шесть шрамов на душе

Шесть шрамов на душе
4. Душевная стойкость

      Со злостью топнув ногой, Маринетт намочила тряпку в ведре с теплой водой. Она и сосчитать уже не могла, в который раз какие-то хулиганы портят памятник героям Парижа, установленный в парке возле пекарни ее родителей. И ведь закидывают яйцами, разрисовывают и обливают краской только фигуру Кота Нуара!

      — Будто бы им делать больше нечего, — проворчала девушка, снимая с головы каменного напарника банановую кожуру. Маринетт не знала, ни куда исчез Нуар, ни было ли ему известно о том, как вандалы поступают с их памятником, но знала одно: сколько бы раз памятник ни оскверняли, она всегда приведет его в порядок, как поступала все эти чертовы шесть лет.

      И пусть на нее уже показывают пальцем, пусть с ней отказываются работать потенциальные заказчики, пусть Алья считает ее чуть ли не сумасшедшей, променявшей любовь к Адриану на одержимость убийцей его отца, Маринетт продолжит открыто называть Нуара героем.

      Ведь он куда больший герой, чем Ледибаг.

      Потому что именно Баг, а не Кот всегда совершала самые серьезные оплошности: начиная с их первой совместной битвы, когда она чуть было не поставила под угрозу безопасность всего города, не очистив бабочку, и заканчивая последней, когда из-за ее необдуманных действий случилось непоправимое.

      Во всем, что произошло шесть лет назад, Маринетт винила только себя.

      Она не раз думала о том, что было бы, поступи она иначе. Что было бы, если бы Ледибаг не стала вступать в схватку с Бражником, а дождалась напарника? Что было бы, если бы она не отвлеклась на глупую провокацию и не позволила ранить себя в живот? Что было бы, если бы она не потеряла сознание? Если бы «Чудесное Исцеление» смогло вернуть Габриеля Агреста к жизни? Если бы она не попросила Нуара помочь Адриану? Если бы вовремя заметила состояние напарника?..

      Как она, знающая Кота как облупленного, могла купиться на его напускную браваду? Как можно было не заметить, что в день их последней встречи за своей улыбкой Нуар скрывал душевную боль? Ее Котенок был очень добрым, совестливым, настоящим героем. Как она могла не подумать, что он переживает из-за того, что отнял чужую жизнь? Да, Бражник был их врагом, но в первую очередь он был человеком. Почему Ледибаг не обратила внимания на то, что Нуару непросто принять, что стал убийцей? Почему не утешила его? Почему не стала его поддержкой?

      Ах, да… Все ее мысли занимал Адриан.

      Маринетт изо всех сил выжала тряпку и принялась оттирать с ноги каменного Героя нецензурную надпись.

      Она не жалела о своем решении не раскрывать личность Бражника всему миру. Пусть сейчас Маринетт и не испытывала к Адриану и части тех чувств, что шесть лет назад, она знала, что он не был посвящен в дела отца. Герои Парижа и так лишили его семьи и модельной внешности, и забирать у несчастного паренька еще и репутацию, положение в обществе было слишком жестоко. Но метод, который избрал Нуар, ее не устраивал совершенно.

      Черт бы его побрал! Это была не та просьба, которую следовало выполнять!

      Если бы Нуар сказал ей, что собирается сделать, Ледибаг бы тотчас же его остановила. Она знала, как сильно Кот любил быть героем, как радовался, когда у него появились фанаты, как был счастлив, прыгая по крышам и спасая людей. Маринетт с уверенностью могла бы сказать: быть героем — это его призвание, его жизнь. Это ей в свое время хотелось передать серьги Алье, сложить полномочия Ледибаг, снять с себя ответственность за людские жизни. Если кто из них и должен был уйти — то это она.

      Ведь она даже Бражника не смогла победить.

      Нуар сделал все.

      Защитил поверженную напарницу от врага, одолел главного злодея Парижа, сделал так, чтобы его сын мог спокойно жить… Ополчил на себя всю Францию и исчез. И сохранил репутацию Адриана тоже Нуар.

      Кота на руках носить должны были, восхвалять на каждом углу, без конца возводить ему монументы по всему Парижу, а не заливать краской единственный памятник!

      Ладно хоть в этот раз отмывалось без растворителя.

      Маринетт до сих пор с ужасом вспоминала, каких усилий ей стоило удалить сверхстойкую краску, которой измазали памятник два года назад. Тогда она на протяжении нескольких часов очищала его по сантиметру, растворитель пролился ей под перчатки, оставляя на коже химические ожоги.

      Увы, вред, причиненный обычными людьми, «Чудесным Исцелением» исправить невозможно. Даже «Талисман Удачи» выбрасывал обычную пятнистую тряпку, поэтому использовать геройские способности было бессмысленно. Да и в облике Ледибаг Маринетт приходилось быть сдержаннее, ведь настроенное против ее напарника общество чуть ли не с затаенной надеждой на ошибку следило за каждым ее шагом. Удивительно, но Париж умудрялся одновременно любить героиню и ждать, когда и она объявит себя преступницей. Поэтому ей приходилось, сжав волю в кулак, отказываться от всяческих комментариев и делать вид, что о произошедшем шесть лет назад Ледибаг ничего не известно. И только в своем гражданском обличии она позволяла себе открыто выражать свою позицию.

      — И не надоело вам, мадемуазель Дюпен-Чен? — раздался за спиной противный скрипучий голос. Даже не оборачиваясь, Маринетт могла узнать, кому он принадлежал: Жану Дефо, представителю муниципального округа, ответственному за благоустройство. Этот мужчина был старше девушки всего на пять лет, но общался с ней так, словно Маринетт была неразумным дитя.

      — Могли бы спасибо сказать за то, что исполняю ваши обязанности, месье Дефо, — процедила девушка, бросив тряпку в ведро.

      — В мои обязанности входит следить за тем, чтобы вандалы не испортили скульптуру Ледибаг, — возразил Жан, проведя рукой по прилизанным волосам. — А Кота… оттирайте сами, если вы так любите преступников.

      — Кот Нуар — герой! — воскликнула Маринетт, с трудом подавив желание вылить ведро на голову этому противному человеку. Даже Хлоя ее никогда так сильно не раздражала, как этот Дефо. Специально ведь приходил, чтобы посмотреть, как она избавляется от краски!

      — Герои, мадемуазель Дюпен-Чен, не убивают людей, — покачав головой, ответил месье Дефо. — И я бы посоветовал вам не так открыто заявлять о своей любви к этому зверю. Понимаю, девушки в вашем возрасте падки на опасных парней в черных обтягивающих костюмах, но…

      — Я слышала, что Кот Нуар когда-то спас вам жизнь, — перебила Маринетт. Она помнила всех, кого вместе с напарником избавляла от бабочек Бражника, но во вредном представителе муниципального округа узнать горе-студента, восемь лет назад акуманизировавшегося из-за заваленной сессии, смогла с трудом. Тогда именно Нуар сыграл решающую роль в битве, поэтому ей было вдвойне обидно, что этот человек так относится к своему спасителю. — Неужели вы не испытываете ни капли благодарности?

      — К нему? — фыркнул Жан, скрестив руки на груди. — Мадемуазель, он находился в сговоре с предыдущим Бражником, который и заразил меня своей бабочкой. Ее очистила Ледибаг, и благодарен я только ей. И вам бы перенаправить энергию в другое русло — есть куда более полезные дела, чем отдраивать памятник преступника.

      — Если бы те, кому положено следить за его чистотой, исполняли свои обязанности, я бы могла заниматься другими делами, — процедила девушка. — Вот только вам больше интересно смотреть на то, как я работаю тряпкой, не так ли, месье Дефо?

      — Это бессмысленно, — хмыкнул представитель округа. — Завтра ведь все равно разрисуют.

      — А я — сотру.
  
***

      Настроение у Маринетт было ужасным. Ей казалось, что сегодня весь мир пытается ее разозлить. Сначала потенциальный спонсор отказался называть коллекцию «ВС», узнав, что расшифровывается это как «Black Cat», а подобное, видите ли, может вызвать неправильные ассоциации с Котом Нуаром. Когда же Маринетт сказала, что именно с ним название и связывала, и вовсе выдал целую тираду про то, что не стоит восхищаться злодеем. Он говорил это с таким презрением, что Дюпен-Чен не сдержалась и вспылила прямо посреди ресторана. Она понимала, что этим привлекла ненужное внимание, что все посетители были на стороне того мужчины, а не сумасшедшей фанатки преступника, но не чувствовала стыда или сожаления. Только досаду. Ведь никто, никто из присутствовавших, столько раз спасенных Нуаром, не заступился за его честное имя.

      Потом она увидела, что кто-то снова испортил памятник. И пусть на то, чтобы оттереть краску, у нее ушло всего сорок минут (что было в два раза быстрее, чем обычно), под конец появился месье Дефо и принялся раздражать ее с утроенной силой.

      Только Маринетт подумала, что сможет успокоиться, вернувшись домой, как объявление о неработающем лифте заставило ее выбирать одно из двух: взбираться по лестнице на двенадцатый этаж или разбудить Тикки и незаметно проникнуть в квартиру через окно. С одной стороны, ей не хотелось тревожить сон малышки квами, которая наверняка напомнит, что силу нельзя использовать для личных целей. С другой стороны, девушка чувствовала себя очень уставшей, и мысль о подъеме по лестнице энергии не прибавляла. Да и если Натаниэля не окажется дома, Тикки в любом случае придется будить: Маринетт снова забыла ключи, а пятнистая могла бы просочиться в квартиру и открыть замок.

      — Хоть монетку подбрасывай, — вздохнула девушка, сжав ремешок сумочки.
   
***

      Адриан потер виски, словно это могло бы помочь ему сосредоточиться на мыслях. Вот только их в голове было так много, что поймать и обдумать одну не получалось. Отец хотел воскресить мать? Камни Чудес способны возвращать из мертвых? Почему Плагг никогда не говорил об этом? Почему Бражник не попросил помощи у героев, не сказал им, для чего ему требуются их талисманы? Неужели это правда было возможно? Но правильно ли вмешиваться в ход мироздания? Можно ли все исправить сейчас?

      — Если ты думаешь о том, чтобы продолжить дело отца, — молчавший на протяжении нескольких минут Натаниэль обратил на себя внимание, — то можешь задвинуть эти мысли куда подальше, так как это у тебя не получится.

      — Он повелся на ложную легенду? — предположил Адриан. Мимолетная надежда на возвращение семьи исчезла, не успев даже поселиться в его сердце. — Можно было догадаться.

      — Легенда правдива, — возразил Нат, не сводя глаз с гостя, словно готовый дать отпор, если тот захочет завладеть его брошью. — Но воскресить родителей ты не сможешь. Во-первых, кольцо пропало шесть лет назад вместе с Нуаром. Во-вторых, Ледибаг ни за что не отдаст тебе серьги для этой цели.

      — Потому что есть еще «в-третьих»?

      — В-третьих, я не позволю тебе это сделать, — твердо произнес Куртцберг. — Потому что подобная сила — не то, что можно использовать по малейшей прихоти. Рождение и смерть естественный процесс, вмешиваться в который…

      — Вот не надо мне про это рассказывать, — перебил Адриан, прекрасно понимая, что за словами нового Бражника скрывается что-то еще. Вот только что именно? — И так понятно, что, если такая сила будет доступна каждому, перенаселения планеты не избежать, слишком много будет желающих воскресить близких. Наверняка ведь есть еще что-то, о чем ты умалчиваешь.

      — Хочешь, чтобы я тебе подробную инструкцию расписал? — хмыкнул Нат, вновь прикоснувшись к броши.

      — Хочу узнать, что двигало моим отцом, — твердо заявил Агрест. Этот вопрос не давал ему покоя на протяжении шести лет, не было ни дня, чтобы Адриан не думал о мотивах родителя. — Был ли он просто отчаявшимся мужем, цепляющимся за надежду на возможность возвращения жены из мертвых, — парень сжал руку в кулак, — или же был негодяем, способным ради своей цели перешагнуть через других?

      — Прости, конечно, но учитывая, что ради своей цели твой отец перезаражал бабочками половину Парижа, то второе, — вздохнул художник.

      — И все же?

      — Ты действительно хочешь узнать? Даже если мой ответ тебе не понравится?

      — Хочу, — Адриан решительно посмотрел на Натаниэля, всем своим видом показывая, что готов принять любую правду, какой бы она ни была.

      Как далеко собирался зайти его отец? Что могло бы случиться, если бы «Катаклизм» не оборвал его жизнь? Агрест понимал, что в зависимости от того, каким будет ответ Куртцберга, его бремя вины либо усилится, либо у него появится аргумент, чтобы отпустить хотя бы часть сожалений. Кем на самом деле был Кот Нуар: отцеубийцей или все же героем, избавившим мир от злодея, пусть даже и являвшегося его отцом?

      — Чтобы вернуть одну жизнь, нужно отдать две, — ответил Натаниэль. — Твой отец это знал.

      Адриан чувствовал, как в его душе открываются старые шрамы. Он считал, что был готов к любой правде, предполагал, что услышит нечто подобное, но моральная боль от этого меньше не становилась. Неужели отец готов был убить ради воскрешения матери? Она бы наверняка не хотела возвращаться таким способом! По крайней мере, сам Адриан ни за что бы не согласился на подобное воскрешение. Он даже представлять не желал, каково это: жить, осознавая, что ради этого были отняты другие жизни.

      — Знал он и то, — продолжил Куртцберг, — что принести в жертву осужденных к смертной казни или смертельно больных нельзя. Только жизни Кота Нуара и Ледибаг.

      Сжав кулаки с такой силой, что ногти впились в ладони, Адриан был готов заскулить.

      Где-то на краю сознания мельтешил вопрос: если бы отец узнал, кто прячется под маской Кота Нуара, отказался бы он от своей цели? Смогли бы они жить нормальной жизнью, как обычная семья? Но даже если бы Габриель решил пожертвовать жизнью сына, Адриан бы не смог его ненавидеть, ведь он знал, насколько была сильна Любовь его родителей. Пусть сейчас и считал, что подобную жертву мама бы им не простила.

      Однако этот вопрос заглушался мыслью о том, что Габриель всерьез намеревался убить Ледибаг.

      Порой, сожалея о прошлом, Адриан думал, что отец ранил Леди в пылу битвы, не желая ее смерти либо вообще, либо при других обстоятельствах. Но сейчас, когда мотивы Габриеля стали ясны, парень чувствовал, что часть сожалений вытесняется ненавистью. Пусть он и не видел Баг уже шесть лет, его чувства к ней не угасли. Он бы никому не позволил навредить ей, без раздумий встал бы на ее защиту. Даже сама мысль о том, что отец осознанно хотел убить ту, что была Адриану дороже собственной жизни, переполняла его злостью.

      Перед глазами вновь пронеслись воспоминания о том, как Бражник, а затем Габриель Агрест корчится в предсмертной агонии, пожираемый пламенем «Катаклизма».

      Но теперь желания оказаться в тот момент на месте отца Адриан впервые не ощущал.

      То, что Леди была серьезно ранена, не являлось неудачным стечением обстоятельств. Габриель бы не остановился, сняв серьги с беззащитной раненой героини, не вызвал бы ей скорую, как наивно предполагал прежде Адриан. Если бы Нуар не успел, Ледибаг была бы мертва. Задержись он хотя бы на минуту, то уже не смог бы ее спасти.

      И это отцу он бы никогда не простил.

      Легче ли ему будет жить со всем этим знанием или же, наоборот, прошлое еще крепче свяжет его по рукам и ногам, Адриан не знал. Тяжело вздохнув, парень открыл было рот, чтобы поблагодарить Натаниэля за то, что тот не стал утаивать правду…

      Вот только холодный женский голос заставил его вздрогнуть и проглотить невысказанную благодарность.

      — Что здесь делает этот человек?
Примечания:
**MayPoss**: каждая глава — маленький «Катаклизм», которым меня ранят и ранят