Глава 12.
Я замерла от его слов, а он вытащил мобильный, глянул на экран и вышел из кухни. Вернулся пару минут спустя с пакетами, один из которых вручил мне:
— Я так и думал, что мы вряд ли договоримся о необходимом тебе, но если ты что-то придумаешь еще — только скажи. — И он отвернулся к остальным пакетам. — Хочешь в душ? Пока я накрою на стол.
— Хочу, — глупо пролепетала я.
— По лестнице поднимаешься, дверь слева.
Я взяла пакет и пришибленно направилась в указанном направлении.
За панорамной стеной гостиной отрывался умопомрачительный вид на ночной квартал и звездное небо. Клоувенс мог бы быть раем: с одной стороны горы, с другой — океан. Для кого-то он и был им.Расставшись с пиджаком Чона, я повесила его на ближайшее кресло и поднялась наверх. Вряд ли тут был подвал, предназначенный для несговорчивой истинной. Мне тут нравилось, и пространство дома лишь немного вибрировало тревожным ожиданием. Было ощущение, что Чон арендовал этот дом. Или его строил кто-то другой. Даже в ванной часть стены оказалась стеклянной, создавая впечатление открытости всем ветрам.
В пакете обнаружилось много всего — хватит продемонстрировать господину прокурору, сколько места может занимать в ванной постоянная женщина. На дне обнаружилась длинная толстовка телесного цвета. И никакого белья. Чон будто обещал тепло и надежную защиту, но давал понять, что я буду голой и доступной для него.
— Сволочь, — с чувством выдохнула я и принялась сдирать с себя платье.
Чувствовала себя странно — потерянной и будто замершей в ожидании бури и нового всплеска военных действий. То, что это вот-вот произойдет, сомневаться не приходилось. То, что сейчас происходило между нами — это забег между срывами. Он отпускал недалеко и ненадолго, чтобы броситься и вырвать очередные доказательства моей принадлежности ему…
Но бежать больше некуда.
Чон ждал все с тем же бокалом вина и все там же — у столешницы. Только взгляд стал темней, когда встретил меня у границы света.
— Садись, — кивнул на стул и шагнул ко мне, чтобы развернуть замотанный в фольгу стейк на моей тарелке. — Еще вина?
— Да. — Я взялась за нож и вилку, но не испортить ему аппетит не смогла: — И когда я заслужу трусы в твоем доме?
Он сел напротив, но даже взгляд на меня не поднял:
— Тебе холодно?
— Мне унизительно, — нахмурилась я и беззастенчиво отрезала кусок мяса.
— Ты понятия не имеешь об истинных отношениях, да, Лиса?
— Ты проницателен, — кивнула я, нагло жуя.
— Я бы не стал тебя унижать, — мягко улыбался он, приглушив жажду во взгляде. — Просто хочу, чтобы ты поняла — ты вся моя. В трусах или без трусов.
— Диктуешь свои правила, — взялась я за бокал.
— Нет, — усмехнулся он. — Наказываю. Немного. Не бегала бы ты от меня — сидела бы сейчас в трусах.
— В камере?
— На моих коленях. — Он сложил локти на столе, хмурясь. — Тебе плевать на мои извинения. Кажется, упиваешься жалостью к себе.
Я тяжело сглотнула и облизалась:
— Жалость к себе ни при чем. Ты не понимаешь, что после того, что ты сделал, ничего между нами невозможно.
— То, что я сделал, происходит регулярно между такими, как ты и я, — начал он жестко, чеканя каждое слово. — Это — норма для народа, которому ты принадлежишь. Детали — всего лишь стечение обстоятельств, которых бы я никогда не допустил, если бы мог. Но ты полна решимости сделать меня главным козлом отпущения за все твои несчастья. — Он сделал паузу на злую усмешку: — Не выйдет, Лиса. Не моя вина в том, что ты бракованная.
Его слова упали тяжелым камнем куда-то в душу, будто его мнение вообще может что-то значить для меня.
— Я не одна такая, зажатая между законами твоего общества и реальностью, которую эти законы не замечают! — медленно поднялась я, тяжело дыша.
— Ни черта ты не зажатая, — зарычал он. — У зажатых нет выбора.
— Я помню твой выбор, — сжала кулаки я. — Запихни его себе под хвост!
Я оттолкнулась от стола и бросилась в гостиную. Но уже на середине комнаты Чон догнал и перехватил поперек ребер одной рукой и сжал на горле другую. Пара его стремительных шагов, и я оказалась лицом у окна, а он задрал толстовку и рванулся рукой между ног...
Я рычала и извивалась ровно до той секунды, пока он не впилсязубами в шею — болезненно, со злостью. Ужас ударил холодом в солнечное сплетение, но его тут же смело горячей волной дрожи от его жесткой ласки. Я вскрикнула, привычно захлебываясь эмоциями, которые вызывал Чон, и даже не дернулась, когда он резко стянул с меня толстовку, развернул к себе и подхватил под бедра, вынуждая схватиться за него.
Пара свободных вдохов между окном и диваном ни черта не привели в чувства. Чон усадил меня на себя и притянул за шею.
— Ненавижу тебя, — прорычала прежде, чем он смял мои губы своими.
Поцелуй быстро обернулся жгучим укусом. Я взвизгнула от стремительного рывка и оказалась вжатой животом в спинку дивана. Чон прижал собой, не давая дернуться, его рубашка полетела на пол моим белым флагом. Звук рычания и борьбы наполнил гостиную. Я выпутывалась — он запутывал крепче, не спеша снова кусаться и наказывать. Да и не надо было — я брыкалась уже без пользы, будто только чтобы больше увязнуть в нем. И когда он намертво вжал меня между собой и мебелью, безжалостно засадил в меня член без прелюдий и нежности. Кажется, ненавидел не меньше. Но неожиданное признание в обоюдной ненависти оказалось таким своевременным, что мы оба замерли. Я почувствовала, как он дернул брюки ниже и медленно вернулся в меня, обреченно вжимаясь лбом в затылок. Самое время было признаться, что мне невыносимо… хорошо, плохо, остро… не знаю. Я схватилась за спинку дивана и застонала от его подчиняющего движения.
— Больно? — хрипло потребовал он.
— Нет, — мотнула головой.
— Доводишь, сучка, — прорычал и задвигался быстрей и жестче, до звонких шлепков.
Я пыталась оставить эмоции себе, кусала губы, сдавленно постанывая, но куда там! Стоило позволить очередному стону сорваться с губ, и я не смогла больше молчать. А Чон собрал мои волосы и намотал на кулак, вынуждая подставить ему шею и ударяясь бедрами о мои все сильней.
Ненависть уступила такой дикой жажде, что я едва не задыхалась, пытаясь ее удовлетворить. Кажется, с каждым разом я все больше теряла голову от Чона. Сердце дергалось где-то под горлом, я извивалась, пытаясь ускользнуть и вернуть себе хоть один глоток самой себя, но бесполезно — Чон не давал передышки, доводя меня до полного безумия.
Наконец, я сжала ноги и задохнулась от подступившего к животу спазма, похотливо скуля и доверчиво дрожа в мужских руках. А Чон будто вернул себе контроль, не то что в допросной — насладился моей капитуляцией, и только потом впился в бедра когтями, сдавленно рыча.
Жар его дыхания медленно угасал между лопаток, и к телу подкрался холод — прошелся едва ощутимым касанием по влажной коже, вынуждая зябко ежиться. Но сил двигаться не было. Как не было и мыслей. Спасительная пустота не позволила вернуться к тому, что было между нами вот только что. Я безразлично сползла в руки Чона и обхватила его шею. Он подхватил на руки и направился со мной к лестнице.
Уже через несколько минут я тупо пялилась на струю воды, сидя в ванне. Чон полез за свежими полотенцами в шкаф, повернувшись ко мне идеальной задницей.
— А если я не смирюсь, так и будешь кусать?
— Будешь провоцировать зверя — буду наказывать. — Он залез в воду позади меня, и после короткой борьбы я оказалась прижатой спиной к его груди. — Зато будет что показать судье или в очередных новостях…
Я дернулась, когда он положил ладонь мне на шею, и кожу болезненно защипало.
— …Тебе не приходило в голову, что со зверем не играют в игрушки, Лиса? — заговорил он, прижавшись к виску. — Что бывают обстоятельства, когда его не сдержать? Бывают неудачи, слабости, усталость… Там, где люди просто расходятся по углам, зверь бросается защищать свою территорию. — Он ощутимо сжал пальцы на горле. — Ты — моя территория. Ори на весь мир, кусайся, огрызайся, бегай по интервью и пиши новости — мне плевать. Я буду возвращать тебя на свою территорию. И нести за это ответственность.
Он шумно втянул воздух над ухом и прерывисто выдохнул, неожиданно пугая, но уже как-то по-другому. Я вдруг почувствовала, что его слабость страшит меня больше, чем сила.
Чон затих, уперевшись лбом мне в висок, и мы оказались в тишине, наполненной монотонным шелестом воды. Я не сразу заметила, что наше дыхание успокоилось, и ощущение его слабости прошло. А вместе с этим стало легче дышать. Усталость расползлась по телу, и я расслабилась, отдаваясь в его руки. Все, хватит… По крайней мере, на сегодня.
— Жарко, — прошептала я, и он выпустил, позволяя вылезти из ванной.
— На кровати еще один пакет, — послышалось хриплое в спину. Я завернулась в полотенце и выскользнула из ванной.
И только тут меня догнало пониманием — здесь же дико холодно. Для меня. Чон живет слишком высоко, но ему-то плевать. Отопления в домах оборотней практически не делают.
Проблемы насущные оказались более актуальными — я замоталась в полотенце плотнее, проскакав на носочках по коридору. Но когда забежала в спальню, застыла изумленно на пороге. Нет, не спальня поразила. С ней как раз все было ожидаемо — большая кровать, никаких шкафов и тумбочек. Лаконично, по-мужски. Поразило другое — обогреватель в углу.
С обогревателями в Клоувенсе жили полукровки, которые не могли оборачиваться, и такие вот бракованные, как я — не всем было плевать на холод. Но это всегда было моей личной проблемой. Обогревателя тут днем с огнем не сыщешь — свой я заказывала из Смиртона. Откуда Чон вытащил такой большой и мощный, да еще и так быстро — вообще не понятно.
— Ты решила выпустить побольше тепла? — послышалось усталое позади.
Чон закрыл двери и прошел к кровати, а я проводила его ошалелым взглядом. Нет, конечно, бросаться ему в ноги из-за того, что он решил прогреть спальню, я не собиралась. Но это впечатлило. А он подхватил пакет с кровати и подал мне.
— Что еще? — нахохлилась я.
— Совсем не любишь сюрпризы?
— Слишком много их на сегодня.
— Тогда оставь назавтра и иди сюда.
Я замерла с полотенцем, тяжело дыша.
— Я, пожалуй, пойду на диван… Не хочу с тобой спать.
— Иди, — неожиданно пожал он плечами.
— Там холодно, — моргнула я. — Может, ты вынесешь обогреватель…
— Он не прогреет гостиную.
— Может, тогда ты пойдешь на диван?— Мне и здесь хорошо, — и он демонстративно опустился на кровать и улегся голышом поверх покрывала.
— Сволочь ты, Чон, — процедила я.
— Обязательно. Как же по-другому…
Я вышла, хлопнув дверью его спальни, и сразу съежилась. Градусов пятнадцать, не больше. Оставив полотенце в ванной, я пробежалась по лестнице и бросилась в гостиную искать свою толстовку. Пиджак, который он так и не забрал, стал приятным бонусом, и я закуталась в него поверх толстовки, поджав под себя ноги на диване. Вроде, ничего. Вряд ли засну, конечно, но хотя бы не умру от холода…
Только стоило сомкнуть глаза, будто увязла в чем-то теплом… и уже не смогла выбраться…
* * *
Мне казалось, я весь сделан из завязанных узлов… За то время, что Лиса возилась внизу, я мысленно перевязал в узлы все мышцы и сухожилия, лишь бы не сорваться и не дернуться к ней. Потому что если дернусь — натворю совсем непоправимого. По-хорошему, надо было убегать от нее, но я не смогу пробежать мимо и не поменять траекторию. Выпрыгнуть из окна тоже не вариант — под окнами пропасть. Это уж на совсем крайний вариант, если пойму, что пришел конец остаткам силы воли…
Зверь внутри ворочался и пробовал меня на прочность с каждым ударом сердца. Он требовал уложить самку лицом в подушку и пометить ее вдоль позвоночника до самой задницы, чтобы не встала завтра с кровати вообще… Потому что его выбор непререкаем. Сам факт, что его самка не стала спать рядом, означал едва ли не смертный ей приговор.
Все это ставило на колени мордой в землю — я уже не понимал, что чувствую. Об этом можно сколько угодно читать, а пережить — только раз. Лиса, вне сомнений, моя, и неважно — истинная или выбранная зверем. Потому что хищник внутри не сомневался — он собирался брать от самки все и отдать всего себя. Впервые в жизни мне нужно было отдавать… Только избраннице это оказалось не нужно.
Когда по виску скатилась капля пота от напряжения, я тяжело сглотнул и открыл глаза. Лиса ерзала, судя по звуку, на диване, пытаясь согреться, а я пытался задушить зверя и позволить мне просто забрать ее к себе, не придушив. Мне нельзя ее там бросить — слишком холодно… Постель взмокла от пота, а я едва ли не метался в горячке, когда снизу вдруг послышалось приглушенное рычание.