1.
Стоял октябрь. Год опять шёл на убыль. Холмы — мгла. Реки — туман. Дни угасают быстро, сумерки и вечера медлят, а ночи никогда не кончаются. Это маленький закоптелый мир погребов, подвалов, угольных ям, чуланов, чердаков и кладовых, куда не заглядывает золотистое солнце. В этом мире живут призраки, мрачные тени прошлого, зазывающие в свою одинокую обитель заплутавших путников. Ночами шепчут эти белёсые фантомы свои холодные песни, вечно забывая концовку.
Гермиона опять грустила. Война закончилась. И Хогвартс приоткрыл для неё свои большие дубовые двери. Она жила здесь уже целый месяц, долгий и такой непохожий на все остальные. Девушку больше не впечатляли прогулки с друзьями, уютные посиделки в гостиной Гриффиндора, даже учёба стала казаться Грейнджер серой рутиной бесконечно тянущихся часов занятий, где монотонные голоса профессоров эхом, дробящим усталое сознание, отдавались в голове. Гермиона с ужасом понимала — ей стало скучно. Война всё-таки оставила на ней свой сальный отпечаток, задев непоколебимое невинное девичье нутро, оставила свою некрасивую пятерню. Была ли сейчас девушка той самой Гермионой, которая с нетерпением и трепетом ждала распределения на факультеты? Как давно это было?
Темные складки теперь оттеняли её светлые глаза и улыбку. Кожа потеряла тот здоровый молодой блеск, оголяя реки вен, что бурным потоком текли под ней. Каждую ночь в кошмарах приходили к ней ужасы прошлого. Кровь. Истошные вопли. Шелестящий голос убийцы. Его бледное некрасивое лицо и горящие красные глаза. Боль. Смерть. После таких снов гриффиндорка с криком просыпалась и долго потом плакала в холодном поту, тщетно пытаясь забыть. Забыть. Забыть. Забыть.
Её потихоньку ломала поствоенная депрессия. Все внутри заполняла пустота. Каждодневные события её жизни — смех и улыбки друзей, занятия волшебством, чаепитие в пятницу вечером с Макгонагалл, предложение лимонной дольки от доброго Дамблдора, вечный сарказм Снейпа, даже просто горячий шоколад с булочкой на завтрак в Большом зале или сливочное пиво в Хогсмиде — больше не вызывали того эмоционального всплеска, что в былые времена заполнял её всю. Война затмила собой всё.
Гермиона Грейнджер часто задавалась вопросом, только ли она проваливается в неизведанную бездну вне времени и жизни, или же кто-то в этом большом старинном замке слышит её безмолвный крик о помощи и... откликается?
Гермиона смотрела вдаль, сидя у резного окна комнаты старост. Сегодня был вечер субботы, поэтому почти все студенты покинули Хогвартс — они пошли радоваться свободной от учебы жизни в Хогсмид. Гарри и Рон тоже там были, взяв с собой странную Полумну и рыжеволосую Джинни. Гермиону, конечно, тоже звали, но она опять сослалась на желание посетить библиотеку и головную боль. А теперь разглядывала чёрное озеро через решетку окна. Одна. Опять.
Наверное, так долго продолжаться не могло. Она медленно встала, укуталась в шелковый халатик, надетый поверх тоненькой ночной рубашки с кружевами по подолу (в последнее время Гермиона ложилась спать рано), повязала шарф Гриффиндора (ей постоянно было холодно), надела аккуратные тапочки на узкие ступни ног и медленно вышла из своей крепости (свою комнату старост она теперь воспринимала именно как неприступную крепость), погружаясь в густой сумрак коридора.
Тишина. Никого. Только её тихие шаги. Гермиона пыталась идти бесшумно — не хотелось привлекать к себе внимание, хотя до комендантского часа было ещё далеко. Разговоры с людьми — последнее, что нужно сейчас Грейнджер.
Она шла в Астрономическую башню. Там всегда красиво в это время суток — часов в семь или около восьми. Если день выдавался ясным, то оттуда можно было наблюдать яркую зарю, медленно, как угли в костре после алого пожара, угасающую в небе. А по горизонту тоненькой курящейся ниточкой плыл густой туман, покрывая серое озеро бледной корочкой льда — символом уже далеко не осеннего холода ночи. Природа открывала свои ладони для Гермионы, посвящая в свои эстетические секреты.
Грейнджер будто бы болела всё это время, а созерцая природу — выздоравливала и с возвратом сил обнаруживала себя в настроении, прямо противоположном скуке — в состоянии острейшей восприимчивости, когда с умственного взора спадает пелена — пелена, нависавшая прежде, и разум кристаллизуется из углерода в алмаз, через который, точно через призму, светят, дробясь, лучи жаркого солнца. Это чувство можно было сравнить лишь с тем, что испытывает влюблённый, смотря на своего повелителя, это непрерывный голод — и в тоже время способность питаться одним лишь только наблюдением.
И скажу тебе честно, дорогой читатель, Гермиона Грейнджер медленно утрачивала желание жить. Где-то в подсознании уже загорелась эта опасная звездочка, которую девушка пренебрежительно не замечала. Гермиона становилась собой только наедине с прекрасным и живым одновременно, что вдыхало в неё огонь, будоражило, как сегодня на Астрономической башне — заря. Но это только мала толика улучшения. Истинное спасение, читатель, как бы это пафосно ни звучало, в любви. Она принадлежит проигравшим. А Гермиона проиграла в о й н е.
Стемнело быстро. Вот шумная толпа веселящихся студентов, словно единый организм из множества видных глазу атомов, спешила к дверям волшебного замка. Гермиона странно усмехнулась. Все такие беспечные, радостные, легкие, шумные, ничем не обременённые. Усмешка была от досады. Себе девушка не могла почему-то позволить быть такой же. Прежде гриффиндорка гордилась своей способностью меняться вместе с окружающей её реальностью. Именно поэтому она так легко приняла войну. Но теперь, когда жизнь вернулась в привычное русло, что-то застопорилось во внутреннем течении души девушки, и как следствие мы можем наблюдать это тихое увядание, безмолвную печаль.
— Мисс Грейнджер, — девушка вздрогнула от неожиданности и быстро обернулась.
— Профессор... — Северус Снейп собственной персоной. Он стоял на лестнице такой угрюмый и мрачный, черные брови были нахмурены, а в глазах читалось непонимание и еле сдерживаемое раздражение.
— Что Вы тут делаете? Ваши дружки не позвали Вас в Хогсмид? — его речь так и сочилась желчью, но где-то на заднем фоне слышалось лёгкое любопытство. Он поднял одну бровь, окинул Гермиону оценивающим взглядом, и к первой брови присоединилась вторая. Она стояла перед ним в одной ночной рубашке, тонкие, как стебельки, ножки торчали из-под подола. Стоит дотронуться — и они сломаются.
— Я...я.- Гермиона занервничала, но недовольный взгляд мастера зелий заставил её собраться. Она на мгновение прикрыла глаза, шумно вздохнула, — я сама отказалась.
Когда веки девушки поднялись, Снейп уже был слева от неё: он прошёл последние две ступеньки лестницы и теперь, как величавый ворон, стоял, положив руки на решетку балкона башни.
— Вы знаете, который час, мисс Грейнджер?
— Эммм... Ну, я... Около десяти?
— Неверный ответ, мисс Всезнайка, — он говорил недовольно, с нажимом, — уже полночь.
Девушка ахнула. Она совсем потеряла счёт времени.
— Вижу, что осознание медленно приходит к Вам, глупая девчонка. Скажите, Вы решили, что статус старосты даёт Вам право игнорировать правила школы?
— Я задумалась. Простите, сэр, — еле слышно проговорила Гермиона, опустив голову. Усталость крутыми волнами накатила на неё. Спорить не было сил.
Снейп недоуменно посмотрел на неё. Перед ним сейчас стояла явно не та невыносимая, вечно раздражающая Всезнайка, которая лезла всюду, мешаясь под ногами. И знаете, эта покорность бесила его ещё больше.
— Вы хоть понимаете, Грейнджер, что нарушили с десяток правил, придя сюда ночью да ещё в одной ночной рубахе? Вы думаете, что творите? Идиотка! — ему вдруг захотелось вывести её из себя, чтобы она подняла на него яростный взгляд, сказала что-нибудь невообразимо дерзкое, а он довольный снял бы с её факультета кучу баллов.
Но этого не произошло. Гермиона лишь судорожно всхлипнула, так и не посмотрев на Снейпа.
Женские слёзы — это та единственная вещь на свете, которую Северус Снейп боялся, потому что никогда не знал, что с ней делать.
— Успокойтесь! — рявкнул он. Гермиона, чего и следовало ожидать, заплакала. Нет, дело не в злобном профессоре, не в том, что она нарушила какие-то там мнимые запреты, нет, просто за этот месяц многое накопилось в ней. А эта маленькая неприятность стала последней каплей, после которой чаша переполнилась.
Девушка прикрыла лицо руками. Снейп не должен этого видеть, но успокоиться не удавалось, слезы текли и текли, будто само сердце Гермионы сейчас прорвалось наружу. Дороги назад не было. Ей был отчаянно нужен кто-то, тёплый и понимающий, не Гарри или Рон, не способные воспринимать печаль серьёзно, а кто-то глубокий, знающий. И она обняла единственное живое существо, которое было сейчас рядом — злобного профессора Северуса Снейпа, который терроризировал её и друзей уже многие годы, но почему-то, странной волей обстоятельств в минуту слабости оказался рядом с ней. Знаете, как говорят: случай — это обличье, которое принимает Бог, чтобы остаться инкогнито.
Снейп замер. Холодные ладошки ухватили его чуть ниже лопаток, и раскрасневшаяся от морозца щека прижалась к груди. Она была такой маленькой по сравнению с ним. Её затылок едва доставал ему до подбородка. Боже, что позволяет себе эта девчонка?! Но вывернуться он не посмел. Жалость всё-таки была в его сердце, хоть он это и тщательно отрицал.
Они стояли так минут десять, пока рыдания Гермионы не прекратились. Тогда она медленно отстранилась от своего профессора.
— Спасибо, — еле слышно, — и простите.
Она посмотрела на него. В его чёрных омутах-глазах не было раздражения или недовольства, в них ничего не было.
— Проваливайте, мисс Грейнджер, — беззлобно сказал он.
Девушка сорвалась с места, как воробушек, и полетела прочь из башни.
А Снейп устало отвернулся, обратясь к звёздам. Только сейчас он заметил, что сюртук его — мокрый от её слез.