Глава 2. Спор
— Нам нужно поговорить, сын Громовержца. И желательно без свидетелей.
Сатир сказал это достаточно громко, чтобы его мог услышать не только Женя, но и остальные ребята. Однако делал он это не для провокации, а просто потому, что не воспринимал людей всерьез. Для Ленея люди были существами, благодаря которым сатир лишь достигал своих целей и не более того. А после истории, приключившейся с его отцом Силеном, так и вовсе разуверился в бескорыстности человеческой натуры.
****************
В те времена, когда Бог земледелия Дионис путешествовал по стране под названием Фригия, его приемный отец Силен попал в дивно пахнущий сад, полный прекрасных роз, где заблудился и вскоре уснул. А когда же он пробудился, то понял, что его взял в плен царь этой страны — Мидас.
Впрочем, справедливости ради стоит сказать, что пленение это не имело для Силена тяжелых последствий, однако и простым гостеприимством это было не назвать, поскольку, как позже выяснилось, царь Фригии не сторонился хоть и бескровного, но бесчестного способа держать подле себя старого сатира. Время от времени Мидас опаивал старика зельями, которые с легкость лишали кого бы то ни было всякой воли. А лесной дух щедро делился с властителем своей мудростью и рассказами о былых странствиях. Однако не это интересовало жадного царя, а золото, которое правитель Фригии считал самым ценным из возможных сокровищ. В награду за то, что Мидас не причинил вреда его приемному отцу и оказал ему гостеприимство, пусть и такого сомнительного рода, Дионис обещал Мидасу исполнить любое его желание. И тот попросил Бога о золотом даре.
— Хочу я, сын Громовержца, чтобы все, к чему бы я ни прикоснулся, в тот же миг превращалось в золото! — знал правитель, что под силу Богу виноделия исполнить его желание.
— Хорошо, — ответил Дионис. — Если это то, чего ты действительно хочешь, да будет так.
Однако, просьба царя чуть не стоила ему жизни, потому что в золото превращалась даже еда и напитки, к которым прикасался алчный Мидас.
Царь быстро понял, чем ему грозит эта просьба, а потому вернулся к Дионису и стал умолять того взять назад свой золотой дар. Дионис сжалился над царем и приказал ему искупаться в реке Пактол. Мидас избавился от своего смертельного дара, а река с тех самых пор и поныне несет в своем быстром течении крупицы золота.
******************
— Так о чем ты хотел со мной поговорить? — Шутов выжидательно посмотрел на сатира, который, казалось, был сейчас где-то очень далеко.
— Что? Я? Ах да, точно... — взмахнув лошадиным хвостом, Леней весь будто бы подобрался и...замолк.
Судя по его рассеянному взгляду, он все еще витал в облаках, чем вызвал у присутствующих недоуменные взгляды. Так и не позвав с собой Диониса, уже через секунду лесной дух звонко зацокал по каменному полу. А эхо от стука его копыт эхом отдавалось под сводами пещеры.
Смотря вслед исчезающему в темноте пещеры сатиру, Дионис в задумчивости размышлял о том, что уже давно не видел Ленея таким сосредоточенным. Большую часть времени тот был занят охотой на пугливых нимф, флиртом со жрицами или же распитием вина. И этот несложный перечень интересов устраивал почти всех, кроме разве что только самих дочерей леса.
Петр встретился глазами с Евгением и по его заинтересованному взгляду понял, что тот был бы не против составить Шутову компанию, несмотря на то что Монахова туда, вообщем-то, и не приглашали.
Женя продолжал держал в руках факел и огонь от него, отражаясь в его серых глазах, придавал взгляду теплый рыжеватый оттенок. Выросшая за время пребывания в Олимпосе небольшая борода делала его красивое лицо с выразительными скулами еще интереснее. Как заметил когда-то Андрей, борода придавала бывшему администратору московской больницы характерную для Олимпоса архаичную мужественность.
Впрочем, Тихоновскому и Меликяну она шла не в меньшей степени.
Петр же наблюдал за пламенем огня как завороженный. С таким Женей, которого он сейчас перед собой видел, он словно бы знакомился заново. С лица Монахова куда-то пропала настороженность и нервозность, уступая место доселе неизвестному Шутову выражению.
Однако наслаждаться увиденным Загрей смог недолго, потому что сатир, не дождавшись своего божественного покровителя, вернулся назад.
Став свидетелем странной игры в гляделки между его господином и малознакомым ему человеком, имени которого он даже не запомнил, Леней раздраженно скрестил руки на груди и замер в ожидании.
— Если вы уже закончили играть в игру под названием «Перегляди осла», то готов поучаствовать во вручении утешительного приза: «Выкуси», — съязвил он.
— Ну, судя по ушам и цоканью копыт, осел тут только один, — осознанно реагируя на эту провокацию со стороны враждебно настроенного Ленея, Монахов продолжил сверлить взглядом начинающего терять терпение Шутова.
Однако, терпение терял не один лишь Петя. Отчаявшись получить помощь, Тихоновский какое-то время просто сидел у бревен, после чего хлопнул по коленям, резко поднялся и встал напротив Жени.
—Мохыч, на нас с Давидом костер и еда, а на тебе — лошади. Скоро совсем стемнеет, надо бы поторопиться, — сказал он.
— Ну хоть один с мозгами, — ироничный тон Ленея окончательно вывел из себя Евгения.
— Вот знаешь, я одного понять не могу, у тебя к нам какие-то претензии, жертва генетического эксперимента?! Так ты говори, не стесняйся!
— А хоть бы и так, псина чужеродная!
— Заткнулись оба! — пол под ними вдруг заходил ходуном и лошади, только недавно успокоившиеся, вновь стали проявлять признаки испуга.
Впрочем, оба конфликтера все же присмирели, но продолжили бросать друг на друга многообещающие взгляды.
Видя, что Меликяну нужна помощь с лошадьми, Женя переключил свое внимание на них, вновь становясь привычно хмурым и собранным.
Когда же сатир и Дионис ушли, Давид наклонился к другу и спросил едва слышно:
— Евген-джан, какой муха тебе укусил?
— Да он ведь к нам цепляется без причины! Ты разве не слышал?! — обиженно засопев, Женя насупился и пробурчал себе под нос: — Дионис — то, Дионис — се...
— А-а-а, я тепэрь понял... — патологоанатом понятливо кивнул и забрал у Монахова факел. — Ты рэвнуеш!
— Кто? Я?! Это я-то ревную?! Неправда! Просто... просто я ему не доверяю.
— Да, канешна, ахперес... панимаю... наш Петросик хоть и дважды ражденый, но все-таки не кошка. Девять жизней не имеет. Но знаешь, что? Я думаю, што этот сын козла и лашади к нам тоже бальшое даверия не испытывает па тот же причина.
Все-то время, пока Меликян весьма умело объяснял запутавшемуся другу свою точку зрения, он не забывал о том, чтобы не просто разжечь костер, но и по возможности смастерить что-то вроде сушилки, раздобыв для этих целей ветки, камни и веревки. Последние, кстати, быстро нашлись в дорожных мешках.
Какое-то время парни молча сидели у костра, задумчиво глядя на согревающие языки яркого пламени. Дождь понемногу затихал.
Тихоновский, впрочем, тоже не сидел без дела. И только закончив развешивать вымокшие под дождем плащи, он подошел к друзьям и присел с ними рядом, завороженно смотря на то, как огонь съедает ветки деревьев.
Протянув ладони к огню, Андрей подождал пока пальцы согреются, а тепло понемногу распространится по всему телу. А после стал растирать руки друг о друга. Кивнув в сторону выхода из пещеры, Тихоновский негромко произнес:
— Предлагаю сперва напоить и накормить наш транспорт, а уже потом обсудить причинно-следственные связи эмоционального накала одного юриста.
— Нечего тут обсуждать, — ответ Монахова прозвучал несколько резко, но парни предпочли списать это на пережитый недавно стресс.
При всем своем желании, Женя и сам не смог бы до конца объяснить, что же с ним происходит. Но и говорить об этом у него желания не возникло.
Погруженный в свои мысли, он встал у выхода из пещеры и втянул носом терпкий и сырой запах лиственно-хвойного леса. Он какое-то время просто молча смотрел в прояснившееся звездное небо, а затем вновь перевел взгляд на друзей.
— Мы с Давидом сходим за травой, корой и листвой, а тебе, Тих, лучше заняться животными, — сказал он.
— Хорошо. Только не задерживайтесь. Не хочу в одиночестве слушать подколы от того, кто нарушает законы биологии одним своим существованием.
****************************
Освещая себе дорогу зажженной веткой, какое-то время Дионис и его козлоногий спутник шли молча. Пройдя поворот, они, наконец-то, вышли в темный и довольно мрачный проход, ведущий резко в сторону.
Тут было тихо и лишь шаги Загрея и цоканье копыт Ленея отдавались гулким эхом под каменными сводами пещеры.
Свет сюда не доходил и если бы не горящая в темноте сухая ветка, то найти дорогу назад было бы сложно.
— Так о чем ты хотел поговорить? — Дионис окрикнул впереди идущего сатира, решив, что они отошли достаточно далеко.
Услышав это, Леней резко остановился, но поворачиваться не спешил. Как заметил олимпиец, судя по напряженной спине лесного духа, этот разговор давался ему не просто.
И все же, надо отдать должное Богу виноделия, тот не торопил сатира, а дал ему возможность собраться с мыслями.
Сам же он прислонился к стене, ощутив спиной приятную прохладу камня.
Через несколько минут Леней, наконец, решился и произнес едва слышно:
— Это касается Александра.
В полутьме каменного коридора почти нельзя было разглядеть темный силуэт, который сливался к окружающим его пространством, но это было и не нужно. Куда важнее было то, каким безумный светом вдруг загорелись глаза Диониса.
— Что ты сказал?
— Господин, я долго думал, говорить тебе это или нет, но решил, что ты должен знать, — повернувшись к сыну Громовержца, сатир быстро отвел глаза в сторону, боясь встретиться с ним взглядом. Его козьи уши, покрытый черно-бурым мехом, прижались к затылку, выдавая сильный страх полубога.
Он, да и все в Олимпосе знали, каким опасным может быть Дионис.
А тот, между тем, тяжело оттолкнувшись от стены, направился на негнущихся ногах к сатиру, слова которого посеяли сильное смятение в его душе.
— Говори, сын Силена. И лучше бы тебе сейчас сказать правду.
Проглотив вставший в горле ком, Леней сделал пару глубоких вдохов и выдохов и отчаянно поднял глаза на Диониса:
— Помнишь, ты считал, что Александра убрал твой отчим, поскольку у него на тебя были свои планы? Недавно я узнал, что это не так.
— Узнал? Узнал, что это не так?! У тебя должны быть доказательства, чтобы говорить такое. Иначе я решу, что ты в сговоре с Аидом, — олимпиец нехорошо улыбнулся и сделал еще один шаг к Ленею.
— Мне в руки попался один свиток! — спешно ответив, сатир закивал головой, стараясь тем самым убедить Загрея в правдивости своих слов. — Один из тех свитков, куда записывают новорожденных при храмах. В нем числилось имя Александра и некоторые обстоятельства его рождения. Однако вот что странно. Почти все, кто был связан с его детством и семьей его родной матери, умерли при весьма странных обстоятельствах. Но не сразу. Может быть, кто-то мстил всей его семье, а когда пришла очередь сына винодела, то убрали и его?
— А отец? Ты сказал, что мстили его матери, а что с отцом? — Дионис свел брови на переносице, обдумывая слова сатира.
— Я так и не смог понять. Обычно в подобные свитки вносят имена обоих родителей и их родословную. Если только мать ребенка не решила утаить имя отца во избежание проблем для себя в будущем. Вероятно, он уже был мертв к началу тех трагичных событий.
— Или же мстил отец Александра.
— Тогда это не сходится с моей версией причин смерти Александра и членов его родной семьи. Мне казалось, дело в мести.
— А кто сказал, что мстит всегда только кто-то один? — кривая усмешка Диониса и нехороший блеск в его глазах говорили сатиру о том, что олимпиец взял след. — Что-то еще?
— Я слышал, что ты так и не... не отправил душу Александра в царство Аида и....
Стоило Ленею сказать это, как в коридоре вдруг стало абсолютно темно. Внезапно погасла единственная горящая ветка в руке сатира и тот, оцепенев от страха, побоялся даже пошевелиться.
Не мог тягаться с Богами ни один лесной дух и ни одна океанида, и сатир прекрасно это знал.
— П... прости, Двурогий! Не стоило мне вмешиваться в твои дела.
Леней почувствовал, как у него засосало под ложечкой от охватившего его ужаса, а во рту пересохло. Когда же по его спине побежали мурашки, он готов был скулить и умолять о прощении.
— Утром возвращайся туда, где ты раздобыл свиток и найди мне информацию о его отце.
— Я... я понял, — хрипло ответил Леней. — Это все?
— Пока — да. А теперь ступай, мне нужно подумать.
Дважды просить любителя вина и вакханок не пришлось. Сказать по правде, сейчас он был как никогда рад своему отличному зрению, позволяющему найти дорогу туда, откуда он пришел без дополнительных источников света.
*****************************
На лес опустилась ночь. В это самое мгновение, когда небо окончательно прояснилось, явив миру удивительную красоту луны и звезд, особой нужды в импровизированном факеле у Жени и Давида не было.
Воткнув зажженную палку в сырую землю, Евгений осмотрелся.
Запах прелой листвы смешался с запахом сырой земли, мха, клена и ольхи, издавая столь дивный аромат, что создавал волшебную картину, которая лишь еще более усиливала впечатление от всего пейзажа.
И хотя одежда и обувь ребят промокла от дождя, им не было холодно. Целый час они сосредоточенно собирали и складывали в мешки траву, кору и листву, помогая себе в работе небольшими кинжалами.
Давид же был рад появившейся возможности размять ноги и руки, поскольку уже и не чаял прожить жизнь на свободе. Сидя в тюремной камере, он мысленно прощался и с друзьями, и со своими планами на будущее. И если можно было бы выбирать тяжелый физический труд, но на свободе, он не задумываясь сделал бы это.
А лес, будто зная о тревогах друзей, предлагал им оставить свои переживания тут, в тени деревьев, обменяв их на умиротворение, которое получаешь только так, в диалоге с окружающей тебя природой.
Легкий ветерок зашумел в кронах высоких деревьев, улетая куда-то в иссиня-черное небо с россыпью похожих на алмазы звезд.
Вдали заухал филин, а следом послышалась протяжная трель козодоя.
Смахивая со лба пот, Давид прижал правую руку к боку и с трудом разогнулся. Однако Евгения усталость будто бы и вовсе не брала. Меликян заметил, что Монахов работал с какой-то отчаянной скоростью, скорее, чтобы выплеснуть накопившуюся тревогу, чем ради самой работы.
— Евген, думаю этава дастаташна, нет?
Не дождавшись ответа, Меликян в изнеможении прислонился к сырому стволу дерева и, закинув голову назад, стал всматриваться в ночное небо.
— Как будта бы лет пять прашел, знаешь? Да сих пор не панимаю, как атнасица, — тихий голос коллеги заставил Женю остановиться.
— Пять? Да, думаю, так и есть... — подумав немного, Монахов убрал кинжал обратно в ножны и, перетянув мешок веревкой, закинул его за спину.
—Ты хател бы чито та изменился? Я не имел в виду вернуца, но...
— Хотел бы, чтобы все было по возможности понятно. Но чем дальше, тем больше вопросов.
— Э, Евген-джан, не ты адин, — вздохнув, патологоанатом оттолкнулся от дерева, и, подойдя к своему мешку, стал завязывать на нем узел.
Давид так низко над ним склонился, что мешочек с деньгами, который он припрятал за пазуху, упал прямо на землю. И в этот момент, из мешочка выпало несколько монет, одна из которых докатилась до Монахова.
Серебряная поверхность тетрадрахмы блеснула в свете огня, привлекая внимание Евгения. Недолго думая, он нагнулся, чтобы ее поднять, а когда выпрямился, то удивленно воззрился на лицевую ее сторону.
На аверсе, судя по надписи, был изображен Бог виноделия — Дионис. А вот на реверсе — нагой юноша, держащий в своей руке кубок с вином. Рассматривая буквы под светом факела, Женя прочитал имя Александрос и к своему нежеланию вспомнил один свой сон с участием Загрея.
В глазах Монахова вдруг потемнело.
«Александр, это я! Это я, слышишь?»
«Они хотят убить меня, Дионис!»
Голоса звучали в голове все громче и громче, превращаясь в один сплошной гул. Тут монета выпала из рук Евгения, но он не стал ее поднимать. Вместо этого он схватился за голову, одновременно с этим прикрывая и свои уши. Покачнувшись, Монахов упал на одно колено. Левая ладонь сама уперлась в землю и сжалась, собирая под собой комья грязи и травы.
В это мгновение, Женя не мог видеть того, как взгляд патологоанатома вдруг изменился, и, вместо привычной теплоты в нем стал сквозить холод, который распространялся в воздухе, подобно утреннему туману.
«Беги, а я постараюсь их остановить!»
«Прошу, не убивай его и я сделаю тебя хозяином богатств, каких ты еще не видел!»
Женя вспомнил тот сон во всех подробностях. А следом словно бы почувствовал, как стрела микенского воина попала точно в цель, входя в спину, проходя между ребрами, врываясь своим острием в живую мякоть легкого и сердца, выходя из груди и застывая вот так, резко, моментально, не давая человеку и шанса на спасение.
Сознание парня начало темнеть, меняться. В нем стали появляться незнакомые Жене доселе ощущения. А когда к мужским голосам стал примешиваться вой, лай и хрип какого-то большого пса, которого Евгений не мог видеть, Монахов решил, что и вовсе сходит с ума.
Сжав зубы, чтобы не застонать, Женя зажмурился.
Как сквозь толщу воды он услышал над самым своим ухом вкрадчивый мужской голос:
— Важно не то, что с тобой происходит, а то, как ты на это реагируешь... и почему. Разве ты еще не понял? Для тебя существует только один путь — перестать беспокоиться о вещах, которые не подвластны твоей воле. Вспомни, наконец, кто ты есть и где твое место.
**********************
— Евген?! Эй, цавэт танем, ты живой?! Евген!
Сознание понемногу возвращалось к Монахову, но глаза не желали открываться. Если бы не влажная трава, лежать на которой сейчас было не вполне удобно, Женя предпочел бы не подниматься до самого утра.
— М-м-м... — едва различимый стон сообщил обеспокоенность врачу, что пациент пришел в сознание.
— Ты вернуца?! Вай, как я рад! Я так испугаца, братишка! Я не знаю, што случица, но твой обморок — эта не шутки, вай! — Давид еще раз спешно осмотрел друга, и, к его неудовольствию, быстренько проверил реакцию Жениных зрачков, пульс и, почему-то, на всякий случай гланды.
И только убедившись, что опасность миновала, Меликян помог Евгению подняться.
Удерживая его за плечи, он в десятый раз поинтересовался самочувствием парня.
— Я в порядке, Дав. Нам стоит вернуться. Чем быстрее мы накормим лошадей, тем больше времени на сон у нас останется. Думаю, ребята уже спят.
— Но ты точна...
— Давид, просто я переутомился за эти дни, толком не спал, вот меня и перемкнуло.
Сказать по правде, Монахову совсем не хотелось думать о том, что же все-таки он видел во всех красках во сне и пятью минутами ранее.
— Слушай, а тут кроме нас с тобой никого... не было?
— Э-э-э... да вроде нет, — Меликян нахмурился, предпочитая не посвящать друга в то, что и сам плохо помнил.
— Ясно... Ну, тогда возвращаемся в лагерь.
**********************
Как и предположил Женя, парни уже улеглись спать.
К радости возвратившихся друзей, в пещере заметно потеплело.
Не проходя внутрь, Евгений потянулся к мешку с кормом для лошадей, который принес с собой.
Разделив траву, кору и листья на равные части, Женя дал их лошадям и только потом подошел поближе к огню, сняв с себя промокший хитон и повесив его на веревку.
Окинув взглядом пространство пещеры, Евгений нашел глазами Петю и, к своему неудовольствию, заметил рядом с ним вредного сатира.
Почувствовав на себе чей-то взгляд, Загрей поднял глаза и... замер.
Хоть это был и не первый раз, когда он видел почти обнаженного Женю, но почему-то именно сейчас он не смог оторвать от него взгляд.
Было ли дело в пламени костра, горевшего за спиной Монахова, которое своим светом обрисовывало каждый изгиб его крепкого, стройного тела или в самой атмосфере, которой был наполнен этот вечер, а может в тихой мелодии свирели или запахе леса после дождя, а может в том, что сам Женя точно так же не отрываясь смотрел на Петю...
Взгляды Евгения и Диониса встретились, скрестившись в немом поединке непонятных эмоций, а время и пространство вокруг них будто бы перестали существовать.
Мелодия свирели резко оборвалась и вместе с нею ушло наваждение.
Женя тряхнул головой, будто приходя в себя. А Загрей спешно отвел взгляд в сторону.
Решив чем-то себя занять, Евгений нагнулся к мешку в поисках сухой одежды и, набросив ее на себя, вернулся к костру, не обращая больше внимания на Шутова, хотя ему очень хотелось обернуться.
Монахов нашел Тихоновского у костра. Бедняга уснул на ворохе из покрывала и гиматия прямо в одежде и сандалиях.
Женя с благодарностью отметил про себя, что в их отсутствие Андрей позаботился о лежаках для него и для Давида.
Сунув кинжал под дорожный мешок, заменяющий ему подушку, Монахов снял сандалии, прикрылся плащом по самые уши и блаженно растянулся на покрывале. До его слуха доносился мелодичный, тихий, убаюкивающий звук свирели.
Усталые, покрасневшие глаза закрылись сами собой и вскоре Евгений уже видел очередной странный сон.
**************************
Женя смотрел на себя со стороны, не принимая никакого участия в том, что происходило, выполняя лишь роль стороннего наблюдателя.
Первое, что сделал Евгений - это осмотрелся.
Помещение, в котором он оказался, было похоже на храм или дворец какой-то весьма статусной персоны. И судя по обилию напитков, еды и гостей, тут проходил пир.
Впрочем, это не было застольем в привычном его понимании.
Пир был обставлен довольно празднично, начиная от количества богато выполненной посуды и кушеток и заканчивая убранством всего зала в целом.
Основная часть трапезы уже завершилась и на ее смену пришел симпосий, на котором присутствовало пятнадцать гостей.
Среди собравшихся были те, кого Женя не знал, однако на одном из специальных лож-клине, опираясь на левую руку, возлежал Бог торговли и счастливого случая — Гермес.
Было странно видеть на празднике женщин, поскольку по правилам Олимпоса, жены и дочери на симпосий не допускались. Когда же Евгений пригляделся, то понял в чем было отличие.
И мужчины, и женщины, находящиеся в зале, не были простыми смертными. Судя по сиянию, которое их окружало, собравшиеся были олимпийцами.
Нарядно одетые, умащенные маслами, с венками на головах, Боги выглядели празднично, расслабленно и благородно.
Распорядителем же пира, а иными словами, симпосиархом, выбрали старого сатира, которого все собравшиеся называли Силеном. Он следил за соблюдением всех ритуалов, выбирал сорта вин, подливал их в опустевшие кубки, направлял беседу в то или иное русло и предлагал собравшимся развлечения, среди которых была и музыка.
К слову, за музыкальную часть симпосия отвечали приглашенные на празднество нимфы. Звуки кифары и флейты приятно услаждали слух присутствующих, доставляя им истинное удовольствие.
— Двурогий сын Громовержца, все знают, как искусен ты в речах! Просим, скажи нам тост! — слегка шатаясь, Силен подлил Вакху красного вина, часть которого пролилась на стол, но он этого даже не заметил.
Взмахнув лошадиным хвостом и выражая этим свою искреннюю радость, старый сатир с уважением склонил перед Богом свою кудрявую голову.
— Тост? Есть тема интереснее! Разве не слышали присутствующие, как этот дактиль только что заявил, будто бы на всем белом свете нет ничего важнее любви, что подобна силе самого нерушимого магического заклинания? Но нет, я готов с этим поспорить! Скажи же нам, колдун, как можешь ты судить о том, чего не знаешь? — насмешливый, но очень знакомый Жене голос раздался справа от него.
Дактиль, о котором шла речь и Монахов повернулись практически синхронно. И тогда, на ложе напротив, Женя увидел Бога виноделия — Диониса.
Как бы сильно Евгений ни всматривался в знакомые черты, он не видел в нем того Шутова, к которому привык. Это был очень незнакомый ему Петр.
— Ты прав, прекрасноликий Бахус, Бог мистерий, не знало мое сердце любви, — колдун решил пропустить мимо ушей явную насмешку в голосе оппонента. — Но долго живу я среди людей и многое видел. Восхищала меня их способность любить и во имя этого чувства строят они свои города и их же покоряют.
Слушая ответ дактиля, Дионис, между тем, сделал вид, что заинтересован совсем не этим.
Приподнявшись на своем ложе и едва заметно улыбаясь белокурой женщине, одетой в шелковый короткий хитон белого цвета, Бог виноделия протянул той гроздь винограда. Как сразу понял Евгений, перед ним была не просто женщина, а дочь Громовержца — Афродита.
Она была невероятно красива. Такой волнительной красотой не обладала ни одна смертная на Земле.
Все в ней было прекрасно. Распущенные, стекающие золотым водопадом по спине и плечам волосы, нежная кожа цвета слоновой кости, словно бы светящаяся изнутри, чувственные розовые губы, точеный профиль.
Ее богато вышитая одежда не скрывала ни нежной шеи, ни изящных рук, ни длинных, стройных ног и тонкой, девичьей талии. Полуприкрытые голубые глаза смотрели на Диониса с интересом.
— Афродита, кажется, этот колдун признает силу любви среди прочих явлений на земле. Чем ты можешь одарить его за такое старание? — взгляд Загрея стал вдруг холодным и бесчувственным, а в глубине его черных зрачков вдруг промелькнули опасные искры соперничества.
Между собравшимися в зале олимпийцами прошелся смешок. Все с нетерпением ждали, чем же закончится этот спор между Богами и тем, кого сам Монахов не знал и впервые видел.
— Дионис, ты решил вконец смутить этого беднягу? — грудной, красивый женский голос донесся до слуха Жени, и он вдруг почувствовал, как краснеет.
— Ну, почему же, сестренка? — в разговор вмешался Гермес. — Нам всем очень интересно, что способно обесценить значимость любви? Может быть Тонатос готов включиться в спор? Люди ищут любовь, но еще больше они боятся смерти.
Тот, к кому обратился Гермес выглядел устрашающе, но в то же время не менее прекрасно, чем остальные олимпийцы.
Иссиня-черные волнистые волосы Бога были собраны в конский хвост, а сурово сдвинутые на переносице черные брови показывали присутствующим, что в действительности тот думает об этой перебранке.
— Мне не хочется этого признавать, но, несмотря на страх смерти, человек готов идти на нее во имя любви. История знает много таких примеров,
— Брат мой, — Афродита повернулась к Дионису. — Я согласна с Тонатосом. Сила любви заставляет людей забывать о страхе смерти, голоде и холоде. Разве ты не видел подобного за свою долгую жизнь?
В голосе Богини вдруг послышались металлические нотки. Все на Олимпе и в мире смертных знали, как олимпийка ревностно относилась к вопросу любви и как наказывала она тех, кто ее отвергал.
Вдруг, Богиня сошла со своего ложа и, мягко ступая, приблизилась к застывшему в благоговении колдуну.
Судя по волнению, которое охватило сейчас дактиля, Монахов понял, какой Богине в пантеоне Олимпа тот отдавал свое предпочтение. Заметив, с каким трепетом и вниманием маг смотрел на нее, Пенорожденная благосклонно ему улыбнулась и протянула дактилю кубок с вином.
— Кажется, этот колдун умнее нашего Диониса, раз способен понять истину, — сказала она. Прямо глядя в распахнутые глаза мага, Богиня пообещала. — Я подарю тебе любовь, которую ты не знал прежде, но только от тебя зависит, сможешь ли ты ее удержать.
Услышав речь Афродиты, Бог виноделия помрачнел и скривил губы в злой усмешке. Затем его словно осенила какая-то одному ему ведомая идея. Он с нетерпением дождался, когда ценитель женской красоты примет в дар золотую чашу с вином и только потом поднялся со своего ложа.
Наблюдая за тем, как колдун допивает вино, Дионис подошел к магу и встал неподалеку.
С места, где стоял Женя, тому было прекрасно видно каким мстительным огнем вдруг загорелись глаза Загрея.
— Что может быть страшнее смерти? Что не способно оценить любовь? — сделав паузу, Дионис усмехнулся и окинул взглядом собравшихся. Даже сатир Силен прервал свою тихую мелодию, которую играл на свирели.
Присутствующие в зале олимпийцы поняли, что Бог виноделия что-то задумал.
— И смерть и любовь способно оценить лишь сознание. Без него ничто из этого не имеет смысла. Безумие страшнее смерти. У него нет памяти, оно не способно на любовь. Оно обесценивает все и даже саму жизнь. Стало быть безумие сильнее любви!
Казалось, эти слова развеселили Диониса. Громко рассмеявшись, сгибаясь от хохота, он наблюдал за тем, как чаша выпала из рук дактиля. В наступившей тишине эхо разнесло его звонкий, одинокий смех под сводами дворца. Подняв на колдуна глаза, Безумный Бог щелкнул пальцами и в это самое время сознание Монахова вдруг стало меркнуть. А тело дактиля уже не слушалось своего владельца. Корчась от невыносимого страха, путаясь в своем гиматии, оппонент безумного Бога уже не принадлежал самому себе. Куда-то пропала его выдержка, рассудительность, спокойствие и внимательность. На смену им пришли атакующая его паника, ужас и невыразимое отчаяние. На короткий миг, но того посетила душевная болезнь, о которой говорил Дионис.
Последнее, что увидел Женя, прежде чем проснулся, это выражение невыразимой обиды, застывшее на прекрасном, точеном лице Афродиты.
Не прощала подобных насмешек златокудрая дочь Бога Небес, но умела ждать часа расплаты за нанесенное оскорбление.
**************************
https://t.me/po_ty_storony_olimpa