Это невозможно, неправильно…

      Жестоко.

      Невозможно, чтобы судьба так издевалась над людьми!

      Если бы Адриан был Нуаром, получалось бы, что Кот любил свою одноклассницу, а Ледибаг таяла от одной улыбки напарника. Это бы означало, что их чувства были взаимны, но сами же они не могли разглядеть тех, ради которых бились сердца. Их жизнь была бы похожа на романтическую комедию, в которой двое умудрились образовать любовный квадрат, вот только все подобные фильмы обычно заканчиваются счастливым финалом, а не трагедией…

      В которой сын ради любимой убивает собственного отца.

      Голова болела так, словно по ней стукнули чем-то тяжелым, сжали в тисках, а затем, видимо, для закрепления эффекта ударили еще раз. Маринетт с трудом разлепила глаза и почувствовала в них легкое жжение, отчего тотчас же вновь зажмурилась. Облизнув пересохшие губы, она предприняла вторую попытку открыть глаза и увидела потолок своей комнаты. Маринетт точно помнила, что сидела под дверью, сейчас же лежала в кровати, а это означало только одно: кто-то ее перенес.

      Она резко села, отчего перед глазами на миг потемнело, а когда обрела способность видеть, то облегченно вздохнула.

      Натаниэль.

      Он сидел в кресле напротив кровати, скрестив руки на груди и поджав губы. Друг был несколько раздражен, а еще больше обеспокоен, что проявлялось в притоптывании ногой и явно читалось в пристальном взгляде, которым он сверлил Маринетт.

      — Тикки мне все рассказала, — сообщил Нат, поднимаясь с кресла и протягивая подруге стакан воды, которую та сразу же принялась пить жадными глотками. — Теперь я бы хотел услышать все от тебя.

      — Мне нечего говорить, — в ответ покачала головой она, возвращая пустой стакан другу. — Сейчас все нормально.

      — Неужели так плохо, если они окажутся одним человеком?

      Вопрос заставил Маринетт вздрогнуть.

      — Они не один человек! — повысила голос она, обхватив себя руками. — Адриан — это Адриан. Нуар — это Нуар. Точка. Баста. Закрыли тему.

      Тяжело вздохнув, Натаниэль поставил стакан на тумбочку и сел на кровать рядом с Маринетт, приобняв ее за плечи. Это полуобъятие было совершенно не таким, как у Адриана и Кота. От всех троих исходило тепло, но почему-то только рядом с Нуаром или Агрестом она чувствовала еще и защищенность, спокойствие, уют, а поддержка Ната была больше похожа на ту, которую прежде Маринетт получала от Альи. Значит, все дело в том, что одни прикосновения были дружескими, а другие — любящих людей? Ведь Адриан не мог быть Нуаром, как Алья не могла быть Натом.

      — Котенок не мог убить своего отца, — чуть слышно прошептала Маринетт, на что Натаниэль ответил лишь усталым «Как знаешь».

      Со свистом втянув воздух сквозь зубы, Хлоя раздраженно пнула стоявший на балконе каменный вазон с цветами. Ее не волновали ни царапинка, появившаяся на туфельке из последней модной коллекции от удара о шершавый камень, ни сам вазон (ему-то что сделается?), а вот то, что Сабрина из верной собачки решила переквалифицироваться в приносящего дурные вести гонца, беспокоило сильно. Нет, то, что ей удалось добыть всю эту информацию, безусловно, хорошо, но неужели нельзя хотя бы через раз сообщать о чем-то приятном?!

      — Прочти же ты это письмо, — процедила Хлоя, не сводя глаз с телефона и периодически постукивая по нему, чтобы не дать экрану погаснуть. Увы, небольшой значок уведомлял о том, что Бражник до сих пор не открыл отправленное ею сообщение, а другого способа связаться с ним она не знала. Да чтоб этого конспиратора его же моли покусали! Даже номер телефона не оставил, потому что магия, видите ли, не защищает голос от узнавания, когда герой вне трансформации. Ну, узнала бы Хлоя, кто он, и что с того? Зато могла бы быстрее найти в какой-нибудь экстренной ситуации.

      Например, такой, как сейчас.

      Она совершенно не представляла, что делать. В прошлый раз, когда Хлоя получила сверхважное письмо от Сабрины, ей пришлось использовать связи и деньги отца, чтобы не дать всплыть тому, о чем сообщала подруга. Вот только оказалось, что окончательно замять все не удалось, а что предпринимать сейчас, когда это попало в руки Карла Руссо, Буржуа не знала.

      А этого журналиста пусть пчелы на мед переработают!

      Он ведь точно не будет сидеть сложа руки — извратит, исказит, дважды вывернет наизнанку и преподнесет в выгодном ему свете. Хлоя прекрасно понимала, насколько сильная шумиха поднимется, стоит только Руссо выйти в эфир, но что она могла сделать? Позвонить на студию и именем отца потребовать, чтобы трансляцию не запускали? Уже, безрезультатно. Да и если бы помогло, этот никчемный провокатор полез бы на радио, в газеты, в интернет. Нашел бы, куда просочиться, чертов таракашка.

      Оставалось надеяться, что Мотылечек сможет что-нибудь придумать, но до этого нужно было сообщить ему о проблеме.

      Со злостью притопнув ногой, Хлоя принялась набирать номер Адриана. Неделю назад после того, как Агрест застал ее целующейся с Бражником, он о чем-то долго с ним говорил, отчего у нее сложилось впечатление, что эти двое встречались не первый раз. Увы, из-за того, что папенька потрудился над чересчур отличной звукоизоляцией в отеле, Хлое не удалось расслышать ни слова, отчего она не имела представления о том, что между ними происходило. Но вдруг существовала хотя бы малейшая вероятность, что Адриан знает, как связаться с Молью?

      — Адрианчик, ты знаешь, кто такой Бражник? — протараторила она, как только услышала сухое «Алло».

      — Нет, — абсолютно безэмоционально ответил Адриан, а уже в следующую секунду, прежде, чем Хлоя успела спросить, нет ли какого способа связаться с героем, положил трубку.

      — Да что это с ним? — удивленно произнесла Хлоя, не представлявшая, что вечно доброжелательный Адриан может вести себя так.

      Закончив печатать статью для колонки, которую ей выделили в ежедневной газете, Алья отправила ее редактору и посмотрела на часы. Благодаря работе журналисткой, она имела немало знакомств в том числе и на телевидении, поэтому о многом узнавала раньше, чем информацию выпускали в эфир. Увы, что именно такого «офигенно-шокирующего, от чего все СМИ абсолютно-точно-определенно взорвутся» расскажут в вечернем выпуске новостей, выяснить так и не удалось. По-видимому, сенсация была воистину грандиозной, раз все, кто хоть немного был в курсе происходящего, как один, воодушевленно твердили «Обязательно посмотри!», но подробности не разглашали. Ажиотаж был такой, словно им удалось рассекретить личность Ледибаг, но в таком случае, скорее всего, запустили бы в эфир экстренный выпуск новостей. Тогда в чем дело? И почему Алек Катальди сказал, что ее это точно заинтересует?

      Впрочем, уже через двадцать минут она и сама все узнает.

      Потянувшись, чтобы размять уставшие от сидячей работы мышцы (ей-богу, намного проще было гоняться за Ледибаг по всему Парижу, чем печатать эти статьи!), Алья зашла проверить «Ледиблог». То ли из-за того, что супер-злодея во Франции больше нет, то ли из-за агитации Руссо против героев, последние шесть лет блог не пользовался такой же сильной популярностью, как раньше, но аудитория у него все равно оставалась обширная. Из-за нехватки свободного времени ей даже пришлось переступить через себя и доверить свое детище нескольким администраторам, которые следили за комментариями подписчиков и снабжали блог контентом (за которым зачастую сами и гонялись, как она несколько лет назад). И то, что «Ледиблог», как оказалось, мог существовать практически без ее вмешательства, сильно удручало.

      Блог мог жить без своей создательницы. Маринетт не нуждалась в подруге. Сестры подросли, с ними уже не нужно нянчиться. Что дальше? Нино скажет, что вполне обойдется без своей невесты?

      — Что-то ты часто стала раскисать в последнее время, — сказала сама себе Сезер. — Пора бы уже взять себя в руки.

      Вот только это «последнее время» продолжалось с тех пор, как отдалилась Маринетт. Что ж, оставалось надеяться, что таинственная сенсация действительно заинтересует ее и хотя бы ненадолго прогонит хандру.

      До трансляции оставалось меньше пяти минут.

      Новостной канал никогда не выключался в квартирке Маринетт и Натаниэля, поскольку позволял оперативно узнавать о том, что творилось в Париже, и отправляться на помощь горожанам. Поэтому и сейчас, когда Нат сидел в комнате подруги, пытаясь поддержать ее разговором ни о чем, в соседней комнате работал телевизор, и на экране уже мелькала заставка вечерних новостей.

      В котором специальным гостем был приглашен Карл Руссо.

      — Опять гадости будет говорить, — вздохнула Маринетт, услышав анонс выпуска.

      — Выключить? — предложил Натаниэль, кивнув в сторону двери, из-за которой было слышно, как борец за снятие масок взял слово.

      — Убавь, все равно ничем новым он нас не удивит.

      Нат кивнул и направился уменьшать звук, но застыл в дверях, увидев то, что Руссо принес с собой в студию.

      «Зло вернулось в Париж» — гласила бегущая строка под серией снимков, на которых Кот Нуар нес на руках Маринетт, бережно прижимая к себе.