Дело III. Тайна Чумного Доктора

     Я нахожу очень странным тот факт, что Гамбургским Подземельем назвали длинное аккуратное пятиэтажное здание из красного кирпича со светло-зеленой крышей и с десятками очаровательных зеленых окошек. Кажется, верхние этажи были жилыми, и лишь на первом располагался музей.

К счастью, мне не пришлось искать его слишком долго. Автобус останавливался как раз неподалеку, а сам музей располагался на одной из центральных улиц Гамбурга. И если верить путеводителю, который я по счастливой случайности нашла на одном из стендов с бесплатными брошюрами и картами, эта часть города называется «Шпайхерштадт» ─ квартал складов и пакгаузов. Он находится как раз недалеко от знаменитого порта, который я видела даже просто стоя в огромной очереди в кассу. Мне казалось удивительным такое большое количество каналов и мостов. И шестое чувство подсказывало мне, что виды, открывающиеся здесь, ничуть не уступают красотам Венеции. Кирпичные дома были похожи на островки, а под их окнами уже журчали темные воды. Я уже представила себе, как в старые времена купцы подплывали на лодках к большим окнам складов и скидывали свой товар.

Кассы находились в самом здании, громоздкие зеленые двери которого были всегда открыты, чтобы туристам не приходилось бесконечно открывать и закрывать их, стоя в очереди на улице. Ведь длинные очереди здесь ─ самое обычное дело. По мере приближения к одной из этих касс (никогда не видела столько желающих попасть в исторический музей! Пусть даже напоминающий комнату страха, или как там говорила Ханна...) я заметила подвешенное к одному из больших окон на первом этаже чучело. Оно было как будто распято, а лохмотья, в которые его облачили, перепачканы искусственной кровью. Затем до меня стала доноситься жуткая музыка из помещения. Вдруг откуда-то из-за угла вышла странная женщина в лохмотьях. Её волосы были ужасно взлохмачены, и она подозрительно медленно шагала в сторону очереди. Очень многие, кто стоял впереди и позади меня, обратили внимание на эту старуху. Но стоило ей подойти чуть ближе, как многие невольно выдохнули с облегчением. На её лице был слой грима, и это была просто актриса. Но играла она здорово: нисколько не смущаясь, продолжала медленно вышагивать, пристально изучая туристов. Её морщинистое бледное лицо выражало явное недовольство и недоверие. Под глазами нарисованы жуткие темные круги, а щеки казались по-настоящему впалыми. Я стала рассматривать её одежду. Конечно, это не просто лохмотья, а старомодное средневековое платье, порванное, испачканное и прожженное в некоторых местах. Вдруг старуха вцепилась наращенными жуткими желтыми когтями в плечо молодого человека, который на тот момент стоял в очереди последним. Бедный японец весь передернулся от неожиданности, а затем засмеялся собственной пугливости. Наконец, пожилая женщина в жутком костюме заговорила по-немецки своим скрипучим и недовольным голосом:

─ Чаво это вы тут стоите? Странные какие-то! Чаво это вы на меня все так смотрите? ─ все рассмеялись разыгравшемуся представлению. А старуха невозмутимо продолжила безупречно отыгрывать свою роль. ─ И во что это вы такое одеты? ─ она оглядела всех стоящих, а затем пристальный взгляд её маленьких злобных глаз остановился на девушке, которая стояла как раз передо мной. Та была одета в вызывающе короткое платье, на которое даже я в первый раз взглянула с большим удивлением. Старуха медленно открыла рот, издавая какой-то странный звук, похожий больше на скрип открывающейся двери. ─ Это... Это... Что? Одеться поди забыла, фройляйн? Ну вы... Ну вы... Ух... Да я всем расскажу! И инквизитору расскажу. Подозрительные вы. Не нравитесь вы мне. Стоят, глазеют, полуголые, странные и... некрасивые! ─ старуха фыркнула. Все в толпе снова залились смехом, а актриса, медленно качая головой и прихрамывая на одну ногу, поплелась мимо касс куда-то внутрь здания.

Очередь продолжала медленно двигаться вперед. Я заметила, что, купив билеты в кассе, туристы сразу скрывались за плотной черной ширмой, из-за которой через несколько секунд раздавались пронзительные и непонятные крики. Уже в тот момент я начала подозревать, что мое представление об этом «жутком историческом музее» вряд ли соответствует реальности. И крайне мала вероятность того, что, зайдя за черную ширму, я увижу блестящие витрины с экспонатами каких-нибудь жутких предметов средневековья. И вряд ли в конце длинного коридора со старинными картинами и статуями будет небольшая сцена, на которой актеры будут изображать сцены из прошлого. И что-то мне подсказывает, что в этом месте нет любезных экскурсоводов и их нудных рассказов об истории. Возможно, когда Ханна говорила про то, что это место похоже больше на комнату страха, это было ближе к истине, чем то, что представляла я в своей голове.

Когда подошла моя очередь, я купила себе билет (и сентиментально расстроилась, что он всего один) и прошла за ту загадочную плотную ширму в одиночестве. Там меня ждала жуткого вида гильотина и палач в страшной маске рядом с ней. Он молча сделал жест, чтобы я опустила свою несчастную голову на это орудие. Несколько секунд я пребывала в самой настоящей растерянности, до тех пор, пока не увидела появившегося откуда-то из темного угла мужчину с фотоаппаратом. Тогда я выдохнула с облегчением. Это же просто фотография на память! А затем «палач» сказал, что насчет три мы оба должны закричать как можно громче. Так вот, что это были за крики! Кажется, сегодня мои «детективные штучки», как сегодня назвала их Ханна, меня подводят.

Дальше мне указали на арку, за которой я увидела другое мрачное помещение. Оно было стилизовано, как настоящая комната страха. Где-то в углах развешаны резиновые «отрубленные руки и ноги», черепа, паутина и всё в этом роде. Освещение здесь было ужасным, но в этом и задумка, ведь посетителям должно быть жутко! А у стенки выстроилась другая очередь. Насколько я поняла, именно этой группкой мы и должны будем исследовать Гамбургское Подземелье, а сейчас нужно ожидать, пока за нами придет экскурсовод и всё объяснит. Кстати, меня ждала неприятная новость: ближайшие девяноста минут я проведу в компании немцев, а значит, мне придется очень поднапрячь свои мозги, чтобы что-нибудь понять. Может быть, мой немецкий и не самый худший, но всё-таки и далек от идеала, чтобы спокойно разговаривать на нем и понимать его. В прочем, признаю, новость ─ совсем не новость. Я ещё в очереди догадалась, что так всё и выйдет. Положение могла изменить только какая-нибудь группка англоязычных туристов, но её не было, так что я уже давно со всем смирилась.

Спустя пару минут неловкости и ожидания, старинные двери впереди нас со скрипом раскрылись, и я вздрогнула, увидев на пороге жуткого вида молодую девушку. Она была похожа на мертвеца, бледнолицая, сгорбленная, страшно худая, похожа на призрака. На её лице отразилось удивление, когда она увидела нас. Затем она нахмурилась и подхватила свое изъеденное молью одеяние. Когда-то это было дешевым и самым простым льняным платьем, но теперь оно было похоже на лохмотья. И когда я обратила внимания на этот наряд, только тогда я поняла, что это очередная актриса.

Девушка непонимающе указала на стоящего впереди молодого человека кончиком ножа, который появился у неё в тоненьких белых руках совершенно неожиданно, будто бы из ниоткуда.

─ Это ещё что? И что за наряд? Постыдились бы, молодой человек, оголять свои части тела! ─ она покачала головой, всё ещё укоризненно глядя на руки парня. Тот был одет в обыкновенную майку.

Все рассмеялись.

─ А что это вы смеетесь? Думаете, Варзагер (я понятия не имею, что значит это странное слово) примет вас, таких неотесанных невежд? Ха! ─ девушка-призрак высоко вскинула голову, усмехнувшись. ─ Я бы на вашем месте не была так уверена в этом. Аллердингс (очередное неизвестное слово), это послужит для вас уроком.

Актриса отступила чуть в сторону, пропуская всех войти в то небольшое темное помещение, откуда она сама пришла к нам.

Это было какое-то тесное замкнутое пространство, очень темное, в нем почти нельзя было ничего разглядеть. На потертой стене, от которой во многих местах уже давно отклеивались обои, висел единственный престарелый старомодный фонарь, который иногда моргал и мог погаснуть в любую секунду. Лишь когда маленькая комнатка заполнилась, следом за всеми вошла сама девушка, так напоминающая призрака. На её лице играла лукавая улыбка, которая не предвещала ничего хорошего. Благо, это было всего лишь шоу, и можно было не переживать за свою жизнь и сохранность. Впервые в жизни я позволила себе отключить все «детективные штучки» и получать удовольствие от шоу. Именно так поступали немцы, с которыми я буду обследовать Гамбургское Подземелье, а я лишь последовала их примеру.

Двери за актрисой закрылись, и в комнате стало совсем темно. Только тогда девушка заговорила снова:

─ Этот лифт сейчас доставит нас в старую библиотеку, где вас примет «варзагер». То есть, я, конечно, надеюсь, что так всё и будет. Но, признаться честно... ─ девушка выдержала театральную паузу, медленно проводя тонкими пальцами по старым деревянным стенам комнаты. ─ Этому лифту ведь уже почти сто лет, и в любой момент он может издать свой последний вздох... Но мы всё же будем надеяться, что нам сегодня повезет.

Девушка-призрак рассмеялась, и смех этот был жутковатым, несколько истерическим. Прекратился он так же неожиданно, как и начался. Как раз в этот момент лифт странно зашатался и заскрипел, покачнувшись, когда начал свой медленный и тяжелый путь вниз.

Замигала лампа на стене, а затем она и вовсе потухла. Мы оказались в кромешной тьме, и не было видно абсолютно ничего, только слышны скрип несчастного лифта вместе с хихиканьем и воодушевленным шепотком туристов-немцев.

Актриса заговорила снова, уже откуда-то с другого конца тесного лифта. Только я никак не могла сосредоточиться на том, что она говорит, а поэтому лишь изредка улавливала какие-то знакомые слова. Между тем компания немцев снова рассмеялась. А прежде чем лифт остановился, нас хорошенько встряхнуло. Скрипучие двери открылись лишь через несколько секунд, которые показались вечностью в этой тесной и темной комнатке. Теперь мы оказались в небольшой старой библиотеке, тоже очень темной и пыльной. Стены с потертыми выцветшими обоями были уставлены книжными полками и стеллажами. На них пылились темные тома и книги, которые казались настолько ветхими, что от одного случайного прикосновения они, наверное, непременно бы рассыпались в прах. Посреди этой комнаты стоял старинный стол из темного дерева, в некоторых местах заплесневевший, шаткий и такой же ветхий, как и всё в этой библиотеке. Однако он смог выдержать даже несколько стопок с книгами, которые не трогали не меньше нескольких десятилетий, а также пару горящих свечей. Затем я присмотрелась и поняла, что это не настоящие свечи, а вместо огня горят крошечные лампочки.

В это время девушка-призрак рассказывала что-то, но я не прислушивалась к её речам, а вместо этого обратила внимание на старинную картину, висящую на стене. Когда-то на ней был изображен пейзаж старинных узеньких улочек Гамбурга, но теперь она была странным образом прожжена в нескольких местах.

Все туристы в раз обернулись к большому зеркалу, висящему правее картины. Видимо, на него указала актриса. Я тоже непонимающе взглянула на свое отражение, как и все остальные. Как жаль, что я забыла расческу в гостиничном номере. Сейчас бы она совсем не помешала.

И только я успела подумать об этом, как заметила едва различимые черты лица, появившиеся прямо в зеркале. С каждой секундой образ становился всё четче, и совсем скоро перед нами возникло старое сморщенное лицо седого и хмурого человека. Я вспомнила, что про подобный фокус рассказывал мне однажды Луи. Он видел его, как это ни странно, в Диснейленде. Старик в зеркале заговорил своим бархатным басом:

─ Что, пришли путешествовать во времени, путники? Очень хорошо, мне это нравится... А знаете ли вы, что такое любопытство наказывается? Ну, скоро узнаете... Я скажу вам, куда вы отправитесь сегодня. Вы побываете в камере пыток, сможете узреть Великий Гамбургский Пожар, а может быть, даже испытать на себе жаркое пламя. Я отправлю вас на суд, а потом, те, кто выживут, конечно, увидят своими глазами больницу чумы, казнь великого и самого кровожадного в истории пирата Штёртебекера, побегают от таможенников по подземным каналам в компании коварных контрабандистов, а затем... Если кто-то из вас всё-таки выживет после всего этого... Может быть, я позволю вам одним глазком взглянуть на знаменитый и великолепный... Дом Душевнобольных. Как вам нравится это? ─ и старик в зеркале захохотал, запрокинув голову. Смех этот был совсем нехорошим, так что даже мне стало не по себе.

На самом деле, я не большой любитель комнат страха. То есть, я вообще не любитель подобных развлечений. Ужасов мне достаточно и в моей собственной жизни, так что не нужно даже ходить в комнаты страха, чтобы пощекотать себе нервишки. С недавних пор вся моя жизнь превратилась в сплошную комнату страха, и каждый день ты идешь вперед, не зная, что ожидает тебя за следующей дверью.

Так и сейчас, наша группа туристов двинулась вперед, через дверной проход, и точно так же мне стало жутко лишь от того, что я понятия не имела, что будет ожидать в следующей комнате. Наверное, неизвестность всегда пугала меня больше всего. А с другой стороны ─ вот же абсурд! В глубине души я прекрасно понимала, что вокруг меня всего лишь декорации, актеры, а ещё компания веселых немецких туристов, и, конечно, никому здесь не грозит опасность, и ничего плохого произойти не может. Я пыталась отключить свою бдительность хоть ненадолго и попытаться развеселиться, но не особенно в этом преуспела. До сих пор я не могла избавиться от собственной неуверенности, и из-за этого была зла на себя вдобавок ко всему прочему.

Я удачно пристроилась за высоким и весьма крупным молодым человеком и всё время старалась плестись следом за ним.

Пройдя по небольшому темному коридору, стены которого были оформлены под каменную кладку и напоминали небольшой узкий переулок между двумя домами, мы оказались в плохо освещённом помещении, имевшем форму шестиугольника. На невысоком подиуме уже стоял и ожидал нас пожилой бледный мужчина с жуткими синяками под глазами. На старике была какая-то старинная военная форма, и он смотрел на всех вошедших исподлобья, с ясно читающимся презрением. Когда же вся компания посетителей собралась с взволнованными улыбками в полном составе в комнате, всё с теми же холодными каменными стенами и полами, он заговорил с сильным французским акцентом:

─ Какая встреча... Не ожидаль увидеть в этом месте кто-то после стольких лет тишины и пустоты. Прежде никто не приходил сюда по доброй воле, вы будете первыми. Но я только рад такому стечению обстоятельств... ─ мужчина ухмыльнулся. ─ Во времена Континенталь Блокадэ, ─ я поняла, что речь идет о Континентальной Блокаде 1806-го года, ─ Мы подозреваль гамбурский моряки в ведении торговых отношений с Британией. Тогда мы стали ловить и добиваться правды любым путем, ─ это было последнее, что я поняла из его слов. Дальше его речь стала более быстрой, и я просто не успевала мысленно переводить то, что говорил жуткий старик. Однако его хриплый повышающийся и понижающийся время от времени голос говорил об эмоциональности речи мужчины.

Затем он окинул пристальным взглядом каждого из присутствующих, указал пальцем на высокого парня, за которым я старалась прятаться всё это время, и подозвал к себе.

─ Как тебя зовут, мальчик? ─ спросил старик, прищурившись. Все негромко рассмеялись. Этот "мальчик" был почти на две головы выше актера, и уж точно вдвое шире его.

─ Алекс, сэр, ─ молодой человек чуть улыбнулся.

─ Алекс? Что это за английское имя? Ты англичанин?

─ Нет, сэр, я истинный немец, ─ возразил крупный парень. Должно быть, слова старика в самом деле задели его, потому что он неожиданно стал серьезным.

─ Истинный немец? Ни один немец не будет носить английское имя, щенок! Ты предатель, англичанин, который прячется здесь. Но ничего не вышло, жалкая английская собака. Ты будет приговорен к смерти, но пока... Придется подождать своей очереди на казнь в темнице.

Старик в военной форме открыл скрипучую решетчатую дверь совсем маленькой темницы и толкнул туда парня. Тот даже растерялся от неожиданности, но затем снова принял веселый вид, напомнив себе, что это всего лишь спектакль, а он теперь в нем актер.

─ Разберемся с тобой попозже... ─ хрипло рассмеялся жестокий француз, а затем снова повернулся к нам. ─ А всё потому, что среди вас есть ещё одна английская морда. Выйди вперед, притворщик! Кто здесь англичанин?

Но все лишь тихонько рассмеялись в ответ. Никто не ответил на призыв старика. Тот разозлился.

─ Я сказал, выйди, жалкая английская собака! Удумаль скрываться? Тогда ты поплатишься за такую глупость, ─ последние слова мужчина почти прошипел сквозь зубы, переводя пристальный взгляд с одного туриста на другого. ─ Кто? Кто это? Не признаетесь? А может, это ты? ─ старик указал на девушку, которая стояла левее меня. Та интенсивно замотала головой. ─ Думаешь, я так просто поверить тебе? Ну, не-ет... Сейчас мы выбьем из тебя признание, девчонка!

И в следующую секунду немка оказалась привязанной к большому стулу. Было заметно, что это вызывает у неё беспокойство, однако время от времени она с веселой улыбкой поглядывала на своих родителей.

Шоу, разыгрывающееся для туристов, отчего-то перестало быть для меня очень уж смешным. Теперь всё вокруг начало действовать мне на нервы. Стены небольшого шестиугольного и холодного помещения, факелы, какие-то странные звуки и жуткая совсем тихая музыка, доносившаяся непонятно откуда. Всё это было сделано специально. В этой комнате нельзя было спрятаться в угол, и каждый человек оказывался на виду. Хрипловатый голос старика в военной форме казался особенно громким, а слова вырывались из его уст очень резко, неожиданно, и звучали они грубо, даже несмотря на то, что я перестала понимать их.

Истязатель со злобным блеском в глазах стал доставать из своего сундука, стоящего неподалеку, всевозможные странные инструменты. Он присматривался к ним, затем поглядывал на привязанную девушку, и снова возвращался к выбору орудия для пыток.

─ Хм... Вот это мне нравится. Это мне очень нравится. Только взгляните на это! ─ старик показал инструмент, представляющий собой большие щипцы. ─ Предназначено для очень болтливых, злословных клеветников. Как вы думаете, мадам, подойдет ли это вам? ─ старик обратился к своей жертве.

Девушка, изобразив страх, замотала головой.

─ Нет, конечно, нет. Ведь я ещё не успел получить от тебя признания, девчонка. Но ничего, это не так сложно, добиться его. На этом стуле совершались самые неожиданные признания. На нем восседали многие. Преступники, предатели, еретики... У меня есть инструменты даже для самых невинных, от которых в конечном счете мы всё равно добиваемся признаний...

Мужчина достал из сундука следующую непонятную штуковину. Какой-то крюк необычной формы.

─ О-о... Эта вещь считается одной из наиболее неприятных. Этим крюком рвут плоть и рвут кожу. Иногда вместе со всем этим вырывают и ребра...

К горлу подступил комок. Мне уже не хотелось слушать ужасные слова старика. Даже с лица веселой немки, привязанной к стулу, исчезла улыбка. Она чуть нахмурилась, глядя на крюк в руках истязателя. Тот продолжил свой рассказ, но я старалась сконцентрироваться на чем-то другом, а не на его омерзительных рассказах. Однако иногда до моего слуха доносились неприятные для слуха слова вроде "дробить челюсть", "отрезать ухо" или "разрыв кишки". А окружающая меня группа туристов смеялась реже, и всё чаще раздавались удивленные возгласы и охи.

Я всё думала о том, что это не просто шутки, не просто спектакль, выдуманный каким-нибудь креативным и хладнокровным человеком, нет! Всё это было изобретено и придумано намного раньше. И всё это действительно происходило много лет назад. На месте девушки, привязанной к стулу, сидела другая, но так похожая на неё девушка. Над ней со злобной усмешкой склонялся такой же страшный старик в военной форме, прикидывая, как бы доставить ей побольше страданий. Всё это происходило в точно такой же темной холодной комнате, и несчастная жертва понимала всю беспомощность и безвыходность своего положения. Точно так же как я, стоя здесь, понимаю, что в этом месте невозможно спрятаться или убежать. Только при желании я всё-таки смогу сделать это. К тому же, как раз справа от меня располагалась дверь и зеленой табличкой "Выход" на всякий случай. А вот много лет назад несчастная и даже самая невиновная девушка этого сделать не могла. Но она всё равно признается в том, что виновна, чтобы не испытывать на себе все ужасы пыток, а попрощаться со своей жизнью чуть быстрее и, если так вообще можно сказать, спокойнее.

Наконец, экзекуции были окончены, и мы продолжили свое путешествие во времени. На этот раз наша группа оказалась в старой разрушенной и комнате, когда-то именуемой "гостиной". Деревянные стены и полы превратились лишь в уголь. Когда-то здесь был пожар... И, словно в ответ на мои мысли, послышался треск горящего дерева. Где-то в углу комнаты появился красный отблеск огня, но он не был настоящим. Он был как будто призрачным. Словно дом хотел рассказать и показать нам то, что он однажды пережил.

Вдруг прогнившая маленькая дверь со скрипом раскрылась, и в помещение очень медленно вошел неизвестный молодой человек. Вся его одежда была сгоревшей и свисала с него черными лохмотьями. Лицо и костлявые руки испачканы сажей, а большие глаза бездумно глядели перед собой. Этот мужчина прижимал к своей груди маленького плюшевого медвежонка, такого же погоревшего, как и его хозяин. Всё это время жертва пожара напевала под нос какую-то бессвязную детскую мелодию, как будто совершенно не замечая присутствия группы туристов. Все расступились, когда этот актер стал медленно вышагивать мимо, всё так же глядя перед собой. Наконец, он остановился в другом конце комнате и всё так же медленно-премедленно повернулся и впервые окинул присутствующих непонимающим взглядом.

─ Я не знаю вас, ─ сказал он своим высоким голосом предельно спокойно. Не было сомнений в том, что этот человек ─ сумасшедший. ─ А ты, Медвежонок? Ты знаешь, кто это? Тоже не знаешь...

Безумец глубоко вздохнул и снова оглядел группу туристов.

─ Медвежонок говорит, что не думал, что в этом городе остался ещё кто-то. После нашей игры все горожане сбежали. Они не хотели играть. Им не понравилась игра... ─ молодой человек говорил тихо, так что все притихли и боялись издать хоть звук. ─ Очень жаль, ведь было весело и красиво... Моему папе тоже не понравилось, но он никогда не любил меня и Медвежонка. Он любил только сигары, которые хранил в подвале и продавал на рынке. И тогда Медвежонок однажды ночью попросил меня развести костер, потому что было очень холодно. Но было слишком холодно, так что он сказал, что было бы здорово, если бы мы развели костер на весь город. Тогда все могли бы согреться, правда, Медвежонок? ─ он очень странно улыбнулся, обнажив свои гнилые потемневшие зубы.

И тогда я поняла. Великий Гамбургский пожар 1842 года! Вот, о чем он говорит. Та ужасная трагедия, из-за которой жителям пришлось строить почти половину города заново. В ту ужасную ночь, 5 мая 1842 года вся Дайхштрассе была охвачена пламенем. Оно распространялось с ужасающей скоростью из-за сухой и ветреной погоды, а также узких улиц города и деревянных домов, почти вплотную прилегающих друг к друг. Тогда пострадало много людей, и более двадцати тысяч жителей остались без крова. Я прекрасно помнила это из курса истории, но никогда не знала, что всё это произошло из-за душевнобольного сына мастера по изготовлению сигар. И сейчас осознания этого факта повергло меня в настоящий ужас. Я представляла, как это страшно, воевать с огнем, который уничтожает всё без разбора на своем пути, представляла, какой катастрофой это стало для ничего не подозревающих горожан, и всё это произошло лишь из-за одного человека, который сам не понимал, что делает.

─ Я просто хотел, чтобы никто не мерз, ведь мне было холодно. И тогда я развел огонь. Огню не понравилось то, что папочка любит сигары, а не сына и Медвежонка, поэтому он решил их убить, а сам становился всё больше... Ещё ему не понравились бочки с маслом дяди Флахберга из соседнего дома... Потом ему не понравились...Фрау Кёнеманн и...

Голос сумасшедшего медленно угасал. Он опустил голову и сделал несколько маленьких шагов к белокурой девушке, которая всё это время наблюдала за ним с улыбкой. Она не отшатнулась на него, а всё ещё стояла на прежнем месте. Безумец сказал ещё тише прежнего:

─ Ещё огонь решил забрать и моего папочку тоже... Но... Медвежонок сказал мне... ─ в эту секунду глаза молодого человека неожиданно расширились до невероятных размеров и он закричал так громко, как только мог, от чего и девушка, и все окружающие сильно вздрогнули. ─ Что так надо!!! Что отец виноват, а не огонь!!! Он заслужил такую смерть! Он не любил никого, только сигары. И огонь застал его врасплох с ними! Так надо!!!

Безумец притих так же неожиданно, как рассвирепел секунду назад. Он снова опустил голову и поплелся обратно к двери мелкими шажками. Но он не ушел, а медленно повернулся и пробормотал:

─ Вы не знаете ничего. Так смотрите. Смотрите, как Огонь забирал несправедливость. Он мой друг. Смотрите же!

Молодой человек указал дрожащим пальцем куда-то за наши спины, и, обернувшись, присутствующие заметили экран, на котором тут же появился видеоролик.

В нем бархатный мужской голос негромко рассказывал на очень четком немецком языке о Великом Гамбургском пожаре 1842-го года, но не так занудно, как это обычно делают учителя в школе или в исторических фильмах. Он говорил об этом так, что даже я, понимающая немецкую речь через слово или два, полностью погрузилась в этот небольшой фильм. На экране показывали людей, которые выпрыгивают из окон, которые истошно вопят от страха или сильнейших ожогов. В других домах мирно спали маленькие дети, их родители, и они не знали, не слышали, что происходит. Никто не мог им помочь, докричаться до них. Они уже никогда не проснуться, просто потому, что остальным людям тоже необходимо спасать свои жизни. Всё было в огне: дома, рынки, церкви, городская ратуша... Всё, что было дорого этим простым людям. И как бы ни хотелось им совладать со стихией, никто не мог ничего сделать. Никто не мог справиться со всепоглощающим жестоким пламенем, перед лицом которого были равны все: дети, взрослые, старики, мужчины и женщины, богатые и бедные.

Уснувшая над колыбелью мама в стареньком деревянном домике не слышит криков, не видит отблесков красного пламени в окне, на её глаза спустился застиранный чепец. Младенец мирно посапывает в своей кроватке, ещё не успевший познать зло и несправедливость этого мира, не успел нагрешить, чтобы столкнуться с такой жестокой кармой... Старая шкатулка на прикроватной тумбочке доигрывает последние нотки негромкой мелодии, и, казалось, ничего больше не существовало в этом мире. Только спокойная мелодия из шкатулки, задремавшая мама и уснувшее дитя. Но неожиданно в эту секунду раздался оглушительный грохот, только возник он не из колонок экрана, а со всех сторон, отовсюду! Как будто во всех бутафорских окнах вокруг в один момент разбились все стекла, и обвалилась какая-то стена. Я вся содрогнулась от ужаса, как и все остальные присутствующие, а сердце подпрыгнуло и неприятно заныло от страха.

Раздался чей-то крик:

─ Скорее! Скорее! Мы должны бежать, пока мы не попали в огненную ловушку! Все за мной!!!

Я не видела, кто это говорил, так же как не видела, за кем так стремительно двинулась группа немецких туристов. Более того, я не до конца понимала, действительно ли это часть спектакля, или же сейчас всё серьезно?

Мы вошли в следующую дверь, и я удивленно ахнула. Совершенно неожиданно мы оказались в очень большом и просторном помещении. Стены были уставлены книжными полками и старинными портретами в дорогих узорчатых рамах, но все остальное пространство оставалось свободным. Только большущий балкон нависал над всем этим залом, а прямо под ним находилась стойка, напоминающая ту, за которой выступают допрашиваемые на суде; а также какая-то непонятная штуковина странной формы рядом. Может быть, это ещё одно орудие пыток? Я не могла рассмотреть его достаточно хорошо, а подойти ближе не решалась.

Вдруг на мраморном белом балконе возникла фигура. Она появилась из темноты так неожиданно, как будто выплыла прямиком из прошлого. Это был крупный мужчина в красной мантии, из-под которой виднелся белый воротничок, а на голове его была красный головной убор, называемый, если я не ошибаюсь, голеро. Я почти сразу узнала по этому одеянию инквизитора и невольно нахмурилась. Тема инквизиции всегда заставляла меня напрягаться. Это отнюдь не веселая часть истории любой страны.

Мужчина хмуро оглядел собравшихся. В одной руке он, как и положено, держал внушительных размеров крест, а в другой ─ большущую книгу, которую тут же установил на специальную подставку. Затем он заговорил жутким ледяным голосом, эхом разносившимся по всему залу, от чего слова толстого инквизитора было нелегко разобрать.

─ У каждого человека есть тайны. Каждый человек виновен! Задача священной инквизиции ─ поймать и наказать грешника за преступления. Добро пожаловать на суд инквизиции. Наконец вы, грешники, предстанете перед лицом святого закона и поплатитесь за всё, что делали. Казнить преступников! Каждый виновен! ─ последние слова мужчина почти провопил. Его маленькие темные глазки были настолько выпучены, что, казалось, могут выпасть в любой момент. Обезумевший инквизитор смотрел сверху с отвращением на нечестивых преступников, нас всех.

Неожиданно появился другой инквизитор, совсем не похожий на того, что был на балконе. Этот был худощавый, с высохшим сморщенным лицом. Его глаза казались по-настоящему строгими и недовольными. Как будто он не просто исполнял свою роль, а действительно презирал всё вокруг. Возможно, так оно и было на самом деле. Сморщенный седовласый инквизитор просеменил к деревянной стойке и замер, холодным взглядом окинув присутствующих. К этому времени толстый судья, приглаживая свои темные усы, раскрыл старинную книгу и стал зачитывать что-то металлическим голосом. Должно быть, это был свод законов. Или нам зачитывали наши права? Хотя нет, глупость. Какие права могли быть у еретиков и ведьм на суде "святой инквизиции"?

Я снова почувствовала себя не в своей тарелке. Мало того, что я не понимала, что говорит злобный толстяк-инквизитор, его пристальный взгляд пугал меня и заставлял сжаться в комок. Быстрая немецкая речь казалась грубой и гавкающей, и мне уже казалось, что нас прокляли по меньшей мере шестьдесят шесть раз. Затем палец инквизитора сверху указал на немолодую женщину, одну из посетительниц. Худощавый исполнитель наказания возник перед ней незамедлительно и, грубо схватив за руку, привел к стойке виновника. Усатый судья заговорил снова, но на этот раз я поняла намного больше:

─ Ты!.. Ведьма! Твои соседи сдали тебя с потрохами. Не думала же ты, что сможешь скрывать свою черноту и демоническую душу всегда? Соседка видела масло и какие-то мази в твоем доме! Ты хранишь кошку! Уж не она ли помогает тебе, ведьме, вершить магические обряды и сопровождает на шабаш?! Дьявол одарил тебя вечной молодостью и красотой, признайся в связах с ним! Ну? Говори! Ведьма ты или нет?

Женщина завертела головой, продолжая смеяться. Она явно оценила комплимент инквизитора о вечной молодости и красоте.

─ Не лги!! Не смей лгать перед судом! ─ взревел мужчина. ─ Тебя будут пытать так, как ты этого заслуживаешь, ведьма! И хотя добиться того, чтобы такие как ты почувствовали боль непросто, я лично этого добьюсь! Я сделаю так, что ты будешь визжать и рыдать! Я найду печать дьявола на твоем теле, так что ты больше никогда не сможешь лгать! А потом... Но если и после этого ты не признаешься... Тебя свяжут и бросят в реку. И если ты всплывешь, тогда никто не будет слушать твоих слов. Ты будешь сожжена, как ведьма. Но если же твое тело уйдет под воду, как ушло бы тело любого праведника, тогда суд признает тебя невиновной. А сейчас... Уведите её! ─ инквизитор с неприязнью махнул рукой, и худощавый старик, снова схватив обвиняемую, отвел её обратно в толпу туристов.

Следующей жертвой пал молодой человек, которого сегодня уже запирали в клетку во время рассказа старого француза о инструментах пыток при Континентальной Блокаде. Он тоже был навеселе, поэтому смело прошагал к стойке обвиняемых даже без помощи сухого старичка в красной мантии, которая висела на его плечах, как на вешалке.

─ Ах это ты!.. Бельгиец, замеченный на площади обнаженным, танцующим под полной луной! Ты обвиняешься в колдовстве и будешь подвержен страшным пыткам, сумасшедший! В твой дом уже приходили врачеватели, они делали надрез на голове, но теперь мы знаем, что дьявол не покинул твою голову. А потому ты будешь предан пыткам. Только тогда Сатана покинет твое тело, всё зло и весь яд выйдет из тебя, и ты станешь обычным, честным и праведным человеком... ─ молодой человек на это лишь рассмеялся. На лице инквизитора отразилось изумление, и он взглянул на всех остальных присутствующих. ─ Взгляните на него! Взгляните на то, как он себя ведет! Он и сейчас не в себе! Нельзя тянуть! Немедленно уведите его, пока дьявол не перекинулся из его головы в чужую!

И молодого человека точно таким же способом вернули в толпу. Толстый инквизитор с балкона стал снова рассматривать посетителей. Его взгляд был таким пристальным, что от него было невозможно скрыться никому. И даже мне.

Палец судьи указал на меня. Сначала я думала, что упаду в обморок от волнения. Ведь всё это время я по-настоящему нервничала (и это действительно странно, учитывая тот факт, что до сего момента я искренне верила в свою храбрость), пытаясь как можно сильнее вжать голову в плечи. Видно, это не помогло. Худощавый инквизитор уже повел меня к стойке, перед которой я стала выслушивать обвинение, которое мне полагается.

─ Только посмотрите! ─ судья почти выплюнул эти слова сверху вниз. ─ Эта воровка украла у соседки свинью и думала, что никто об этом не узнает! Она нагло клялась Богом, что невиновна. Лгунья, жалкая грешница! За эти твои грехи ты будешь лишена правой руки. Но если тебя поймают за воровством ещё раз, святая инквизиция лишит тебя второй.

Он сделал жесть старичку, а затем снова пригладил свои усы. Я удивилась тому, как быстро всё закончилось в моем случае, и облегченно выдохнула, но худощавый инквизитор не спешил возвращать меня в толпу. Вместо этого он подвел меня к той странной штуковине, рядом со стойкой обвиняемых. Только теперь я смогла хорошенько разглядеть этот инструмент и у меня по спине отчего-то пробежались мурашки, когда я поняла, что это устройство ─ нечто вроде гильотины.

Мою руку вытянули на "разделочной доске", как я мысленно её назвала, и лезвие медленно поднялось над рукой. Я следила за каждым миллиметром её продвижения вверх, и эта медлительность убивала меня и мои нервные клетки. Я прекрасно понимала и без конца повторяла себе, что никто здесь не собирается отрубать мне руку. Но почему-то мне всё равно было жутко. Я ничего не могла с этим поделать. Вся окружающая атмосфера, всё вокруг было специально сделано и продумано так, чтобы вызвать страх на подсознательном уровне. Никакой здравый ум здесь не помогает успокоиться. Создатели Гамбургского Подземелья придумали, как пощекотать нервишки любого посетителя.

И вдруг лезвие молниеносно метнулось вниз. Клянусь, я слышала, как оно разрезает воздух, и меньше чем через секунду ударяется о доску, отскакивает от неё и останавливается. То, как я успеваю одернуть руку и прижать к себе, остается для меня полнейшей загадкой. Этого момента я вообще не помню. Помню, как прижимаю руки к груди, начинаю смеяться от прилива адреналина и уже весело смотрю на бледного инквизитора, который безотрывно глядит на гильотину своими потухшими и злобными ненавидящими глазами.

На этом моя казнь окончена, и я вернулась к своей группе. Суд священной инквизиции был совершен, и толстый инквизитор, произнеся свою финальную жуткую речь всё тем же ледяным голосом, снова скрылся во тьме. Худощавый мужчина тоже исчез незаметно, как будто растворился в воздухе.

Дальше нас ждал стеклянный лабиринт с жуткой подсветкой, напряженной музыкой и странными пугающими звуками. Теперь мне уже почему-то не было страшно. Я весело двигалась вперед, размахивая перед собой руками, чтобы не припечататься к стеклу. Этот лабиринт вывел нашу группу в ещё одно темное и нехорошее место. Мы оказались в чумной больнице. Небольшую комнатку с деревянными стенами и полами, несколькими скамейками и одной деревянной кушеткой называли "кабинетом". Здесь проводилось вскрытие трупа, больного чумой. Такое разрешение было дано лишь специальным врачам во время эпидемии чумы в Европе. Доктора пытались выяснить причину заболевания и найти способ лечения, но всё это было тщетно.

Молодая темноволосая докторша в чепчике весело рассказывала про свои эксперименты с телом, которое как раз лежало перед ней на деревянном столе. Бутафорский труп был накрыт грязной тканью в пятнах засохшей крови. Слышать веселый голос докторши, её смех невпопад было одновременно смешно и жутко. Она рассказывала о том, какие средства лечения чумы придумывали доктора. Рассказывала о том, как быстро болезнь распространялась, захватывая города и страны Европы из-за грязи на улицах, сплошной антисанитарии и крыс.

─ Но я всё ещё не могу понять, где именно прячется злостная болезнь, ─ девушка печально вздохнула, опустив глаза на вскрытое истерзанное тело на столе. Затем взгляд её снова стал хитрым, и она поглядела на посетителей. ─ Я исследовала его всего. Сама! Я даже думала, что дело в крови, что в нем бежит, в желчи или ещё какой жидкости... Рассматривала каждую деталь, но это бесполезно. Только посмотрите, он как будто бы здоров!

Докторша схватилась за выглядывавшую из-под покрывала руку, там, где должен был прощупываться пульс. Вместо этого из сустава, который она сжала, брызнула какая-то жидкость, и девушки, сидящие прямо перед столом с телом, вскрикнули. Затем все снова рассмеялись.

А дальше нас вообще ожидала необыкновенное путешествие! После недолгого скитания по узеньким коридорчикам, где кто-то обязательно хватал за ногу, выглядывал из-за решетчатой двери или страшно вопил, мы увидели девушку в изодранном платье. Я не сразу узнала в неё Ханну. Она изображала сестру знаменитого немецкого пирата, Штёртбекера. Я с восхищением наблюдала за тем, как она отыгрывает свою роль, рассказывая об известном пирате легендарные истории. Девушка даже бровью не повела и никак не изменилась в лице, увидев меня. Она как будто ничего не заметила и продолжала свою роль. В тот момент я не могла не согласиться с тем, что Ханна в самом деле хорошая актриса. Она провела нас в маленькую комнатку, изображавшую каюту корабля. Всё здесь было деревянным: пол, стены, потолок... На нем одиноко висела старомодная керосиновая лампа, которая отбрасывала на всё желто-оранжевый свет. В стены были встроены металлические перила, за которые было необходимо держаться для осторожности. Наш корабль отправлялся на место казни знаменитого и хладнокровного пирата. И тогда вся комната заходила ходуном. Я не шучу! Всё вокруг стало наклоняться из стороны в сторону, нас качало так, как будто мы в самом деле прыгали по волнам неспокойного моря. Ханну мотало из стороны в сторону, а керосиновая лампа почти угасала время от времени, опасно раскачиваясь и поскрипывая. Этот скрип был не единственным звуком в нашей "каюте". Напротив, всё вокруг стонало и гремело, как будто бы молило о пощаде.

Наконец, всё стихло. Мы сошли "на берег", и смогли увидеть очередной ролик, показывающий казнь немецкого пирата Штёртбекера. Ханна почти по-настоящему зарыдала, узрев казнь своего "брата". Из 1401-го года мы отправились дальше, и оказались ещё глубже под землей. Теперь мы становились сообщниками немецких контрабандистов, переплавлявших по подземным каналам краденное. Нас усадили в настоящую длинную лодку, которая в самом деле находилась в воде (и вовсе не обязательно уточнять, что она, конечно же, прикреплена к специальным "рельсам" и двигается по определенной заданной траектории). Так мы совершили водное путешествие, во время которого мы стали свидетелями разных сцен из средневековой жизни. Их исполняли роботы, очень искусно загримированные под настоящих людей. Всё это выглядело действительно жутко. Мы продолжали медленно двигаться вперед, как вдруг на небольшой балкончик прямо над нами выбежал мужчина в старинных одеждах и закричал так громко и неожиданно, что все подпрыгнули на своих местах: "Марта!!! Марта? Марта! Где ты? Ты Марта? Нет, конечно, нет... Кто здесь Марта? Здесь есть моя жена, Марта? Где же она?", и незнакомец скрылся за дверью так же стремительно, как и появился несколько секунд назад.

После этого мы снова вернулись на землю. Нас встретила какая-то странная девушка в медицинской форме. Она окинула нас скучающим взглядом и сухо представилась медсестрой. Что ещё за медсестра? И зачем нам нужна медсестра? Куда она нас ведет?

Кажется, мы целую вечность шли за ней в молчании по сплетению узких темных коридорчиков. Откуда-то доносились крики, в некоторые хлипкие двери раздавались удары кулаков, мольба о пощаде, странный смех и завывания. Я уже стала догадываться, где мы, но это меня совсем не радовало.

— Вы пришли поглазеть на чужое несчастье, — медсестра холодно усмехнулась, не оборачиваясь и продолжая уверенно идти вперед. ─ Но никто не считает несчастными нас, жалких работничков, которые вынуждены всю жизнь проводить среди этих отбросов общества, присматривать за ними, смотреть на то, как в них бушует Сатана. И, кто знает, может в один момент дьявол в самом деле оставит заключенного? Но куда он денется потом? Он может вселиться в любого из нас, если пожелает, и мы окажемся за решетками Цухт-хауса в качестве больных, а не работников и докторов...

Цухт-хаус... Работный дом на берегу реки Альстер.

Мы шли мимо грязной пустующей трапезной, от убогого вида которой захотелось сжаться в комок. Некоторые гнилые стулья были опрокинуты, никто не удосужился их поднять. Грязные деревянные столы исцарапаны, где-то даже... погрызаны?

Изначально Цухт-хаус не был приютом для душевнобольных. В Работный Дом Гамбурга отправляли самых гадких гнусных людей: проституток, воров, бандитов, мошенников, лжецов. Заключенные должны были заплатить за свои грехи нечеловеческими пытками.

Постоянные избиения, рабские работы и страх были повседневным обычным явлением для потерянных душ, заключенных здесь. В темных камерах заключенные вскоре сходили с ума, один за другим, что вполне ожидаемо. Так Работный Дом превратился в психиатрическую больницу. Только вот методы лечения оставались прежними, как и для первых обитателей Цухт-хауса. Доктора и всякий другой персонал верили в то, что можно в буквальном смысле выбить "дурь из головы" сумасшедшего.

Этой медсестре не нужно было рассказывать ничего. Места, по которым мы шли, говорили обо всем даже лучше неё. И меня без конца бросало в дрожь от осознания, что это не просто выдумки. Всё это было на самом деле, это не сказка и не фильм ужасов. Это история, точнее её темная часть.

Неожиданно я заметила маленькую старушку, притаившуюся под одним из столов. Она с любопытством и улыбкой, которая не сходила с её лица уже никогда, наблюдала за нами. Затем медленно вылезла из-под стола и приложила костлявый тонкий палец к иссохшим губам. Седые волосы на её голове были выдраны в некоторых местах. Женщина зашептала нам:

— Тс-с... Одно неверное слово или непродуманное движение, и вы можете оказаться здесь в качестве заключенного. Я видела, как они схватили медсестру Сибиллу. Они сделали это, когда услышали её бормотание во сне. Они посчитали, что она тоже сошла с ума. Она так вопила, отбивалась, я слышу и вижу это до сих пор... Теперь её нет. Не продержавшись и недели, она повесилась в камере, прямо за моей стеной... В этом сумасшедшем доме ада ни у кого нет никаких прав...

Вдруг из-за спины старушки появился страшный огромный мужчина. Он схватил её за шиворот и потащил безвольно обмякшую заключенную в сторону двери, приговаривая что-то вроде:

— Опять надеешься на лишний кусок хлеба? Ну, нет, старая шлюха, ты вернешься в свою чертову камеру! Время новой порции кулаков для профилактики.

"Кулаков для профилактики?" — мысленно повторила я услышанное.

Затем мы прошли по другому узкому коридорчику и в скором времени оказались в непонятном помещении. Освещение здесь было хуже, чем во всех предыдущих, где мне только приходилось сегодня побывать. Мои глаза некоторое время не могли привыкнуть к этому и понять, где я нахожусь, и что именно меня окружает здесь.

Это была квадратная комната, по периметру которой близко друг к другу стояли деревянные стулья с высокими спинками. А в самом центре комнаты стояла... Клетка? Да, это была именно клетка, внутри которой на старом табурете сидело какое-то странное жуткое создание в непонятной обессиленной позе. Человек ли это был вообще?

В эту же комнату следом за нами вошли ещё несколько человек в старинных одеждах. Нам сказали занять места на специально приготовленных для нас стульях. И стоило всем посетителям рассесться, как трое мужчин и медсестра стали привязывать нам руки к подлокотникам, и стягивать ноги ремнями к ножкам стульев. Юной немке из нашей группы это было уже даже привычно, так что она продолжала весело улыбаться, нисколько не нервничая. Мне же почему-то не хотелось улыбаться.

"Это всего лишь комната страха! Это всего лишь разыгрываемый спектакль, почему бы тебе не подыграть? Ну же, соберись! Это весело! Только взгляни, все вокруг улыбаются! Так почему не можешь и ты?" — продолжала уговаривать я себя.

Вдруг двери в комнату закрылись. Медсестра вместе с тремя странными мужчинами вышли, и свет в комнате сразу погас. Я ничего не понимала. Может быть, я что-то пропустила? Эта девушка в медицинской форме говорила что-нибудь? Она рассказывала, что сейчас будет?

Раздался чей-то приглушенный нехороший смех. Я не могла понять, с какой стороны он исходит, потому что вообще ничего не видела, абсолютно. Сначала мне казалось, смеется кто-то справа от меня. Затем я готова была поклясться, что слева. И вот, теперь я совершенно растерянна, и мне кажется, что зловещий смех, нарастающий с каждой секундой, раздается как будто отовсюду стразу!

И вот, наконец, зажегся один искусственных факелов на стене. Женщина, сидящая рядом со мной, вскрикнула, а сама я просто подпрыгнула на месте от неожиданности, не только от её восклицания, но и от того, что страшное лицо безумца, искаженное ненавистью и агрессией, находилось всего в нескольких десятках сантиметров от меня. Исцарапанные руки грузного мужчины с израненным лицом с силой впивались в прутья клетки так, что костяшки кривых пальцев побелели. Он молча рассматривал каждое лицо присутствующего. Как только его взгляд встретился с моим, меня пробрала дрожь. Этот взгляд был настолько пронзительным, что дошел до самой глубины моего мозга.

— Вы довольны? — прошипел вдруг он с подергивающимися от ненависти ко всему скулами. — Вам нравится... — безумец медленно кивнул головой, а затем почему-то растянулся в улыбке, хотя глаза его оставались злыми и пристальными. — Ну, так смотрите же. Наслаждайтесь. Я здесь для того, чтобы развлечь вас. Так развлекайтесь же! — заключенный снова залился смехом. Когда же он успокоился, то ещё раз оглядел присутствующих уже любопытным взглядом. А в следующую секунду он уже бросился на клетку и стал бить железные прутья ногами, от чего раздался оглушительный шум и металлический лязг, от которого хотелось зажмуриться и зажать уши руками, но они были привязаны. Теперь безумец стал протягивать свои хищные бледные, почти прозрачные, руки сквозь прутья, пытаясь дотянуться хоть до чего-нибудь. Его растопыренная ладонь оказалась совсем недалеко от испуганного лица девочки-подростка, которая сидела на четыре стула правее меня.

Поняв безнадежность своего положения, безумец завопил с такой силой и отчаянием, что у меня сжалось сердце. Наверное, мне ещё не приходилось слышать таких пронзительных криков. А затем я поняла, что слышу уже не крик, а... Смех! Снова этот смех.

— Видите? Всё устроено так интересно... Я могу делать здесь, что захочу, — снова заговорил душевнобольной. Теперь он опять был спокойным. Хромая, он сделал несколько шагов по периметру клетки. Зазвенела толстая цепь, которой была скована его нога. — Я могу смеяться. Могу кричать. Могу говорить или молчать, бушевать, громить, шуметь или рассматривать полы. Но с другой стороны... Я не могу делать ничего. Вы понимаете, что сводит меня с ума?

Безумец странно загоготал, прежде чем продолжить.

— Конечно, нет. Вы не можете понять меня. Вы ведь здоровы! А я болен. Во мне говорит дьявол, не я! — он снова захохотал и резко замолчал. — Мне не выбраться отсюда. Во мне сидит дьявол, так они сказали. А когда он выйдет из меня — решают они же, эти злобные жалкие людишки, называющие себя докторами... Они сами судят, когда и кому пора на свободу. Поэтому почти никто не выходит из Цухт-хауса живым или, по крайней мере, в здравом уме. Здесь творятся такие вещи, которые никогда и никому не позволят жить, как прежде. Нет-нет, никогда. Пытки, которые позволяют себе работники, настолько жестокие, что о них не узнает больше никто, кроме самих работников и жертв этих пыток. Эти люди... Ломают нас... Они делают для этого всё. А главный врач никогда ничего не слышит... Стены его кабинета толсты, чтобы никогда не слышать криков, стонов и мольбы о пощаде заключенных... Так что и вас тоже никто не услышит...

Безумец хрипло рассмеялся, снова усаживаясь на свою табуретку. Затем он пристально стал смотреть на меня, но в следующую секунду свет в комнате снова погас. Кто-то из туристов вскрикнул, а я сжалась в комок и зажмурилась, обливаясь холодным потом от страха. Я не понимала, что происходит, но больше всего я не хотела, чтобы это было как-то связано со мной. Как же я жалела, что пошла, как же я жалела, что не могу вернуться домой прямо сейчас...

И вот, снова в комнате загорается факел. Перед нами стоит всё та же клетка, но... в ней никого нет. Клетка пуста! Где безумец?

Двери распахнулись неожиданно и с ужасным шумом. К нам влетела медсестра. Она как будто бы задыхалась от того, что бежала. Увидев опустевшую клетку, её глаза расширились до удивительных размеров.

— Ис... Исчез? Самый... С-самый... Страшный... Самый сумасшедший... С-сбежал?..

Она окинула нас взглядом, полным настоящего страха. Но в следующую же секунду медсестра взяла себя в руки и заговорила ледяным голосом:

— Об этом не должен знать никто. Вы все стали свидетелями того, чего нельзя было видеть. Вы должны немедленно уйти.

Всех очень скоро освободили от ремней и веревок, и повели на выход в другую дверь. Я на секунду даже опешила. увидев перед собой какой-то странный механизм, напоминающий шахтерский лифт. Только вот не очень безопасным. Он был огорожен лишь небольшим еле-заметным ограждением, которое можно легко переступить. Если выражаться просто, перед нами был поднимающийся вверх прямоугольник пола. Такие используют обычно певцы на своих концертах для эффектного появления на сцене.

Откуда-то из темноты появился мужчина в костюме, скрывающем лицо. Это был... Палач?

— Вы все будете преданы смерти. Мы не знаем, можно ли вам верить, и никто не будет разбираться в этом.

Нам приказали выстроиться на поднимающейся штуковине в линию. Затем она стала медленно подниматься вверх. Настолько медленно, что мне казалось, скоро я смогу потрогать потолок, даже не вставая на носочки. Подняв голову, я увидела перед собой настоящую петлю. Палач, поднявшийся с нами на неизвестную высоту (я не могла даже прикинуть её из-за того, что всё вокруг было поглощено темнотой, кроме самого лифта и петель), стал надевать веревку каждому на шею. Нет, это не было смешно. Я не понимала, что это за шутки. Не понимала, как работает этот розыгрыш, и действительно ли всё это безопасно?

Но подумать я об этом не успела. Лифт слишком неожиданно исчез у меня под ногами, и я закричала и как-то машинально схватилась за горло. В эту секунду вся жизнь пролетела у меня перед глазами, и я не сразу поняла, что всё кончилось. Я стояла на коленях на каком-то мягком покрытии, вроде мата с уроков физкультуры, а на шее у меня безвольно весит оторвавшаяся петля. Сначала я решила, что я всё-таки умерла, и на мягком мате сижу не я, а только мой призрак. Но оглянувшись, заметила недалеко от себя и всех остальных туристов, точно таких же напуганных, шокированных, но счастливых и улыбающихся, с веревками на шее.

На этом всё было окончено. Бесконечное путешествие по истории Гамбурга подошло к концу. Вот так просто все мы лишились жизни в средневековье и вернулись в двадцать первый век.

Нашу группу провели в светлую (неужели!) комнату-музей. Здесь можно было купить сувениры Гамбургского Подземелья, футболки с их эмблемой, а также фотографии. Одна из них была сделана на входе, а вторая — во время "повешения". Я усмехнулась, увидев свое кричащее лицо на фотографии. Превосходно.

Некоторое время я всё ещё бездумно слонялась по магазинчику сувениров, невольно прислушиваясь к восторженным восклицаниям и обсуждениям окружающих. Мне нужно было привыкнуть к тому, что я вернулась в реальность. Всё как прежде, только неприятный осадок оставался на душе, особенно когда я вспоминала старушку из Цухт-хауса, страшного безумца в клетке, молодого человека с медвежонком, устроившим пожар, и многих других...

Поток моих мыслей был прерван странным звуком. Я обернулась, услышав чье-то "пс-с" и, наконец, встретила знакомое лицо.