Змеелов

Драко Малфой ненавидит в людях до невозможного многое. Но есть три качества, которые он абсолютно презирает: всезнайство, непрошенную добродетель и простодушие. И как прекрасно сходятся обстоятельства — все эти три черты вплетаются в Гермиону Грейнджер, которая сейчас вцепилась в его плечо, наверняка собираясь отсоединить его от сустава.

— Малфой, нам очень жаль.

Его буквально распирало от злости. Он высвободился из её хватки, презрительно скривив губы:

— Не смей меня трогать, грязнокровка.

— Малфой, — предупредительный тон золотого мальчика вызвал новую волну смеха, больно прокатившуюся вверх по гортани.

— Да пошли вы нахуй! Убирайтесь, блять, нахер со своими ебучими сожалениями! — он проглотил ком, подступивший слишком близко к горлу. Хотелось сказать что-то ещё, что-то болезненное, чтобы заглушить собственную ярость, подавить слабость, которая так не к месту всплыла на поверхность.

Но в этот момент подоспела Нарцисса, подхватившая сына под руку. Драко тут же вернул на лицо холодное отчуждение, сгладив всё рваным вдохом.

— Спасибо вам, — пролепетала леди Малфой, чем заставила сына едва ли не оскалиться. Он хотел сделать шаг вперёд, загородив плечом маму, но она не позволила, вцепившись коготками в его локоть.

— Это вам спасибо. Если бы не вы...

Грейнджер сказала что-то ещё, какую-то очередную хуйню про то, что сейчас всем стоит держаться вместе, а потом без стеснения выдавила из своего грязного рта:

— Я сожалею, что так вышло.

Да конечно, блять. Конечно, эта маленькая грязнокровая шлюха сожалела. Сожалела, скорее всего, когда выдвигала свою кандидатуру свидетельствовать против Люциуса.

О, Драко очень сомневался, что тогда она чувствовала что-то кроме триумфа и безграничной радости — из-за героического воскрешения её шрамированного дружка. Он был уверен, что и Нарцисса думала о подобном, потому как дрогнули её губы, прежде чем она поблагодарила их и вместе с сыном вернулась в главный зал.

— Не позволяй им смотреть на нас свысока.

— Да, мама.

— Лучше не разговаривай с ними вообще.

— Хорошо.

— Драко, — голос матери не приносил ни радости, ни печали. Нарцисса обладала удивительной способностью держаться на людях, которую пыталась привить и сыну. — Попрощайся с ним.

— Я... я не могу.

☆☆☆

Гермиона перехватила её перед тем, как та улетела в окно, и, не скрывая раздражения, передала Рону. Тот тут же сунул шоколадную лягушку в рот и расплылся в довольной гримассе.

— Не могу поверить, что мы возвращаемся… — голос Джинни был приглушённым, убаюкивающим. Уже минут тридцать она корпела над каким-то журналом, старательно выводя что-то в отведённое для этого поле. Голова склонена набок, нижняя губа прикушена — привычка с детства.

— Не мог себе представить, что после всего этого мы вернёмся в школу, — пробормотал Рон, на секунду перестав жевать. Его пальцы неуверенно указали на мешочек с конфетами в поясной сумке Грейнджер. — Отдай, пожалуйста, если всё равно не будешь.

— Мерлин, Рональд… — Гермиона закатила глаза, не переставая улыбаться.

В этот момент дверь купе со скрипом распахнулась. На пороге стоял Гарри. Лицо у него было серо-зелёное, волосы — ещё более растрёпаны, чем обычно. Он вцепился в дверь так, будто боялся, что вагон сейчас резко накренится, а то и перевернётся.

— Его опять укачало, — с улыбкой заметила Джинни, не поднимая глаз.

— Ага, — хрипло выдавил Гарри, садясь на край лавки. — Я отвык от поездов.

— А я отвык от занятий.

— А ты к ним разве привыкал?

Гермиона хмыкнула, на что получила толчок в бок — и всё купе зашлось в хохоте. Ей так давно не хватало всего этого, что девушка цеплялась за любую возможность просто повеселиться. Рон выступал за использование камина, чтобы быстрее добраться в Хогвартс, без всего этого. Но Грейнджер смело отмела эту идею, настояв на поездке. Потому что ей так хотелось наконец жить нормально. Вернуть то, что у них отобрала война.

— Так, ладно, — Джинни замахала журналом перед их лицами. На главной странице, почти на весь лист, разместилась колдография, где смущённый Гарри морщится от вспышки. — Я ответила верно на семь из десяти вопросов!

Поттер ничего не ответил, стараясь вообще не говорить, чтобы лишний раз не дать желудку повод выскользнуть из горла.

— С каких это пор твоим любимым маггловским фильмом стал "Титаник"?

Гермиона прыснула в кулак, оборачиваясь на Поттера, который просто старался не выплюнуть кишки на сиденье.

— Оказывается, "юный герой" подвергался постоянным издевательствам со стороны собственных друзей. А ещё наш "талантливый маг" боится жаб, — Джинни щёлкнула по следующей странице и фыркнула. — "В детстве Поттер часто сталкивался с насмешками со стороны близких, из-за чего выработал сложные механизмы защиты. Например, чувство юмора."

— Это они о чём вообще? Юмор? — Гермиона прищурилась, вчитываясь в текст. — Это рубрика "Психомагический разбор героев современности", автор — Сибилла Трелони.

— Что?! — в один голос воскликнули Джинни и Гарри.

— Подожди-подожди, — Джинни резко вернулась к первой странице, нахмурившись. — Она теперь в журналистике?

— Ну... — Гермиона пожала плечами. — После того как её выгнали из Хогвартса, кажется, она решила, что её "прозрения" можно монетизировать иначе. Теперь у неё колонка в "Чародейском взгляде".

— Это же абсурд, — простонал Гарри, закрывая лицо руками. — Кто вообще читает это…

— …и отвечает на тесты, — закончила за него Джинни с самодовольной ухмылкой. — Только чтобы узнать, кто ты — "заносчивый сноб, избегающий ответственности" или "стратег с детской травмой"!

— А ты-то кто? — обратился Рон к Джинни, склонившись над журналом. — "Хрупкая ведьма с железной волей"? Или, может, "независимая сирена с трагичным прошлым"?

— Почти, — девушка облизала палец и перелистнула страницу. — "Бунтарка с золотым сердцем и повышенной склонностью к сарказму."

— О, Мерлин, — шатенка закатила глаза.

— Уверен, Гермиона — "Загадочная мудрая героиня, скрывающаяся за знаниями и стальной логикой."

— Слушай, а давай проверим тебя, — Джинни ткнула в страницу с новым тестом. — "Какой артефакт из прошлого ты пронёс бы сквозь века?" Гермиона, ты обязана пройти это. Ради науки.

— Я в этом не участвую. Не хочу, чтобы журнал определял, какой я человек. Особенно журнал, где у Гарри любимый фильм — "Титаник".

— Это ложь! — вскинулся Поттер, хлопая себя по коленям. — Я даже никогда не смотрел "Титаник"! Это всё Сибилла!

— Не отрицай, — заметила Джинни, — у тебя точно такая же причёска, как у ДиКаприо в сцене на носу корабля.

Снова взрыв хохота. На этот раз — общий, долгий и искренний.

Вагоны стучали по рельсам, солнце мягко лилось сквозь стекло, и на миг всем им показалось, что всё правда стало по-прежнему. Как будто впереди не руины, не шрамы, не последствия — а всего лишь ещё один учебный год. Ещё один шанс.

Гермиона вышла из купе, слабо натянув улыбку, когда Рон что-то буркнул ей вслед с полным ртом. Коридор был почти пуст — лишь редкие студенты бродили туда-сюда в поисках друзей или более мягких сидений. Воздух в поезде был пропитан привычным запахом пыльных подушек и старого дерева, но среди всего этого она уловила что-то постороннее.

Резкий, обволакивающий запах табака.

Она остановилась. Сморщила нос.

— Отлично, — прошептала себе под нос. — Кто-то решил, что правила не для него.

Это чувство — не просто раздражение, а знакомый, упрямый прилив праведного гнева — толкнуло её вперёд. Она прошла мимо двух купе. В одном какой-то первокурсник тыкал палочкой в собственный чемодан, вызывая чихание совы. В другом кто-то громко хохотал над карточками из шоколадных лягушек. Запах усилился. Горьковатый, тяжёлый — и уж точно не аромат благовоний.

Гермиона приоткрыла ещё одну дверь — пусто.

И вот, в самом конце вагона, в небольшом тамбуре, между двумя секциями, она заметила полуприкрытую дверь. Табачный дым тонкой лентой скользил в щель. Она толкнула дверь:

— Простите, но курение строго запрещено…

Оборвалась.

Он стоял, облокотившись на раму открытого окна. Сигарета едва тлела в его пальцах, а пепел аккуратно смахивался ветром наружу.

Драко Малфой.

— Конечно, — выдохнула Гермиона почти с облегчением. — Кто бы ещё.

Малфой повернул голову. Лицо его перекосила лёгкая усмешка — та самая, вызывающая желание двинуть по носу учебником.

— Грейнджер, — он затянулся и выпустил дым вбок. — Как неожиданно.

— Нарушение правил — это всё ещё нарушение, — холодно отозвалась девушка.

Она не ожидала его увидеть. Или, вернее, не ожидала увидеть такого его: потрёпанного, угловатого, бледного и будто бы постаревшего на несколько лет.

— Потуши или я...

Он, будто назло, поднёс сигарету ко рту и сделал новую затяжку.

— Свали, грязнокровка. Пожалуйся своему шрамированному дружку. Пусть герой войны сам прибежит и прочитает мне лекцию о вреде курения.

— Гарри не будет тратить время на жалкого труса вроде тебя, Малфой.

Парень скривился.

Почему эта сука не может просто отъебаться?

— Знаешь, Грейнджер, мне всегда было интересно, кому из них ты всё-таки подсасываешь. Чей член тебе нрав...

Тело реагирует быстрее, чем мозг генерирует ответ. Рука с блаженным шлепком врезается в его скулу, выбив из пальцев окурок.

— Не смей говорить о них, ты, жалкий предатель!

Расплавленный металл, помещённый в его радужках, выстреливает в Гермиону таким взглядом, что неприятный табун мурашек мчится вверх по пояснице. Она хочет открыть рот, чтобы продолжить гневную тираду, как Малфой пересекает оставшееся расстояние и силой хватает её за горло, впечатав в дверцу вагона.

Её затылок больно врезается в металлическую пластину, перед глазами вспыхивают разноцветные мушки. Его пальцы сжимаются с такой силой, будто Малфой собирается сломать ей шею.

А он, блять, ещё как собирался.

Как же, наверное, приятно слышать хруст, зная, что из этого грязного, ебучего рта не выскользнет больше ни слова.

Она хватает ртом воздух, чувствуя, как вместе с кислородом в нос заползает запах Малфоя.

— Вот так сразу в драку, Грейнджер? — он шипит ей прямо в лицо, загрязняя такой драгоценный воздух вонью табака. — Куда же делись твои херовые принципы? Где твоё «насилие порождает насилие»? Или чем ты там обычно оперируешь?

Она попыталась оттолкнуть его, но он только сильнее прижал её к двери. Его кольца больно впивались в кожу.

— Отпусти...

— Ещё раз посмеешь дотронуться до меня или просто, блядь, снова лезть не в своё дело — я тебя убью, нахер. Поняла?

Гермиона стиснула зубы, слёзы уже собрались в уголках глаз. Она чувствовала себя униженной и злой.

— Поняла?! — рявкнул парень.

— Релашио!

Заклинание сорвалось с губ. Драко отшвырнуло назад, как будто невидимая рука рванула его за плечо. Он споткнулся, едва удержав равновесие, и на мгновение в его глазах мелькнуло что-то дикое. Гермионе даже показалось, что он снова набросится на неё, и она вытянула палочку вперёд.

— Не подходи!

Эта блядская грязнокровая сука думает, что её палочка сможет его остановить. Охуительно.

— Держись от меня подальше, Грейнджер, — его взгляд скользнул за её плечо. — Возвращайся к своим нищим подсосам.

Гермиона обернулась.

В дальнем конце коридора и впрямь мелькнул рыжий силуэт Рона. Когда она снова взглянула на слизеринца — того уже не было. Лишь тонкая струйка дыма у окна да смятый окурок на полу напоминали, что он вообще здесь был.

— Гермиона? — подозвал её Рон, приближаясь. — Ты чего тут торчишь?

Она глубоко вдохнула, пытаясь унять дрожь в руках.

— Ничего. Просто... проветриваюсь.

— Мы сидим у Невилла с Луной, присоединяйся.

— Да-да, сейчас, — она отмахнулась от друга, буквально заваливаясь в уборную.

Гермиона сжимала кулаки, ощущая, как под ногтями впивается в ладони собственная дрожь.

Это глупо. Совершенно глупо.

На войне она стояла перед Беллатрисой Лестрейндж, чувствуя, как заклятие Круциатус прожигает внутренние органы. Видела, как гибнут друзья. Выдерживала осаду в Хогвартсе.

А теперь — дрожит из-за Малфоя? Из-за его грязных рук и дешёвых угроз?

Нет.

Она провела языком по внутренней стороне щеки, ощущая привкус железа — прикусила её в момент удара. Не из-за него. Из-за неожиданности.

На войне она знала, откуда ждать удара. А здесь...

Здесь не было логики. Не было стратегии. Только внезапная ярость в глазах человека, которого она знала как самодовольного мальчишку. Не больше.

Драко всегда был громким, но безопасным. Сейчас Грейнджер сомневалась в том, насколько он был стабилен. Не имеет значения, чему он учился на той стороне. Если этот сноб решил, что после войны ему правила не писаны — он очень ошибается.

Девушка провела деревком палочки по горлу, убирая распухшие отпечатки его пальцев. Она не позволит ему и дальше думать, будто все обязаны пресмыкаться перед его фамилией.

Ей казалось, что война закончилась. Но она просто приняла другую форму.

Что ж, Гермиона Грейнджер знала, как адаптироваться.

☆☆☆

Пэнси нервно трясла носком лакированной туфли, тыкая в разворот журнала накрашенным ногтем.

— Вы видели это? — её голос звенел, как надтреснутый хрустальный бокал.

Она перевернула страницу и сунула журнал под нос Забини, который оторвался от чтения своего томика и лениво поднял бровь.

«Дети тьмы: кому позволено вернуться в Хогвартс?» — кричал заголовок.

Ниже — колдография из зала суда, где каждого из них выводят с закованными за спиной руками.

Пэнси фыркнула:

— "Особые условия для вернувшихся" — вот это да! Как будто мы прокажённые!

Забини скользнул взглядом по тексту, усмехнулся:

— О, тут ещё: "Малфой-младший, некогда наследник влиятельного рода, теперь — бледная тень своего отца." Поэтично.

— Это мерзко! — Пэнси швырнула журнал на стол. — Они пишут так, будто мы должны быть благодарны, что нас вообще пустили назад!

— Мы и благодарны, Пэнс, — протянул Забини. — Ведь каждый из нас горел желанием вернуться.

Драко махнул рукой — и журнал вспыхнул огнём. Пэнси презрительно скривилась, когда пламя лизнуло кожу.

— Ни себе, ни людям, — пробубнил Блейз, возвращаясь к книге.

— Вы что, не понимаете? — Паркинсон никак не унималась.

Конечно, ведь все эти месяцы она выслушивала от отца, как правильно восстановить разъебанную репутацию и что для этого делать. Какая-то статейка могла здорово подорвать её планы.

— Драко!

Он закатил глаза, перевернувшись на бок.

— Я не позволю этим шавкам смотреть на нас свысока! — пробормотала слизеринка, чем вызвала лишь недовольное цоканье.

— Оставь своё рвение на другой раз, Паркинсон.

— Они называют нас "наследниками позора"!

Блейз зевнул, нарочито громко перевернув страницу.

— А ты что, гордишься своим наследием?

— Я… Я просто предлагаю действовать! Хоть вы-то должны понимать, что нельзя позволять им…

— Позволять? — Драко усмехнулся. — Ты всё ещё живёшь в том мире, где фамилия Паркинсон что-то значит? Посмотри вокруг, — он кивнул на обугленный журнал. — Вот что осталось от нашего влияния. От наших имён. От всего.

— Он прав, Пэнс, — буркнул Забини. — Лучшая месть — перестать играть по их правилам.

— Но... — слизеринка хотела возразить, но слова застряли в горле. Её взгляд метал молнии. В последние дни это был один из тех коротких срывов, что ребята уже научились не замечать. В обычные дни Паркинсон мастерски маскировалась под ядовитую стерву.

— Кстати, если хочешь действовать, — лениво протянул Блейз, не отрываясь от книги, — можешь начать с маникюра. У тебя лак облез.

Пэнси яростно схватила сумочку и выбежала из купе, хлопнув дверью.

Драко едва не закатил глаза — подруга была вся на взводе. И он прекрасно её понимал. Сам Малфой отдал бы всё, лишь бы не ехать на этом проклятом поезде, слыша отовсюду жалостливые голоса.

— Ну вот, теперь она неделю будет невыносимой, — хмыкнул мулат.

— Ничего нового.

☆☆☆

Большой зал сиял сотнями свечей.

Драко ненароком вспомнил, как когда-то — в первый вечер — он сидел с широко раскрытым ртом, пытаясь подсчитать все проклятые подсвечники на потолке. Глупый, самодовольный ребёнок.

Сколько из тех, кто тогда сидел рядом, сейчас мертвы?

— Они убрали орнаменты факультетов, — донёсся голос Блейза.

И вправду. Он окинул зал взглядом. Да, никаких змей, львов и прочей хуйни. Только одинаковые чёрные мантии — как будто кто-то решил, что если стереть все различия, то и ненависть испарится.

Хер там.

Слизеринцы всё равно сидели отдельно. Свалившись в кучку, как крысы на тонущем корабле. Громко смеялись, активно перебрасывались колкостями — будто это могло заполнить те несколько десятков пустующих мест, где когда-то сидели их сокурсники и друзья.

«Дети Пожирателей», «змеиные ублюдки», «предатели». Их родословные — как приговор. Даже грязнокровки и предатели крови теперь думали, что могут смотреть на них без страха.

— Неужели администрация наконец поняла, что натравливать учеников друг на друга с самого детства — как минимум, неэтично? — Паркинсон привела себя в порядок, накрасила губы своей любимой красной помадой и вцепилась в локоть Блейза, настойчиво игнорируя перешёптывания.

— О, Пэнс, какая приятная встреча, давно не виделись, — протянул Блейз. — Обожаю твой подход к публичным унижениям.

Малфой. Сын Люциуса. Белобрысый ублюдок, верно разочарованный тем, что его папаша догнивает свой век в Азкабане, а не восседает на троне рядом с змееподобным опарышем.

Он должен быть благодарен Поттеру за то, что тот свидетельствовал в его пользу.

Ещё как, блять, благодарен. Спасибо, о святой Поттер, дай помацать твои золотые яйца.

Малфой знал: половина зала, будь у них хоть грамм смелости, стрельнула бы в него Авдой прямо сейчас. Он — напоминание. Клеймо. Обоссанное пятно на белоснежной простыне, от которого хотелось отмыться.

Это не приносило удовольствия.

Но было в этом что-то... забавное.

Уголки губ поползли вверх, выражая что-то вроде усмешки, которая не затронула глаз. Пара взглядов тут же прекратили его терзать.

Когда слизеринцы наконец уселись, шум снова заполнил зал. И даже так Малфой ощущал их взгляды — как иглы, впивавшиеся в кожу, заставляющие сидеть ещё ровнее.

Он медленно провёл пальцем по краю бокала с тыквенным соком, наблюдая, как капли конденсата стекают вниз.

— Взгляните-ка, — прошипела Пэнси через улыбку, будто продолжала светскую беседу. — Дорогой директор даже не смотрит в нашу сторону.

Профессор Дамблдор… нет, МакГонагалл, чёрт возьми (он до сих пор ловил себя на этой ошибке), стояла у преподавательского стола, беседуя с Флитвиком. Её взгляд намеренно избегал змеиную часть зала.

— О, а вот и наша любимая Золотая Троица, — Блейз лениво откинулся на спинку скамьи. — Поттер выглядит так, будто проглотил бутылку скигеля.

— Он всегда так выглядит.

— Интересно, — притворно задумался он, — если я сейчас к ним подойду, через сколько в меня прилетит проклятие?

— Оставь свои глупые идеи при себе, — Пэнси бросила взгляд на преподавателей. — Нас и так ждёт куча ограничений.

— Каких?

— Никаких выходов в Хогсмид первые два месяца. Дополнительные проверки сумок. И, о чудо, — она фальшиво улыбнулась, — личный патруль из надоедливых гриффиндорцев, следящих, чтобы мы не "нарушали правила".

Блейз громко рассмеялся, заставив нескольких первокурсников вздрогнуть.

— Этот год будет просто охуительным.

Драко был с ним полностью согласен.

☆☆☆

Гриффиндорский стол гудел, как улей. Кто-то хлопал по плечу однокурсников, кто-то в третий раз норовил опрокинуть кувшин с соком. Даже тыквенная похлёбка казалась вкуснее, чем когда-либо. Возвращение в Хогвартс — при всей его странности — приносило нечто, отдалённо напоминающее покой.

— Я просто говорю, — упиралась Джинни, ловко накалывая картофель, — если квиддич в этом году отменят "в целях моральной адаптации" — я выкину школьную метлу в окно и пойду тренироваться в Запретный лес.

— Да, с акромантулами, — вставил Рон, — они явно побольше разбираются в командной игре, чем наши новички.

Гермиона сидела напротив, опершись подбородком на руку, и улыбалась. Всё это — их колкости, перебранки, еда, гул голосов — действовало как лекарство. Она чувствовала себя здесь... почти целой.

— А ты, Миона, что скажешь? — Джинни наклонилась вперёд, заметив, что та задумалась.

— О квиддиче? — Гермиона чуть растерялась. — Думаю, если Джинни на поле, противники могут сразу сдаваться.

— Вот и голос разума, — самодовольно протянула девушка, на что Рон только закатил глаза.

— А Гарри?

— Ну, если не будет ловить снитчи голыми руками, — поддела Гермиона, — возможно, у него будет шанс.

— Он просто несносный показушник, — хмыкнула Джинни, расплываясь в улыбке.

Смех разнёсся по всему залу. Даже те, кто сидел рядом, оборачивались с улыбкой. Было... хорошо. Почти как раньше. Почти как в те времена, когда война была лишь словом в учебниках.

— Как будто мы не уезжали вовсе, — сказал Гарри, глядя в потолок.

— Ну, кроме того, что вот этот пацан, — Джинни ткнула ложкой в Рона, — съел больше, чем за весь третий курс вместе взятый.

— Угу, простите, что я вырос, — буркнул тот, откусывая от куска курицы. — И вообще, я просто компенсирую месяцы, проведённые на консервах.

— Это официально худшая диета в истории, — поддакнула Гермиона, усмехаясь. — Кстати, я читала, что в стрессовых условиях организм —

— Гермиона, — простонал Гарри, — ты обещала хотя бы на один вечер не цитировать научные статьи.

— Я не цитирую! — возмутилась она. — Я рассказываю интересные факты.

Разговоры, как вода, текли вокруг них. Кто-то делился тем, как провёл лето. Кто-то вспоминал, как в прошлом году угодил в больничное крыло из-за неудачного зелья. В какой-то момент кто-то запел куплет школьного гимна, и большая часть стола подхватила — хрипло, с фальшивыми нотами, но громко, с отчаянным весельем. Словно пытались перекричать призраков прошлого.

— Слушайте, — тихо проговорил Рон, когда волна смеха схлынула, — кто вообще разрешил им вернуться? — он кивнул в сторону.

Все трое обернулись.

У столов теперь не было знамён, и многие просто сидели рядом с друзьями, не взирая на факультет. Только слизеринцы сбились в плотную группу, будто могли таким образом отгородиться от окружающих, накинув на плечи привычную чешую.

— Неплохо держатся, — пробормотал Поттер.

— Неплохо для предателей, — тут же подхватил Рон, прожигая взглядом спину Малфоя. — В этом году им не сладко придётся, я устрою этому хорьку настоящие...

— Это не смешно, Рон, — строго сказала Гермиона. — Ты знаешь, что их тоже использовали. И далеко не все были последователями Волан-де-Морта.

— Но некоторые были, — возразил он. — И сидят там же. Ни капли не раскаялись.

— Если тебя это успокоит, Министерство выдвинуло условия для их нахождения здесь, — вклинилась Джинни.

— Правда? Какие?

Грейнджер принялась перечислять те немногие правила, которые успела запомнить.

— Во-первых, за каждым слизеринцем будет закреплён старшеклассник из другого факультета.

— Отличное начало, Герм. Ещё два таких условия — и я лично запущу парочку проклятий в их самодовольные рожи.

— Во-вторых, им запрещено носить палочки вне уроков, — девушка проигнорировала его комментарий, загибая второй палец. — В-третьих, они не могут покидать территорию без сопровождения, обязаны посещать раз в неделю школьного психомага и... — она понизила голос. — Если кто-то из них проявит агрессию, их немедленно передадут в Отдел магического правопорядка. Были ещё условия, но с ними нас ознакомят позже.

— Что значит "нас"?

— Рональд, — цокнула Гермиона. — Каждый из нас будет курировать одного из них.

Кажется, смысл слов только сейчас дошёл до Уизли, который обречённо откусил кусок курицы — так обречённо, что его даже стало жаль.

Разговоры утихли, и взгляд Гермионы снова вернулся к дальнему столу. Она смотрела на профиль Малфоя. Провожала глазами прямой лоб, острый нос с характерной горбинкой, тонкую полоску губ, которые растягивались в очередной ухмылке. Он сидел, откинувшись на скамью, лениво жестикулируя — объяснял что-то Забини.

А если бы сегодня она увидела его впервые?

Вопрос пришёл внезапно. И был почти опасен. Потому что Гермиона, как человек мыслящий, умевший вскрывать вещи до самых глубин, не могла оставить его без ответа.

Если бы она увидела его впервые — просто сидящего студента за дальним столом, среди таких же угрюмых и отстранённых, — кем бы он ей показался?

Неприветливый. Отчуждённый. Возможно, красивым — если бы ей нравились такие угловатые лица. Но в целом… обычным?

Даже думать об этом казалось неправильным. Она чувствовала себя предательницей, пытающейся понять врага.

Бывшего врага, — мучительно напомнил внутренний голос.

Кем бы ни был Драко Малфой, он отплатил сполна. Было бы легче, дели Гермиона всё на чёрное и белое, как делала раньше. Но она не могла. Краски смешивались. Всё теперь представлялось серым.

Да, Малфой выбрал не ту сторону. Оступился. Но он... он ведь помог им. Помог там, в поместье.

Смотря что ты называешь помощью.

Да, он не вмешался, не пытался остановить. Но он был напуганным мальчиком.

Как и Гарри. Как и Рон. Как и Фред?

Нет!

Оно вспыхнуло в голове, как всполох огня — резко, ярко, болезненно. Она вздрогнула. И будто что-то оборвалось — как струна, которую натягивали слишком долго.

Седрик. Сириус. Аластор. Римус. Тонкс. Колин.

Имена всплывали одно за другим — не просто имена. Лица. Живые. Улыбающиеся. Хватающие её за плечи. Говорящие что-то. Смеющиеся. Умирающие. Бьющиеся в судорогах.

Слишком быстро.

Слишком больно.

Слишком необратимо.

Грудная клетка сжалась. Словно её накрыли стеклянным колпаком и выкачали воздух.

Дыши. Просто дыши.

Ложка в её руке задрожала. Она даже не сразу заметила, что всё ещё её держит. Металл стучал о край тарелки, расплескивая содержимое.

Не здесь. Пожалуйста, не здесь.

Пот прошиб лоб и шею. Мозг будто вкачали свинцом. Сетчатка — прожжена. Изображение расплывалось.

Она пыталась взять тревогу под контроль. Подвергнуть её логике. Но та предала. Повернулась против неё. Стреляла в свою хозяйку.

Все они умерли. А она... она сидит здесь. Думает о том, что, может быть, Драко Малфой — тоже человек. Тоже жертва.

И это отвратительно, Гермиона.

Это подло.

Потому что Фреда больше нет.

Потому что Колин был ребёнком.

Потому что Люпин умер у тебя на глазах. А ты ничего не сделала.

Виски сдавило, как будто туда вбили гвозди.

Она не помнила, как поднялась.

Смутно осознала: говорит что-то Джинни. Или не говорит. Или кивает?

В любом случае — та её не удерживает. Значит, всё нормально. Значит, никто ничего не понял.

Гермиона шла вдоль стола, стараясь не смотреть ни на кого. Казалось, все смотрят только на неё. Казалось, никто не видит вовсе.