Глава 14
Глава 14
Оцелотка не помнила, как она возвращалась в лагерь. Лишь отдельные обрывки и фрагменты ощущений, словно в тумане, всплывали у неё перед глазами: упругая трава под её лапами, влажная прохлада реки, соплеменники вокруг, чьё-то подставленное плечо…
Там, в ущелье, Огнегрив пытался извиняться, а Крутобок утверждал, что пытался спасти молодого кота. Но голоса Грозовых доносились до неё, словно сквозь завесу водопада, просто утопая в оглушительном рёве её горя.
Когда глашатая, наконец, добралась до лагеря, её охватило странное оцепенение – ей казалось, что она умерла вместе с Белолапым и была не более чем призраком. Когда Жуконос подошёл к ней и спросил, где его сын, Оцелотка не нашла в себе сил ответить – она, словно проглотив язык, молча смотрела на воителя, пока не подошёл Щукозуб и не открыл чёрному коту страшную правду о том, что его котёнка больше нет в живых. И в этот самый момент потрясение, мёртвой хваткой стискивавшее каждый волосок на теле Оцелотки, достигло своего апогея. Лапы кошки подкосились, и она свалилась на землю, подобно гнилой ветке, чувствуя, как все её мысли растворяются в непроглядной черноте.
Когда она вновь открыла глаза, то поняла, что находится в целительской. Сквозь щели в стенах палатки внутрь сочился звёздный свет. Оцелотка озадаченно моргнула:
— Что я здесь делаю?
— Тебе нужно было отдохнуть, — донёсся до её ушей тихий голос Пачкуна, звучавший так, словно она была в долгой отлучке. Целитель смотрел прямо на кошку, а она, молча глядя ему в глаза, думала, что хорошо бы хоть приподнять голову, но не могла. Её тело казалось ей рекой, покорно текущей по своему руслу, но не имеющей собственной воли и права решать, что ей делать.
— Я что, ранена? — наконец спросила кошка.
— Не физически, — прошептал он. – Не всегда раны – это лишь повреждения нашего тела…
Оцелотка не поняла, о чём говорил её отец, но уточнять не стала. Сейчас ей хотелось лишь спать – до тех самых пор, пока она не сможет думать хоть о чём-то, кроме произошедшего в ущелье. Закрыв глаза, кошка почти сразу же провалилась во тьму.
— Оцелотка, — подобно лучу яркого света, вдруг выдернул её из забытья голос Солнечной. Повеяло теплом, и глашатая почувствовала, как боль, терзавшая её тело, отступает. Кошка открыла глаза и, увидев свою подругу, поняла, что по-прежнему спит. Шкура Солнечной была усеяна россыпью звёзд, а глаза горели, подобно двум полным лунам – никогда ещё её подруга не была столь прекрасна! Оцелотка вытянула шею, стремясь к Солнечной, излучавшей неземные свет и счастье. Но умиротворение длилось недолго – спустя мгновение она уже очутилась в том самом ущелье. Солнечная стояла рядом с ней, а на дне ущелья, у берега, лежало искорёженное тело Белолапого. Окровавленное и потрёпанное, оно было почти неузнаваемым. Глаза кота, подёрнутые пеленой смерти, были пустыми.
— Оцелотка, как же так?.. — тихо спросила Солнечная. В её голосе не было упрёка, зато была такая безудержная тоска, что сердце Оцелотки рвалось на куски. — Ты же обещала, что будешь приглядывать за ним… — прошептала подруга, глядя на глашатаю глазами, в которых теперь уже плескались безбрежные озёра боли. – Обещала…
Внезапно до неё дотронулась чья-то лапа, тряся её за плечо. Настоящая. Живая. «Может, это Белолапый?», мелькнула в её голове безумная надежда. Может, он сейчас будит её для того, чтобы сказать ей, что всё это было лишь дурацким кошмаром? Кошка поскорее открыла глаза и, щурясь от солнечного света, пробивавшегося в палатку, вскинула голову.
Мышелов отдёрнул лапу, встревоженно глядя на неё.
Сердце глашатай упало. Разумеется, все её надежды были напрасны…
— Оцелотка, пора возвращаться к исполнению своих обязанностей, — осторожно заговорил серый кот. – Я понимаю, что ты горюешь, но не ты одна. Племени нужно знать, что с тобой всё в порядке. Нужно снаряжать патрули, а Крепколап уже готов к своему воинскому испытанию…
Она слышала и понимала каждое отдельное слово, вылетавшее из его рта, но все вместе они казались ей бессмыслицей. Что толку? Племя справится и без неё. Оно бы изначально гораздо лучше справилось без неё.
— У них для этого есть Метеор, — бесцветным голосом промяукала кошка.
— Но ведь именно ты отвечаешь за охоту и за метку границ, — возразил Мышелов. – Ты нужна нам.
Оцелотка уставилась на соплеменника. Великое Звёздное Племя, почему он просто не может оставить её в покое? Разве он не понимает? Белолапый погиб. Погиб, будучи с ней. Под её ответственностью. Точно так же, как его мать и его первый наставник. Как ей жить с этим?
— Я наделала слишком много ошибок, — коротко ответила она, после чего накрыла морду лапой и вновь погрузилась в сон.
Проснувшись в следующий раз, Оцелотка почувствовала, что её сознание, кажется, наконец прояснилось. Она подняла голову и огляделась по сторонам.
— Лягушатник? — удивлённо промяукала она, увидев серого кота, сидящего возле её гнёздышка.
Бывший друг пододвинул к ней влажный кусочек мха: — Тебя наверняка мучает жажда, — тихо ответил он. – Вот, попей.
Он был прав: у неё во рту пересохло, кроме того, она была голодна – настолько, словно она не ела целую вечность.
— Как долго я тут нахожусь? – спросила Оцелотка, обводя палатку мутным спросонья взглядом.
— Почти пять дней, — коротко ответил Лягушатник, настойчиво пододвинув мох ещё ближе. – Пей.
Послушно уткнувшись мордочкой в кусок мха, пятнистая кошка с наслаждением ощутила вкус прохладной свежей воды и, словно котёнок, высосала её всю, до последней капли.
Белолапый был мёртв. При этой мысли её сердце будто бы сжало когтистой лапой, но на этот раз кошка не позволила горю захлестнуть себя с головой. Вместо этого глашатая, глубоко вздохнув, позволила ему осесть, словно речному илу, оставляя её сознание ясным.
— Что ты здесь делаешь? — спросила она соплеменника. — Пачкун прислал?..
— Нет. Я волновался за тебя, — мягко ответил ей он.
— Но почему? – не поняла Оцелотка. — Ты же должен меня ненавидеть.
Серый кот удивлённо уставился на неё: — С чего это вдруг?
— Это ведь по моей вине погиб Белолапый, — попыталась объяснить она. — И чуть было не погибла Моховушка. А, вместе с ней, твои котята…
Оцелотка судорожно сглотнула. Моховушка носила под сердцем его котят… Внезапно абсолютно все выборы и решения, принятые ею, начали казаться кошке неправильными. Всё это время она шла неверной тропой. Вместо того, чтобы становиться глашатай, она должна была быть подругой Лягушатника. Должна была носить его котят. И тогда Белолапый был бы сейчас жив, а племя – счастливо…
— Ты не убивала Белолапого, — отрезал тёмно-серый воин, — и, между прочим, именно ты спасла Моховушку.
— Но я взяла их обоих…
—Ты взяла их обоих в патруль, — нажал Лягушатник. — Они оба – воители и твои соплеменники. Ты не сделала ничего плохого, — теперь он смотрел в глаза Оцелотки настолько пристально, что ей захотелось отвернуться.
Однако его слова ее не успокоили, наоборот, сердце глашатаи будто рвалось на куски.
— Нет, сделала, — дрожащим голосом возразила она. — Я должна была ставить любовь на первое место. Должна была остаться с тобой. Мне тебя так так не хватает…
Она тут же заметила, как мех на загривке кота встал дыбом, и её шкура запылала огнём от смущения. Ну кто её тянул за язык…
— Я тоже скучаю по тебе, — тихо отозвался Лягушатник. — Интересно, как бы сложилась наши жизни, останься мы вместе, — задумчиво промяукал он, глядя ей в глаза, после чего поспешил отвести взгляд. — Но мы с тобой решили, что нам лучше идти разными тропинками, и у нас обоих были на то причины. И сейчас я люблю Моховушку, но и ты всегда будешь для меня особенной. И ты никогда не будешь одна, — добавил он, решительно вскинув голову. — Я всегда буду рядом, пускай и в качестве друга.
Оцелотке стало грустно: словно любимый вдруг подпустил её поближе, а потом вновь оттолкнул. Однако она понимала, что после всего произошедшего она должна быть благодарна ему. Она и была благодарна. По крайней мере, она не потеряла его в качестве друга.
Лягушатник тем временем покинул палатку и вскоре вернулся с лососем. Он посидел с ней, желая убедиться, что она поест как следует, после чего ушёл. Глашатая вновь задремала и проснулась уже после восхода солнца – пора было пить травы, которые Пачкун приготовил для неё.
— Серебрянка хотела повидаться с тобой, — промяукал он, пока глашатая разжёвывала горькое лекарство. Целитель тут же сунул дочери под нос рыбий хвост, чтобы перебить неприятный вкус.
Оцелотка, вдохнув его запах, благодарно кивнула отцу: — Как она, в порядке?
— Выглядела слегка растерянной, — ответил Пачкун. — Я сказал ей, что ты её примешь, — добавил он, с надеждой глядя на дочь. – Хорошо?
— Да, — кивнула она. Кажется, она наконец была готова встретиться с соплеменниками – тем более, если ей не придётся объясняться со всеми сразу и при этом она будет находиться в своём гнёздышке.
Пачкун дотронулся кончиком носа до её уха: – Рад, что тебе лучше, — прошептал старый кот. — Я переживал.
— Всё будет хорошо, — слабо улыбнувшись, заверила она его. – В конце концов, я твоя дочь! Нас так просто не сломать.
Замурлыкав, целитель покинул палатку. А спустя пару мгновений внутри показалась Серебрянка.
— Привет! — промяукала она, блеснув в полутьме палатки своими ярко-голубыми глазами. – Как ты себя чувствуешь – уже лучше?
— Лучше, — подтвердила глашатая, садясь. – Как там Метеор – справляется с организацией патрулей?
Серебристая кошка рассеяно кивнула: – Чащобник с Щукозубом помогают ему. Но мы охотимся в одних и тех же местах, и дичь начинает оскудевать.
Оцелотка догадалась, что Метеор по-прежнему избегал приближаться к Нагретым Камням, а также, вероятно, опасался отправлять патрули к границе с племенем Ветра. Нужно будет напомнить ему о неразумности чрезмерного вылова рыбы на одном участке реки. Кроме того, она знала несколько мест в лесу, где можно было славно поохотиться, когда рыбы не хватало. Она непременно расскажет о них предводителю, как только вернётся к исполнению своих обязанностей.
Глашатая внимательно посмотрела на Серебрянку, заметив, что кончик хвоста той нервно подёргивается. Кажется, серебристую кошку тревожило что-то ещё.
— Ты ведь хотела меня видеть, так?..
— Я бы хотела быть тогда в ущелье с тобой, вместо того чтобы оставаться в лагере с Метеором, — виновато призналась воительница.
Оцелотка с сочувствием посмотрела на молодую кошку: она сама, как никто другой, знала, каково это – постоянно задаваться вопросом, что случилось бы, сделай ты иной выбор.
— Ты была нужна Метеору, — промяукала она, — а потому тебе нужно было оставаться в лагере. Метеор ведь едва не умер.
Глашатая потянулась в гнёздышке, чувствуя, как её лапы наполняются прежней силой. Кажется, довольно ей пролёживать бока: — Даже Звёздное Племя не в силах изменить то, что произошло в ущелье. На стороне врага был серьёзный численный перевес, а потому твоё присутствие мало что изменило бы. Это привело бы лишь к тому, что ещё одна из моих соплеменниц оказалась бы в опасности, — сказала она, глядя Серебрянке в глаза. — Поэтому я даже рада, что ты была в лагере и в безопасности.
Серебрянка, в свою очередь, неотрывно смотрела на глашатаю, и в глазах серебристой кошки застыл немой вопрос. Кажется, она высказала не всё, что хотела.
Послушно уткнувшись мордочкой в кусок мха, пятнистая кошка с наслаждением ощутила вкус прохладной свежей воды и, словно котёнок, высосала её всю, до последней капли.
Белолапый был мёртв. При этой мысли её сердце будто бы сжало когтистой лапой, но на этот раз кошка не позволила горю захлестнуть себя с головой. Вместо этого глашатая, глубоко вздохнув, позволила ему осесть, словно речному илу, оставляя её сознание ясным.
— Что ты здесь делаешь? — спросила она соплеменника. — Пачкун прислал?..
— Нет. Я волновался за тебя, — мягко ответил ей он.
— Но почему? – не поняла Оцелотка. — Ты же должен меня ненавидеть.
Серый кот удивлённо уставился на неё: — С чего это вдруг?
— Это ведь по моей вине погиб Белолапый, — попыталась объяснить она. — И чуть было не погибла Моховушка. А, вместе с ней, твои котята…
Оцелотка судорожно сглотнула. Моховушка носила под сердцем его котят… Внезапно абсолютно все выборы и решения, принятые ею, начали казаться кошке неправильными. Всё это время она шла неверной тропой. Вместо того, чтобы становиться глашатай, она должна была быть подругой Лягушатника. Должна была носить его котят. И тогда Белолапый был бы сейчас жив, а племя – счастливо…
— Ты не убивала Белолапого, — отрезал тёмно-серый воин, — и, между прочим, именно ты спасла Моховушку.
— Но я взяла их обоих…
—Ты взяла их обоих в патруль, — нажал Лягушатник. — Они оба – воители и твои соплеменники. Ты не сделала ничего плохого, — теперь он смотрел в глаза Оцелотки настолько пристально, что ей захотелось отвернуться.
Однако его слова ее не успокоили, наоборот, сердце глашатаи будто рвалось на куски.
— Нет, сделала, — дрожащим голосом возразила она. — Я должна была ставить любовь на первое место. Должна была остаться с тобой. Мне тебя так так не хватает…
Она тут же заметила, как мех на загривке кота встал дыбом, и её шкура запылала огнём от смущения. Ну кто её тянул за язык…
— Я тоже скучаю по тебе, — тихо отозвался Лягушатник. — Интересно, как бы сложилась наши жизни, останься мы вместе, — задумчиво промяукал он, глядя ей в глаза, после чего поспешил отвести взгляд. — Но мы с тобой решили, что нам лучше идти разными тропинками, и у нас обоих были на то причины. И сейчас я люблю Моховушку, но и ты всегда будешь для меня особенной. И ты никогда не будешь одна, — добавил он, решительно вскинув голову. — Я всегда буду рядом, пускай и в качестве друга.
Оцелотке стало грустно: словно любимый вдруг подпустил её поближе, а потом вновь оттолкнул. Однако она понимала, что после всего произошедшего она должна быть благодарна ему. Она и была благодарна. По крайней мере, она не потеряла его в качестве друга.
Лягушатник тем временем покинул палатку и вскоре вернулся с лососем. Он посидел с ней, желая убедиться, что она поест как следует, после чего ушёл. Глашатая вновь задремала и проснулась уже после восхода солнца – пора было пить травы, которые Пачкун приготовил для неё.
— Серебрянка хотела повидаться с тобой, — промяукал он, пока глашатая разжёвывала горькое лекарство. Целитель тут же сунул дочери под нос рыбий хвост, чтобы перебить неприятный вкус.
Оцелотка, вдохнув его запах, благодарно кивнула отцу: — Как она, в порядке?
— Выглядела слегка растерянной, — ответил Пачкун. — Я сказал ей, что ты её примешь, — добавил он, с надеждой глядя на дочь. – Хорошо?
— Да, — кивнула она. Кажется, она наконец была готова встретиться с соплеменниками – тем более, если ей не придётся объясняться со всеми сразу и при этом она будет находиться в своём гнёздышке.
Пачкун дотронулся кончиком носа до её уха: – Рад, что тебе лучше, — прошептал старый кот. — Я переживал.
— Всё будет хорошо, — слабо улыбнувшись, заверила она его. – В конце концов, я твоя дочь! Нас так просто не сломать.
Замурлыкав, целитель покинул палатку. А спустя пару мгновений внутри показалась Серебрянка.
— Привет! — промяукала она, блеснув в полутьме палатки своими ярко-голубыми глазами. – Как ты себя чувствуешь – уже лучше?
— Лучше, — подтвердила глашатая, садясь. – Как там Метеор – справляется с организацией патрулей?
Серебристая кошка рассеяно кивнула: – Чащобник с Щукозубом помогают ему. Но мы охотимся в одних и тех же местах, и дичь начинает оскудевать.
Оцелотка догадалась, что Метеор по-прежнему избегал приближаться к Нагретым Камням, а также, вероятно, опасался отправлять патрули к границе с племенем Ветра. Нужно будет напомнить ему о неразумности чрезмерного вылова рыбы на одном участке реки. Кроме того, она знала несколько мест в лесу, где можно было славно поохотиться, когда рыбы не хватало. Она непременно расскажет о них предводителю, как только вернётся к исполнению своих обязанностей.
Глашатая внимательно посмотрела на Серебрянку, заметив, что кончик хвоста той нервно подёргивается. Кажется, серебристую кошку тревожило что-то ещё.
— Ты ведь хотела меня видеть, так?..
— Я бы хотела быть тогда в ущелье с тобой, вместо того чтобы оставаться в лагере с Метеором, — виновато призналась воительница.
Оцелотка с сочувствием посмотрела на молодую кошку: она сама, как никто другой, знала, каково это – постоянно задаваться вопросом, что случилось бы, сделай ты иной выбор.
— Ты была нужна Метеору, — промяукала она, — а потому тебе нужно было оставаться в лагере. Метеор ведь едва не умер.
Глашатая потянулась в гнёздышке, чувствуя, как её лапы наполняются прежней силой. Кажется, довольно ей пролёживать бока: — Даже Звёздное Племя не в силах изменить то, что произошло в ущелье. На стороне врага был серьёзный численный перевес, а потому твоё присутствие мало что изменило бы. Это привело бы лишь к тому, что ещё одна из моих соплеменниц оказалась бы в опасности, — сказала она, глядя Серебрянке в глаза. — Поэтому я даже рада, что ты была в лагере и в безопасности.
Серебрянка, в свою очередь, неотрывно смотрела на глашатаю, и в глазах серебристой кошки застыл немой вопрос. Кажется, она высказала не всё, что хотела.
— Что-то не так? — осторожно подтолкнула ее Оцелотка. — Тебя беспокоит что-то ещё?
— Я слышала, что это Крутобок… — кошечка замолчала, словно не решаясь вслух упоминать страшные события того дня.
— Говори, как есть, — рыкнула Оцелотка, с которой будто хвостом смахнуло все благодушие. – Крутобок убил Белолапого. Возможно, именно он и организовал ту засаду. Клянусь, я заставлю его заплатить за это!
— Но я слышала, что Крутобок, наоборот, пытался спасти Белолапого! — поспешно воскликнула Серебрянка, испуганно округлив глаза.
Глашатая ощетинилась. Неужели Грозовые сказки успели проникнуть в Речной лагерь?
— Кто тебе это сказал?
— Да просто слышала, что он такое говорил, — быстро промяукала дочь Метеора, отмахиваясь хвостом.
— Это ложь!
— А ты лично, своими глазами, видела, как Крутобок сталкивает Белолапого с утёса? — продолжала наседать серебристая воительница, неотрывно глядя глашатай в глаза.
— Да мне не нужно было ничего видеть! – прижала уши Оцелотка, теряя последнее терпение. – Достаточно того, что я видела Крутобока, свесившегося с утёса – очевидно, что это именно он столкнул Белолапого!
Серебрянка, наконец, отвела взгляд: – Да, наверное…
Когда серебристая кошка вновь встретилась с глашатай глазами, в нём больше не было никаких вопросительных ноток: – Это так нечестно… Я буду скучать по Белолапому. Он был прекрасным воином.
В её голосе, однако, отчётливо слышалась пустота – Серебрянка сейчас казалась послушным котёнком, машинально повторявшим вслух правила поведения в детской. «Видимо, это горе. Большее, чем можно вынести без последствий», подумала Оцелотка. Почему ещё она может быть так холодна и отстраненна?
Внезапно ей захотелось рассказать молодой воительнице о том, что чувствовал к ней Белолапый. Они могли быть так счастливы вместе… Новая волна горя накрыла глашатаю, но на этот раз она не позволила ему захлестнуть себя полностью. Идею о том, чтобы рассказывать Серебрянке о чувствах своего ученика, она тоже быстро отмела. Какой в этом смысл? Если чувства были не взаимны, то сам Белолапый не хотел бы, чтобы Серебрянка о них знала, а если взаимными, то, возможно, лишнее упоминание о них причинит молодой кошке боль, заставив её думать о будущем, которого они лишились.
На пороге целительской показался Пачкун.
— Оцелотке нужен отдых, — мягко, но твердо мяукнул он.
Серебрянка посмотрела на глашатаю, потом на целителя: – С ней же всё будет хорошо, правда?
— Несомненно, — заверил её бурый кот, взмахом хвоста провожая посетительницу к выходу. — Ей просто нужно набраться сил.
Оцелотка смотрела вслед Серебрянке, скрывшейся за завесой из висячего мха, и подушечки её лап покалывало от странного ощущения. Даже если это и было проявлением горя, было в голосе и вопросах Серебрянки что-то такое, что заставляло её чувствовать себя неуютно. Глашатая не могла избавиться от мысли, что дочь Метеора рассказала ей не всё и не так, как было у неё на душе.
Пачкун тем временем подошёл к гнёздышку Оцелотки: — Хочешь, я принесу тебе что-нибудь из кучи с дичью?
— Разве что, попозже, — ответила кошка, желавшая, чтобы прежде наелись как следует её соплеменники. Она с теплотой посмотрела на отца. — Спасибо тебе за то, что так заботишься обо мне, — искренне поблагодарила она Пачкуна, вспоминая, что последним разом, когда они говорили, был тот неприятный разговор об её глашатайстве. Он сомневался в том, что она готова занимать этот пост. Как же она тогда разозлилась… Но сейчас, впервые за долгое время, она понимала, что её отец, возможно, был прав. Ей вдруг стало очень стыдно. — Я не заслуживаю такой доброты, — с горечью промяукала Оцелотка, отведя взгляд.
Пачкун удивлённо посмотрел на неё: — Почему это?
— Мы оба прекрасно знаем, что Белолапый погиб по моей вине, — выдавила пятнистая кошка, вновь чувствуя себя абсолютно несчастной. «Котёнок Солнечной. Тот, кого я любила, словно собственного сына, но не сумела защитить». Её сердце разрывалось, но пришло время называть вещи своими именами. Лягушатник был с ней слишком добр. Но Пачкун-то не будет кривить душой! Нужно было смотреть правде в глаза, и Оцелотка была готова к этому.
— Ты не должна брать на себя ответственность за любые беды, происходящие с любым из Речных котов, — твёрдо сказал ей отец, не оправдав мрачных и безнадежных ожиданий.
— Но в битву он бросился именно из-за меня, — горько возразила глашатая. Воспоминание об ученике, первым бросающемся на Грозовой патруль, вонзились в её душу, словно рыбья кость – в горло. – Если бы я постоянно не настаивала на том, что никто не имеет права безнаказанно нарушать наши границы, то и он бы не летел, очертя голову, в битву.
Грудь кошки сдавило: — А ты ведь говорил, что я слишком быстро готова дать волю когтям и все вопросы склонна решать силой. И не только ты. Жёлудь с Метеором тоже говорили мне об этом. Но именно я приучила Белолапого мыслить иначе. И именно поэтому он и погиб в ущелье.
Пачкун подошёл ближе, пристально глядя Оцелотке в глаза:
— Благодаря твоим усилиям Белолапый стал умелым, отважным воином, — промяукал он. — Кроме того, он – не единственный, кто бросился бы на Грозовых. Не забывай, их патруль нарушил наши границы.
— Но, если бы он не бросился?..
— Даже если бы он и не бросился на них, что изменилось бы? Ты бы просто позволила им свободно ходить по нашей земле?
— Может, именно так и стоило поступить?..
— Я не знаю ни одного глашатая, который бы позволил нарушителям безнаказанно нарушать границы его племени.
Оцелотка жалобно посмотрела на отца: – Возможно, такие и есть – среди тех, кто сначала думает, а потом только делает. В отличие от меня.
Целитель непонимающе склонил голову набок: — Ты что это – сомневаешься в себе?..
— А почему я не должна? Даже ты сомневаешься во мне, — с горечью промяукала Оцелотка, отчаянно стремясь найти в отцовском взгляде опровержение своих слов.
Пачкун прямо смотрел ей в глаза и не думал отводить их: — Я не сомневаюсь в тебе.
— Но ты ведь сам просил Метеора не назначать меня глашатай.
Крапчатая шерсть вдоль хребта целителя встала дыбом.
— Прости, я понимаю, что эта информация не предназначалась мне, — неловко, будто извиняясь, пробормотала Оцелотка. — Метеор сказал это в забытии, в бреду.
Ее отец опустил взгляд, а его усы поникли: — Ты не так всё поняла, — тихо сказал он.
— Тем не менее, ты посоветовал Метеору не назначать меня глашатай, — повторила пятнистая кошка. Она не торопила Пачкуна, терпеливо ожидая его ответа. Ей было очень больно, когда она впервые узнала об этом, и с тех пор её не покидал один-единственный вопрос: почему? Что ж, сейчас она узнает ответ.
Наконец тот поднял взгляд.
— Да, я просил его об этом, — подтвердил целитель. – Но не потому, что боялся, что ты не справишься – я прекрасно знаю, насколько ты предана своим соплеменникам. Я прекрасно знаю о страсти, с которой ты готова служить племени, и о том, что ради него ты не пожалеешь даже собственной жизни. Я и сейчас ни капли не сомневаюсь в том, что однажды ты станешь отличной предводительницей. Кроме того, я не забыл и о том моём давнем видении, пророчащем, что однажды ты спасёшь племя. Но боюсь, что ради его спасения ты выберешь путь войны, а не мира, о чём сама впоследствии и пожалеешь.
Отцовские слова болью отдавались в её сердце, но теперь кошка понимала, что они были справедливы. Она действительно всегда была готова биться за своё племя. Возможно, излишне готова. И это стоило ей жизней тех, кого она так любила…
Что ж, значит, настала пора идти иным путём. Оцелотка посмотрела на отца.
— Знаешь, ты прав. И гибель Белолапого показала мне, что происходит, когда руководствуешься лишь инстинктами, а не разумом.
Пачкун навострил уши: – Правда?..
— Правда, — пообещала глашатая. — Я, наверное, никогда не стану такой гибкой и терпеливой, как Метеор, но я больше не хочу испытывать того, что испытала там, в ущелье. Не хочу винить себя в гибели тех, кто мне дорог.
— Я рад, — громко промурлыкал Пачкун. — И помни о том, что я тебе сказал ещё в детстве, Оцелотка: если ты сумеешь соблюдать баланс между защитой своего племени и умением решать спорные вопросы миром, то, возможно, станешь одной из величайших предводительниц в истории Речного племени.
Оцелотка вдруг почувствовала, что на душе у неё стало легче и светлее, а груз вины стал давить на неё чуть меньше. Она допустила серьёзную ошибку, и рана, оставленная её последствиями, никогда полностью не исцелится. Но её отец по-прежнему верил в неё и в то, что она может измениться. Она оправится и станет сильнее, а завтра она покинет целительскую и с этого момента станет другой кошкой. Кошкой, которая сначала будет думать, и только потом действовать, и которая выкинет из головы все свои давние мечты о жизни с Лягушатником. Вместо этого, она направит все свои силы и способности на то, чтобы стать настолько хорошей глашатай, насколько это вообще было возможно. Той глашатай, которую и заслуживало Речное племя.