Селеста Риверс
Я проснулась от мягкого утреннего света, пробивающегося сквозь тяжёлые тёмные шторы. Первое, что почувствовала, — это моё тело. Лёгкое жжение и слабая боль внизу, в ягодицах, напоминали о прошлой ночи. Я вздрогнула, вспомнив, что было. Мне тогда не было больно... нет... он делал это аккуратно, но при этом полностью контролировал ситуацию. Всё было слишком реально, слишком близко, чтобы назвать это сном.
Я медленно вдохнула и только тогда заметила, что нахожусь в другой комнате. Совсем не той, где проснулась вчера.
Комната была огромной. Просторная спальня, залитая полумраком. Стены глубокого графитового цвета, плотные шторы закрывали окна, пропуская лишь тонкие лучи солнца. На полу — густой ковёр, такой мягкий, что хотелось провалиться в него босыми ногами. Вдоль стены тянулся высокий книжный стеллаж, доверху заставленный книгами в тёмных переплётах. Чуть дальше — массивный письменный стол из тёмного дерева: на нём лежала закрытая папка, несколько листов, серебристая ручка и стакан с остатками виски. Ещё одна дверь, очевидно, вела в гардеробную.
Всё здесь было выдержано в строгом стиле: дерево, кожа, металл. Холодно и элегантно. Мужское пространство, в котором каждая деталь будто отражала характер хозяина. Воздух пах смесью дорогого табака, кожи и чего-то его — особенного, знакомого, что заставляло сердце сжиматься.
Лишь тогда я осознала, на чём лежу. Кровать. Настоящий трон. Широкая, с высоким кожаным изголовьем, мягкий матрас утягивал в себя, простыни холодили кожу, а тяжёлое одеяло дарило тепло. Слишком роскошно, слишком властно — и я знала, что это место принадлежит ему.
Я медленно повернула голову влево.
И увидела его.
Матео. Он спал рядом. Всего в нескольких сантиметрах от меня. Его дыхание было глубоким и ровным, грудь спокойно поднималась и опускалась. На лбу лежала прядь тёмных волос, губы расслаблены, лицо спокойное, почти безмятежное. Его рука лежала на моей талии — тяжёлая, тёплая, словно метка, от которой не избавиться.
Я не могла отвести от него взгляд. В этом утреннем свете он казался другим: не опасным, не холодным, а... почти трогательным. Милым. Контраст до боли резал внутри. Потому что именно он украл меня. Именно он сделал всё, чтобы я оказалась здесь, в его постели.
Я смотрела на него, и внутри закипало. Он — монстр. Вырвал меня из моей жизни, сделал со мной то, что хотел, и теперь лежит рядом, будто так и должно быть. Будто я — его вещь. Какое он имеет право? Я бы сейчас встала, размахнулась и врезала ему, чтобы он хоть на миг почувствовал, что значит бессилие. Что значит — когда не он решает, что будет дальше.
Но взгляд предательски скользнул ниже.
Одеяло сдвинулось, обнажив его тело. Он был без рубашки. Я задержала дыхание.
Его торс был сильным, словно высеченным из бронзы. Мускулы напряжённые, плотные; кожа смуглая, тёплая, живая. Мужчина, привыкший к силе, к борьбе, к власти. Но то, что я увидела дальше, заставило моё сердце сжаться.
Шрамы. Их было слишком много. Длинные и короткие, пересекающиеся линии, грубые белёсые полосы — старые и совсем свежие. А между ними — маленькие круглые отметины, ровные, словно кто-то гасил об его кожу сигареты. Целая карта боли, выжженная на его теле.
И среди этого — татуировки. Чёрные, тяжёлые, густые. Они переплетались друг с другом, образуя рисунки, символы, надписи. Одни — резкие, как удары ножа, другие — выцветшие, словно затёртые временем.
Я поняла: всё это не просто украшения. Это — его жизнь. Его прошлое, написанное на коже.
И всё же внутри росло отторжение. Я ненавидела его. За то, что он сделал со мной. За то, что вообще существует. За то, что именно сейчас я не могла оторвать глаз от его тела, словно наваждение держало меня в плену.
Я смотрела на него и не знала, как реагировать. Видя всё это, у меня наворачивались слёзы и непонимание. Я не знала, что делать и уже ударить его не хотела. Сердце забилось быстрее, в груди защемило. И именно в этот момент его дыхание изменилось.
Он глубже вдохнул, рука на моей талии едва сжалась. Я замерла. Его веки дрогнули, и уже через секунду он открыл глаза.
Тёмные, почти чёрные глаза — глубокие, как бездна. Сначала чуть затуманенные сном, а потом мгновенно прояснившиеся. И в этом взгляде не осталось ни капли слабости — только холод и власть.
Он не убрал руку. Наоборот — сильнее прижал меня к себе, будто хотел убедиться, что я действительно здесь. На его губах появилась лёгкая тень улыбки — спокойная, уверенная, слишком опасная.
— Доброе утро, mia Bambina, — голос прозвучал низко, хрипло, с хищным оттенком, от которого по коже побежали мурашки.
Я отвела взгляд от него и не ответила. Не знала, что говорить. Его пальцы неожиданно легко, почти нежно, скользнули к моему подбородку.
— Смотри на меня, — произнёс он тихо, но уже грубее.
Он повернул моё лицо к себе, и я оказалась поймана его чёрными глазами. Тьма в них будто поглощала, не оставляя пространства для воздуха. От его прикосновения по коже пробежала дрожь, и это бесило меня ещё сильнее.
Я хотела вырваться, ударить, закричать, но тело предательски замерло. Его рука держала меня не грубо — наоборот, так бережно, что это сбивало с толку больше, чем если бы он сжал меня силой.
— Так лучше, — уголки его губ чуть дрогнули, и я не знала, то ли он смеётся надо мной, то ли наслаждается моментом.
Я чувствовала, как моё сердце колотится в груди, и ненавидела себя за то, что не могу отвести взгляд.
— Ты что здесь делаешь? Спать негде? — огрызнулась я.
Он улыбнулся и посмотрел мне прямо в глаза:
— Mia Bambina, это моя комната.
Я немного покраснела, догадываясь, что это его комната, и теперь не понимала, зачем я это сказала.
— Ну... спал бы в другой комнате. У тебя их много, я так вижу, — ответила я язвительно.
— Я могу хоть на мусорке спать, если это с тобой, — ответил он, слишком довольный.
— А я не буду. И вообще убери руку, я хочу встать, — сказала я. Я попыталась дернуться, но его рука мгновенно сжала мою талию, удерживая меня на месте. Лёгкий шок пробежал по спине — от близости, от силы, от того, что я абсолютно зависима от него.
Он наклонился надо мной. Его тело легло сверху, тяжело, но не давящее, а словно сдерживающее, контролирующее. Каждое движение мышц, каждый вдох я ощущала на себе. Сердце билось бешено, а лёгкие будто забыли, как дышать.
Его взгляд был чёрным, глубоким, всепоглощающим. Он задержался на моём лице, и я почувствовала, как его пальцы скользнули к моим запястьям. В один быстрый, точный жест он сжал их в своей руке, прижав над моей головой.
Я замерла. Каждое мгновение ощущалось вечностью. Его дыхание было близко, тёплое, его кожа касалась моей, и я чувствовала силу, которой невозможно сопротивляться.
— Так лучше, — тихо сказал он, низким, хрипловатым голосом.
Я чувствовала, как моё тело реагирует, хотя разум кричал сопротивляться. Его рука на запястьях удерживала меня, его тело на моём — контролировало каждый мой сантиметр. Его глаза не отпускали, не позволяли взгляду уйти, и я замерла, полностью подчинённая его присутствию. Сердце стучало бешено, а внутри всё смешалось: страх, раздражение, невозможность пошевелиться. Он наклонился ко мне, и я почувствовала тепло его дыхания на коже. Сердце забилось чаще, и я замерла, не в силах отвести взгляд. Его чёрные глаза смотрели прямо на меня, глубокие, почти бездонные, и в них сквозила такая сила, такая уверенность, что от этого захватывало дух.
Его рука всё ещё держала мою кисть над головой, но теперь в ней не было давления — скорее лёгкая поддержка, словно он хотел быть рядом, а не удерживать меня. Свободная рука скользила по моей талии, осторожно, мягко, проводя ладонью по бокам, создавая ощущение близости и тепла.
Он наклонил лицо ближе, губы почти коснулись моих, но не целовал. Его дыхание касалось кожи на лице и шее, и я ощутила, как внутри всё замирает.
— Ты невероятная... — тихо сказал он, шепотом, сначала на русском, потом добавил на итальянском: «Sei incredibile...». Его слова были тихие, почти интимные, и в них не было приказа, только признание, внимание, интерес.
Я почувствовала, как моё тело реагирует на каждый его вдох, каждое движение, каждое лёгкое касание.
— Сегодня бал, — говорит он, будто это само собой разумеющееся. — Ты будешь моей леди на нём. Я уже всё подготовил.
Я нахмурилась:
— Что? Какой бал? Мы в каком веке? Ты издеваешься?
Он улыбнулся.
— Это из бизнеса. Там будет много людей. Там будут отдыхать, но нужно прийти в элегантном стиле. Всё уже готово. Меня не будет дома до вечера, а потом я приеду за тобой, — спокойно сказал он.
— Я никуда не пойду! — возмутилась я. — И всем расскажу, что ты сделал!
Он лишь улыбнулся:
— Селеста, я не идиот. Если ты это сделаешь, будет только хуже. Я сейчас серьёзно. В десять буду.
Он встал и ушёл, оставив комнату пустой. Я осталась сидеть на краешке кровати, обхватив колени руками. Сердце всё ещё бешено стучало, а мысли прыгали между злостью, раздражением и странным, почти невозможным ощущением притяжения, которое оставил после себя он. Комната была тихой; лишь лёгкий ветерок шевелил занавески, а первые солнечные лучи мягко скользили по стенам.
Я ещё сидела, когда услышала лёгкий стук в дверь.
— Селеста? — раздался тихий голос. — Можно войти?
Я чуть вздрогнула и увидела бабушку. Она вошла, улыбаясь, словно не замечая моего напряжения, с лёгкой корзиной в руках.
— здравствуйте... — сказала я тихо, слегка улыбнувшись.
— я просто София, хорошо? — сказала София, нежно улыбаясь и ставя корзину на стол. — Ты выглядишь так, будто ночь была непростой. Пойдём, поешь, ладно? — и протянула мне более мягкую улыбку, которая внезапно смягчила мои нервы.
— Я... — начала я, но она уже наклонилась чуть ближе и говорила спокойно:
— Всё будет хорошо. Еда поможет тебе собраться с мыслями. Пойдём.
Я вздохнула, встала, и мы вместе направились к столу. Она накрыла его, словно это был привычный утренний ритуал, и я невольно почувствовала, как немного легче стало на душе.
— Знаешь, — сказала София, наливая чай, — я понимаю, что господин не лучший человек...Но иногда лучше дать человеку шанс. Даже если он непростой, иногда стоит понять, а не сразу осуждать.
Я нахмурилась, и внутри что-то вспыхнуло.
— Но... вы не понимаете, что произошло! Вы не знаете! — сказала я более эмоционально, не скрывая раздражения.
София улыбнулась мягко, не обижаясь:
— Я знаю, детка. Я понимаю твою злость. Но иногда лучше попробовать, чтобы потом не жалеть, что не сделал это.
Я сжала чашку, чувствуя, как сердце постепенно успокаивается.
Мы немного посидели, пили чай, а потом София предложила выйти в сад. Я шла за ней, ещё немного сердито, но постепенно позволяя себе заметить красоту вокруг: первые солнечные лучи, свежий запах трав и цветов, лёгкий ветерок на коже.
— Смотри, — сказала она, указывая на куст с розами, — даже если внутри буря, мир вокруг живёт. И иногда нужно просто позволить себе дышать.
Я кивнула, осознавая, что она права. Каждое движение ветки, каждый шорох птиц казались частью утреннего ритуала, маленькой медитацией, которая постепенно успокаивала мой разум.
— Знаешь, — сказала я, чуть иронично, — ваши советы... они вроде простые, но на самом деле работают.
Она улыбнулась, и в её глазах была тихая радость:
— Главное, чтобы ты не терялась в своих мыслях. Иногда лучше идти вперёд, а не застревать.
Мы прогуливались по саду ещё некоторое время, говорили о простых вещах — о цветах, о погоде, о мелочах, которые обычно остаются незамеченными. Я позволяла себе дышать, ощущать свет, запахи, тепло утреннего солнца, и хотя мысли о нём ещё не уходили, в этот момент я почувствовала, что мир вокруг даёт мне немного пространства и покоя.
Когда мы вернулись домой, София предложила помочь с небольшими делами по хозяйству. Я собирала посуду, ставила книги на полки, помогала расставлять цветы. Каждое движение, каждый звук стали якорем, который позволял мне держаться в настоящем, а не в воспоминаниях о нём.
Я ловила себя на том, что улыбалась тихо, обсуждая с ней мелочи, слушая, как она рассказывает что-то смешное или наблюдает за тем, как я что-то делаю. Это было совершенно обычный день, но в нём была своя магия — возможность быть здесь и сейчас, без давления, без страха, без ожиданий. Как будто меня не похищали.
Сидя рядом с ней, помогая по дому, наблюдая за солнечным светом, который мягко падал на пол, я понимала: пусть внутри ещё буря, пусть мысли о нём ещё возвращаются, но сейчас у меня есть этот мир, эта София, этот утренний свет и этот сад. И этого хватало, чтобы хотя бы на мгновение почувствовать, что я снова могу дышать, смеяться, жить.
Потом я уснула. Наверное я устала, но я уснула прямо на диване в зале. А когда проснулась София вошла в комнату с лёгкой улыбкой, держа в руках аккуратно сложенное платье и туфельки.
— Вот, — сказала она, — это для тебя. Господин говорил отдать их вам позже.
Я подняла взгляд и увидела платье. Оно было чёрное, длинное в пол, обтягивающее, словно созданное, чтобы подчеркнуть каждую линию тела. Ткань мягко переливалась в свете лампы, и я почувствовала, как внутри что-то щёлкнуло. Спинка платья была закрыта. Я медленно провела рукой по ткани, ощущая её гладкость, плотность и то, как оно будто создано именно для меня.
— Красиво... — выдохнула я, едва слышно.
— Да, очень. А туфли вот - сказала София и показала коробку. — Чёрные с красной деталью сзади.
Я кивнула, сердце стучало быстрее.
— Хорошо, я... я пойду в душ, — сказала я, чуть дрожа.
София улыбнулась тихо и кивнула:
— Конечно, солнышко.
В душе вода была горячей, обволакивающей, смывая усталость, остатки волнения, напряжение. Я закрыла глаза, позволяя себе забыть всё, что было сегодня и вчера, и сосредоточиться только на ощущениях: горячая струя воды, мягкая кожа, лёгкое дрожание мышц от расслабления.
Когда я вышла из душа, полотенце всё ещё держало тепло, и я медленно обернулась перед зеркалом, оценивая себя. Каждое движение было лёгким, почти медитативным. Я надела платье, и оно село идеально, подчёркивая все изгибы.
Туфли... я встала на них, чувствуя, как они добавляют уверенности каждому шагу. Чёрные, с маленькой красной деталью сзади — идеально сочетались с платьем, добавляя ту самую нотку дерзости, не перебивая общей элегантности.
Я подошла к зеркалу снова, медленно провела рукой по волосам и начала укладывать локоны. Каждая прядь ложилась мягко, образуя свободные, но роскошные завитки, которые обрамляли лицо и подчёркивали глаза. Макияж я делала тщательно: глаза слегка дымчатые, губы нежные.
Когда я закончила, я ещё раз оценила себя в зеркале. Чёрное платье, туфли, волосы, макияж — всё было гармонично. Я чувствовала себя уверенной, сильной, готовой к любому повороту событий. Внутри была лёгкая дрожь, предвкушение того, что вот-вот он приедет, и я должна быть готова к этому моменту.
— София, спасибо, — сказала я тихо, улыбаясь, хотя ещё не повернулась к ней. — Всё идеально.
— Ты выглядишь прекрасно, детка, — ответила София с мягкой улыбкой.
Осталось совсем немного времени — минуты десять, может меньше, — и он будет здесь.