2
Чонгук смотрит, как Чимин робко стреляет в абсолютно влюблённо выглядящего Юнги глазками из-под ресниц, одаряя его своим безраздельным вниманием, как Джин наполняет комнату своим непревзойдённым смехом в ответ на какую-то шутку Намджуна, и ловит себя на мысли, что хочет видеть рядом с собой омегу. Ему и раньше хотелось ощутить тепло той единственной предназначенной ему омеги, её ласковую ладонь в своей, её улыбку для себя, её восторженный взгляд и робкий поцелуй. Но сейчас, когда этот образ обретает реальные очертания: янтарные, пылающие упрямством глаза, тонкий стан, медовый голос и бархатную кожу — смотреть на семейное счастье практически невыносимо.
— Что тревожит тебя, Повелитель? — Джин лукаво смотрит на него из-под пушистых ресниц, слегка склонив голову к плечу. Чонгука не перестаёт развлекать тот факт, что наедине с семьёй на «вы» и с должной вежливостью к нему обращался только почтительный малыш Чимин. Брат невинно тянет: — Неужели это правда, и твоё сердце поёт о любви к Тэхёну-хатун? Я слышал, что ты выделил этой омеге лучшие покои гарема.
— Я не устаю поражаться, Джин. Как ты мог это слышать, если всё произошло сегодня утром, а ты даже не живешь во дворце? — Чонгук нанизывает кусочек мяса, задумчиво рассматривая его, прежде чем съесть. Он беззлобно ворчит: — И чьи только уши торчат в каждом углу. Не расскажешь, брат?
— Разве есть, что рассказывать? — Джин изящно поводит округлыми плечами, приподняв подбородок. Его глаза блестят от смеха. — Ты должен благодарить меня, Повелитель, я великодушно спрашиваю тебя, а не рассказываю, как всё было на самом деле.
— И что же было? — Чимин, взволнованно распахнувший красивые глазки, робко сжимает в пальчиках мизинец Юнги и любопытно смотрит на старших братьев, вертя своей хорошенькой головкой: взволнованно двигает ладошку так, чтобы схватить минову. — Я только сегодня был в покоях Повелителя, но ничего не видел и не слышал, хотя и живу во дворце! Повелитель, расскажите, прошу!
Чонгук тяжело вздыхает. Он осуждающе смотрит на скользнувшую на скульптурно-спокойном лице Юнги ехидную ухмылку, на наигранно прячущего в кашле смех Намджуна и с весёлой грустью думает, что даже в собственном доме не имеет никакого почтения. И будь ты хоть трижды повелитель всего мира.
— Тэхён Бегум Хан, — сдаёт его весело блестящий драконьими глазами Намджун, — дар для Повелителя я нёс на собственных руках. Очень, кстати говоря, неуёмный дар.
— И нашёл бы ты этот дар, не подскажи я тебе пути его перемещения? — Юнги опускает веки, хищно блеснув из-под ресниц изумрудными радужками — он ненавязчивым жестом подкладывает к Чимину в тарелку самый аппетитный кусочек мяса, а затем поворачивает голову к Намджуну. В его спокойном голосе скользит насмешка. — Все знают о твоём мастерстве в построении маршрута, Намджун-паша.
— Великий Визирь Юнги-паша денно и нощно хлопочет о процветании верных рабов Повелителя, — Намджун делает глоток вина из бокала, спрятав в нём ухмылку. Он опускает бокал на стол и сладко-сладко улыбается, обнажая крупные клыки. — Да даст Аллах ему терпения.
— Вот после такого всё собрание дивана и считает, что вы враждуете не на жизнь, а на смерть, — Чонгук выразительно закатывает глаза, но и сам невольно расплывается в усмешке. — Самим-то не надоело делить пашей на лагеря и сталкивать лбами?
— Им полезно, Повелитель, — Юнги слегка приподнимает бровь, заботливо подкладывая порозовевшему Чимину в тарелку ещё один аппетитный кусочек, и философски покачивает зажатым в пальцах крылышком перепёлки. — Дворцовым интригам необходимо здоровое движение. Пусть лучше занимаются ими под нашим непосредственным контролем.
— Мне недавно ненавязчиво донесли, что в столице есть недовольные деятельностью Великого Визиря, — Намджун фыркает и подливает Джину в бокал сладкий щербет, не позволяя взять кувшин послушно суетящимся вокруг калфам. — Такое удручающее совпадение, что на следующий день на этих недовольных напали в пути разбойники. Да простит Аллах им их прегрешения.
— Аминь, — Юнги ухмыляется, обменявшись с Намджуном весёлыми взглядами, а Чонгук кашляет, пряча смех, и пытается изобразить строгий вид, несмотря на разъезжающиеся губы.
— Ну вы хотя бы вид делайте, что вы тут не при чём. Никакого пиетета перед Султаном.
— Как можно, Повелитель? — Юнги с абсолютно омежьей невинностью хлопает ресницами, явно копируя сладко захихикавшего в ладошку Чимина, и медово тянет: — Ничто в этом мире не скроется от бдительного взгляда Великого Падишаха.
— Казню обоих к шайтану, — Чонгук всё-таки прыскает, и все за столом весело хихикают, переглядываясь. Просмеявшись, он весело качает головой. — Представить сложно, на что пошли бы Паши, чтобы подслушать этот разговор.
— Казнишь, как же, — абсолютно не впечатлённый Джин хихикает, нежно поправляя волосы довольному Намджуну. — Потом сам же взвоешь от скуки и от того, что никто ничего не может решить. А кто будет приносить тебе дары? Кто будет приносить самые свежие сплетни? — Чонгук недовольно морщится, не желая признавать правоту брата, но тот победно хихикает. — То-то же, маленький Повелитель.
Чонгук едва не давится воздухом от возмущения, широко распахивая глаза под довольные смешки семьи. На какое-то время они возвращаются к еде, отдавая должное блюдам, над которыми хлопотала кухня Джина под его бдительным присмотром, и обсуждая несущественные мелочи. Джин рассказывает, как близнецы не дают ему спать по ночам, хотя раньше это делал только Намджун, но всё равно чувствует себя самым счастливой омегой на всём мусульманском свете. Чонгук хочет того же, и, видимо, что-то такое проскальзывает на его лице, потому что Джин переводит тему.
— И вообще, — омега красивым жестом ведёт пальцами по богато украшенному воротнику и лукаво блестит глазами. — Мне кажется, тебе есть, что сказать о судьбе Чимина.
Все, кроме Юнги, смотрят на Чимина, и он великолепно краснеет, довольный и смущённый таким вниманием. Чонгук расплывается в нежной улыбке: никому так не идёт румянец, как его маленькому, похожему на крошечную птичку брату.
— И то верно, — Чонгук степенно кивает и отпивает немного вина, смакуя паузу. Он молчит, прежде чем усмехнуться. — Где бы это было видано, чтобы два паши, уже больше шести лет сменяющие друг друга на посту Великого Визиря, вошли в близкий семейный круг Султана, да? Мне не надо говорить тебе, Юнги-паша, о том, чтобы ты берёг осколок моей души так же, как бережёшь веру всего дворца в свою ненависть к Намджуну-паше?
— Не надо, Повелитель, — Юнги смеётся, но его изумрудные глаза смотрят серьёзно и уверенно, когда он поворачивается в сторону зардевшегося и разволновавшегося Чимина. Его голос звучит с совсем несвойственной для себя нежностью: — Осколок твоей души нашёл место в моём сердце. Я буду беречь его и защищать. Ты знаешь это лучше многих.
Чонгук знает. Он поднимает бокал, безмолвно улыбаясь, поднимает тост за счастье и процветание Великой Империи, празднуя будущее счастье Чимина. Самый младший в семье, он получает больше всех любви, но совсем от этого не зазнаётся. Может, именно поэтому его просто невозможно не любить?
— Дети с небольшой разницей в возрасте отлично ладят, — слово вдруг снова берёт Джин, спрятавший лукавую улыбку в бокале. — Близнецы ещё совсем маленькие, Чимини, но вам с Юнги-пашой всё же следует поторопиться. Пусть его светлый ум и твоя красота найдут себе место в продолжении нашей великой династии.
— Брат! — Чимин краснеет, округлив пухлые губки в растерянном выдохе, и отворачивается от Юнги, прижав ладошку к разгорячившейся щёчке. Он невнятно бормочет, краснея ещё больше под внимательным и нежным взглядом альфы: — Мы с Юнги-пашой ещё даже не женаты!
— Это только дело времени, Госпожа, — Намджун ласково улыбается, глядя на то, как едва слышно заворковавший Юнги осторожно ловит свободную ладошку запищавшей омеги и прижимается к нежным пальчикам поцелуями. Он любяще поглаживает порозовевшую щеку сидящего рядом Сокджина костяшками пальцев, заправив за круглое ушко выбившуюся светло-каштановую прядь, и мягко говорит: — Я лично буду помогать в устройстве свадьбы и позабочусь о том, чтобы ничто не могло помешать вам в этот день. Хотя, безусловно, Великий Визирь справился бы и без моего участия.
— Спасибо, Джун, — всё ещё не отводящий от Чимина буквально светящегося от любви взгляда, Юнги отзывается тепло. — Я совсем не могу оторваться от своей Госпожи.
Чимин снова тихонечко пищит от смущения, прикрывая лицо ладошкой и трепеща ресницами, но вторую из чутких пальцев визиря не отнимает. Чонгук смотрит на них с нежностью, но всё равно не может не ощущать внутри щемящего желания такой же любви для себя.
Ему хочется, чтобы гордый, статный Тэхён так же смущённо опускал глаза, позволяя целовать свои красивые ладони и длинные пальчики, чтобы так же сидел рядом, негромко смеясь своим чудесным бархатным голосом и беззлобно поддевая смущённого Чимина. Чонгуку хочется этого так сильно, как в своё время не хотелось быть назначенным санджакбеем Манисы.
Чонгук задумчиво смотрит на разнежившегося от внимания Чимина и, поджав губы, размышляет, как задать поднимающийся внутри вопрос. Внутри семьи он может быть сколько угодно свободен в выражениях, но, имея в друзьях, наставниках и советчиках таких саблезубых тигров, как Юнги и Намджун, лучше скрывать некоторые мотивы. Догадаться они могут всегда, но подловить своего Повелителя — нет.
— Мне стало интересно, — Чонгук лениво откидывается на мягкие подушки и переводит внимательный взгляд с Намджуна с Джином на Юнги с Чимином. — Я знал, что Намджун-паша был заинтересован в моём брате едва ли не с юношества, однако ты, Юнги-паша, меня и правда удивил.
— Неужели есть то, что сокрыто от глаз Повелителя? — Юнги лукаво улыбается и хитро щурит фигурно разрезанные глаза. — То, что я не пошёл на поклон до того, как начать ухаживать за госпожой моего сердца, не значит, что любовь вспыхнула во мне подобно быстротлеющему пламени свечи.
— Я не сомневаюсь в искренности твоих чувств, — Чонгук негромко фыркает, с долей веселья думая, что Юнги, пожалуй, единственный альфа, которому он без сомнений доверит своего маленького брата. — Мне скорее интересно, как ты смог… — он поджимает губы, формулируя вопрос, и говорит чуть медленно: — Слухи наполняют стены дворца, но всё, что я видел, — это ваши скромные переглядки и одна встреча в саду. Этого недостаточно для того, чтобы мой невинный брат пришёл просить о дозволении на брак.
— Ах, Повелителю интересно, как я ухаживал? — Юнги тонко усмехается, понимающе блеснув глазами и обменявшись с Намджуном лукавыми взглядами. — Или тебе интересно, как я скрывал это от всего двора, в том числе и тебя? Как ни прискорбно, Повелитель, этот способ доступен только мне.
— И мне, — Намджун расплывается в довольной улыбке и осторожно сжимает в пальцах ладонь Джина, привычно прикоснувшись к ней губами. — Порой наша вражда может обернуться на руку не только для разжигания страстей в столице, но и для личных нужд.
— Юнги-паша дарил мне подарки, — со всей страстью и пылкостью, не желающий вить словесное кружево, в диалог вмешивается Чимин, чуть подаваясь вперёд и мило воинственно хмуря бровки. — Цветы, ткани и драгоценности. Он читал мне стихи и играл мне на скрипке, выходя на балкон. Если вам интересно, что может растопить омежье сердечко, то лучше спрашивайте нас с братом, Повелитель.
Чимин заканчивает скромно, очаровательно стушевавшись собственной открытости, но смотрит уверенно, желая отстаивать своё право на любовь. Как и права любой омеги, которая нашла приют во дворце. Мягкосердечный, ласковый Чимин добр ко всем, и пусть некоторые и пытаются пользоваться этой его стороной — Чонгук не сомневается, что такие люди не долго носят на плечах голову. Он об этом точно позаботится.
— Тэхён Бегум Хан — моя истинная омега, — Чонгук вздыхает и сдаётся, идя на повинную. Отчасти на него влияет открытость Чимини, отчасти тайное желание, чтобы буквально неспособные держаться в стороне братья по-омежьи деликатно подтолкнули упорную омежку ему навстречу. Он делает большой глоток вина, окончательно опустошая бокал, и подавленно говорит: — И он меня ненавидит.
— Он просто пока ещё не понял, что он от тебя без ума, — Джин осторожно кладет нежную ладонь ему на предплечье, поддерживающе сжимая, но глаза у него блестят от восторга. Он слегка ёрзает и спрашивает, едва сдерживая нетерпение: — Какой он? Расскажи? Чимин, я завтра же еду во дворец, не вздумай встретиться с ним до того, как это сделаю я!
— Гордый, — Чонгук дёргает уголками губ, чуть опуская ресницы и с нежностью представляя точёный стан и гордо блестящие янтарные глазки. — Дерзкий. Красив до невозможности.
— Неужели в твоё неприступное сердце всё же удалось попасть омеге? — Юнги приподнимает брови, всё ещё держа спокойное и незаинтересованное выражение лица, но глаза у него блестят так сильно, что Чонгук буквально предвкушает, как Великий Визирь будет хищно форсировать коридоры дворца, рыская в поисках случайно вышедшей из гарема омежки. — Государство ждёт удачный год.
— Не думайте, что он ненавидит вас, Повелитель, — Чимин звучит сочувственно и мягко, машинально прижав к груди руки в переживающем жесте. — Между истинными не может быть ничего, кроме большой любви. Должно быть, Тэхён-хатун напуган сейчас. Его забрали из родного дома, отняли от семьи. На его месте было бы страшно и плохо, даже если бы меня подарили Юнги-паше.
Он слегка краснеет, бросив на Юнги застенчивый взгляд из-под ресниц, и мило хмурится, делая небольшой глоточек щербета из глубокого бокала. Чимин звучит с несвойственной для себя глубокой серьёзностью:
— Я постараюсь подружиться с ним, Повелитель, ему просто нужна поддержка. Думаю, как только он придёт в себя, его сердечко затрепещет от любви к вам.
— Только не все сразу, — Чонгук невольно улыбается, остужая пыл семьи. — Мне кажется, если в покои Тэхёна завалится сразу вся толпа, то он посчитает, что я пытаюсь манипулировать им или же ещё хуже… Сначала я сам, а уже потом можно и вам, — он выразительно смотрит на недовольно вздёрнутый подбородок Джина, — да, брат, сначала я. У тебя ещё есть близнецы, которым нужен уход, и альфа, который кажется до того брошенным, что занимается поисками даров для своего Повелителя.
— Да я не от того, что мне скучно! — Намджун, выпивший уже достаточно вина, чтобы нести разрушения, от негодования стучит по столу и роняет несколько предметов. Он невольно распахивает глаза. — Ой, — даже не вздрогнувшие слуги беззвучно скользят, убирая упавшее, а Намджун выразительно хмурится. — В любом случае, Повелитель, я просто знал, что тебе необходим дар. Последняя омега, понёсшая от тебя, скорее всего, тоже не принесёт альфу, она родила уже двух девочек, а роду османов нужен наследник.
— И то верно, — Чимин оживлённо ёрзает на стуле, захлопав маленькими ладошками, и мечтательно тянет: — Истинная омега точно принесёт вам альфу, Повелитель. До чего он будет славным малышом!
— Удачный год, говорю же, — Юнги хищно усмехается, обнажая клыки, и салютует бокалом, допивая остатки вина. — Может, у дворца наконец появится настоящая хозяйка и Лиса-хатун наконец перестанет задирать нос.
Чонгук закатывает глаза, не желая вступать в очередной спор и защищать свою любимицу. То, что многие не видят добра и мягкости, скрывающихся за её толстой бронёй, не означает, что его любимая наложница злобная. Впрочем, Чонгук вспоминает о Лисе только из-за того, что её имя упомянул Юнги — теперь все его мысли занимает Тэхён.
***
Чонгук перебирает украшения, недовольно бормоча себе под нос и с неудовлетворением глядя на блестящие драгоценные камни. Ему хочется сделать первый подарок особенным, запоминающимся, чтобы не выглядело так, словно он откупается от заложника драгоценностями. Чимин говорил об игре на скрипке, говорил о нежных свиданиях в тени дворцовых садов, но Чонгук боится, что строптивая омега или сбежит, или ещё хуже — откажется отозваться на приглашение Повелителя. Начинать нужно с малого.
Его и так смущало то, что Тэхён почти не ест, не говорит ни с кем, кроме нескольких омег, и показательно воротит нос от изысканных одеяний из лучших тканей, которые Чонгук подбирал для него лично. Первый дар при подобном ухаживании должен быть чем-то особенным, чем-то, что Тэхён не захочет кинуть ему в лицо. Чонгук мученически вздыхает.
— Хосок-ага, — он слегка повышает голос, и буквально через несколько мгновений в его покои заходит склонившаяся в глубоком поклоне бета. Чонгук терпеливо ждёт, пока ага учтиво поинтересуется причиной вызова, и тянет почти жалобно: — Что мне подарить Тэхёну-хатун?
— Повелитель, ваша мудрость так же велика, как и земли, на которые простилается ваша тень. Вы оказываете великую честь своему ничтожному рабу, позволяя ему поделиться своими скромными мыслями, — Хосок снова кланяется, покорно опустив голову. Он смотрит из-под ресниц внимательными почтительными глазами и осторожно тянет: — Насколько я знаю, Повелитель, Тэхён-хатун очень любит лошадей. Он часто говорит о лошадях, которые остались в его родном дворце. Если милостивый падишах пожелает, я сейчас же распоряжусь, чтобы главный конюх подготовил лошадей для прогулки.
— Что бы я без тебя делал, Хосок-ага? — Чонгук чувствует, как его губы растягиваются в широкой облегченной улыбке и поворачивается на глубоко поклонившегося агу, радостно засверкав глазами. Он властно бросает: — Велите сейчас же подготовить лучшую лошадь. Чтобы носить на спине мою омегу, она должна быть по меньшей мере исключительной.
— Мой долг служить вам, Повелитель, — Хосок солнечно улыбается и пятится к двери спиной, мелко кланяясь. — Я сейчас же передам ваш приказ конюхам. Желаете ли вы, чтобы я передал Тэхёну-хатун ваше приглашение на прогулку, Повелитель?
— Да, ага, — Чонгук решительно кивает, отворачиваясь и скрещивая руки за спиной. Он несколько медлит, прежде чем протянуть: — Можешь быть свободен. Только сделай это… осторожно. Я не хочу, чтобы он воспринял это в штыки.
— Как пожелаете, Повелитель, — Хосок ещё раз глубоко кланяется и торопливо выскальзывает за дверь.
Чонгук некоторое время просто стоит, задумчиво глядя в окно, а потом всё же возвращается к драгоценностям. Ему хочется приготовить ещё один подарок, ещё много подарков, но… Ни одно, даже самое изысканное украшение не кажется ему подходящим. Разве что… Чонгук невольно задумчиво хмурится, размышляя о том, чтобы сделать украшение своими руками. Может, из-за этого Тэхёну-хатун будет труднее кинуть его ему в лицо?
Удовлетворённый этой мыслью, Чонгук резко разворачивается и решительно усаживается за рабочий стол. Он перебирает заготовки под украшения, касаясь и нежных лепесточков роз, и бутончиков гвоздик, но пальцы замирают над тюльпаном. Щедрая россыпь камушков покрывает весь цветок, а тонкий стебелёк подходит для того, чтобы сделать аккуратную брошку. Чонгук довольно улыбается и увлечённо принимается за дело.
Украшение получается закончить как раз к тому моменту, когда Хосок-ага возвращается, чтобы доложить, что для прогулки всё готово и Тэхён-хатун согласился уделить немного времени своему пленителю.
— Прям так и сказал? — Чонгук удивлённо приподнимает брови, поднимая руки, чтобы слуги могли застегнуть на нём одежду для конной прогулки. — Пленитель?
— Тэхён-хатун выразился менее… уважительно, — Хосок-ага отвечает уклончиво, склоняя голову в смиренном поклоне. — Но суть я сохранил, Повелитель. Если желаете, я могу процитировать будущую госпожу.
Чонгук невольно расплывается в улыбке на «госпоже» и властным кивком отпускает слуг. Он подкидывает монетку, решая, надо ли ему знать, как упрямая омега отзывается о своём истинном, и судьба подсказывает, что не надо. Невольно хмыкнув и взяв коробочку с украшением, Чонгук решительно направляется к выходу из своих покоев, позволяя Хосоку послушно засеменить следом.
— Не стоит утруждаться, Хосок-ага, — Чонгук не прячет в голосе отчётливое предвкушение: за все эти дни из-за государственных вопросов ему никак не получалось уделить время Тэхёну, так что сейчас он был решительно настроен сгладить углы их первой встречи. — Тэхён-хатун остёр на язык, а колкости в пересказе порой теряют весь вкус. Во время прогулки, если таковым будет его желание, я услышу много интересного.
— Ваше желание — закон, Повелитель, — Хосок не допускает в голосе и капельки иронии, чинно принимая его волю. Чонгук разглаживает несущественные складки на одежде, не обращая внимания на увязавшуюся следом стражу, и выходит в сад, направляясь к конюшням, где им уже приготовили лошадей. Но вместо того, чтобы спуститься, он вдруг замирает и чутко прислушивается. Хосок рядом неуверенно спрашивает: — Повелитель?
— Тише, — Чонгук властно скидывает ладонь, приказывая молчать, и слегка прищуривается: чуткий альфий слух позволяет ему уловить отдалённые голоса. Он бесшумно спускается к конюшням, выглядывая из-за колонны, и невольно приподнимает брови — Тэхён и правда стоит рядом с одной из лошадей: он в скромных одеждах, явно для обычных гаремных наложниц, но его улыбка сверкает так ярко, что делает его похожим на ослепительную звезду. А рядом с ним… Чонгук невольно хмурится, слыша заливистый смех двух омег. — Что здесь делает мой брат?
— Чимин-султан высказал желание прогуляться на свежем воздухе, Повелитель, — Хосок-ага звучит неловко, опустив голову. Помедлив, он осторожно спрашивает: — Изволите, чтобы Чимина-султан со всем уважением сопроводили в его покои?
— Не стоит, — Чонгук качает головой, а затем, негромко вздохнув, плавно выходит из-за колонны. Хосок-ага, замельтешивший следом, зычно кричит:
— Дорогу! Султан Чонгук Хан Хазретлери!
Услышав о его приближении, омеги склоняются в поклоне вместе с окружающими их служанками: Чимин счастливо блестит глазами, глубоко склонив голову, а вот Тэхён упрямо вздёргивает хорошенький носик и слегка приседает, опустив глаза. Чонгук чувствует прилив нежности от одного только взгляда на него.
— Повелитель, — Чимин, сияющий, как маленькое солнышко, в своём нежном белом одеянии, кажется настолько очаровательным, что Чонгук просто не может заставить себя на него злиться. Он невольно улыбается, нежно придерживая мягкие щёчки и ласково целуя Чимина в лоб. — Я рад вас видеть.
— С начала подготовки свадьбы ты прямо сияешь, Чимини, — Чонгук ласково оглаживает костяшками мягкую, слегка разрумянившуюся щёчку и поворачивается к Тэхёну. Его глаза сужаются в лёгком недовольстве, когда он видит скромное гаремное платьице. По его прямому приказу, Тэхёну в покои доставили лучшие шелка и ткани, но упрямая омега отказалась принимать подарок. Впрочем, Чонгук может с этим смириться: он жадно смотрит в дерзкие янтарные глаза, на разметавшиеся буйные кудри и царственно вскинутую голову. Даже в одежде рабыни Тэхён затмевает любую его фаворитку. Когда Чонгук открывает рот, его голос звучит глубоко, низко и звучно: — Тэхён-хатун.
— Чонгук-султан, — Тэхён вскидывает голову, смеряя его взглядом — он пытается сделать его холодным, но омежка такая эмоциональная, что у него не получается это сделать. Чонгук видит в янтарных глазах и упрямство, и неохотное восхищение, и что-то совсем нечитаемое. Чимин рядом только очаровательно округляет губки, хлопнув ресницами на дерзость омеги.
Вдруг Чимин хихикает, деликатно прикрыв ладошкой рот, и на вопросительно изогнутую бровь Чонгука только качает головой. При свидетелях его маленькое солнышко ничего не скажет. Окинув поляну ленивым взглядом, Чонгук видит, как ему подводят его любимого коня — Мглу, а следом ведут ослепительно солнечного, белоснежного Лучика — кобылку Чимина. Тэхёну же предложили одну из самых спокойных и миролюбивых лошадей, но Чонгук уверен, что со своим обаянием омега справился бы даже со Мглой.
— Ты хочешь пойти на конную прогулку с нами? — Чонгук ещё раз осматривает Чимина, подмечая, что крошка-брат подготовился. — Нам стоит взять что-то в дорогу, чтобы разбить небольшой пикник. Юнги-паша присоединится?
— Нет, — Чимин грустнеет всего на мгновение, надув свои хорошенькие губки, — он с Намджуном-пашой, мой Повелитель, но я совершенно не знаю, чем они заняты. Однако, — Чимин изящно забирается по небольшой лесенке, опираясь о заботливо подставленную ладонь брата, чтобы забраться на свою кобылку, — мне кажется, что другие альфы только помешали бы нашему скромному времяпрепровождению, верно, Тэхён-хатун?
Тэхён тоже красиво седлает свою лошадь, не выказывая и капли желания вступить в разговор. Чонгук чуть сжимает шкатулку с подарком в пальцах, но удерживает себя от желания подарить здесь (и получить, видимо, отказ перед всем двором). Раздав указания о том, какой дорогой они пойдут и где будет сделан привал, чтобы слуги обустроили там зону для пикника, он тоже седлает коня. Мгла недовольно фыркает, переступая с ноги на ногу, но быстро успокаивается под уверенными и властными поглаживаниями по шее от Чонгука.
— Даже лошади у вас строптивые, — Тэхён гордо вздёргивает носик, демонстративно не глядя Чонгуку в лицо. — Подбираете окружение под свой характер, султан?
— Мгла добрый, — неожиданно вступается мягкий Чимин, занимая место между Чонгуком и Тэхёном и словно желая уравновесить пылкость истинной омеги султана, — просто он не любит быть в окружении чужаков и подпускает к себе лишь тех, кому доверяет. Смотри, Тэхён-хатун.
Чимин протягивает маленькую ладошку, нежно касаясь лошадиных ушек. Мгла, а Чонгук знает, насколько его конь любит внимание омег, лишь довольно гудит, совершенно не высказывая сопротивления. Вот прикоснись к Мгле Юнги — тут же был бы искусан, но омеги… их он просто обожает. Чонгук ухмыляется, не собираясь раскрывать секрет своего коня.
— Мне кажется, он просто настолько же падок до омежьего внимания, как и его хозяин, — Тэхён фыркает, ярко блеснув янтарными глазками, а Чонгук, вопреки очередной издевке, невольно улыбается на мысль о том, что омега ревнует его, даже отрицая, что между ними что-то может быть. Это заставляет его сердце согреться.
— Альфы действительно падки на ласку, — Чонгук звучит мягко — его голос кажется настолько обволакивающим и бархатным, что это замечает даже он сам, не говоря уже о лукаво заблестевшем глазами Чимине. Он усмехается самыми уголками губ. — Поразительно, какое влияние на них можно оказать одним только словом, Тэхён-хатун. А некоторым хватает и взгляда.
Он не говорит прямо, но ласковый намёк в его словах очевиден — Тэхён отворачивается, но ушки, выглядывающие из-под мягких чёрных кудрей, у него очаровательно красные. Чимини прячет хихиканье в ладошке, лукаво поглядывая из-под ресниц на них по очереди.
Чонгук широко улыбается, чувствуя прилив хорошего настроения — его дерзкая и упрямая омежка медленно, но поддаётся ухаживаниям. Словно чувствуя нежность и удовлетворение в его феромоне, Тэхён краснеет ещё сильнее и слегка пришпоривает кобылку, не пуская её галопом, но легко отрываясь вперёд.
Пользуясь тем, что они оказываются на некотором расстоянии, Чимин негромко, но заливисто смеётся.
— Вы такой невозможный омежий угодник, Повелитель. Ни одно сердечко не сможет устоять перед вашими чарами.
— Надеюсь, Чимини, — Чонгук и сам усмехается и ловко пришпоривает коня. Запищавший Чимин, побаивающийся быстрых прогулок даже на своей послушной лошадке, остаётся позади, а Чонгук легко пускает Мглу галопом, быстро догоняя застеснявшуюся и тщетно пытающуюся это скрыть омежку.
— Тэхён-хатун, — Чонгук нагоняет строптивую омегу и широко очаровательно улыбается, — до меня дошли слухи, что вы отвергаете все дары, которые я вам отправляю. Могу ли я узнать причину?
— Принять ваш дар означает принять ваши ухаживания, султан, — Тэхён гордо вздёргивает свой хорошенький разрумянившийся носик и отворачивается, — а я не намерен давать вам законного повода меня тут задерживать. Как только дядя доберётся…
Чонгук бархатно смеётся, не в силах сдержаться. Тэхён так очарователен в своём стремлении быть независимым, но совершенно безнадёжно не видит дальше своего очаровательного носика. Пришпорив Мглу, Чонгук немного обгоняет Тэхёна и становится поперёк дороги.
— Желаете получить свободу, Тэхён-хатун? — Чонгук лукаво улыбается, довольный тем, что захватил омегу врасплох. — Вы можете её получить в любой момент, как и встречу со своим дядей. Я не буду говорить вам не упрямиться — вы очаровательно работаете своим ловким языком, огрызаясь, — Тэхён, надо отдать ему должное, краснеет, — однако я прошу вас о том, чтобы вы позаботились о себе. И подумать, чего именно вы хотите.
— Я хочу убраться отсюда, — Тэхён упрямо качает головой, но в его запахе, в его жестах, в его покрасневших ушках Чонгук видит совершенно иное. Словно почувствовав это, омега торопливо добавляет: — Например, в сторону вон того озера.
Чонгук удивлённо оглядывается, и Тэхён пользуется моментом, чтобы сбежать, ускорив лошадку. Эта невероятная дерзость и смелость до того впечатляют Чонгука, что он какое-то время просто смотрит вслед омеге. Чимин успевает воспользоваться заминкой, чтобы нагнать его.
— Повелитель, — Чимин пыхтит, но сдерживает нотки негодования, надув свои плюшевые щёчки. — Я нижайше прошу вас не оставлять меня в самом конце нашей прогулки. Вы знаете, как мне сложно управлять лошадью!
— Душа моя, — Чонгук протягивает ладонь, касаясь ладошки Чимина поддерживающем жестом, и смягчается: — Я искренне прошу прощения. Догонять мою очаровательную омегу будем вместе, в том темпе, который тебе подходит.
— Благодарю, Повелитель, — Чимин облегчённо выдыхает и довольно ведёт лошадь бок о бок с чонгуковой. Он звучит лукаво: — Но что вы такого сказали Тэхёну-хатун, что он так от вас сбежал?
— Он стесняется, — Чонгук звучит ласково, невольно улыбнувшись. Он смотрит на стройную фигурку своей-но-ещё-не-своей омеги издали, обласкивая её взглядом. — И своих чувств, и моих. Разве не очаровательно?
— Никогда не видел вас таким влюблённым, Повелитель, — Чимин мило хихикает себе в ладонь, лукаво засверкав глазками. — Мы встречались с ним несколько раз. У Тэхёна-хатун очень острый ум и хорошо подвешенный язык. Он может казаться дерзким, но на самом деле очень нежный, мой Султан. Достойная омега для Повелителя Мира.
— Ин Ша Аллах, Чимини, — Чонгук чувствует, как сердце у него в груди начинает сладко трепетать. Они постепенно приближаются к озеру, и отсюда видно, что Тэхён спешился, стоя у воды. Чонгук едва слышно вздыхает: — Я надеюсь, он не решит утопиться мне назло?
— Да ладно вам, Повелитель, — Чимин закатывает глаза, утешающе погладив Чонгука по плечу, и немного ускоряет свою лошадку, нежно прикрикнув: — Тэхён-хатун! У тебя всё в порядке?
— Всё в порядке, Чимин-султан, не беспокойтесь, — Тэхён оглядывается, торопливо скользя пальцами по щекам, словно… Чонгук хмурится. Его омега плачет? Тэхён слабо улыбается, снова отворачиваясь к озеру, и глухо говорит: — Просто вода напоминает мне о доме.
Чимин грустно выдыхает, прижимая к груди ладошки, а Чонгук спешивается, мягко подходя к Тэхёну со спины. Омега невольно напрягается, почувствовав его присутствие, но ничего не делает, и Чонгук негромко говорит:
— Ты моя омега, а не мой пленник, Тэхён. Я не могу отпустить тебя, ты ведь и сам это знаешь, частица моей души. Но я не стану препятствовать, если ты захочешь написать Тахмаспу письмо. Я даю слово.
— Не боишься, Султан? — Тэхён поворачивается, глядя ему прямо в глаза. Его пушистые реснички влажные от слёз, но взгляд не привычно яростный, а словно… отчаянный? Испытывающий? — Я ведь могу раскрыть ему какой-то секрет. Может, я знаю тайный ход во дворец?
— Можешь. Но не сделаешь, — Чонгук вдруг улыбается — неуловимо, лишь уголками губ, но совершенно открыто. Он говорит искренне: — Потому что истинность всегда о двух концах.
— Вы слишком высокого мнения о нас… в смысле, нашей связи, — Тэхён неуверенно прижимает ладони к груди, но очаровательно краснеет. Чонгук знает, что он отрицает просто из принципа. — Но я напишу письмо. Могу ли я рассчитывать на то, что вы, султан, не прочитаете его?
— Кто-то должен, — Чонгук неловко хмыкает, но, увидев краем глаза, как укоризненно ему машет Чимин, делая большие глаза, быстро поправляется, — но, думаю, одно исключение можно сделать. В знак доброй воли и моего отношения к вам, Тэхён-хатун.
— Без условий? — Тэхён с сомнением смотрит на Чонгука подозрительными янтарными глазками, колеблясь, но чувствуется, что жест был принят. — Без просьб поцеловать вас или навестить в покоях? Или, например, рассказать дяде что-то…
— Без условий, — Чонгук быстро прерывает омегу, пока тот не подкинул ему ещё несколько поводов погрустить. Он и правда мог попросить в ответ на это прикосновение мягких губ, хотя бы к щеке, но это в равной степени могло бы их только отдалить. Чонгук сжимает в руке шкатулку и, невольно облизнувшись, добавляет: — С другой стороны, вы могли бы оказать мне честь и принять этот подарок.
Чонгук почти слышит, как Чимин сбоку тихонечко пищит, наблюдая за ними. Тэхён же напрягается. Это едва ли уловимо, но феромон омеги становится немного гуще, лицо каменеет, а пальцы судорожно сжимаются на платье. Не желая томить Тэхёна ещё дольше, Чонгук просто протягивает резную шкатулку и открывает её, показывая очаровательную брошь.
— Не знаю оттолкнёт ли вас правда, или же наоборот, привлечёт, но украшение сделано специально для вас, Тэхён-хатун, моими руками, — Чонгук не достаёт брошку, но протягивает шкатулку чуть ближе, чтобы омега могла взять украшение сама, — и мне принесёт радость вид того, как оно украшает ваше платье.
Тэхён смотрит на подарок удивлённо, нерешительно переминаясь с ноги на ногу. Он кидает взгляд на брошку, переводит его на воду и совершенно беспомощно на активно закивавшего Чимина. Чонгук чувствует, что если и загнал омегу в ловушку, то сделал это до того мягко, что причин на отказ в сущности нет. Падка ли омега на украшения, или нет, хочет ли давать истинному альфе шанс или сопротивляется, боится или же… Чонгук терпеливо держит шкатулку, не торопя Тэхёна с решением.
Пальчики омеги чуть подрагивают, когда она робко опускает руку, осторожно вытаскивая её на свет. Щедрая россыпь изумрудов, чистейший янтарь и крупный рубин в центре переливаются в солнечном свете — подглядывающий из-за плеча Чимин восхищённо ахает, а Тэхён… Он старается держать лицо, но Чонгук прекрасно видит, как засверкали его глазки.
Султан невольно нежно улыбается. Значит, его упрямая омега всё же падка на маленькие блестящие штучки. Тэхён некоторое время держит брошь в руках, любуясь и поглаживая кончиками пальцев, а затем, словно опомнившись, осторожно прикрепляет себе на грудь. Альфа внутри Чонгука одобрительно рычит, когда что-то, что откровенно пахнет им, оказывается так близко к омеге.
— Спасибо… Султан Чонгук, — Тэхён всё ещё очаровательно отказывается обращаться к нему с должным почтением, но приседает в изящном поклоне, склоняя свою хорошенькую головку. Он краснеет и отводит взгляд, когда неохотно признаётся: — Она очень… красивая.
— Я могу лишь надеяться, что она сможет оттенить вашу несравненную красоту, — Чонгук улыбается уголками губ, с нежностью глядя, как плюшевые щёчки ещё сильнее заливаются сладким румянцем и, чтобы не смущать омегу ещё сильнее, галантно предлагает: — Может, продолжим нашу небольшую прогулку? Слуги уже подготовили для нас место, чтобы можно было удобно расположиться.
Чимин хлопает в маленькие ладошки, согласно заурчав, а Тэхён едва заметно кивает, всё ещё избегая взгляда Чонгука. Если бы он только знал, что для этого понадобится всего лишь одно письмо его заклятому врагу, писал бы их хоть каждый день и хоть пачками. Пусть подавится.
Чонгук галантно предлагает свою ладонь, когда Тэхён собирается взбираться на лошадь, и упрямая омега находит компромисс сама с собой: он не касается ладони Чонгука, но опирается ладошкой о его предплечье. Чонгук не может сказать, что его что-то в этом не устраивает.
До места пикника Чонгук добирается под ласковый щебет Чимина. Его маленький брат рассказывает обо всём на свете и ещё немного сверху. Нежный, похожий на перезвон колокольчиков, голос звучит как нельзя идеально в этот очаровательный день. Чонгук с удовольствием слушает, как Тэхён сдержанно поддерживает разговор, но тоже попадает под очарование Чимина, оттаивая с каждым словом.
— Я помогу тебе, осколок моего сердца, — Чонгук спрыгивает с Мглы первым и подаёт руку Чимину, который, в отличие от строптивой омежки, совершенно не сопротивляется, с удовольствием принимая ухаживание, — могу ли я надеяться на песню от тебя, душа моя?
— Прежде поухаживайте за омегами, Повелитель, — Чимин хихикает в ладошку и бросает лукавый взгляд на Тэхёна, — и, быть может, потом, если Тэхён-хатун попросит меня тоже, я спою.
— Тэхён-хатун, — Чонгук картинно прикладывает ладонь к сердцу, поворачиваясь, — вы должны встать на мою сторону. Пение Чимини в силах излечить любую болезнь, свергнуть империю и утешить страждущее сердце.
— Как и было сказано, — Тэхён аккуратно усаживается на расстеленное покрывало, воспитанно подобрав ножки, — вы должны оказать нам любезность. А после я, может быть, присоединюсь к просьбам султана.
Чонгук готов засиять. Он и не надеялся, что Тэхён подыграет и, более того, разрешит за собой ухаживать. Альфа устраивается между омегами, наслаждаясь тем, как запах Тэхёна близок к нему, и умело подаёт легкие закуски, разливает вино, игнорируя испуганно наблюдающих со стороны служанок, у которых Повелитель Мира отнял работу. Хотелось бы, конечно, чтобы в ответ Тэхён кормил его виноградом, но это он получит позже — сердце .
— Вы любите сладости, Тэхён-хатун? — Чимин счастливо улыбается, отпивая немного вина и очаровательно румянясь. — Какие ваши любимые?
Тэхён не торопится с ответом. Он невесомо, словно привыкая, касается украшения и смотрит вдаль. Чонгуку приходится сдерживаться, чтобы не прильнуть ближе, не приобнять тонкую изящную талию омеги, не уткнуться носом в сладкую железу на красивой шее. Тэхён так близко, и это сводит с ума. Он почти забывает о вопросе Чимина, когда бархатный голос омеги звучит слишком близко:
— Мне нравится мёд. Я люблю пахлаву, потому что она всегда надолго остаётся на языке, — Тэхён улыбается уголками губ, немного неуверенно, но очень мягко. Чонгуку хочется просто лечь у его изящных ног и смотреть на него сто лун, чтобы запомнить каждую чёрточку восхитительно прекрасного лица. Он почти пропускает момент, когда Тэхён поворачивается на него и слегка трепещет ресничками, спрашивая: — А вы, Султан? Какие сладости вы предпочитаете?
Тебя. Тебя. Тебя. Тебя. Чонгук хочет съесть невыносимо соблазнительную омегу и умереть счастливым. О, он более чем уверен, эта пленительная сладость надолго останется у него на языке. Но вместо того, чтобы озвучить свои грязные мысли, Чонгук совершено очарованно выдыхает:
— Пахлава? Пахлава, да. Люблю пахлаву.
И даже зная, что он выглядит абсолютным идиотом, он не может удержаться от улыбки, когда Тэхён негромко, но заливисто смеётся, прикрывая рот ладошкой. Аллах Свидетель, Чонгук прямо сейчас готов обменять кафтан Повелителя Мира на костюм придворного Шута, если это будет значить, что Тэхён всегда будет так сладко, так очаровательно смеяться, обнажая жемчужные зубки.
Омега постепенно оттаивает перед ним, постепенно смягчается, и Чонгука это радует. За исключением разве что, того, что его это оттаивание накрывает в пятикратном размере. Он невольно думает о том, что нужно будет встретиться с Юнги и съездить на охоту или просто хорошенько размяться. Нужно возвращать голову в порядок, ну не пятнадцатилетний же он шехзаде, впервые увидевший наложницу у себя в покоях, ну в самом же деле!
Чонгук почти убеждает себя в этом, а потом Тэхён берет пальчиками кусочек сладости и, охнув, торопливо подставляет вторую ладошку, когда начинают сыпаться крошки. Крошки на ладошке. О боже. Чонгук чувствует, что безнадежен.
— Повелитель, — Чимин вдруг очаровательно хихикает, обращая на себя его внимание, — у вас на лице, — он показывает, что надо стереть что-то около губ, и Чонгук удивлённо проводит пальцами, — с другой стороны, Повелитель…
Тэхён тоже начинает хихикать, даже не маскируя смех под кашель, и когда Чонгук всё же стирает с уголка губ капельку слюны, то чувствует себя смущённо. Не самое частое для него ощущение, но с появлением в жизни Тэхёна-хатун, кажется, нужно начинать привыкать к разным нелепым ситуация.
Продолжение следует..