Карма

В кабинете профессора Слизнорта пахнет мятой и старой бумагой. Столы завалены книгами по систематизации бизнеса, в записные тетради ученики выписывают важные сведения под одобряющие возгласы профессора. Гермиона сидит на задней парте, ближе к окну, меланхолично вертя в тонких пальцах карандаш и наблюдая за бушующей непогодой.

Ей так и не удалось уснуть, отчего голова кажется крайне тяжелой. В особенности из-за... ночных приключений и их последствий. Если бы дядя Оливер узнал, то наверняка бы рассмеялся на её глупую выходку.

А после обязательно бы сказал, что она позорит семью, а это недопустимо.

Гермиона вздыхает, старается прогнать какие-либо мысли, чтобы расслабиться. Наконец-то расслабиться, но в сознании то и дело всплывают обрывки разнообразных воспоминаний. Как будто бы ей мало свинца в висках. Не помогает даже хроническая усталость.

На стол мягко приземляется измятый клочок бумаги, заставляя Гермиону обратить на него внимание, а следом перевести взгляд влево — туда, где сидит хмурый Гарри Поттер, не сводящий с неё изумрудных глаз. Она закатывает свои, мысленно считает до трёх и разворачивает записку:

«— Нам нужно поговорить. Это касается смерти твоего брата.»

Ни единый мускул не дрогнул, внутри не поднялась вихрем тревога и паника. Идеальное спокойствие, приправленное теми самыми успокоительными, которые любезно предоставила ей Джинни этим утром. Хотелось бы, наверное, показать ему средний палец и доходчиво объяснить, что её — изломанному весом непосильного груза — организму нужен покой. Хотя бы день.

Один. Чёртов. День.

Без упоминаний Генри. Без миллиарда вопросов. Без сокрушительных мыслей.

Выдохнуть. Ей хочется просто выдохнуть, остановиться на некоторое время. Зализать раны, утихомирить эмоции, включить, наконец, потерянную голову. Произошло слишком много событий за ничтожно маленькое количество времени, затянувшие в смертельный круговорот. Гермиона умеет чувствовать грани; знает, когда нажать кнопку «стоп», чтобы после передышки с ещё большим остервенением продолжать начатое.

Но вопреки желаниям её рука уже пишет ответ, мнёт бумажку и подбрасывает на его парту.

«— Моя комната, 20:00. Приходи один.»

Гарри улыбается так, словно поймал долгожданную птицу. Ликующе, мягко. С ним нужно быть осторожной — факт. Выбирать выражения и ни в коем случае не признавать собственное участие в преступной группировке — факт. Не выдать его дружка, Рона Уизли, что так настойчиво закрывает Гарри глаза на тёмную правду — жаль. Гермионе хотелось бы взглянуть на его лицо в этот момент. Он наверняка ощущался бы сотней ножей в спину, прямо из рук Рона.

С этими мыслями уголок её губ поднимается вверх. Да, она хотела бы взглянуть на чужое отчаяние-разочарование-боль. В особенности стать той, кто принесёт этот убийственный коктейль и напоит им бедняжку. Взглянуть на разбитость и слёзы, на непринятие и гнев — это стало бы усладой для её души и глаз. Взглянуть не через зеркало на собственное отражение, а именно так — на кого-нибудь другого.

Кого-нибудь с серебром в глазах. С платиной на волосах. С драконом на груди.

Карандаш в руке с треском ломается под звонок, оповещающий об окончании урока. Она убирает в сумку безупречно чистый блокнот, подхватывает две части карандаша, по пути выбрасывая их в урну и направляется к выходу самой последней, когда профессор просит её задержаться.

— Мисс Грейнджер, я заметил вашу не заинтересованность в своём предмете и я, буду откровенен, крайне этому возмущён, — Гермиона безразлично окидывает пухлое, недовольное лицо профессора взглядом, опускает его на не менее пухлое тело, обтянутое парадным костюмом и представляет на месте Слизнорта брюзжащую жабу в очках.

— На следующем уроке жду от вас конспект по сегодняшней теме. Вы свободны.

— Спасибо, профессор, — ровным голосом отвечает, отворачиваясь с закатанными глазами.

Коридор встречает шумом и пробегающей толпой девчонок в форме черлидерш. Стройные, громко хохочущие над засмотревшимся на их короткие юбки парнишкой, сжимающим увесистый том в руках и отводящий красное лицо в другую сторону, чтобы скрыть застенчивость и стыд. Гермиона теряет счёт времени, наблюдая за такой, казалось бы, обыденной жизнью любого другого университета. У этих красавиц наверняка из проблем только неподходящий к макияжу цвет губной помады. Или соперничество за сердце самого привлекательного и популярного парня в Блэквуде.

На секунду она представила себя — такой же беззаботной, пляшущей за команду университета и ловящую цепкие, восхищённые взгляды. А потом перед глазами предстали картины, как она, довольно неуклюжая с рождения, падает при неудачной поддержке и ломает себе руку. Или ногу. А может сразу шею, если повезёт.

Ведь Гермиона родилась совсем под не удачной звездой.

И это, чёрт возьми, доказывает хватка на руке, вырывающая её из воображений. Знакомая, крепкая, тянущая за собой в другую сторону.

— Малфой?! — она непонимающе смотрит на его прямую осанку, растрёпанные волосы и уверенную походку, ведущую её за собой в неизвестность. — Сейчас же отпусти меня!

Он не отвечает, даже не оглядывается на поспевающую за его шагом Гермиону. Толпы студентов проходят мимо, обращая излишнее внимание на разыгравшуюся сцену. Кто-то наблюдает с любопытством, кто-то с завистью, а кому-то настолько всё равно на происходящее, насколько Гермионе хотелось бы обрести такое же равнодушие вместо растерянности и непонимания.

Она сжимает челюсти и просто идёт за ним: не вырываясь, не крича. Перед глазами яркими вспышками пролетают воспоминания. С чёртовым шкафом и чёртовым предательством своего тела. Гермиона не была невинной, но и подобной, чрезмерно бурной реакции за собой никогда не замечала. Может, важную роль сыграли адреналин и опасность ситуации, но... но Гермиона не позволит этому вновь произойти. Не позволит перейти грань ни себе, ни тем более ему.

Недопустимо.

Неправильно.

Малфой открывает дверь одного из многочисленных кабинетов в конце коридора, тянет её внутрь и закрывает ту на ключ. Тело напрягается, пока в голове сплошные вопросы:

Что он задумал?

Как выйти?

Он лениво оборачивается к ней, смотрит, как и всегда, с усмешкой. Снисходительной, мать его. Смотрит так, словно не было той ночи, где они дышали в унисон. Не было пистолета и абсолютно не он прижимал её своим телом к деревянным стенкам.

Она прикусывает губу, пытаясь удержать весь тот яд, что уже горьким привкусом скопился на языке; сместить эмоции, оставить холодное безразличие. Потому что этот ублюдок не заслуживает любой из её эмоций, которыми он с наслаждением питается. Наказание.

— Грейнджер, — он склоняет голову вбок, быстро пробегаясь по ней взглядом. Усмехается своим мыслям и вновь встречается с золотом в её глазах.

— Поговорим? — он не спрашивает, напротив, приказные нотки его тона слишком явны, чтобы их не заметить.

— Полагаю, у меня нет выбора, Малфой,

— её голос ровный, как и та маска скуки, что надета на лицо. Почти хорошо.

— Приступай.

Он растягивает губы, весь его вид показывает лёгкость, уверенность, без какого-либо напряжения, когда как она сдерживает свой пыл, чтобы не перевернуть к чёртовой матери парту слева; не схватиться за стул и не кинуть его в сторону высокомерного Малфоя. Делает шаг вперёд — она остаётся на месте, не сводит с него глаз. Малфой подкрадывается, как хищник, с этим пляшущим огоньком в глазах. Вот только Гермиона не намерена быть жертвой. Больше нет.

Пустой класс химии становится слишком маленьким для них двоих. Воздух между ними электризуется настолько, что кажется, до него можно дотронуться. Эта примесь игры, напряжения и взаимной ненависти сводит с ума и душит, но Гермиона держит себя в руках, сохраняет самообладание, пока он встаёт в жалких сантиметрах от неё. Возвышается, будто бы давит не только привилегией роста, но и опасной аурой, окутавшей его тело.

— У меня есть наводки на настоящего убийцу твоего брата, — тихим холодом проговаривает он, цепко изучая нейтральное лицо Гермионы. — Прекрати тратить свои силы не на того.

Она хмыкает, изгибает бровь под его на секунду растерявшийся взгляд. Он хотел увидеть шоу? — билеты на представление несколько подорожали.

— И ты считаешь, я тебе поверю? — Гермиона скепсисом мажет по его задумчивому лицу, вгрызающимися в неё серыми, как осеннее небо, глазами. — Мне что, наглядно показать гильзу с гербом?

— Это охуеть как удобно, да? — он вновь усмехается одним уголком губ, возвращает то расслабленное состояние, наклоняется к ней ближе и обдаёт горячим дыханием мочку её уха, вызывая неприятные мурашки на теле. — Нас подставили, Грейнджер. И тебе придётся поверить мне на слово.

Он медленно отстраняется, чтобы изучить её лицо, зацепиться за какую-нибудь эмоцию или реакцию от его слов-действий, но Гермиона продолжает стоять каменной статуей. Кажется, что-то подобное от него она уже слышала, в запретной секции библиотеки — рука машинально прикасается к тонкой шее, где до сих пор красуются гематомы, оставленные его пальцами. Гермиона уверена — он видит в её глазах недоверие, видит это и в неестественно застывшей позе. 

Ей показалось, что периферийным зрением она уловила дрогнувшую руку. Его руку. И взгляд... Как будто бы он заставляет себя не смотреть на её шею — теперь Гермиона скалится.

Предполагала ли она, что Малфоев подставили? Возможно, ведь отец не оставил бы смерть своего сына безнаказанной. Кто-то из драконов уже гнил бы в сырой земле, если, конечно, было бы чему гнить.

Вендетта, кровная плата — это закон. Это честь. И ответ для неё должен быть жестоким, а главное — неизбежным.

Может, дядя Оливер и отец также собирают информацию? Улики, подтверждающие настоящего убийцу, пока Гермиона идёт по интуиции. В темноте, крохотными шагами, выставленной вперёд рукой наощупь.

Идёт война, верно. Интриги, море крови, омывающей чьи-то огромные поместья и стирающие с лица земли одну семью за другой. Отрубленные головы в подарочных коробочках с приклеенным чёрным бантом на крышке. Вот только где в этой цепочке находятся Скорпионы? Кроме Малфоев, как ей известно, никто не решается перейти дорогу Верховному судье. Или...

— Для чего ты всё это говоришь? — она расслабляется с тихим выдохом, убирает руку с шеи, чтобы ею сжать запястье второй, незаметно щипая.

Чтобы почувствовать боль. Чтобы контролировать пульс.

Малфой медленно проводит кончиком языка по зубам, оставляя натяжную паузу, висящую между ними. Размышляет, какую очередную выдумку ей скормить? Теперь взгляд Гермионы приобретает силу, оценивает его, разбирает по кусочкам. Он не прост, и, конечно, этот разговор явно должен иметь двойное дно.

— Я не позволю, чтобы кто-нибудь из твоих гончих псин пошёл против моей семьи. Ты ведь уже знаешь, — добавляет тише, размывая холодно-жестокий тон и протягивая руку к её лицу, чтобы коснуться непослушной пряди, лезущей в рот. — Мы ладили с твоим братом. Возможно, если ты будешь хорошо себя вести, я раскрою тебе немного больше...

— Ты играешь со мной, — она прерывает его, сбивает с предложения остротой тона и отворачивает голову в сторону.

Кровь кипит рядом с ним, плавит тот мнимый холод, что Гермиона отчаянно пыталась удержать, не поддаться на его провокации, но Малфой замечает эту перемену. Не сдерживая нахальную ухмылку, смотрит серебром, которое горит неким триумфом. Очередной победой над ней, чёрт возьми.

И воздух пылает вновь.

— Нет, Грейнджер, — шёпотом, намеренно приближаясь, чтобы добить следующей фразой. Его взгляд скользит вниз — к её губам, потом обратно в глаза. Нагло. Демонстративно. Вызывающе. — Я просто использую тебя. Так же, как ты хотела использовать меня.

— Я хотела тебя убить, — она против воли сжимает зубы, проговаривая то сокровенное желание-цель, что глубоко въелась под кожу. Поселилась в чёрном сердце и руководит всеми мыслями.

— А теперь будешь притворяться, что не хочешь, — он невесомо проводит рукой по её кисти, которая продолжает с силой щипать вторую. Заметил, паршивец. Его действие прошибает разрядом, пока пальцы медленно спускаются вниз и аккуратно, почти нежно, отнимают её руку. — Временное перемирие. Я помогаю твоей неугомонной заднице выйти на убийцу, а ты в результате подкидываешь нужную мне информацию.

— Какие гарантии, что ты просто не отводишь от себя подозрений? — она делает шаг назад, и ещё шаг, пытается осмыслить то, что услышала. Неожиданно и совсем-совсем неподготовленно. Малфой наступает за ней. Почти настороженно, как и её прикованный взгляд. — Что ты не поведёшь меня по ложному следу?

— Да брось, Грейнджер, это было бы слишком просто, — он делает последний к ней шаг, когда её спина сталкивается со стеной. Гермиона нервно усмехается от того, насколько же их «встречи» однотипны. И вот опять — его рука рядом с её головой, облокачивается на стену. Опять нависает и смотрит этим азартом в глазах, дьявольски обольстительной улыбкой на губах. — Наши желания сильно сходятся. Не отрицай, что я нужен тебе, — он шепчет эти слова ей в губы, не сводит с неё обманчиво притягательного взгляда.

Гермиона не дышит, но с силой отталкивает его от себя. Эта секунда, в которой чувствовался его запах — мороз и цитрус — прошлась дрожью по оцепеневшему телу. Его дыхание на своих губах и поднимающаяся ярость. Она сглатывает мерзкий комок отвращения к нему, сжимает в кулак подрагивающие пальцы и усмиряет желание дать ему пощечину. Ей определённо не нравится, как Малфой воздействует на её тело. Да, он чертовски хорош и соблазнителен с этой едкой усмешкой; в чёрной футболке, так завораживающе контрастирующей с платиновыми прядями и подчеркивающей подтянутое тело, широкие плечи и крепкие руки с выпирающими венами. Да, её привлекают плохие парни. Да, какой-то нераскрытой частью себя она наверняка бы позволила доминировать над собой, заставлять-приказывать-поощрять. Не сдерживаясь, впилась в губы и отпустила себя.

Но это Малфой. Враг семьи. Подозреваемый.

И просто мерзкий ублюдок.

И это отрезвляет. Приводит в чувство, как если бы на неё сейчас пролили ведро ледяной воды.

— Даю тебе сутки на ответ, Грейнджер.

Он в последний раз окидывает её фигуру задумчивым взглядом, разворачивается и уходит, оставляя Гермиону один на один с сомнениями и бешено стучащим сердцем.

***

— То есть ты утверждаешь, что убийца моего брата и твоей семьи — один и тот же человек? — Гермиона устало откидывается на кресло, закрывает глаза и протирает переносицу.

Целый час она слушала трагичный рассказ с примесью детектива из уст Гарри. Теории, факты, доказательства. Он больше не говорил о мафии открыто, но оставлял шлейф недосказанного в каждом предположении об убийствах. Его приёмный отец работает копом — такая себе перспектива связываться с властями, если они не куплены богатыми дядями.

Семьям категорически запрещено контактировать с представителями порядка, особенно сотрудничать. Главный закон молчания — омерта. Даже под пытками или угрозой тюрьмы, ведь семья расплатится с предателем куда более жестокими способами, нежели ищейки в костюмах.

И вот она. Гермиона Грейнджер. За один лишь день нарушила два закона. Если бы отец узнал, наверняка лишил бы её нескольких пальцев. Как первое и последнее предупреждение.

— Да, всё указывает на это, — Гарри расхаживает по её комнате кругами, то смотрит в пол, то иногда бросает на неё измученные взгляды. — Из трупов моих родителей извлекли по три пули с гравировкой животного. Вот только никто так и не сообщил, какого. У твоего брата, вроде, был дракон. Я думаю, нам стоит копать именно в эту сторону...

— Подожди-подожди, — Гермиона резко распахивает глаза, принимает сидячее положение и наблюдает за вопросительным выражением лица Поттера. — Как это «нам»? Я, кажется, не соглашалась играть роль Шерлока.

— Как и я Ватсона, но Гермиона, — этот умоляюще-просящий тон и его щенячьи глазки что-то ломают у неё внутри, вырывают наружу спрятавшуюся жалость. — Если мы объединимся, то быстрее раскроем эту тайну. Неужели тебе не хотелось бы посадить убийцу?! Малфой хоть и подонок, но за его семьей...

Она уже не слышала.

Посадить — нет.

Убить — да.

Он продолжает что-то тараторить, звуча как фон. Гермионе хочется смеяться от абсурдности сегодняшнего дня — прямо нарасхват. Оттенок недосказанности преследовал её весь оставшийся день после разговора с Малфоем, но чем больше Гермиона размышляла и пыталась схватить за хвост ускользающую мысль, тем охотнее она исчезала. Что-то неожиданно щёлкает в сознании, включается как лампочка, заставляет её насторожиться, пока в голове созревает мысль о тайном сотрудничестве с Гарри, вопрос слетает с губ быстрее, чем она успела бы принять решение.

— Почему именно я, Гарри?

Он замолчал, замялся и явно занервничал. Отвёл взгляд в сторону, туда, где на стене криво оторван кусочек бордовых обоев, а челюсти сжаты так, что невооруженным глазом она замечает играющие желваки. Он борется сам с собой, пока Гермиона не сводит прямого взгляда, неосознанно сжимая подлокотники острыми коготками. Она догадывается, какой ответ сейчас услышит; ждёт, когда он произнесёт своим ртом то, что не осмелился сказать Малфой.

Ведь они выбрали её в качестве...

— ...приманки, — сквозь зубы выдыхает Гарри, прекращая разглядывать неровности стены и быстро поворачивает голову к ней, задержавшей дыхание и сидящей так, будто в позвоночнике стоит железный шпиль. — Ты... ты отличная приманка, Гермиона. Прости, — он извиняется так искренне и виновато, словно прямо сейчас готов поставить её в центр и ждать, когда же убийца проявит себя. — Я уверен, что его связи доходят до Блэквуда. Что здесь есть его люди, потому что не раз замечал, как за Генри следили. Куда бы он ни пошёл, за ним шла чья-то тень. Я не придавал этому значение тогда, но сейчас, когда узнал, что ты переходишь в Блэквуд, я подумал... — он зажмуривает глаза и злится. На себя. На обстоятельства. На отчаянный шаг в использовании, как ему наверняка кажется, беззащитной и хрупкой девушки. Это кажется настолько открытым, что неволей Гермиона во второй раз отдаёт ему в руки собственное уважение. Малфой играет грязно, хитро, извилисто, а вот Гарри идёт напролом с душой нараспашку. — Я подумал, что мы сможем добраться до правды. Вместе.

Тяжелая тишина опускается на плечи, придавливая в кожаное кресло. Малфой не соврал — он планирует использовать, вот только контекст скрыл. Гарри прав, из неё получится отличная приманка, но осознавать данный факт не совсем приятно. Мерзкий осадок, так похожий на сопротивление и страх, оседает где-то в груди под спокойно-ровное дыхание.

Гермиона смотрит в одну точку — как Гарри некоторыми минутами раннее — на те самые засохшие капли крови Уизли на ковре под чрезмерно громкие размышления в сознании. Они перекрикиваю друг друга настолько, что ей приходится ухватиться двумя руками за голову и сжать кудрявые волосы. Приманка. Живая наживка в руках двух парней, у каждого из которых свой мотив. Марионетка в чужих руках.

— Гермиона? — он садится на корточки напротив неё, мягко берёт за руки и обращает этим её внимание на себя. Гарри выглядит решительным, с обещающим взглядом. — Тебе не навредят, даю слово. Я всегда буду присматривать за тобой, буду рядом. Прошу, подумай об этом и скажи ответ, когда будешь готова, ладно?

Он медленно встаёт и неторопливо движется к двери, каждый раз оборачиваясь на её сгорбленную фигуру.

— Я согласна, — хрипло выдаёт она и встречает полный удивления взгляд. — Но с условием, Гарри: никто об этом не должен знать. И ещё, мне нужны все сведения, полные досье убийств с этими чёртовыми гильзами за последние десять лет, — её глаза горят предвкушением, ощущением главной роли в смертельном спектакле.

Замешательство ушло на второй план, когда одна простая истина перекликнула сотни голосов: не они будут использовать. Она буду той, кто ведёт двойные игры.

Гарри лишь инструмент — такой необходимый сейчас — для построения полной картины. Он знает слишком много, чтобы отбросить его на задний план как препятствие. Гермиона не обязана раскрывать все карты, и Гермиона сохранит тайну о «двойном союзе». Поттер временен, как и Малфой, чья выгода пока что размыта, но и он в одном был прав — ей нужен тот, в чьих руках есть влияние, статус и огромное количество связей. Он нужен ей. А с мотивом она разберётся позже.

И ни первому, ни второму она не позволит дойти до конца.