Страх темноты

Неделю спустя.

 Мы не общались друг с другом практически всю неделю. Если встречались на улице, то просто кивали головами или бросали дежурные фразы и расходились по своим делам. Наверное, никому не хотелось говорить о том, что случилось. Лишь однажды мы встретились все вместе в беседке во дворе. Я принес своих пластмассовых солдатиков и пару самолетов, Вася захватил свою неплохую группу пулеметчиков и развед отряд, Денис притащил танк, а Мишка своего «риптора» с проволочными протезами рук и ног. Мы немного поиграли в песочнице больше напоминающую своими окаменелыми выпуклостями, проросшими пожухлой травой, пригороды Ирака и молча разошлись по домам. Никто не вспоминал о событиях недельной давности.

 В этот день меня особо мучали вопросы о том, что нам пришлось пережить. Я бесцельно бродил по дому не находя себе места. Ближе к вечеру я взял кассету группы Сектор Газа с волнующим названием «Зловещие Мертвецы» встряхнул ее пару раз и, услышав характерный шелест пленки, слегка улыбнулся. Вставив ее в магнитофон, у меня не с первого раза получилось ее запустить. Кнопка все время дергалась и возвращалась на место. Вскоре мне удалось ее прижать как следует, и музыка заиграла. Я сделал звук потише и завалился на кровать, закинув руки за голову в ожидании ночи.

 Мама как всегда зашла поцеловать меня перед сном, пожелала приятных снов и отправилась спать. Как раз играла уже четвертый или пятый раз подряд «Нас ждут из темноты», когда дом затих и медленно погрузился в глубокий сон. Я тихо поднялся, нацепил штаны, футболку и кофту с капюшоном. Вытащил из кладовки мамин небольшой фонарик, вставил ноги в кроссовки, и осторожно открыв дверь, чтобы не шуметь, нырнул в темноту.

 Постояв с минуту возле подъезда и собравшись с мыслями, я быстро пересек двор и повернул за гаражи. Меня тут же поглотила прохладная темная ночь. Статуя вождя хищно отсвечивала в тусклом свете единственного фонаря; аллея, которую я так любил, темным мрачным коридором протянулась на сотню метров вперед. Теперь она мне не казалась таким приятным и красивым местом. В этом вся суть темноты - она меняет, меняет мир, наполняя его жуткими тенями создавая причудливые образы, меняет людей, усиливая гнездящийся в их подсознании страх и вытаскивая наружу хорошо упрятанных демонов.

 Я переменулся с ноги на ногу и вступил в овал тусклого желтого света, что самым своим краем выхватывал из темноты каменную темно-зеленую скамейку. Эта граница между светом и тьмой казалась мне единственным местом, где я мог чувствовать себя в безопасности, где мне было более или менее спокойно. Какого черта я вообще делаю? Зачем вылез из теплой и такой родной кровати и пустился в эту сомнительную авантюру, не зная даже, что пытаюсь найти или доказать самому себе? Кому вообще до этого есть какое-то дело? Но видимо было, было важно мне. Что-то меня тревожило, это чувство невозможно взять под контроль, невозможно укротить, его можно было лишь успокоить ненадолго, но потом оно все равно даст о себе знать и тогда тебе это не понравится, совсем не понравится. Лучше решить все сейчас раз и навсегда.

Я оглянулся. За спиной стоял Вася и круглыми от страха глазами смотрел на меня.

- Ты чего тут делаешь? – вздрогнул я от неожиданности.

- Увидел тебя в окно, как ты перебегаешь двор и кинулся следом.

 Он поежился то ли от холода, то ли от усиливающегося чувства страха, который особенно обостряется в ночное время суток.

- Ты ведь собрался туда, да? В тот дом? Всю неделю об этом думал?

Он видел меня насквозь.

- Да, – решительно кивнул я.

- Я пойду с тобой.

- И тебе не страшно?

- Страшно до чертиков, но одного я тебя не пущу.

- И что же ты можешь сделать? – усмехнулся я.

- Скажу твоей маме. Тебе влетит по первое число.

Я помрачнел. Тут он был прав как никогда. Если мама узнает, мне совсем, совсем не поздоровиться.

- Хорошо, - кивнул я, - идем, только быстро.

 И мы заспешили вперед, освещая себе путь тусклым светом маминого фонарика. Как добрались до места, я не помню, как и Вася. Весь путь показался сплошным смазанным пятном. Мы так спешили вперед, что чуть не падали каждый раз холодея внутри от шороха листьев или треска веток. А когда где-то далеко-далеко завыла собака, мы схватились друг за друга и тряслись минут пять, пока зубы не перестали стучать. Иногда нам казалось, что нас кто-то преследует, возможно, мы даже видели расплывчатый силуэт, но скорее всего это лишь страх заставлял нас все это видеть. Потому мы неслись вперед как угорелые, стараясь не прислушиваться и не всматриваться в темноту.

Когда мы были на месте, то чуть сбавили ход и стали внимательно осматривать дома, наводя на них фонарь. Вот дом номер 42, вот какая-то куча бревен, и вот дом 44.

- Стоп, – воскликнул я. – А где же он.

- Да как где, - суетливо ответил Вася. – Там он. Где ему еще быть?
Я снова провел фонариком и не увидел черного старого покосившегося здания.

- Да нет тут... фу, черт! – крикнул я, наведя фонарь на старуху что, прищурившись, уставилась на нас.

- Вы кто такие? – спросила она, поднимая выше высокую железную кружку с толстенной белой свечой. Ее огонек слабо мерцал.

- Баб Нюр, вы напугали нас, – выдохнул я, узнавая старушку.

- Андрюшка, ты чель? – Она левой рукой оттянула веко, чтобы лучше нас рассмотреть.

- Точно. Это я.

- А кто эть с тобой?

- Это Вася. Он мой друг. Живем в одном доме.

- Здравствуйте, – кивнул он.

- Здрасть. – ответила ему баба Нюра. – И чяво эт вы шляетесь по ночам? Мать-то ругать не будет?

Мы переглянулись.

- Баб Нюр, я спросить хотел, – начал я неуверенно.

Она перевела на меня взгляд.

- О том доме, черном таком, с покосившимся забором.

- Девяносто девятом чель?

- Точно, – радостно кивнул я. – Я его найти не могу. Вы не подскажете где он.

Я снова поводил фонариком и не увидел дома.

- Так отчего же нет, подскажу, – закивала старушка. – Сгорел твой дом.

- Как сгорел?

- А вот так и сгорел. Дотла.

- К-к-когда сгорел? – От нервозности я стал заикаться.

- Да дня три тому.

- А что случилось? – спросил Вася и, испугавшись своей смелости, потупил взгляд.

- Так дело-то ясное, сожгли его. Говорят, подростки курили и не затушили папиросы. Дом как вспыхнет так и был таков. Да вот только я в эт не верю. За этим стоят другие... - баба Нюра замолчала, подбирая слова.

- Другие силы? – подсказал я.

- Точно силы.... тьфу на тебя, какие силы? Люди, - в сердцах сплюнула старушка. 

- Расскажите нам, – попросил я, играя на ее слабости к сплетням.

- Ну, так дом вродь как доспрото... достороме... дотпреме...

- Достопримечательность? – уточнил я.

- Во-во, она самая. И значится эта доспромечтательность стоит тута уже лет шесят не меньше. А кто-то поговаривает, что дом стоял тута еще задолго до того как городок-то наш основали. Говорят, прям вкруг него и строили. Да тольк брехня все эт, как по мне. Как тут мог стоять дом без людев?

«А может и не совсем без людей, - подумал я, - по крайней мере, в нашем понимании этого слова».

- Так вот один безессмень, - продолжала баба Нюра. – задумал купить домик и снести его к хренам собачьим, земелька-то неплохая. Да вот только админисрация-то ему дулю под нос, мол, достропримешательность это, не полагается. Так он и так и сяк - они фиг ему. Так он обозлился и сказал, что все равно дом его будя. Так он вот и спалил хибарку-то. Я видела, как кто-то крался туда и канистрами брякал. А потом как полыхнет. А теперь нет этой допристрометательности и все значиться, теперя никому оно и не надо. Бизессмень земельку выкупил и вот ставить свой дом будя, уже и привез все вон.

Баба Нюра посветила, и мы увидели ровные ряды стройматериалов, которые я поначалу принял за груды старых бревен.

- Баб Нюр, а вы это, - Вася предостерегающе подергал меня за рукав кофты, но я не остановился. – Ничего странного в доме не замечали? Вы ведь в 42-ом живете.

Она на меня так посмотрела, так испуганно и виновато, что мне стало не по себе.

- Ты про Петьку чоль? – спросила она.

Я быстро стал соображать и кое-как вспомнил, что Петей звали того мальчика, что нашли в доме в петле.

- Да-да, закивал я. Вы что-то знаете?

Она молча переступила с ноги на ногу. Почесала нос. Поправила сползший платок и начала:

- Петьку-то нашли удавленным на ремне и все погоревали и вродь как поуспокоились. И вся история-то позабылась, да только вот...

- Только вот что? – спросил я в нетерпении.

- Я как-то ночью проснулась от того, что куры мои чего-то раскудахтались. Ну, я значиться взяла свечку и ходь в курятник. А они все кудахтают, крылами машут, перья везде летят. Я их успокаиваю-успокаиваю, а они ни в какую. Битый час с ними боролась, думала, что собака мож или кот чей залез, но нет, нету никого. А потом глядь на дом-то, а там о-о-ой,  Петька стоит и в окно на меня смотрит. Весь серый, помятый, глаза белые. Я как закричу: «Чур, меня, чур», - и давай крестится. Снова глядь, а его нет уже. Всю ночь не могла глаз сомкнуть, все его лицо передо мною стоит и зыркает на меня.

Мы с Васей снова переглянулись. Я физически ощущал его страх и желание поскорее уйти отсюда. И я бы его поддержал, но у меня все еще было очень много вопросов.

- И больше вы его не видели? – спросил я, ожидая услышать, что на этом история закончилась, да только было все не так.

- Видела, - кивнула баба Нюра. – Через год, наверное. Я вечерком свою коровку молочную домой заводила и тогда снова его увидела. Он опять стоял там, на кухне и зыркал на меня. Глазище во, белые как молоко, кожа совсем посерела, губ-то совсем не стало, полосочка одна. Так он стоял-стоял и как даст рукой по стеклу, думала, вышибет, ан нет, даже звука не услышала. А он еще и еще бьет и рот у него открывается и закрывается, но ничего не слышно. Так я как припустила и в огород.

- Последний раз я его увидала в 1988-ом, – продолжала баба Нюра, почесывая нос. – Мы на лавке допоздна с бабками семячки лузгали, затрынделись чего-то и глядь, а уже смеркается. Так мы ноги в руки и по домам. Я-то помню значиться что Петька там, в доме, так хожу тихо, туда даж не глазом. А этот раз как словно тянет меня что-то, я глядь, а он там, болтается в своей петле и ногами по подоконнику стучит, да звука только нет. Туда-сюда, туда-сюда. Лицо надулось, глаза повываливались, рот открыт, язык набок висит. Я как его увидала, так чуть в обромок не грохнулась. Как закричу, как припущу домой, так и легла и не вставала. На утро мне скорую вызывали. Говорят, давление шалит. Да только эт не давление, это Петька-мертвец шалит. Вот такая вот у меня история.

Баба Нюра посмотрела на нас. Мы тихие как мышки кое-как выдавили улыбки.  

- А чегой-то вас интересует?

- Да просто слышали что-то подобное и интересно стало... Ну ладно, баб Нюр, нам пора домой, а то мама ругать будет. – Я стал отступать назад, махая ей рукой. – Спасибо вам за рассказ. Здоровья вам, баб Нюр.

- И тебе, Андрюшка, – закивала она. – Давай беги. В гости на пирожки с молоком заходи.

- Хорошо, баб Нюр. – крикнул я через плечо, последний раз махнул рукой, и мы с Васей кинулись домой. Но потом я вдруг остановился и, обернувшись, закричал. – Баб Нюр, а Петьку восемь лет назад нашли?

- Восемь-восемь, – ответила она.

- А вы его видели в 1988-ом последний раз?

-Так, наверное. Точно не упомнить, но вродь как да.

- Спасибо еще раз баб Нюр.

И мы помчались дальше, а баба Нюра покачала головой и вернулась в дом.

- Ты чего это? – спросил меня Вася, когда мы шли аллей.

- Сам подумай, – ответил я. – Петьку нашли в 1985, так? Так, – сам себе ответил я. – А баба Нюра видела его в петле в 1988. Понимаешь?

- Нет, – честно ответил Вася.

- А когда его нашли, то заявили, что мальчик умер два дня назад, и выглядел на три года старше. Так понятнее?

- Все еще нет.

- Баба Нюра видела настоящую смерть Петьки в тот день, понимаешь? В тот день он и повесился.

- Спустя три года после похорон? – ужаснулся Вася.

Я кивнул, и мы застыли друг напротив друга. А ветер зашуршал ветками над нашими головами и завыл в глубоких дырах железных заборов.

- Что это значит? – просипел Вася, сжимая себя руками.

- Петя провел в доме три долгих года, словно в западне, как мы неделю назад. Только мы смогли выбраться, неизвестно почему, а он нет. Я думаю, он сам повесился, чтобы прекратить свои муки. Маленький невинный ребенок просто устал от постоянно окружающего его ужаса. Он устал быть едой для той твари, что кормиться людьми или их душами или еще чем.

- Перестань, ты меня пугаешь, – пробормотал Вася, опасливо озираясь по сторонам и видя в каждом кусте, каждом мусорном контейнере затаившегося плотоядного монстра с серым лицом. – Ты совсем помешался на этом доме с призраками.

- Ты не понимаешь! – почти маниакально закричал я, чем неслабо его напугал. – Это не просто дом, это словно... - я щелкал пальцами, чтобы подобрать слова. – Перекресток! Точно перекресток.

- Перекресток чего?

- Дорог, энергетических потоков, миров, сознания, пространства, времени, откуда я знаю? Да только вот ощущаю это вот здесь, - я указал на голову, - и вот здесь, – я указал на грудь. – И призраков там отродясь не было и не будет. Там есть он или она или оно я не знаю точно, но у дома есть хозяин и он хранит какую-то страшную тайну.   

Я повернулся и взглянул туда, где когда-то покоился старый черный дом.

- Но теперь я уже никогда не смогу узнать какую именно, – грустно добавил я и мы медленно отправились домой.

 Я тогда еще не представлял, как же сильно я ошибался. В эту ночь ни я, ни Вася так и не смогли сомкнуть глаз.