Маттео Росси
Его взгляд на ней был лишним. Непрошенным. Слишком долгим, слишком внимательным.
Я видел, как его зрачки расширились, как губы едва заметно дрогнули — и в этот момент во мне что-то хрустнуло.
Это не просто раздражение. Это желание разорвать. Не лишить живого следа на нём.
Я чувствовал, как в груди распухает тёмное, вязкое чувство, и оно поднималось выше, как будто душило. В голове стучало одно: убери глаза, она моя, убери, моя, убери...
Я мог представить, как подхожу к нему, и он корчится, пока я держу его за горло, не позволяя вдохнуть.
Моё воображение не знало границ в этот момент. Я видел, как ломаю ему пальцы по одному — те, которыми он мог бы дотронуться до неё.
Слышал этот сухой хруст, видел, как его кожа бледнеет, как дыхание превращается в хрип.
Хотел оставить на его теле следы, которые будут напоминать ему до конца жизни, что она — моя.
Не просто женщина, которую я выбрал. Она — продолжение меня, без которого меня не существует.
Моя ревность не была вспышкой — это была бездна. Глубокая, холодная и смертельно тихая.
Я хотел запереть её в своих руках, убрать от всех, чтобы никто даже взглядом не коснулся.
И если бы не тонкая, едва заметная нить крови, что связывает нас с ним... я бы сделал это. Без сожалений. Без колебаний.
Всё внутри меня кричало: только для меня.
И я знал — если он снова так посмотрит, его жизнь закончится в ту же секунду. Я прострелил ему ногу как предупреждение. Слишком много он из себя возомнил. Он всегда был таким — слизким, продажным, с улыбкой, которая липнет к коже, как грязь.
Бабник, который видит в женщине не человека, а очередную вещь на одну ночь.
Я знаю каждую его привычку: как он говорит с девушкой, чуть наклоняя голову, как будто слушает, хотя на самом деле раздевает взглядом.
В мафию он попал не потому, что у него есть мозги или стальные нервы.
Нет. Он здесь только потому, что я когда-то прикрыл его, вытянул из дерьма, дал имя, которое заставляет людей отводить глаза.
Мне тогда было двадцать пять. Я уже стоял прочно на ногах — в костюме, с людьми за спиной, с улицей, которая знала моё имя и шептала его так, как шепчут о тех, кого боятся.
В тот день в мой дом пришёл парень. Худой, в потёртой куртке, с глазами, в которых было слишком много голода.
Он сказал:
— Здравствуйте... Мне моя мама сказала, что ты мой кузен... Я хотел подружиться с вами.
Я видел, что он моложе. Годы разницы, но главное — разница в мире, в котором мы жили. Он был ещё там, где счёт идёт на мелочь в кармане, где каждый день — борьба за то, чтобы дожить до следующего утра.
Я же уже жил по другим правилам. Я знал цену крови, цену страха и цену силы.
Я помню, как смотрел на него и думал: он ничего не знает.
И мне стало его жалко. Чёрт побери, мне реально стало его жалко.
В его взгляде не было ещё той мерзости, которую я увижу позже. Там была только усталость и... надежда? Может, он действительно пришёл просто увидеть родного человека.
Я тогда не знал, что когда-нибудь пожалею о том, что впустил его в свою жизнь.
Не знал, что дам ему имя, крышу и связи — и он превратит это в оружие, которое однажды захочет направить против меня.
В тот день я просто видел бедного пацана, которому повезло больше, чем мне.
И я решил помочь.
Без меня он был бы никем — жалким, мелким воришкой, который подбирает крошки со стола настоящих игроков.
И именно этот человек посмел смотреть на неё так...
Своими грязными, прожжёнными глазами, в которых нет ничего, кроме похоти.
Ему всё равно, чья она, кто рядом. Он возьмёт, если сможет. Он привык забирать.
Но со мной он не справится. Никогда.
И, может быть, я сам виноват в том, что он здесь, в этой жизни. Может быть, именно я сделал из него того, кем он стал.
Но это не даёт ему права дышать в её сторону.
Когда его увели, я посмотрел на неё. Я смотрел на неё и одновременно ощущал это тёмное, злое чувство ревности, которое не утихало.
Каждая линия её лица, каждый её жест казались мне недосягаемыми — и мне хотелось держать её только для себя.
Она стояла так близко, такая невероятная, высхитительная, словно созданная, чтобы притягивать взгляды, и мне хотелось, чтобы эти взгляды больше никогда не осмеливались касаться её.
Её глаза притягивали, что невозможно было не заметить.
Волосы спадали волнами, кожа светилась в свете, и я ловил себя на том, что не могу отвести взгляд.
Каждое её движение, каждый шаг казались мне магнитом и одновременно вызывали злость, потому что я знал: любой чужой взгляд на неё — это нарушение правил, которые установил я. Она такая маленькая и нежная, но и такая... сильная. Я не могу больше. Я подхватил её на руки и пошёл. Она такая лёгкая. Как перышко. Мое перышко. Я повёл её в одно место...
Комната, куда мы зашли, была огромной, чёрно-красной — словно полотно тёмной страсти, поглощающее всё вокруг. Стены глубокого бордового цвета. Мягкая кожа, ремни и канделябры создавали ощущение строгости и власти. На стенах висели цепи, карабины и металлические кольца.
Посередине комнаты стояла кровать — огромная, с высокими чёрными спинками и мягкими бордовыми подушками, обтянутыми бархатом. По периметру кровати были встроенные ремни и металлические крепления, на которых можно было подвесить разные приспособления. Под кроватью мягкие ковры, отражающие свет свечей, создавали эффект глубины и тепла, несмотря на тёмные тона.
По углам комнаты стояли кресла, диван и столики со свечами, приглушённый свет играл на металлических и кожаных деталях, создавая тени, которые будто оживали. Каждый уголок был продуман, чтобы одновременно впечатлять и вызывать напряжение.
Я поставил её на пол, и мы остались наедине. В комнате было тихо, лишь слабый свет подчёркивал контуры её лица, шеи, плеч. Я видел каждую деталь, каждое её движение, и внутри меня вспыхнули те ревность и желание владеть, которые никогда не угасали — чувство, что она только моя, и что никто больше не имеет права быть рядом. Она напрягалась... испугалась. Мой маленький кролик...
— Что это... такое? — говорит она, смотря на комнату.
— Комната для развлечений. Можем поиграть? Хотя я сейчас не в духе так играться.
— Что...? Ты вообще охренел, Маттео?! Кого ты возомнил? Открой дверь! — рявкает она на меня, как маленькая собачка на хозяина. Ну так и есть вообще-то.
— Успокойся. Селеста, не кричи на меня, — говорю я спокойно, но с строгостью.
— Что, блять?! Это ты виноват! Во всём! Я приехала отдохнуть, а не в хоррор! Ты сначала меня преследуешь, шлёшь непонятно что... а потом вообще похищаешь меня! Потом какой-то мужик странный, а ты ему вообще пристреливаешь ногу, а теперь я здесь?! Хватит с меня! — она поворачивается к двери, но я сорвался. Резко шагнул вперёд, схватил её за талию так, что она вскрикнула, и, не давая вырваться, одним рывком поднял её, закинув себе на плечо, как мешок с картошкой. Её кулаки колотили меня в спину, но я не обращал внимания — чувствовал, как напрягаются мои руки, как дыхание становится тяжёлым и резким.
Её волосы рассыпались по моему плечу, а она билась и извивалась, но я не дал ей и шанса выскользнуть. Я прошёл к кровати и почти швырнул её на мягкий бархат.
Она попыталась оттолкнуться, но я уже был сверху — с металлическим щелчком застегнул наручники на её запястьях, притянув руки к изголовью так, что мышцы на её животе и плечах напряглись. Она дёргалась, кубики пресса напрягались и разглаживались в рваном ритме, пока она пыталась вырваться.
— Даже не думай, — прорычал я, застёгивая ремни на её лодыжках так, чтобы она не могла пошевелить ногами. Металл и кожа издавали глухие, хищные звуки, вплетаясь в моё дыхание.
Я слышал, как быстро она дышит. Чувствовал запах её кожи. И видел её глаза — полные злости, страха... и того, что я жаждал видеть больше всего: понимания, что теперь она в моей власти.
— Селеста, блять... это с меня хватит. Сейчас твой острый язычок поплатится за все не очень хорошие слова, — её дыхание учащалось, глаза расширялись.
— Маттео... не надо. Я не буду тебе ничего делать... прости, ладно? — говорит она, и я смеюсь. Она думает, что я говорю про минет? Моя милая... Я был бы на седьмом небе от счастья и кончил бы за минуту, если бы она мне это сделала, но нет. Не сейчас.
— Mia bambina, это же не наказание. У меня другие планы, — я ухмыляюсь. Я поднялся с края кровати, глядя на неё сверху вниз. В бордово-чёрных стенах комнаты, пропитанных тенью и мягким светом ламп, она казалась особенно беззащитной. Красный отсвет ложился на её кожу, делая её тёплой, словно огонь.
Мои шаги эхом отразились от пола, когда я направился к стеллажу у стены. Пальцы перебирали инструменты, которые я знал на ощупь: цепи, ремни, кожаные ленты, крючки, маски... но взгляд остановился на узкой кожаной плети. Ручка легла в ладонь как родная. Я провёл большим пальцем по гладкой, тёплой коже, и уголок моих губ дрогнул в тёмной ухмылке.
Вернувшись к кровати, я остановился у её ног. Она смотрела на меня снизу, дыхание сбивалось, в глазах смешалось непокорство и тревога.
Она дёрнулась, пробуя освободить запястья, но наручники держали крепко. Это было уже не так крепко, как в прошлый раз. Я не хотел, чтобы ей было очень больно. Я взял её за плечо и бедро, легко, но уверенно перевернул на живот. Металл наручников коротко звякнул, когда она оказалась лицом вниз к кровати.
Её дыхание стало громче. Тонкая ткань, которая ещё скрывала её, мешала моему взгляду. Одним движением я стянул её шортики, оставляя её в трусиках и топе. Ткань топа так и просилась, чтобы её убрали. Я провёл пальцами по линии её позвоночника, чувствуя, как под кожей напряглись мышцы, а потом ухватил край ткани обеими руками.
Одно резкое движение — и тихий треск разорвал тишину комнаты. Топ разорвался на пополам под моими пальцами, расползаясь в стороны, открывая её спину и плечи. Я почувствовал, как она дёрнулась, цепи на наручниках звякнули в ответ.
— Вот так лучше, — произнёс я тихо, сдержанно, но в голосе скользнула нотка удовлетворения. Она вздрогнула.
— Маттео... — она опять говорит моё имя... Чёрт. Я готов кончать под её голос без отрыва.
Красный отсвет лампы ложился на её обнажённую кожу, создавая контраст с бордово-чёрными стенами. Я провёл тыльной стороной ладони вдоль её позвоночника, нарочно медленно, будто проверяя, насколько сильно она сейчас чувствует каждый миллиметр моего прикосновения.
Я медленно провёл плетью вдоль её спины, затем по линии бедра, чувствуя, как её тело реагирует на каждое движение.
Лёгкий первый удар — мягкий, почти невинный, только чтобы она ощутила ритм. Она пискнула.
— Ах! — её дыхание тяжёлое. Мне становится тяжело. Я провожу своей рукой по её ягодицам. Какие они мягкие... блять.
Второй — чуть увереннее, звук кожи по коже глухо разрезал тишину комнаты.
Она дёрнулась, наручники звякнули о металлические кольца на кровати. Я наклонился ближе, так, что мои губы коснулись её уха.
— Чувствуешь? — прошептал я, позволяя голосу опуститься в самый низ. — Это твоё наказание, mia bambina.
— У нас разница в возрасте сколько, солнышко? — спрашиваю я её. Конечно же, я знаю ответ, но она должна сама понять, к чему я. Она думает, а потом с опаской отвечает:
— 11... — говорит она.
— Верно, моя хорошая. Значит, сколько ударов будет? — подвожу я её.
— Маттео, нет! Не надо, это много, — возражает она.
— Теперь ты должна ещё считать. Чем больше будешь возражать, тем хуже будет для тебя, — она замолкает. Я улыбаюсь.
— «Три...» — считает она.
Третий удар, ровный, твёрдый. Я позволял пальцам скользить по ягодице после каждого шлёпка, как будто оставляя знак, который она ощущает и запоминает.
— «Четыре...»
Четвёртый, пятый — ритм набирал силу, но каждый раз после удара я мягко проводил рукой, позволяя коже дрожать под пальцами. Она считала, чуть задерживая дыхание: «Пять... шесть... семь...»
Я наблюдал за её реакцией, видя, как её тело помнит каждый удар, каждое прикосновение. Следующие удары чередовались с лёгкими дразнящими движениями плети и руками, пока она не дошла до «одиннадцать».
Её дыхание было учащённым, мышцы напряжены, но она не могла вырваться. Я наклонился ближе, провёл ладонью по её спине, по ягодице, где последний удар оставил след, и тихо сказал:
— Отлично. Какая хорошая девочка. Ты устала? — спрашиваю я уже с какой-то заботой, как будто минуту назад не шлёпал её, прикованную наручниками.
— Да, — почти шёпотом говорит она, и я вижу, что она устала. Я глажу её волосы.
— Тебе нужно отдохнуть. Давай я это сниму, — я снимаю её наручники на руках и ногах и беру её аккуратно на руки. Её тело, тёплое и расслабленное, легко устроилось у меня на руках. Она не сопротивлялась — только тихо вздохнула, прижимаясь щекой к моей груди.
Дверь в мою комнату открылась беззвучно. Чёрные стены поглотили тусклый свет из коридора, создавая полумрак, в котором всё казалось закрытым от чужих глаз.
Я подошёл к кровати и медленно опустил её на мягкое, тёмное покрывало. Она чуть пошевелилась, но глаза уже закрывались. Уже через несколько секунд её дыхание стало ровным, и я понял — она засыпает.
Я лёг рядом, опираясь на локоть, и просто смотрел на её лицо. Мои пальцы скользнули в её волосы, мягкие и такие красивые. Я убрал прядь с её щеки, кончиком пальца провёл по линии скулы.
Не знаю, сколько так пролежал — просто следил за тем, как она дышит, как спит.
Друзья, спасибо большое за прочтения этой главы😊
Это мой ТГК:
Любители дарк романов🕷️❤️