7.
Когда Макгонагалл ворвалась в кабинет зельеварения, Северус загадочно колдовал над закоптелым чёрным котлом. Он мрачной тенью нависал над столом, весь окутанный дымом. В кабинете пахло жженой серой и чем-то ещё неопределимым, но довольно неприятным, врезающимся в нос резким запахом.
Макгонагалл поморщилась и вдруг смачно чихнула, чихнула совершенно по-кошачьи, надо сказать.
— Я занят, Минерва. Не до тебя и твоих причуд, — Снейп даже не повернулся. Он поднял палочку над котлом, начиная что-то бормотать.
— Северус! Срочное дело! — проигнорировав дружелюбную гостеприимность хозяина, она подошла к хмурому зельевару поближе. В нос ударил резкий запах виски. Ах, вот оно что.
— Северус!
— Да не до тебя мне! — рявкнул Снейп, с силой отбросив волшебную палочку куда-то в дальний угол аудитории. Она ударилась об пол с характерным звуком и, прокатившись пару сантиметров, врезалась в стену.
— Я не в настроении!
— Ты вечно не в настроении! — Минерва была нисколько не удивлена. Виски, озлобленность, мрачность, нелюдимость — постоянные спутники Северуса, ну исключая, правда, виски — он появлялся только в минуты последнего отчаяния.
— Свари бодроперцовое! Срочно!
— Не хочу я лечить твоё больное горло или простуду. Слизнорта мучай!
— Северус, да не мне это! Мисс Грейнджер страдает от лихорадки, а ты зелье сделать не можешь.
— Мисс Грейнджер? — Снейп помрачнел и выдал совершенно похоронным голосом:
— Больно часто слышу я это имя в последнее время, — он задумчиво повернулся к котлу, погасил огонь, а потом недовольно обратился к Минерве. — Подожди, это она так от отработки отлынивает? Чертовы гриффиндорцы!
— Перестань! Время не терпит! У девочки лихорадка! — на последнем слове женщина сделала акцент, протянув каждую гласную.
— Лихорадка? Тогда какое, к черту, бодроперцовое? Оно только температуру повысит! Нашлись волшебники!
— Так Поппи сказала...
— Ох, вы меня замучаете, — обреченно простонал Северус.
Он ругнулся себе под нос, подняв палочку, а потом резко развернувшись, направился вон из кабинета.
— Ты куда?
— Не раздражай меня, Минерва! Мне нужно осмотреть эту несносную девчонку, чтобы понять, на какие ингредиенты у неё есть аллергия и на какие нет. Ну, если ты против, то, пожалуйста, давай покалечим её ещё раз!
— Нет, я не против! Иди, иди! — декан Гриффиндора забеспокоилась, ибо Северус вполне мог исполнить своё обещание. Но тут в её голове что-то щёлкнуло. — Подожди, что значит ещё раз?
— О, это долгая и нудная история, а, как я знаю, семейство кошачьих усидчивостью не отличается, — Северус быстрым шагом шёл по подземельям в направлении больничного крыла. Мантия, будто чёрная кобра, шуршала за его спиной, придавая образу зельевара несколько жутковатой таинственности и почти физически ощутимой властности.
Минерва тактично проигнорировала саркастичное заявление Северуса, решив, что потом она у него всё выспросит, когда его настроение из очень плохого превратится в просто плохое.
В больничном крыле пахло спиртом, свежей ватой и какими-то микстурами. Всё так и искрилось чистотой и белизной. Северус презрительно поморщился. Привыкший к густому сумраку подземелий, он недолюбливал яркий свет.
Он окинул помещение оценивающим взглядом и замер, увидев Гермиону. Честно сказать, зная впечатлительность декана Гриффиндора, он предполагал, что она как обычно преувеличивает, но девчонка и вправду была плоха.
Она металась по подушке, переодически зажимая до белизны костяшек простыню или одеяло. Глаза были закрыты. На лбу выступил мелкий бисер пота. Волосы слиплись в отдельные прядки и спутались.
— Что Вы об этом думаете? И как это произошло? — кивнув в сторону Грейнджер, спросил Снейп.
Мадам Помфри засуетилась. Так всегда было в присутствии Снейпа — люди почему-то теряли спокойствие.
— У мисс Грейнджер температура 39,5, иногда бред. Насморк, естественно. Переодически ей трудно дышать.
— Не радужно.
— А как это случилось, не знаю. Её друзья нашли на Астрономической башне. Она сидела на полу и плакала. А дождь лил и лил...
— Понятно. Можно не романтизировать и опустить слезливые подробности, — Снейп выглядел раздражённым, но его пробрало любопытство. Что там опять случилось у этой непонятной гриффиндорки? Северус твёрдо решил, что когда она придёт в себя, он всласть над ней поиздевается и узнает правду.
— А теперь скажи мне, Поппи, как ты могла назначить ей бодроперцовое, если она в таком состоянии?
— У меня просто это зелье закончилось, а другим способом тебя из подземелий не вытащишь.
Снейп проигнорировал нахальство
Помфри.
— Я осмотрю девчонку.
Профессор подошёл к больничной койке, где забывшись беспокойным сном, лежала Гермиона. Протянув свою руку, он положил большую ладонь на её лоб. Горячо. Даже очень. Девушка замерла, что-то происходило в её голове, что-то, закрытое от посторонних глаз. Но маленькие пальчики всё ещё сжимали белоснежный край одеяла, превращая ткань в гармошку. Он осторожно разжал её руку и положил свои пальцы на запястье. Пульс. Раз, два, три... 156 ударов в минуту. Повышенный.
— Поппи, ну не может быть такая реакция организма на обычную простуду.
— Я знаю. Поэтому ты и здесь. Ты же изучал врачебное зельеварение?
— Да, но мои знание в этой области не так обширны. Я, конечно, выясню, что с этой девчонкой, но, — он обернулся к Минерве, всё это время тихо стоявшей за спиной зельевара, — не бесплатно.
— Что? — возмутилась женщина.
— Успокойся. Я просто хочу выходной в эту субботу.
— Будет тебе отдых. Только помоги Гермионе.
Северус довольно ухмыльнулся.
— Так. У неё повышенное сердцебиение и высокая температура. Что мы ещё знаем?
— Бредовые сны.
— А что ей снится?
— Разве это имеет значение, Северус? — удивилась Поппи.
— Имеет. Может быть, физические нарушения были вызваны нестабильностью её морального состояния.
— Она в последнее время была очень подавленной... — вставила свои пять копеек Макгонагалл.
— Я заметил, Минерва. Даже я её не очень-то возмущаю. И на месяц отработок со мной она никак не отреагировала.
— Что же с ней? — декан Гриффиндора не на шутку разволновалась.
— Иди, Минерва, не раздражай меня. Я останусь и понаблюдаю за ней ночью. Помфри мне поможет.
— Не выгоняй меня!
— Ты и вправду только мешать будешь, — подала голос Помфри.
— Ладно! — женщина развернулась на каблуках и, возмущённо засопев, вышла.
Снейп всё это время держал руку на запястье Грейнджер, чисто по инерции, но Гермиона вдруг вывернулась и ухватила маленькой ладошкой большую мужскую. Зельевар вздрогнул. А мадам Помфри только усмехнулась.
— А ты, я вижу, состраданием проникся.
— Замолчи! Это всё девчонка!
— Знаю, просто ты забавно выглядишь! — Поппи чуть ли не хохотала, — Ладно, схожу к профессору Стебль, возьму корень имбиря.
— Грейнджер не в состоянии пить сейчас твой чай!
— На будущее, — и колдоведьма удалилась, оставив Северуса с девушкой наедине.
Он непроизвольно напрягся. Варил себе спокойно антипохмельное, так нет, везде и всем нужен!
Девушка вдруг выгнулась дугой и болезненно застонала. Ей что-то снилось. Снейп решил, что ничего страшного не случится, если он воспользуется лигилименцией.
Достав из рукава чёрную волшебную палочку, он направил её на Гермиону.
— Легилименс.
Мир вдруг поплыл. Краски смешались, предметы потеряли свою твердость, и почти всё пропускало свет, становясь прозрачным. Вдруг раздался крик. Не Гермионы. Нет. Поттера. Черт. Девушке снилась война.
— Что, опять любовь? — сказал Волан-де-Морт с насмешливым выражением на змеином лице. — Любовь, вечная присказка Дамблдора: он утверждал, что она побеждает смерть. Хотя любовь не помешала ему сверзиться с башни и разбиться, как фарфоровая кукла. Любовь не помешала мне раздавить твою грязнокровку-мать, как таракана, Поттер, и, похоже, никто здесь не пылает к тебе такой любовью, чтобы броситься вперёд и принять на себя заклятие. Так что же помешает тебе погибнуть, когда я ударю?
— Только одно, — сказал Гарри.
Дальше картинка для Снейпа изменилась. Видимо, в тот момент Гермиона отвлеклась, и часть разговора прошла мимо неё. Далее, всё было туманно, а потом в один миг прояснилось, будто поднятый со дна реки песок успокоился, и вода стала кристально-чистой.
— Да, Дамблдор мертв, — спокойно откликнулся Гарри. («Видимо, воскресает старый любитель лимонных долек позже» — отметит про себя Снейп). — Но не ты убил его. Он сам выбрал свою смерть, выбрал её за много месяцев до того, как это случилось, обговорил во всех деталях с человеком, которого ты считал своим слугой.
— Это что ещё за ребяческие россказни? — спросил Волан-де-Морт, однако по-прежнему не наносил удара и не сводил с лица Гарри своих красных глаз.
— Северус Снейп служил не тебе, — сказал Гарри. — Он был на стороне Дамблдора с той самой минуты, как ты стал преследовать мою мать. А ты так ничего и не заметил, потому что это как раз то, чего ты не понимаешь. Ты видел когда-нибудь, как Снейп вызывает патронуса?
Сердце реального Северуса пропустило пару ударов. Ах, вот как это произошло. Он побледнел. Не хотелось слышать об этом из уст Поттера.
— Патронус Снейпа — лань, — сказал Гарри, — как у моей матери, потому что он любил её всю жизнь, с самого детства. Ты мог бы догадаться. Разве он не просил тебя пощадить её?
— Он хотел её, вот и всё, — насмешливо сказал Волан-де-Морт.
— Но он стал шпионом Дамблдора с той минуты, как ты начал ей угрожать, и с тех пор неустанно работал против тебя! Дамблдор был уже при смерти, когда Снейп прикончил его.
— Какая разница! — выкрикнул Волан-де-Морт, до этого жадно впивавший каждое слово, и разразился раскатами безумного хохота. — Какая разница, служил Снейп мне или Дамблдору, или какие палки эти людишки пытались ставить мне в колёса! Я раздавил их, как раздавил твою мать, эту пресловутую великую любовь Снейпа. Я убил Северуса Снейпа!
Картинка опять сменилась. И настала темнота. А потом профессор зельеварения вынырнул из сна Гермионы.
Его сердце колотилось как бешеное. Он множество раз слышал эту историю, как Поттер беседует с Лордом перед окончательной победой света над тьмой. Но только урывками. Весь разговор никто ему не показал. И вот сейчас. Всё, как на ладони.
В его памяти опять возник образ Лили. Любил ли он её сейчас? Нет. Поттер ошибся. Когда Лили умерла, Снейп долго не мог смириться с этим. Жизнь потеряла для него всякий смысл. Но потом, он нашёл в её образе источник далеко не любви и страданий, а поддержки, лучиком света в непроницаемом мраке, окружавшем Северуса. «Счастье можно найти даже в тёмные времена, если не забывать обращаться к свету» — любил повторять Дамблдор. Образ Лили был его светом, его счастьем.
И сейчас всё так же. Но война закончилась. Острая потребность в поддержке отпала. А если Северуса мучило его нескончаемое личное одиночество, то он обращался к старому доброму виски. Любовь угасла. Надежда угасла. Привычка осталась.
