Детство. Воспоминания не умирают
Memories never die.
— Воспоминания не умирают.
Прошло время, но я не могла забыть тот момент, когда я впервые осознала, что больше никогда не увижу Дейзи. В тот день мир перевернулся. И всё, что было раньше — казалось таким пустым и ненастоящим. Дейзи не было, и ничего уже не имело значения.
Я не могла простить Дэйва. Он был рядом, когда она умерла, он был там, когда всё разрушилось. Он обещал мне, что будет за ней следить. Но он не смог. И как я могла теперь смотреть в его глаза? Я слышала его звонки, я знала, что он искал меня, но я не могла быть рядом с ним. Не могла позволить ему снова войти в мою жизнь. Его взгляд, его слова, его тихие извинения… Всё это обжигало меня. Я не могла это принять.
Я игнорировала его. Я не отвечала на звонки, не читала сообщений, даже не поднимала глаза, когда он появлялся где-то поблизости. Он был частью прошлого, того самого прошлого, когда я верила, что мир был справедливым, а мы все — защищены. А теперь я потеряла всё. Я потеряла сестру, я потеряла себя, и я больше не могла доверять людям.
После похорон было ещё хуже. Мы с родителями сидели в этой пустой квартире, и даже воздух казался тяжёлым. Мама перестала выходить из комнаты Дейзи. Я не понимала, что с ней происходит. Она сидела там часами, день за днём, не переставая плакать. Я иногда заходила туда, но сразу уходила. Видеть её так — это было невыносимо. Она была как мертвец, и её боль была настолько сильной, что я не знала, как её поддержать. Она потеряла Дейзи, а я… я потеряла всё.
Папа… Он стал другим. Он стал каким-то пустым. Поначалу он пытался держаться, работать, заботиться о нас, но вскоре перестал приходить домой вовремя. Я знала, что он пьёт, хотя никогда не говорила об этом вслух. Он стал молчаливым, замкнутым. Он уходил на ночь, и я не знала, где он был. Иногда я находила его в ванной, сидящего на полу, с бутылкой в руке, и меня охватывал такой ужас, что я даже не могла приблизиться к нему. Он был другим человеком. Папы, которого я знала, больше не существовало.
Я не знала, что делать. Моя душа была в разорванном состоянии. Всё, что я когда-то знала о мире, об отношениях, о жизни — теперь стало пустым, ничтожным. Я слышала голос Дейзи. Иногда мне казалось, что я её чувствую рядом. Её смех, её тёплые руки, её крошечные шаги по дому. Я слышала, как она зовёт меня. "Менни… Менни…" — и я чувствовала её запах. Он был в каждом углу нашей квартиры. Я пыталась забыть, пыталась не слышать её, но это было невозможно. Я уже не знала, где реальность, а где мои собственные галлюцинации.
Я терялась. Я пыталась идти вперёд, но не могла. С каждым днём становилось всё труднее. Всё, что я делала, было лишь маской. Я улыбалась, когда встречала людей, я говорила, что всё будет хорошо, но внутри меня всё разрушалось.
Дейзи ушла, а с ней ушла и вся моя жизнь.
Когда мама Дэйва пришла к нам в дом, я даже не сразу поняла, что это она. Она вошла тихо, почти незаметно, как будто стараясь не нарушить этого болезненно тягучего молчания, которое висело в нашем доме уже несколько недель. Мы сидели в комнате Дейзи, я смотрела в окно, а мама продолжала молчать, сжимая руки в складках старого пальто. Я не могла понять, чего она хочет. Почему она пришла сюда? Я не ждала никого. Никого, кроме Дейзи.
Но мама Дэйва была другой. Она была сильной, жёсткой. Она не задавала вопросов, не ждала моего разрешения. Она просто вошла и посмотрела на нас с отцом — на нас, разрушенных болью, словно застывших в какой-то проклятой паузе. Она прошлась взглядом по пустым, безжизненным лицам. И тогда, с тихим, но решительным голосом, сказала:
— Мы уезжаем.
— Куда? — прошептала я, даже не веря в то, что она говорит. В голове было слишком много шума, чтобы осознать её слова.
— В больницу, в другой город. Я вам собрала вещи. Там будет реабилитация, психологи, специалисты. Это вам поможет, — её голос был твёрдым, без лишних эмоций. Она не спрашивала, готова ли я. Она не ждала моего согласия.
Я оглянулась на папу. Он не отвечал, лишь сидел, ссутулившись, и смотрел в пол. Мне стало тяжело дышать. Мы все были мёртвы внутри. Мы не могли двигаться, не могли жить. Всё, что мы делали — это погружались в туман боли, в забвение. И теперь она сказала, что мы должны уехать. Уехать. На реабилитацию? Кого мы пытались лечить? Наши раны не могли быть исцелены.
— Зачем? — едва выдавила я. — Зачем это нужно? Почему ты решаешь за нас?
Мама Дэйва не ответила сразу. Она подошла ко мне и положила руку на плечо. Её рука была тёплая, но я чувствовала, как она дрожит. Может, она тоже не знала, что делать. Может, она тоже не верила, что мы сможем это пережить.
— Потому что иначе вы все утонете. Потому что иначе мы все утонем, Менни, — её голос стал мягким, но в нём звучала настоятельность. — Я знаю, что ты чувствуешь. И я знаю, что ты не веришь в это. Но поверь мне, иногда просто нужно вырваться из этого ада, чтобы хотя бы попытаться жить.
Я молчала, не зная, что сказать. Я не верила ей, не верила в этот выход. Мы все были как потерянные души, ползущие по этому разрушенному миру. Что могла нам дать больница, что могло нас спасти?
Но мама Дэйва всё же настояла. Она собрала наши вещи, заставила нас встать и пойти. Я даже не знала, когда мы сели в машину и поехали в тот город. Машина двигалась в ту сторону, в сторону, где не было прошлого. Но мне было всё равно. Мы уезжали. Уезжали от боли, от отчаяния, от всего того, что нас убивало.
Я сидела в машине, вглядываясь в мелькающие за окном огни. Мне было так тяжело. Как будто каждый метр дороги был шагом в неизвестность, а каждый новый поворот мог бы закончиться окончательной гибелью. Но, возможно, мы не могли оставаться здесь. Мы все, так или иначе, пытались забыться. Но забыть невозможно.
Вдруг папа заговорил, но его голос был слабым, как тень.
— Менни… Ты веришь, что это поможет?
Я не ответила. Я не могла ответить. Слишком много вопросов оставалось без ответов. Мы ехали, и это казалось единственным правильным решением, хотя в глубине души я знала — ничего не изменится. Боль останется.
Когда мы прибыли в реабилитационный центр, всё было настолько чуждо и незнакомо, что казалось, будто мы оказались в другом мире. Далеко от дома, от города, от всего, что мы знали. Здесь было тихо, только мягкий шум деревьев и ветер, который скользил по территории. Вокруг — зелёные холмы, леса, свежий воздух. И, несмотря на всю эту красоту, в голове было пусто.
Первые дни в центре я почти не могла выйти из своей комнаты. Мы все были в какой-то вялой, полумёртвой депрессии. Но с каждым днём, под наблюдением врачей и психологов, постепенно начало происходить что-то, что нельзя было игнорировать. Папа, который ещё совсем недавно сидел на полу с бутылкой, начал менять свой подход. Он перестал пить, стал ходить на занятия, работать с психологом. Видно было, как ему становится легче. Он стал немного открытым, вернул в себе ту часть себя, которую давно потерял.
Мама тоже начала приходить в себя. Она начала заниматься спортом, выполнять упражнения, которые ей прописывали врачи. Иногда я заходила к ней в комнату и видела, как она делает растяжку или просто сидит с книгой. Её глаза больше не были потухшими. В её лице я всё чаще стала замечать ту самую привычную мягкость, ту самую доброту, что была раньше. Она начала улыбаться. С каждым днём это было легче делать. И я знала, что это благодаря тому, что она начала верить, что можно жить дальше, что она не одна.
А я… Я не могла даже понять, когда произошло то, что я перестала слышать её голос. Голос Дейзи. Сначала я не замечала, как всё это начинало утихать. Я просыпалась по ночам, ожидая услышать её крик, её смех, как она тихонько подходила ко мне и щипала меня за руку. Но этого больше не было. Иногда мне казалось, что я могла бы снова услышать её, если только внимательно прислушаюсь. Но как-то постепенно, шаг за шагом, её голос стал отдаляться. И я не могла больше точно вспомнить, что она мне говорила. Всё становилось туманным.
Первые несколько недель были как ночь без конца. Но потом начались небольшие изменения. Я выходила на прогулки. Мы ходили по лесу, собирали ягоды, разговаривали с терапевтами. Иногда даже смеялись. И всё это происходило постепенно, как если бы каждый новый день был очередным шагом на пути к себе. Я научилась дышать. Научилась просто сидеть и быть.
Мама стала приглашать меня к себе на занятия йогой. Папа начал тренироваться с тренером, хотя он всё ещё был в какой-то степени замкнут. Но это уже был не тот мужчина, что исчезал в бутылке. Я видела, как его лицо стало мягче, как его руки перестали дрожать. Он снова пытался быть отцом.
И вот в какой-то момент я поняла, что меня больше не мучает этот острый, порой невыносимый груз на сердце. Я научилась отпускать. Я пыталась понять, что, несмотря на всё, что мы потеряли, можно двигаться дальше. Возможно, с годами эта боль останется, но теперь, когда я чувствовала, что её стало меньше, я поняла, что можно быть живым, даже если у тебя есть раны.
Мне ещё предстояло много работы над собой, но сейчас, оглядываясь на то, что мы прошли, я ощущала, что что-то внутри меня наконец-то начало исцеляться. И хотя я по-прежнему скучала по Дейзи, я больше не слышала её голоса. Это было облегчением и одновременно горечью. Но, возможно, так было нужно. Это не значит, что я её забыла. Это просто значило, что я научилась жить без неё, научилась видеть свет в этом мире, несмотря на всё, что случилось.
Всё начинало налаживаться. Шаг за шагом.
Прошел год. Год, наполненный тихими шагами, болью, слезами и смехом, радостью и неожиданными открытиями. Мы закончили реабилитацию. Мы вернулись. В наш город. В своё привычное место. Но мы были другими. Мы были сильнее, хоть и с ранами, которые останутся с нами на всю жизнь. Однако теперь эти раны были не такими глубокими. Мы научились жить с ними, научились воспринимать этот мир по-новому.
Когда мы вернулись домой, было поздно. Ночь. Всё вокруг было окутано туманом, город как будто заснул, и его огни мерцали на горизонте. Папа сидел в кресле, мама готовила чай на кухне. Я молча прошла мимо, почувствовав, как в груди образуется пустота и тепло одновременно. Я взяла наушники и поднялась на крышу.
На крыше было тихо. Звезды были такими яркими, как никогда. Я села на край, скрестив ноги, и, как обычно, стала смотреть в небо. С каждым взглядом на эти светящиеся точки мне становилось всё легче. Я не знаю, почему, но мне всегда казалось, что звезды — это как следы. Как бы маленькие указатели на том, что важно и что нас ждёт.
Мама говорила, что Дейзи теперь смотрит на нас со звёзд. И я верила ей. Ведь в эти моменты, когда я смотрела на небо, мне казалось, что сестра рядом. Что она где-то там, и её свет всё ещё тянется к нам, несмотря на время и расстояние. Она была нашей маленькой звездочкой. Маленькой, яркой, навсегда останется частью нас.
Я поставила наушники и включила нашу с сестрёнкой любимую песню. Ту самую, которую мы всегда пели вдвоем, когда были детьми. В голове начали всплывать воспоминания о тех счастливых днях. Мы бегали по дому, смеялись, спорили, и каждый день был полон света. И вот теперь, в этом тёмном, почти забытом мире, я всё равно чувствовала её здесь, рядом. Она была с нами. И пусть это была всего лишь память, она все равно согревала.
Я подняла глаза к звёздам. Мне не было страшно. Мы выжили. Мы прошли этот путь, и хотя в наших сердцах всегда будет место для боли, теперь мы знали, что можем справиться. Дейзи была с нами, где бы она ни была. Я верила, что она видит нас и улыбается. Что её свет всегда будет рядом, как маленькая звезда, которая продолжает светить в темноте.
Я закрыла глаза, слушая музыку, и почувствовала, как снова наполняюсь чем-то тёплым, чем-то новым. Это был мир, который, несмотря на свою жестокость, всё же предлагал нам шанс. Шанс жить, любить и помнить.
И, может быть, в какой-то момент, когда мне будет очень тяжело, я снова найду эту крышу, снова подниму взгляд в небеса и увижу нашу маленькую звёздочку, которая когда-то была с нами, а теперь — ведёт нас по пути жизни.
Вдруг я услышала какие-то звуки снизу. Сердце забилось быстрее. Встав, я подошла ближе к краю, пытаясь разглядеть, что там происходит.
— Надеюсь, ты не собираешься прыгать, — раздался позади меня знакомый голос.
Дэйв. Какого чёрта он тут забыл?
Мы не виделись целый год.
Memories never die.
— Воспоминания не умирают.