Второе звено.
— Я вам точно говорю, это он!
— Феликс, я уже один раз прислушался к твоим догадкам насчёт Хвана. Он невиновен. Я не могу его арестовать за ухмылки или твои предчувствия, и в суде побеждает не правда, а весомость улик. Ты был на заседаниях и не мне это тебе рассказывать, — шеф полиции начинал злиться.
Его лицо серьезно, но ни капли не злое. Ли не пытается ругать молодого и, ещё такого наивного Феликса, совсем нет. Он учит его как младшего брата. Хотя и не был намного старше. Разница у них от силы то четыре года.
— Пусть за ним ведется слежка, — Ликс сложил руки на груди.
— Ты помешан что-ли на этом Хван Хёнджине? Он красивый успешный парень, который живёт в своем доме на краю города и все! Оставь его в покое. Он даже с виду не похож на маньяка, ему едва-ли за 20.
— Ты видел его дьявольскую улыбку?! Ни один нормальный человек так не улыбается!
— У каждого свои тараканы, — Минхо вздохнул. — Феликс, возможно в деле нет продвижений, потому что почти полтора месяца ты то и дело пытаешься повесить вину на Хёнджина? Ты же неплохой коп, закончил институт с отличием, может стоит направить поиски в другое русло.
— Может..... — Феликс поклонился и вышел из кабинета начальника. Ли вздохнул ещё раз и медленно погрузился в свое широкое мягкое кресло.
Перед ним лежала стопка бумаг, которые нужно разобрать до вечера. Это кажется невозможным, но что поделать? Еще тогда он не знал, что повышение в должности променяет его расследования и жгучий азарт на тошнотную бумажную волокиту и ругань с подчиненными.
Феликс, покинув кабинет начальника, направился за свое рабочее место. Он решил проигнорировать слова начальника, потому что его интуиция подсказывает что Хван не белыми нитями шит. Если Феликс нутром чует, что преступник — отшельник живущий на краю города, значит, так оно и есть. И он это докажет. Небрежно плюхнувшись в свое кресло, юноша глубоко вздохнул, массируя пальцами переносицу. В голове весь день крутится фраза этого психа: "Приходи почаще, но только не для того чтобы в очередной раз обвинить."
— И зачем мне приходить к нему? — тихо сам с собой разговаривал Ли. — снова будет пользоваться моей растерянностью, знает что красивый....Господи, да почему я вообще об этом думаю?! Нужно попросить выходной, а лучше неделю.
Вдруг Феликс почувствовал присутствие чужой руки на своем плече. Следователь повернулся и увидел перед собой Джисона. Тот был абсолютно спокоен как и всегда. Джисону действительна была присуща хваленая невозмутимость. Феликс мог этому таланту только позавидовать, ему не хватало хладнокровия в работе, а в криминале оно просто необходимо.
В общении вне работы, Хан очень приятный и общительный, совсем другой человек.
— Ты просил нарыть тебе инфы по Хвану?
— Да, нашёл что-то? — Феликс даже оживился и выпрямил спину.
— Нашёл, немного, но тебе должно понравится, — сказал Сон протягивая тоненькую папочку другу.
— И это все? — Феликс саркастично изогнул бровь.
— Я сразу сказал, что там немного.
— И на это ушла неделя?
— Если ты забыл, Ли, то напомню, что я вообще не должен был этого делать. У меня своих дел по горло.
— Ладно, спасибо, — без особого энтузиазма буркнул Ликс, разворачиваясь к своему столу. Джисон ушел, но Феликс этого даже не заметил. Он полностью погрузился в прочтение тонкого документа, внимательно вчитываясь в каждую букву, пропечатанную принтером и с каждым новым словом его глаза расширялись все больше.
— Уже что-то, — Феликс вскочил, забирая с собой все бумаги и быстро уходит.
* * *
Хван устроился на черном кожаном диване, вынимая из кармана пачку сигарет. Глаза прикрыты в некой нирване, а сигарета подмахивает словно дирижерская палочка. Музыка заполняет все помещение подвала загородной виллы, в которой он приезжает чтоб "развлечься". Но это не та музыка о которой вы могли подумать. Это нечто иное, чем набор нот связанных в красивую мелодию.
Это ведь так банально.
Любой дурак может назвать себя ценителем творчества Вивальди или же Моцарта. Но не каждый сможет оценить и повторить аккорды мучений. Стоны, хрипы, мольбы и плач. Вот истинное искусство. Когда звуки наполнены настоящими чувствами, искренней болью и страхом, леденящим кровь в жилах. Хёнджин не маньяк, он творец, композитор своей музыки. И каждая новая ария особенная, ведь завершается таким же особенным и неповторимым последним вздохом жертвы. Зажав меж губ дорогую сигарету, он закуривает ее и запрокинув голову, выдыхает облако дыма. Прекрасные крики молодой женщины, что пытают сейчас его сообщники, тешат чуткий слух. Правду говорят: музыка — услада для души". Бедная девушка несколько дней ничего не ела и не пила, лишь надрывала голос в истошных криках. Ее насиловали, без малейшего намека на нежность, резали плоть, били плетью и ломали кости.
Сам Хёнджин редко принимал участие. Он любил наблюдать и наслаждаться, выкуривая сигареты одну за другой. Парень лишь завершал всю эпопею авторским штрихом и никто не смел претендовать на него. Последняя сигарета летит в пепельницу, медленно дотлевая. Хёнджин подходит к жертве с намерением закончить, порядком надоевшее представление. У криков и мучений тоже есть свой срок годности. Рано или поздно голос надоедает, становится сиплым и слабым, перестает сочиться жизнью и свежестью. Остается лишь доломать и выбросить опостылевшую "игрушку". Хван подходит к девушке и медленно мажет осматривает истерзанное тело. Девушка едва дышит и смотрит глазами полузакрытыми на Джина, в надежде на свободу. Неслыханная наивность только смешит Хвана. Глаза закрылись, а кислород все меньше поступает в пересохшие легкие.
Блондин нахмурился и влепил звонкую пощечину девчонке.
— Я не разрешал умирать, милая, — пропел Хван, снова отвесив пару пощечин, но более легких. Девушка приходит в сознание, но уже не плачет. Лишь тихо пускает слёзы по уже мокрым щекам в ожидании смерти.
— Солнце, ты же хочешь умереть мучительно, да? — нежно тянет Хёнджин, прямо на ушко. Глаза вновь забегали, а дыхание участилось от трепыханий обессиленного тельца. Руки и шея крепко привязаны ремнями. Бежать некуда.
— Молчание — знак согласия, рад что ты не возражаешь.
Хёнджин достает, невесть откуда, тонкую металлическую леску. Девушка дёргается все сильнее, в тщетных попытках выбраться из заточения. За что она попала во все это дерьмо? Она уже похоронила себя, тихо мыча слова любви и прощения с родными и близкими, надеясь что их никогда не настигнет подобная мучительная участь. А Хёнджин все улыбался в предвкушении финала церемонии, поднеся к горлу девушки проволоку, на что девушка протяжно заскулила и сглотнула, давно стоящий в горле, ком.
— Сейчас будет больно, — без капли жалости предупредил Хван и стал медленно давить на тонкую женскую шейку. Скулеж сменился захлёбами, а ярое сопротивление — сильной дрожью и конвульсиями.
Девушка начала медленно задыхаться, не в силах препятствовать воле психа. Мозг уже давно принял скорую смерть и смирился с неизбежным, но тело все ещё сопротивляется, жадно хватая воздух ртом. Джин сильнее жмет леской на горло, которое не выдерживая давления, аккуратно рассекается. Алые брызги, мазки синяков и кровавые потеки — картина стоит того, чтоб испачкать руки по локоть в "краске". Сумасшедшая улыбка вперемешку с окровавленным лицом создаёт образ кровожадного убийцы, коим парень и является. Леска скользит все глубже, заполняя горло кровью. Изо рта фонтаном льется бордовая жидкость под аккомпанемент адской непродолжительной агонии. Бездыханное тело неподвижно лежит на столе, а блондин отходит от поверхности, огладив тыльной стороной ладони чужую нетронутую скулу.
— Избавьтесь от тела, — приказал Хёнджин, отряхивая руки, — чёрт......
Парень замечает, что забыл надеть перчатки и проволока поранила ладони, оставив две ровные полосы.
— Может очистить труп? Могла попасть твоя кровь, — спросил один из присутствующих в комнате.
— В этом нет необходимости, Чонин, — спокойно отвечает Хван, — люди отца заметут это дело....как и всегда, — парень оглядывается и добавляет. — Уберитесь здесь, я в душ.