17 волшебству (не) быть
Шесть шрамов на душе
17. Волшебству (не) быть
Еще шесть лет назад Маринетт мечтала набраться смелости, чтобы признаться в любви Адриану, а сейчас почти так же сильно надеялась, что он не решится открыть свои чувства ей. Она не могла понять, что вдруг заставило его разглядеть в ней девушку и почему этого не случилось раньше, когда еще не было так поздно.
И боялась представить, как изменится его взгляд, когда Адриан узнает о том, что она являлась героиней Парижа.
А это непременно произойдет, если он все же решит признаться ей, ведь принять его чувства, продолжая скрывать правду, Маринетт не сможет. Более того, чем больше Адриан проявлял к ней заботу, чем больше теплоты она видела в его глазах, тем сильнее слова «Я не та, за кого ты меня принимаешь» жгли язык…
Вот только сказать это смелости у нее не хватало.
Хуже всего было то, что Адриан был всюду. Нет, его лицо не смотрело на нее с каждого второго рекламного щита, как это было шесть лет назад, но три раза в неделю они собирались для обсуждения хода работы над коллекцией, дважды Маринетт встречала его в пекарне, когда приезжала навестить родителей (и они уже называли его постоянным клиентом), несколько раз автомобиль Адриана тормозил рядом с ней, и он предлагал подвезти ее до дома. Ей-богу, у Маринетт складывалось впечатление, будто бы ему известно, где и когда она окажется, потому что слишком уж часто происходили случайные встречи.
Но это ведь невозможно, верно?
О нем постоянно говорила Тикки, то и дело спрашивал Натаниэль, и даже Алья, впервые за долгое время предложившая встретиться в тихом кафе, хотела обсудить тоже Адриана.
— Я слышала, что вы с Агрестом работаете вместе, — поправив очки, сообщила она.
— Ему понравились модели, которые мы представляли на благотворительном показе, — ответила Маринетт, глядя куда угодно, но только не на неё.
Она очень сильно скучала по тем временам, когда могла называть Алью лучшей подругой, которой, впрочем, считала ее и сейчас. Но если раньше они часами могли болтать обо всем на свете, то в последние годы только и спорили о Коте Нуаре. Кому-то могло показаться, что Алья пытается открыть ей глаза, убедить в том, что Нуар не герой, а преступник, как делало большинство знакомых, но на самом деле она всего лишь пыталась пробиться сквозь стену, которую возвела вокруг себя сама Маринетт. И за этой стеной, видимо, слышно было только то, что она хотела слышать.
И сегодня Алья была настроена крайне решительно, ведь даже свой телефон убрала в сумку.
— Насколько я знаю, ему понравились не только модели, — хмыкнула она, не сводя глаз с подруги, чтобы уследить за ее реакцией. Когда же та вместо удивления или недоумения закусила губу, на лице самой Сезер появилась довольная ухмылка. — Значит, ты уже в курсе, что Адриан Агрест от тебя без ума? Как давно? — спросила Алья, когда Маринетт смущенно опустила голову вниз, подтверждая ее догадки. — И что думаешь по этому поводу? Напоминаю, ты обещала, что на вашей свадьбе я буду подружкой невесты.
— Какая свадьба, Алья?! — на щеках Маринетт вспыхнул сочный румянец. — Мы просто работаем вместе над коллекцией…
— Так же «просто», как когда учились в одном коллеже?
— Я давно отпустила свои чувства к нему, — девушка тихо произнесла ставшую уже привычной фразу, вот только Сезер ничуть ей не поверила.
— Если не сможешь повторить это, глядя мне в глаза, — постучав пальцами по столешнице, произнесла Алья, — я буду считать, что ты занимаешься самообманом.
Поднять взгляд Маринетт так и не решилась.
— Ты любишь его, а он любит тебя, — смягчившись в голосе, продолжила подруга. — Он сам сказал об этом Нино. Причем зуб даю: это не простая симпатия. Признайтесь уже друг другу, хватит убегать от своего «долго и счастливо».
— У нас с ним не может быть никакого «долго и счастливо», — покачала головой Маринетт. — Я думаю, Адриан и сам это понимает, потому что ну… Не делал ничего, чтобы дать мне понять, что я ему н-нравлюсь.
— Настолько не делал, что ты все равно поняла, — усмехнулась Сезер, но тотчас же изменила тон на серьезный: — Почему из-за Кота Нуара ты отказываешься от собственного счастья?
— Нуар здесь ни при чем.
— Маринетт, пожалуйста, хотя бы сейчас, расскажи мне правду, — с мольбой Алья посмотрела на подругу. — Ты ведь чуть ли не боготворила Адриана, а до героев Парижа тебе не было никакого дела. Так почему в один день все перевернулось?
— Потому что Кот Нуар — герой, множество раз спасавший Париж, — последовал привычный ответ. — Несправедливо называть его злодеем.
— Я бы тоже никогда не поверила в то, что он убил месье Агреста, если бы на лице Адриана не было следов от его когтей. И поэтому я не могу понять, что ты знаешь такого, что заставило тебя отвернуться от Адри…
— Я не отвернулась от Адриана! — воскликнула Маринетт, хлопнув ладошкой по столу. — Я ни от кого не отворачивалась. Это вы все отвернулись от Нуара, наплевав на все, что он для вас сделал. Знаешь, иногда я даже думаю, — всхлипнув, сказала она, — а нужны ли людям герои, если их с такой легкостью называют злодеями?
— С легкостью? — изогнув бровь, переспросила Алья, воззвав ко всему своему журналистскому спокойствию. — Габриель Агрест мертв, у Адриана изуродовано лицо, а Кот Нуар сам признался во всем этом.
— И все сразу поверили, — раздраженно процедила Дюпен-Чен.
— Я бы не поверила в исповедь Нуара, если бы не Адриан. Или ты хочешь сказать, что он лжет? Не сам же он убил отца и лицо себе расцарапал!
— Давай остановимся на этом, прошу тебя, — прошептала Маринетт, покачав головой. — Ты ведь понимаешь, дальше продолжать бессмысленно. Все как всегда.
— Не было бы бессмысленно, если бы ты рассказала мне, почему так веришь в Нуара, — с трудом сдерживая подступающие слезы, произнесла Алья. — Я ведь искренне желаю тебе счастья и хочу помочь. Неужели я не заслуживаю твоего доверия?
Ответом послужило молчание.
Иной раз Алья в шутку говорила, что считает свой телефон частью себя. Он позволял ей быть в курсе всех событий, поддерживать связь с многочисленными друзьями, сообщать всему миру о значимых событиях, свидетелем которых она являлась. Девушка не расставалась с ним даже на свиданиях с Нино, отчего тот не раз ревновал ее к технике, и лишь встречаясь с Маринетт, убирала его, чтобы не мешал. Поэтому сейчас, вернувшись домой после встречи с подругой, опять закончившейся безрезультатно, Алья просматривала ленту, чтобы узнать обо всем, что пропустила за последние три часа.
Вот только ни одна из новостей не вызывала у нее привычного интереса. Перестрелка между китайцами на какой-то заброшенной фабрике? Сплошные слухи и никаких фактов. Крокодил Джаггеда Стоуна был признан самым очаровательным питомцем знаменитости? Да его каждый год таковым признают. Карл Руссо утверждает, что никакого нового Бражника нет, а нынешним напарником Ледибаг является тот же человек, что насылал на Париж злодеев еще шесть лет назад? Вранье.
Если бы это было так, Алью бы давно захватила черная бабочка, ведь чувствовала она себя донельзя паршиво. Обида, но не на Маринетт, а на саму себя за то, что не способна достучаться до лучшей подруги, и осознание собственного бессилия от того, что не может помочь ей, делали Сезер отличной кандидаткой на роль марионетки злодея, и тот факт, что она до сих пор не грозилась сравнять город с землей, явно доказывал, что новый Бражник действительно новый.
Сбросив входящий от Нино, она откинулась на спинку дивана. Ей совершенно не хотелось сейчас говорить со своим парнем, отвечать на вопрос «Как все прошло?» уже ставшим привычным «Никак» и слышать такое же обыденное «Может, в другой раз». Да Алья даже сосчитать не могла, сколько таких «в другой раз» было за эти шесть лет, но ничего, совсем ничего не менялось! Маринетт так и не желала делиться с Альей тем, что творилось у нее на душе.
Должна же была существовать хоть какая-то причина, по которой она так яро вступалась за Кота Нуара! Так почему же Маринетт не желала ее озвучивать?
И почему, если так уверена в том, что Нуара ложно заклеймили злодеем, никогда не отрицала того, что именно он убил Габриеля Агреста?
Что же, черт возьми, произошло шесть лет назад? И какое Маринетт имеет отношение к этому?
Алья со свистом выдохнула воздух сквозь зубы.
Шесть лет назад она пообещала самой себе, что разберется со всем этим, но так и не приблизилась к правде. Не верить Адриану у нее не было оснований, Ледибаг воздерживалась от комментариев, а Маринетт продолжала упрямо молчать об одном и кричать другое.
— Лучше бы ты делала точно наоборот, подруга, — устало прошептала Алья.
Маринетт старалась нагружать себя работой, стала чаще выходить на патрули под предлогом того, что нужно усилить безопасность города, и делала все, чтобы у нее было как можно меньше времени думать об Адриане, Нуаре, Алье и обо всем, что так навязчиво лезло в голову. Она изматывала себя настолько, что, возвращаясь домой, обессиленная падала на кровать и забывалась крепким сном без сновидений. Маринетт понимала, что героиня Парижа должна держать себя в хорошей форме, что если она будет так уставать, то никакой волшебный костюм не сможет придать ей сил. Тикки, Нууру и Натаниэль в три голоса повторяли ей об этом, а девушка лишь молча кивала в ответ, размышляя: куда бы спрятать третий будильник, ведь два других Нат точно снова отключит.
Но даже живя в таком режиме, от многих мыслей избавиться она не могла.
Чем чаще Тикки и Натаниэль напоминали о том, что Адриан определенно влюблен в Маринетт и что он сам утверждал, что не держит зла на героиню Парижа, тем чаще она вспоминала о том, что произошло шесть лет назад.
О том, что не решалась рассказывать даже Натаниэлю.
Да, Адриан говорил, что не винит Ледибаг, потому что его отец чуть было ее не убил, потому что сам видел, в каком она была в тот день состоянии. Да, он любил Маринетт, и теперь девушка даже допускала мысль, что он не стал бы разочаровываться, обнаружив под маской отважной героини ее. Но…
Кот Нуар убил Бражника только потому, что тот угрожал жизни Ледибаг. Об этом было известно и Адриану, и Натаниэлю, вот только ни один из них даже не догадывался, что произошло до того, как враг нанес героине опасное ранение.
Обнаружила Бражника, следовала долгу, вступила в бой? Ха! Как бы не так.
А вот если «следовала долгу» заменить на «руководствовалась упрямством и самонадеянностью», а «вступила в бой» на «спровоцировала Бражника на нападение» — будет уже точнее.
Природная неудачливость — забрела в подсобные помещения, пытаясь найти, где будет проходить показ последней коллекции Габриеля Агреста — открыла ей настоящую личность врага, беседовавшего со своим квами. И только чудо не позволило ей самой быть замеченной им. Маринетт не могла поверить в то, что кумир и отец возлюбленного насылал треклятых бабочек на Париж, и боялась представить, что будет с Адрианом, когда миру откроется эта правда.
«Быть может, миру и не нужно знать, кем на самом деле являлся Бражник?»
Худшая идея из всех, что когда-либо приходили к ней в голову. Причем дважды: сначала это привело к смерти Габриеля Агреста, а потом к тому, что исчез Нуар.
Умница, вздумала шантажировать врага. Всего лишь угрожать ему раскрытием, требуя взамен брошь. Блестяще пыталась давить на отцовские чувства, утверждая, что Адриан не обрадуется, когда поймет, чем занимается его отец. Пафосно сказала: «Если со мной что-нибудь случится, Кот Нуар первый узнает о том, к кому и зачем я пошла», тем самым дав Бражнику понять, что в данный момент о его тайне никому, кроме нее, неизвестно.
Но Габриель-то дураком не был, в отличие от нее. Вот и напал. А Ледибаг, растерявшись, пропустила удар.
И чем чаще Маринетт вспоминала об этом, тем сильнее убеждала себя в том, что Габриеля Агреста убил не Нуар. Кот использовал «Катаклизм» только потому, что Ледибаг вынудила его это сделать.
Адриан видел, как Маринетт с каждым днем нагружает себя все больше и больше, но не мог понять причину того, почему она так поступает. Он не знал, что делать и как убедить ее в том, что ей нужен отдых, ведь Принцесса отказывалась кого бы то ни было слушать и продолжала искать себе занятия одно труднее другого. Более того, когда он подвез ее домой после каких-то совершенно ненужных ей курсов китайского языка (а он, между прочим, предлагал заниматься просто так!), Ледибаг вдвое увеличила время ночного патруля. Уменьшать его она больше не стала.
Ситуацию омрачало то, что Адриану приходилось почти каждый вечер задерживаться в офисе компании, из-за чего ему не всегда удавалось присматривать за любимой во время патруля. Конечно, можно было вновь свалить все дела на Натали, ведь именно она последние шесть лет руководила фирмой, пока молодой владелец странствовал по миру, но именно из уважения к ней Адриан и должен был взять все в свои руки.
Парень был очень благодарен Натали за все, что она для него сделала. Когда шесть лет назад новость о смерти Габриеля Агреста облетела Париж, телефон мадемуазель Санкер разрывался от предложений о смене места работы, но всем она отвечала отказом. Натали осталась с Адрианом, позволяла ему скитаться по миру на протяжении шести лет, а сама в это время занималась всеми делами фирмы, чтобы потом, когда молодой Агрест будет готов продолжить дело отца, передать их ему. И сейчас секретарь, а точнее, верный наставник, учила его управлять делами модной империи и объясняла те тонкости модельного бизнеса, которые он еще не постиг.
— Прекратил бы раньше от самого себя бегать, не пришлось бы засиживаться допоздна и задерживать Натали, — заметил Плагг, когда Адриан, распрощавшись, возвращался домой.
— Как думаешь, Принцесса уже спит? — вздохнул парень, проигнорировав высказывание квами (не говорить же надоедливому сыроеду, что он прав?).
— Я о камамбере реже упоминаю, чем ты о своей Леди, имей уважение к моим ушам, — проворчал котенок. — И к желудку. Ты меня уже час как не кормил.
— Как только вернемся, весь сыр в доме в твоем распоряжении.
— Когда ты так говоришь, это значит, что мы вернемся не скоро, — пробубнил Плагг, понимая, что с минуты на минуту его вновь затянет в кольцо. — Уже два ночи, мне скоро завтракать, а я ужинал только три раза!
— Я должен убедиться, что Маринетт закончила патрулировать и благополучно добралась до дома, — произнес Адриан прежде, чем запустить трансформацию.
Обращаясь в Кота Нуара, он очень надеялся, что на экране коммуникатора вместо божьей коровки, двигавшейся по одному из маршрутов патруля, увидит золотую корону в том месте, где жила Маринетт.
Вот только Принцесса почему-то неспешно перемещалась по одному из самых неблагополучных районов Парижа, будучи без трансформации.
О том, что Тикки была права, когда говорила, что Маринетт нельзя нагружать себя так сильно, ведь это скажется на Ледибаг, девушка поняла тогда, когда геройский костюм исчез во время патруля. Чудо, что она, никем не замеченная, приземлилась на крышу, а точнее, что она вообще успела туда добраться, а не обратилась самой собой в воздухе, перепрыгивая между домами. Раньше трансформация спадала только после использования «Талисмана Удачи» и могла продержаться несколько суток, сегодня же ее хватило ровно на один час и тридцать две минуты — только на половину запланированного времени патруля.
Тикки отказывалась вновь превращать Маринетт в Ледибаг, утверждая, что это может навредить ей, поэтому возвращаться домой (а сначала спускаться вниз по пожарной лестнице) девушке пришлось пешком. Ни деньги, ни телефон, выходя из дома, она с собой не взяла, отчего не могла ни вызвать такси, ни связаться с Натаниэлем.
А путь предстоял неблизкий.
С каждым шагом усталость, скопившаяся за последние дни, давала о себе знать все больше и больше.
