Змеелов

Свет свечей отскакивал от стен, вырисовывая мягкие отблески в полумраке.

Гермиона и Дин пришли первыми. За ними подтянулись Падма Патил и Энтони Голдштейн из Когтеврана. Последними, как обычно, — пуффендуйцы: Эрни Макмиллан и Ханна Аббот.

Макгонагалл сидела в кресле, скрестив ладони. Рядом уже вовсю скакало летающее перо.

— Вы были выбраны старостами не случайно, — сказала она, окинув их внимательным взглядом. — Ваше поведение, ответственность и понимание ситуации делают вас достойными этой задачи.

Шесть одинаковых пергаментов взмыли в воздух и подлетели к каждому ученику.

— Расписание патрулирования будет обновляться еженедельно. Особое внимание — четвёртому и седьмому этажам. Магия в этих зонах после восстановления нестабильна. Также — особый контроль подземелий.

Обсуждение шло привычно: сухо, по делу, немного удручающе. Никто не выглядел особенно воодушевлённым перспективой снова бегать по школе с блокнотом и "полномочиями".

— Обратите внимание, — добавила Макгонагалл в конце, — в этом году у Слизерина не будет старост. Ввиду… особого статуса факультета.

Гермиона тут же подняла руку.

— Простите, профессор. Мне кажется, это неправильное решение.

— Да, мисс Грейнджер?

— Я понимаю, почему это кажется логичным, — начала она, — но ведь мы не о наказании говорим, а о порядке. Если мы хотим, чтобы Слизерин вернулся в норму — он должен быть частью общей системы. Исключать их — значит продолжать ту же политику изоляции, которая и привела к расколу. Мы хотим, чтобы они не чувствовали себя врагами? Тогда не стоит обращаться с ними как с врагами.

— Несправедливо?! — Энтони резко обернулся. — Ты забыла, кто их родители? Кто они сами?

— Я всё помню, — голос Гермионы стал твёрже. — Но если мы будем относиться к ним как к преступникам — они такими и останутся.

— Они и есть преступники, — бросила Ханна, скрестив руки.

Гермиона вдохнула через нос, сдерживая раздражение.

— Профессор, если мы хотим изменений, мы должны дать им шанс.

— Шанс?! — закатил глаза Эрни. — Им уже дали шанс. Их не отправили в Азкабан!

— Их вернули сюда — под надзор. Без права выходить за пределы школы, без палочек вне уроков, с еженедельным посещением психомага. За каждым из них закреплён куратор. Что ещё нужно, чтобы считать наказание достаточным?

Макгонагалл не перебивала — наблюдала молча, скрестив руки.

— Они даже не раскаялись, — вставила Падма.

— Мы это точно знаем? Или просто решили за них? — бросила Гермиона. — Я не говорю о прощении. Я говорю о возможности. О том, чтобы перестать держать их под колпаком. Потому что если мы не даём выбора, они остаются в обороне. А из обороны — только вражда.

— А если они подставят кого-то? Если нападут?

— Тогда мы разберёмся с каждым по отдельности. Но наказывать весь факультет заранее — это коллективная ответственность. Она не решает проблему, она её консервирует.

Тишина.

— Я не оправдываю тех, кто воевал. Но не все слизеринцы были Пожирателями. Если мы хотим перемен — мы должны позволить им начаться.

— Грейнджер права, — неожиданно поддержал её Дин. — Если у них не будет голоса — они просто взбунтуются.

Макгонагалл вздохнула.

— Хорошо.

— Простите? — Эрни заморгал.

— Я сказала: хорошо. — она встала. — Мы добавим двоих из Слизерина. Позже они присоединятся к вам в башне старост.

Гермиона кивнула. Сдержала улыбку. Почти.

— Спасибо, профессор.

☆☆☆

— И как это было? — Гарри, сидя на подоконнике, лениво листал Пророк. Джинни, склонившись к полу, пыталась дотянуться до учебника и собрать волосы в хвост.

Гермиона вошла и закрыла за собой дверь.

— Макгонагалл согласилась. Старост из Слизерина всё-таки назначат. На испытательный срок, но это уже что-то.

— Вау, — Гарри отложил газету. — Ты её переубедила?

— Не переубедила. Заставила задуматься. — она опустилась в кресло. — Остальные... не в восторге. Ведут себя так, будто слизеринцы по утрам завтракают младенцами. Очень по-взрослому.

— Ты, как всегда, на стороне справедливости, — усмехнулась Джинни. — Я бы тебя побаивалась.

— Мы всё ещё говорим о тех, кто пару месяцев назад нас чуть не убил? — донёсся голос с лестницы. Рон вышел с полотенцем на плечах, пару капель воды всё ещё стекали вниз по его шее.

— Не все.

— Достаточно многие. И ты хочешь вернуть им власть?

— Речь не о власти, Рон. А о включённости. Если они и дальше будут "враги среди нас" — это закончится плохо.

— Прекрасно звучит. Прямо как у Фаджа: “даём шанс каждому”. Только в жизни всё иначе. Малфой, Нотт, Забини — ты им доверяешь?

— Я не говорю о доверии. Я говорю о системе, которая не толкает обратно в яму. Мы её же и создаём. Это не прощение — это архитектура будущего. Если мы сами не начнём — никто не начнёт.

Рон замер. Прищурился. Плечи напряглись.

— Ты сравниваешь нас с ними?

— Нет. — спокойно ответила она. — Я говорю, что если мы ведём себя так же, как они, — то в чём наше отличие?

Рон не ответил. Лишь мотнул головой и отвернулся.

— Делай что хочешь.

— Я и делаю.

Некоторое время в комнате стояла тишина. Только потрескивал камин. Потом Гарри встал, мягко обнял Гермиону за плечи:

— Мы справимся.

— Я просто хочу, чтобы в этом году никто не умер, — вдруг тихо сказала Джинни. — Это ведь не так много, правда?

Никто не нашёл, что на это ответить.

☆☆☆

Изумрудный свет лениво скользил по стенам, по цвету напоминая водоросли в мутной воде. Пахло плесенью, свечным воском и мокрым камнем. Слизеринская гостиная быстро пустела: никто не горел желанием оставаться здесь дольше, чем нужно, особенно теперь, когда даже между своими ощущалась напряжённость. Тишина была липкой, оседала на внутренней поверхности рёбер.

— Они назначат старост от Слизерина, — Пэнси ввалилась на диван, глаза широко распахнуты, и было непонятно — радовалась она или была в бешенстве. — На испытательный срок.

Забини, развалившись в кресле, не отрывал взгляда от книги, но ухмылка сама собой расплылась.

— О, значит, теперь ты сможешь отбирать у первокурсников сладости на законных основаниях? Как милосердно.

— Думаешь, это смешно? — рявкнула Пэнси, сбрасывая туфли и резко разворачиваясь к нему. — Это оскорбление. Мы должны были быть первыми, кому предложили эти места. Я, например, готовилась. Полгода, мать твою. Полгода! Я знала, что буду старостой.

Забини закатил глаза и перелистнул страницу.

— Что ты ожидала? Хоровод и поздравления? Ключи от кабинета директора? Я вообще удивлён, что наш факультет не расформировали.

— Это Гермиона Грейнджер, святая покровительница справедливости, внезапно решила нас пожалеть. — Пэнси произнесла её имя с такой злобой, что оно зазвенело в воздухе. — Думает, мы нуждаемся в её подачках!

Драко усмехнулся, сминая губами фильтр.

Блять, конечно, это Грейнджер. Кто же ещё? Святая героиня, защитница убогих и угнетённых. Как трогательно.

Он затянулся, выпуская кольцами дым, которые больше походили на оковы.

— Драко, ты вообще слушаешь?! — Паркинсон повернулась к нему, но тут же наткнулась на отчуждённый взгляд.

— Нет.

— Слазар, я вас просто ненавижу! — она зло уткнулась взглядом в Забини, который явно решил игнорировать это дальше.

— Слышал, собираются отменить квиддич, — лениво протянул Блейз, отодвигая книгу. — "В целях психологического восстановления и единения факультетов" — или какая-то ещё блевотная формулировка.

— Не допустит святой Поттер, — отозвался Драко почти автоматически.

На самом деле ему было плевать и на квиддич, и на Поттера, на то, что у них теперь своя долбаная программа реабилитации, свои патрули, свои психомаги, которые лезут в голову с вопросами: «Как вы себя чувствуете, мистер Малфой?»

Как он себя чувствует?

Никак.

Квиддич. Старосты. Программа морального восстановления.

Какое же всё это, блять, лицемерие.

Драко смотрел в потолок, прислушиваясь к звуку каменной арки над камином. Где-то в углу по-прежнему шуршал Блейз, перелистывая страницы.

Они все строят из себя жертв — от преподавателей до первокурсников.

«Мы пережили войну», «мы хотим вернуться к нормальной жизни», «мы хотим единства».

Пиздец. Единство.

Где оно было, когда их выводили на суды, фамилии вешали на доски, пока эти сраные борцы собирались в кружочки поддержки? Где было их «единство», когда он — шестнадцатилетний мальчишка, совершенно не готовый к тому, что будет — стоял перед Волдемортом, потому что так решил его отец?

Теперь требуют раскаяния. Покаяния. Слов, которые ничего не значат.

«Вам нужно исправиться. Нужно вернуть доверие. Нужно доказать, что вы изменились.»

Малфой сомневался, что ему было нужно хоть что-то из этого. Он не нуждался ни в прощении, ни в их ёбаном сочувствии. Им казалось, если держать змей под боком, можно уловить момент, когда они раскроют пасть.

Сидеть в этой проклятой школе, носить мантию, как будто она хоть что-то значит. Как будто у него есть будущее, чёрт побери. Как будто завтра он проснётся и захочет учиться. Хотеть летать. Хотеть чего угодно, кроме одного — чтобы это всё, блять, закончилось.

— Может, тебе всё-таки стоит поговорить с этим новым психомагом? — хмыкнул Забини.

— Может, тебе стоит заткнуться, — отозвался Драко без злости.

Лестница скрипела под ногами. Ему было всё равно. Пусть развалится к хуям, пусть утащит в темную бездну, где нет этих гниющих стен, вечных шепчущих голосов за спиной и этого тошнотворного запаха.

Сгнившее болото воспоминаний. Хогвартс. Поганая, выжатая, вылизанная святыня.

Плевать на сраных старост, на эти ужимки и сопли о «возвращении». На министерское вонючее «все заслуживают второго шанса».

Кто сказал, что он этого шанса хочет?

Он поднялся на последнюю ступень и толкнул дверь спальни. Всё как обычно — запах дешёвого зелья от прыщавого Эйвери, разложенные носки, храп в углу, громкие голоса, накладывающиеся друг на друга.

— Ну надо же, — прозвучало слева. — Сын Люциуса Малфоя собственной персоной. Какая честь.

— Автографов не будет, — отозвался Драко, швырнув сумку на кровать.

— Тебе место в Азкабане, — слизеринец с пухлым лицом подался вперёд.

— А тебе — в свинарнике. Но, как видишь, судьба бывает несправедлива.

Он не остановился ни на секунду. Открыл сундук. Перекинул мантию через спинку кровати. Надеялся, что не забыл зелье сна без сноведений, в крайнем случае придётся варить самому.

— У тебя даже палочки нет, — не унимался свиноподобный.

— А у тебя навыков, Пигсби, — Драко вскинул бровь. — Это обмен фактами или твои две извилины решили, будто так получится меня запугать?

— Тыы... — он забулькал, как кипящий котелок, слюна брызнула на воротник мантии.

Драко отвернулся, доставая из сундука флакон. Пустой. Ну, заебись.

— Смотрите! — язвительно протянул Грэхем, развалившись на соседней кровати. — Малфой-младший запасается зельями. Боишься, что во сне глотку перережут? Пожалуешься папочке?

— Монтегю, напомнить тебе последние слова твоего папаши? — Малфой открутил затычку и принюхался. — "Пожалуйста, Люциус, не надо... Я всё отдам..." — имитируя дрожащий голос, — Твоему отцу хватило десяти секунд, чтобы обмочиться. Хочешь проверить, сколько времени понадобится тебе?

Грэхем вскочил, лицо исказилось от ярости. Рука метнулась к внутреннему карману — туда, где лежала бы палочка, не сдай они её при входе. Этот жест показался Малфою ужасно забавным, и он залился смехом.

С каждым его смешком тишина становилась всё более вязкой, липла к коже, растирая поверхности, оседала на лёгких.

— Слазар, как давно я так не смеялся. — Длинные пальцы потянулись к первым пуговицам рубашки, растёгивая их. — Давай, Монтегю, попробуй.

Ответа не последовало — какой-то третьекурсник положил руку на плечо Грэхема, заставляя того тяжело осесть.

— Кто-нибудь ещё хочет проверить, насколько я в настроении терпеть ваш трёп? Нет? Вот и славно.

Драко лёг на спину и закрыл глаза. Он сомневался, что сможет заснуть.

☆☆☆

Гермиона аккуратно застегнула сумку, бросила последний взгляд на уже пустую кровать и глубоко вдохнула. Рон что-то бубнил про плохой ужин, Гарри стоял в дверях, скрестив руки, Джинни сидела на чемодане.

— Ну, — она улыбнулась, — не забывай, ты всего в паре этажей от нас. Как-нибудь проверим, как ты там, среди избранных.

— Обязательно, — отозвалась Гермиона. — И не смей снова есть на ночь, Рон.

— Я заедаю стресс.

Гарри подошёл ближе и обнял подругу, крепко прижав к себе.

— Всё будет нормально, — тихо сказал он. — Если что — ты знаешь, где нас искать.

— Знаю.

Собравшись с духом, она взяла сумку и направилась к лестнице. За спиной прозвучал насмешливый голос младшей Уизли:

— Давай, Грейнджер, покажи им, как надо быть старостой.

Башня старост находилась между шестым и седьмым этажом. Её открывала длинная мраморная лестница, и пока Гермиона поднималась, тонкий стук каблучков эхом отзывался в коридоре.

Гостиная встретила её тёплым светом ламп и потрескиванием камина. Просторная комната с высокими дубовыми панелями и бархатными шторами казалась островком спокойствия после шумных коридоров Хогвартса.

— Грейнджер! — махнул ей рукой Дин из кресла. Рядом сидели Падма и Энтони, у окна обсуждали расписание Эрни и Ханна.

— Добро пожаловать, — улыбнулась Патил. — А мы только начали разбираться с графиком патрулей.

— И спорим уже полчаса, — вздохнул Энтони. — Кто идёт на ночную смену в понедельник. Серьёзно, Грейнджер, возьмёшь это на себя? Ты всё равно не спишь.

— Спасибо за заботу, — фыркнула Гермиона, улыбнувшись. Было странно — после всего — возвращаться к обязанностям.

— Как думаете, сколько времени пройдёт, прежде чем Гермиона переделает все наши расписания под свой перфекционизм? — беззлобно бросил Томас, вызвав волну смешков.

— Дайте мне хотя бы до вечера.

— Я уже вижу, как она обводит график дежурств цветными маркерами и составляет таблицу баллов.

— А что в этом плохого? — Ханна Абботт подала Гермионе чашку чая с пуффендуйской заботливостью. — Мне нравится, когда всё организовано.

Энтони Голдштейн вытащил из сумки шахматную доску.

— Гермиона, ты случайно не хочешь партию? Дин отказывается играть после того, как я обыграл его три раза подряд.

— Потому что ты мухлюешь!

— Это называется стратегия, — невозмутимо ответил Энтони, раскладывая фигурки.

Падма вскинула голову и помахала свитком.

— Кстати, вы видели новое расписание? Они добавили...

Её слова прервал резкий скрип открывающейся двери. В комнату будто ворвался ледяной воздух, заставив каждого поёжиться.

Пэнси Паркинсон замерла на пороге. Её тёмные глаза медленно скользнули по присутствующим, словно оценивая добычу. Губы сложились в холодную, недобрую ухмылку.

— Ой, мы опоздали?

Воздух в комнате мгновенно изменился. Эрни выпрямился, добродушное выражение на лице сменилось настороженностью. Энтони медленно опустил шахматную фигуру, которую только что собирался передвинуть.

Драко Малфой вошёл неспешно, почти лениво, но каждый его шаг словно вибрировал напряжением. На нём была мятая мантия, одно плечо порвано у шва, губа рассечена, под глазом расплывалась тускло-лиловая полоса.

— Кажется, мы пропустили приветственную вечеринку.

Гермиона почувствовала, как по спине пробежали мурашки. Животный инстинкт шептал: «Бей первой. Или беги». Но ноги будто приросли к полу.

Спокойно, Гермиона. У них даже нет палочек.

Пэнси фыркнула и плюхнулась в кресло рядом с Дином, который невольно отодвинулся.

— Это что, прикол? — Эрни явно не собирался скрывать своё недовольство. Он ткнул пальцем в сторону Малфоя, тот уже устроился на подоконнике, не обращая внимания на остальных. — Я не собираюсь спать в одной башне с этим.

— Какой тон, Макмиллан, — отозвалась Пэнси. — Мы ведь все теперь за мир, дружбу и прочую моралистическую ересь, разве нет?

— Вам не о чем переживать, — подал голос Драко. — Директор любезно выделила мне отдельную спальню. — Его губы растянулись в ленивую ухмылку.

Что-то склизкое зашевелилось в горле. Гермиона сглотнула. Она не понимала, почему Малфой действовал на неё таким парализующим образом.

Драко медленно провёл пальцем по рассечённой брови, холодные глаза неторопливо изучали лица. Казалось, он наслаждался созданным напряжением.

— Отдельная спальня? — невольно выдавил Энтони, шахматная фигура замерла в пальцах. — Это что, особые привилегии для бывших Пожирателей?

— Не волнуйся, — голос Драко был мягким, тогда как взгляд не выражал ничего. — Я не собирался делить с тобой постель, Макмиллан. Хотя... — он задержал взгляд на округлом лице Эрни, — может, тебе бы это пошло на пользу. Сбросил бы пару фунтов.

Эрни побагровел и резко вскочил. Ханна инстинктивно схватила его за рукав.

Гермиона почувствовала, как ноги наконец освободились от оцепенения. Она шагнула вперёд — прямо между двумя «лагерями».

— Хватит. Мы тут не для этого. — Голос её прозвучал резче, чем она ожидала. — У нас есть обязанности, и мы будем их выполнять. Все.

Драко медленно повернул голову. Впервые за вечер его глаза — эти ледяные, безжизненные радужки — сфокусировались на ней. То, что она в них увидела… а точнее, не увидела — заставило тело снова броситься в жар. Она не обратила на это внимания в поезде. Но сейчас казалось, будто кто-то вытянул из неё каждый нерв и растягивает, пока он не лопнет.

Что с ним сделали?

Это был не тот Драко, которого она помнила. Не тот, кто смеялся за спиной, бросал мерзкие остроты, разыгрывал с Крэббом и Гойлом очередную гадость. Тогда в нём была жизнь — и, как ни крути, злость, зависть, желание доказать, превзойти — всё это было частью живого человека.

А теперь... теперь в его взгляде было то, что она видела только у заключённых Азкабана, которых выводили на суд перед поцелуем дементора.

Что с ним сделали? — этот вопрос повторялся по кругу подобно сломанной пластинке, въедался в виски, отскакивал от черепа и требовал ответа.

Война забрала у Драко Малфоя даже его демонов.

— Мы не будем никого судить, — она едва узнала собственный голос, — каждый из нас пережил достаточно. Я просто… просто хочу жить дальше. Ладно? Мы не обязаны дружить. Мы не обязаны им верить...

— О, как мило, Грейнджер, — фыркнула Паркинсон.

— …Но я не позволю своим друзьям уподобиться тем, против кого мы воевали.

Щелчок. В окне отразился огонёк. Малфой поднёс сигарету к губам.

— Здесь нельзя курить, — резко произнесла Патил.

Он лишь скривился и снова затянулся.

— Попробуй меня остановить.

Девушка густо покраснела и уткнулась взглядом в пол.

— Может, начнём уже собрание? — вмешалась Абботт, и каждый с облегчением выдохнул.

Гермиона отмахнулась от назойливых мыслей.

— Начнём с распределения патрулей, — твёрдо сказала она, разворачивая пергамент. — У нас есть график на первую неделю...

☆☆☆

Аудитория на втором этаже — старая, плохо проветриваемая, с высоким потолком и пыльным витражом, через который пробивался холодный свет осени. Гермиона сидела на первом ряду, как всегда.

Её пальцы крепко сжимали ручку самозаписывающего пера, хотя писать было нечего. Гарри — справа от неё, молчал, разглядывая узор на полу. Джинни, закинув ногу на ногу, делала вид, что зевает. Рон ерзал. За ними — остальные: Невилл, Луна, Ли Джордан, Парвати, Майкл Корнер, Сьюзен Боунс, Терри Бут, почти два десятка учеников, бывших солдат.

Макгонагалл стояла у кафедры — строгая, как в день первого урока Трансфигурации, и, казалось, даже старость поблекла перед её собранностью.

— Спасибо, что собрались. Я знаю, некоторым из вас хотелось бы проводить воскресенье иначе, — начала она. — Министерство и Хогвартс, в лице преподавательского совета, приняли решение ввести специальную программу адаптации для студентов, чьи семьи или сами они в той или иной форме были связаны с лагерем Волан-де-Морта.

Рядом с ней стоял мужчина в изумрудной мантии, с бархатным значком Министерства магии. Высокий, худой, с холодным лицом и аккуратной бородкой. Он не представился.

— Каждый из вас, — продолжала Макгонагалл, — проявил в ходе войны стойкость, силу духа и, что немаловажно, человечность. Именно поэтому вы были выбраны. Ваша задача будет заключаться в кураторстве. Каждый из вас будет закреплён за одним из студентов, подпадающих под программу. Это делается не для того, чтобы контролировать их шаги, а чтобы помочь им интегрироваться в новую реальность. Дать шанс... на исправление.

Мужчина рядом несколько раз демонстративно прокашлялся, чем вынудил Миневру обратить на себя внимание.

— Представляю вам инспектора Корнелиуса Флита, — спохватилась женщина, отступая на шаг назад. — Он озвучит детали.

Мужчина говорил сухо, не соблюдая никаких пауз и знаков препинания.

— У кураторов будет доступ к журналу поведения подопечного, вы сможете докладывать о нарушениях или, наоборот, рекомендовать смягчение условий. Вы не имеете права применять магию, но имеете право обращаться за дисциплинарной поддержкой к преподавателям или школьной стражевой службе. Сами студенты под контролем обязаны:

— не носить палочку вне уроков;

— не покидать территорию школы без сопровождения;

— посещать обязательные консультации у школьного психомага раз в неделю;

— избегать любой формы конфликта, устного или физического. Нарушения будут фиксироваться в личном досье и передаваться в Отдел магического правопорядка.

Он сверился со списком, а затем продолжил:

— Также ваши подопечные обязаны вести дневник, который под вашу подпись будет отправляться сразу в клинику психомагической помощи. Это обязательное условие. У вас есть право отказаться, но тогда вы будете отстранены от всех школьных привилегий, включая староство, внеклассные занятия и возможность покидать Хогвартс, без необходимости.

Он сделал паузу.

— Мы верим, что никто из присутствующих не хочет усложнять начавшийся мир.

Мужчина повернулся к Миневре и кивнул.

— Вопросы?

— Это бред, — выдохнул кто-то позади. Может, Майкл Корнер. — Мы должны нянчиться с теми, кто хотел нас убить?

— Мы должны закончить эту войну, — глухо ответила Макгонагалл. — И это единственный способ. Что-нибудь ещё?

Гермиона подняла руку.

— Извините, профессор, как будет распределяться кураторство?

— Завтра ваши подопечные явятся на закрепление.

Макгонагалл оглядела аудиторию ещё раз, взглядом, от которого обычно замолкали даже самые дерзкие семикурсники.

— Спасибо за внимание.

Инспектор Флит не попрощался. Он просто развернулся и вышел, словно вычеркнул весь класс из реестра живых. Макгонагалл же задержалась, как будто хотела сказать что-то ещё, но передумала и последовала за ним.

Дверь за ними закрылась с глухим щелчком.

Ненадолго повисла тишина — вязкая, как загустевшее зелье. И только через секунду рвануло.

— Нахрена они вообще вернулись? — тут же взревел Рон, громко, наотмашь. — Мы же выжили не для того, чтобы снова спать под одной крышей с теми, кто хотел нас убить!

— Ты слышал, что она сказала, — парировала Джинни, устало потирая лоб. — Это не их решение. Это Министерство.

— А по-твоему, это нормально? — Рон вскинулся, его уши уже полыхали. — Может нам ещё и задницы им подтирать?!

— Это называется попытка восстановить равновесие, — сухо отозвалась Гермиона, даже не повернувшись. Она всё ещё сидела, стиснув пальцами ткань юбки, и взгляд её был прикован к витражу. Холодный свет прорезал пол. — Это называется ответственность. За то, что будет дальше.

— Ответственность? — Рон фыркнул. — За кого? За Малфоя, за Паркинсон или может за Нотта? Ты забыла, как они радовались, когда Лаванда...

— Я ничего не забыла! — она не дала ему договорить, вскочив с места. — Хватит думать что я о чем-то не помню! Словно война обошла меня стороной! Я просто хочу жить дальше! Ты думаешь мне легко?!

Молчание поглотило комнату, заставив каждого обернуться в их сторону. Гермиона злилась, она чувствовала себя ужасной, потому как не могла ничего с этим сделать. Потому как не могла просто ненавидеть.

Гарри откашлялся, наконец подавая голос. Он мягко взял подругу за руку, вынуждая успокоиться. Трепетное касание лучшего друга тут же вернуло Гермионе покой. Она уселась обратно, приготовившись послушать Поттера.

— Если это может предотвратить ещё одну войну... может, стоит попробовать. Хоть кто-то должен попытаться.

☆☆☆

Гостиная Слизерина, как всегда, дышала холодом — он поднимался от пола, сочился из стен, капал с потолка. Всё здесь казалось сырым: воздух, диваны, взгляды. Лампы под потолком горели тускло, будто сквозь водоросли. Огонь в камине больше шипел, чем горел, и даже он отбрасывал на стены не тёплый, а серо-зеленоватый свет.

Вдоль дальней стены — на кожаных креслах, лавках и подоконниках — сидели слизеринцы. Кто-то хмуро склонился над коленями, кто-то молча изучал пыль на полу.

У центрального камина, прямо перед креслами, как надзиратель в Азкабане, стоял мужчина в вытертом серо-зелёном плаще и с лицом, будто вырезанным из гравия. Высокий, сухой, с хищным взглядом. На воротнике мантии — символ Министерства.

— Меня зовут Агрейл Скиннер. Я ваш куратор от Министерства. Можете звать меня мистер Скиннер. Программа Министерства Магии вступает в силу с сегодняшнего дня. Как вы знаете, каждый из вас признан либо участником, либо сторонником режима Того-Кого-Нельзя-Называть. Большинство из вас — дети тех, кто осуждён. Или, по крайней мере, остался под подозрением.

Некоторые слизеринцы вздрогнули. Другие лишь скривились.

— Для надзора за вашим пребыванием здесь, — продолжал Скиннер, — Министерством и директором школы было решено закрепить за каждым из вас личного куратора. Это студенты, участвовавшие в Сопротивлении. Вы будете знать, кто именно за вами наблюдает. Они будут иметь доступ к вашему личному делу, к отчётам преподавателей, а также официально контролировать ваш процесс «реинтеграции».

Он сделал паузу. Ни возмущений, ни криков. Только вязкое, тошнотворное молчание.

— И чтобы не создавать иллюзий выбора — распределение случайное.

Медленно, почти театрально, он поставил на центральный стол серебряную чашу. Внутри — свёрнутые пергаменты. В воздухе завибрировало простейшее защитное заклинание: проверка подлинности.

— Прошу. По одному.

Первым двинулся Мердит Ботт — костлявый, с подрагивающей губой. Он шагал к чаше, как на виселицу: плечи вжаты, подбородок опущен. Тянул жребий, развернул. Зрачки дёрнулись, но он не сказал ни слова — только вернулся на место, почти споткнувшись. Кто-то сзади хмыкнул, засёк слабость.

Следом пошла Гринграсс. Сломанная грация — когда-то блистательная Дафна теперь была сгорбленной, будто под тяжестью невидимого рюкзака.

— Уизли, — сообщила она, как только пергамент оказался в руках.

Зал зашумел. Кто-то цыкнул сквозь зубы. Кто-то усмехнулся.

Интересно, — пронеслось в голове Драко, — как он это переварит.

Потом пошли ещё. Лестрейндж, Флинт, кто-то из младших. Время от времени кто-то называл имена вслух: «Луна Лавгуд». «Сьюзен Боунс». «Невилл Лонгботтом». Брови двигались, скрипели зубы, вспыхивали смешки и напускное безразличие.

Наконец остались только Блейз, Паркинсон и Малфой.

Всё это казалось чем-то за гранью постижимого: стоять и выбирать себе надзирателя, который весь год будет совать нос в твои дела и добродушно расспрашивать о самочувствии.

Тупая хуйня.

— Давайте, — пробормотал кто-то с дивана, не скрывая хрипотцы. — Пусть Малфой идёт первым. Ему же нравится быть в центре внимания.

Драко поднял глаза. Голос принадлежал Кормаку Словесту — широкоплечему старшекурснику, чьё лицо украшали два свежих фингала и нос, явно заживающий после встречи с чьим-то локтем. Его друг, Мэтью Фентон, сидел рядом — тоже весь в царапинах и с распухшей скулой. Оба уставились на Драко.

Вспыхнула недавняя сцена. Всего день назад — они, пятеро, в спальне. Сначала насмешки: «Сынок Пожирателя». «Маленький трусливый подонок». Позже угрозы. Потом — первый удар. Он не успел подумать, прежде чем оттолкнул двоих, и заклинание, сорвавшееся без палочки, врезалось в третьего, скручивая его животной, дикой энергией.

Он не хотел использовать магию. И был уверен: расскажи эти ублюдки хоть кому-нибудь — Малфоя упекут за одну решётку с Люциусом, расписав "не справился с программой" прямо в личном деле.

Мысль об этом почти приводила в экстаз — представить лицо отца, когда он узнает, как в очередной раз разочарован своим чистокровным отпрыском.

Драко теперь вообще не хотелось двигаться — только размазать ухмылку Кормака по полу. Его прервала Пэнси, быстро подошедшая к чаше.

— Если никто не против. Хочу поскорее выяснить, с кем мне придётся «интегрироваться».

Она потянулась к пергаменту, развернула — и губы на секунду поджались в тонкую линию. Затем, сверкая своей фирменной ядовитой усмешкой, обернулась:

— Поттер. Прекрасно.

Блейз фыркнул, встал, проходя мимо Словеста и намеренно задел его плечом.

— Ох, прости, — сказал Забини, лучезарно улыбаясь. — Надеюсь, это не впишут в мой протокол.

Он не раздумывая вытянул свиток. И чем дольше читал, тем шире становилась его улыбка — будто выведенные чернила были чем-то святым.

— Джинневра Уизли, — мечтательно произнёс Блейз, прижимая пергамент к груди. — Кто-нибудь знает, она всё ещё встречается с Поттером?

— Слазар, — прошептала Паркинсон, опираясь на плечо Малфоя. — Они задушат друг друга через день.

— Зная Забини, ему это ещё и понравится.

Драко вышел из-за колонны, лениво перебирая ногами. Кожа на затылке зудела от взглядов. Казалось, все ждали, что он сорвётся.

Он опустил руку в чашу, сжал один из свитков, развернул.

Глаза пробежали по буквам знакомой фамилии — прямой линией, готовой перерезать горло, если этого не сделает сама обладательница имени.

Хотелось рассмеяться от абсурдности происходящего. Ладно он. Но куда эти министерские шавки отправляют свою героиню войны? Маленькую гриффиндорскую птичку — прямо в клетку к змею.

Как мило.

Драко сложил пергамент пополам и сунул в карман. Интересно, а Грейнджер уже знает, что ей только что вынесли приговор?

Скиннер кивнул.

— Распределение завершено. Все прочие инструкции вы получите письменно.

Он ушёл, оставив слизеринцев наедине со своей новой реальностью.

☆☆☆

Чем старше становился Драко, тем меньше он ждал. Сначала — семейных ужинов, потом — слов поддержки от Люциуса, а под конец — писем из дома.

Это, впрочем, никак его не огорчало.

Конечно, вначале было трудно: избалованный вниманием Малфой был почти оскорблён его отсутствием. Он носился за отцом, требуя посвятить его во «взрослые дела». И, как всегда, Люциус исполнил очередную прихоть.

Сначала — статус. Позже — первое задание. А то, с каким отчаянием он пытался заслужить доверие, теперь казалось почти смешным.

Но тогда, когда тело Кэти Белл забилось в агонии на снегу, — все амбиции и планы вспыхнули разом. Шаткая стена, отгораживавшая юного Драко от реальности, рухнула, обнажив всё то, что теперь его ждало.

Всё то, к чему он не был готов.

И вот теперь, возвращаясь к своим ожиданиям, Драко вдруг понял: он совсем не испытывает радости, увидев конверт с фамильным гербом. Наверное, потому что последние годы такие письма звучали одинаково — сухо.

И за ними ничего хорошего не следовало.

«Мой дорогой Драко, Не знаю, читаешь ли ты мои письма. Ведь ни на одно ты не ответил — и я тебя за это не виню.

Мы с твоим отцом были не тем примером, каким должны были быть. Я часто думаю о том, что могла бы сделать иначе. Только толку от этих мыслей, как ты сам знаешь, никакого. Сейчас у нас появился шанс. Министерство дало нам возможность — если ты проявишь себя с лучшей стороны, если будешь вести себя безупречно до конца этого учебного года, нам разрешат уехать. Просто… исчезнуть. Начать всё заново. Я не смею просить у тебя прощения. Но я молюсь, чтобы ты воспользовался этой возможностью. Ради себя. Ты ещё можешь выбраться из этого, Драко. Пожалуйста, будь осторожен. С любовью,Мама.»

Он перечитал письмо дважды.

Третий раз — уже не глядя, просто сжимая пергамент в руках.

Исчезнуть.

Он не знал, что раздражало больше — наивность этих строк или то, насколько ему этого хотелось.

Драко возненавидел саму эту мысль. Потому что, если сдаться, если действительно сделать всё «правильно» — значит, они были правы. Все они.

☆☆☆

Гермиона сидела между Гарри и Джинни, разрезая тост на аккуратные квадратики, но так ни одного и не поднесла ко рту.

Масло растеклось по хлебу, запачкав край тарелки. Пахло апельсинами, корицей и жареным беконом — приятный аромат, который обычно обещал хороший день.

Сегодня — не обещал ничего.

С самого утра члены Сопротивления были на нервах. Кто-то шептал, перебирая возможные варианты. Кто-то — напротив, говорил громко, будто заглушая тревогу.

Гермиона молчала. Не потому что не было мыслей — их было слишком много. Они клубились в голове, как чернила, случайно пролитые на пергамент, — слипшиеся, вязкие, неразделимые.

Сегодня начинается Закрепление. Сегодня к ним — к тем, кто сражался, кого пытались убить, чьи друзья умирали рядом, — должны будут подойти те, кто стоял по другую сторону.

Она была за это. Конечно, была. Она сама стояла у истоков программы. Поддержала её. Уговаривала друзей. Но именно сейчас всё это казалось ей ужасной, чудовищной идеей.

— Ой-ой, — Джинни подняла голову. — Начинается.

У входа в Большой зал появились первые фигуры в чёрно-зелёных мантиях. Шли они неспешно: кто — с каменными лицами, кто — напряжённо озираясь по сторонам.

Грейнджер ощутила, как в голове щёлкнул переключатель.

Программа запущена.

Она краем глаза видела, как студенты подходят к своим новым кураторам. С кем-то она была знакома, с кем-то — лишь пересекалась на собраниях. Но каждый из них был теперь связан с ней невидимыми нитями ответственности, стягивавшими руки так туго, что невозможно было пошевелиться.

Их стол тоже не остался без внимания. Первой — к удивлению — подошла Паркинсон. Остановилась возле Гарри и, не говоря ни слова, протянула ему руку.

— П… привет, — выдавил Гарри. Он выглядел так, будто проглотил слизня и вот-вот его стошнит. Пожал руку — неуверенно.

Пэнси ядовито ухмыльнулась.

— Поттер, у меня нет палочки. Не стоит так трястись.

Гарри пожал плечами — больше для вида. Очевидно, ему хотелось провалиться под стол.

Гермиона смотрела на всё это, внутренне сжимаясь. Вот так оно и будет. С самого начала. Холод. Недоверие. Злость.

Следом за Пэнси подошёл Блейз. Он вальяжно развалился напротив Джинни. Его движения были нарочито медленными, будто он смаковал каждый миг их общего дискомфорта.

— Доброе утро, — его улыбка стала шире, когда Уизли бросила в него скучающий взгляд. — Ты всегда такая огненная по утрам, или я просто особенный?

Джинни медленно положила нож. Металл звонко ударился о фарфор. В её глазах сверкнули золотистые искры — знакомый всем гриффиндорцам признак надвигающейся бури.

— Не обольщайся. Я ожидала кого-то более… презентабельного.

Гарри поперхнулся тостом. Блейз рассмеялся — легко, бархатисто, будто услышал лучшую шутку в своей жизни.

— О, Уизли, — протянул он томным голосом, — Ты так жестока, что моё сердце разбито.

Джинни приподняла бровь, но уголки её губ непроизвольно дрогнули.

— Жестока? — она макнула нож в мёд и поднесла к губам. — Если бы я хотела быть жестокой, я бы напомнила тебе историю с тем зельем…

— Прошу, — он приложил ладони к сердцу. — Не кромсай остатки моей гордости. У нас ведь всё впереди. Ты, я, медленный путь к прощению. Может, даже по стаканчику?

— Уверена, твой дневник трещит по швам от таких фантазий, — она сделала глоток тыквенного сока. — Но сегодня ты в пролёте.

— Теперь я точно уязвлён.

Он протянул руку через стол — пальцы замерли в воздухе.

— Ну что, Уизли? Поделишься секретом, как не разочаровать своего куратора?

Джинни задумчиво посмотрела на его ладонь, потом — пожала её с лёгкой усмешкой.

— Веди себя прилично.

— Обожаю твои условия, — он задержал её руку чуть дольше, чем нужно.

Рон стиснул зубы, глядя, как Забини продолжает разговор с его сестрой, не сбавляя темпа.

— Я сейчас… я ему…

— Не сейчас, — прошипел Гарри, перехватив его за локоть. — Пусть они сами.

— Сами что? Она же… она же флиртует с ним!

— Она? — хмыкнула Гермиона. — Серьёзно, Рон? Ты думаешь, Джинни нуждается в защите? Ты с ней вообще знаком?

— Я знаком с ним, — буркнул Рон, яростно мажущий масло на хлеб. — Слишком знаком.

К столу подошла Астория. Не глядя ни на кого, встала позади Блейза, руки сложены за спиной. В её лице читалось всё, кроме желания здесь находиться.

— Блейз.

Он тут же откинулся назад, освобождая место.

— Мадам, — склонил голову с притворной галантностью.

— У нас консультация в девять. И профессор Синистра не любит ждать.

— Я бы задержался, если бы мог, — драматично вздохнул он, — Но долг зовёт.

Он подмигнул Джинни и, наклонившись чуть ближе, прошептал:

— Уверен, у нас будет... продуктивный год.

— Учитывая твои оценки — он будет длинный, — парировала Джинни.

Он рассмеялся, будто всё это — игра. Повернулся и ушёл, Астория — за ним.

Наступила короткая, немного ошеломлённая тишина. Джинни глотнула сока — и только тогда заметила, что Гермиона всё это время сидела с почти пустой тарелкой, рассеянно вертя головой.

— Эй, — легонько толкнула её плечом. — Ты чего?

— Я… просто думаю.

— Всё ещё никто не подошёл? — вмешался Гарри.

— Видимо, нет, — она натянуто улыбнулась. — Может, не всех включили. Или решили, что у меня… другой фронт работы.

Почти все уже получили своих подопечных. Даже Рон, несмотря на ворчание, теперь сидел рядом с Дафной Гринграсс. То поглядывал на неё исподлобья, то кивал в ответ на её ровные, осторожные фразы.

А она?

Сама стояла у истоков идеи. Сама уговаривала Макгонагалл. Писала рекомендации. Почти кричала: «Мы должны взять на себя ответственность, если хотим, чтобы мир изменился!»

— Знаешь, — тихо сказала Джинни, подливая сока, — может, это и к лучшему.

— Что?

— Что тебе не достался никто.

— Почему?

— У тебя и так забот хватает.

А ей не хватает действия. Не хватает ощущения, что она может помочь. Что её боль, знания, опыт — не были зря.

Может, она бы всё испортила. Может, она слишком включается. Но… может, кто-то нуждался в ней — а она даже не узнала?

Хватит.

Она вернулась к своей тарелке, собираясь наконец позавтракать.

— Грейнджер.

Голос прозвучал ровно, безэмоционально. Как будто кто-то выдёрнул её из мыслей за шиворот. Она подняла глаза.

Перед ней стоял Малфой.

Он выглядел так, будто не спал: синеватые тени под глазами, растрёпанные волосы, сбившийся ворот мантии. Он держал руки в карманах — и не двигался.

Гермиона машинально выпрямилась, будто её застали за чем-то постыдным.

— Я твой, — сказал он. — Подопечный. Или как вы это называете.

Она открыла рот, но он продолжил:

— Я буду сдавать дневник в субботу, в девять утра. Встречаемся в кабинете прорицания. Если тебе нужно проверить раньше — там же, в понедельник и четверг с четырёх до пяти.

Она кивнула, но он будто не заметил.

— По средам в три мы идём к психомагу. Ты должна сопровождать. Это обязательно. Если есть вопросы — дождись встречи. На письма не отвечаю. И личных разговоров не будет.

В башне старост — не разговаривай со мной. — парень не скрывая отвращения быстро пожал её ладонь и так же молниеносно отдёрнул руку.

Он развернулся, собираясь уходить, но Гермиона наконец обрела голос.

— А если будет срочно?

Драко замер, не оборачиваясь.

— Не будет.