К неоновым огням через Атлантику.
Рухнул нацистский режим, оставив после себя пепел и руины. Страна оказалась разделена на четыре зоны оккупации: американскую, британскую, французскую и советскую. Начался долгий и болезненный процесс восстановления, сопровождаемый денацификацией - привлечением к ответственности виновных в военных преступлениях, запретом нацистской идеологии и перестройкой политической системы. Но за фасадом официальных мер, в умах и сердцах людей, старые тени прошлого продолжали таиться, а новые противоречия, связанные с разделением страны и началом Холодной войны, уже начали нарастать.
Однако долгожданный конец войны не принес пиратам Эдельвейса долгожданного освобождения. Новые оккупационные власти, будь то коммунисты, британцы или американцы, пытались привлечь их к политической деятельности, но большинство "пиратов" отказывались сотрудничать. Они не хотели быть пешками в чужой игре. Их идеалы свободы и независимости не совпадали с новыми реалиями. На улицах вновь начали происходить стычки с патрулями, хулиганские и разбойные нападения. Для некоторых это был способ выжить, для других - продолжение той самой борьбы, которая привела их в "Эдельвейс".
Это привело к новым судам. Весной тысяча девятьсот сорок шестого года, в британской зоне оккупации, военный суд города Ильцен приговорил к смертной казни некоего Хайнца Д. за "активное участие в осуществлении гнусных планов Edelweißpiraten". К счастью, впоследствии приговор был сменен на тюремный срок. В советской зоне оккупации с "пиратами" были еще более суровы. Любые "инакомыслящие" организации, любые проявления независимости жестко пресекались. Членам "Эдельвейса" грозил тюремный срок до двадцати пяти лет. Их борьба за свободу обернулась новым заточением.
Юрген, нуждающийся в средствах для себя и Лизель, отправился на поиски. Он взял с собой вещи, которые успел собрать из руин. Он не знал точно, сколько они стоят, лишь надеялся, что сможет выручить хоть что-то. Обратился к одному из американских офицеров, известному своим интересом к антиквариату. Когда офицер увидел шкатулку с драгоценными камнями, его глаза расширились. Оказалось, что эти камни были редкой коллекцией, оценивавшейся в астрономическую сумму. Юри был потрясен. Эти деньги стали для него ключом к будущему, возможностью спасти себя и Лизель.
Между тем, родственники Доротеи объявились. Те самые представители старой немецкой аристократии, люди, привыкшие к привилегиям и считавшими себя вправе распоряжаться судьбами других. Они были высокомерны, уверены в своем превосходстве и мало заботились о чувствах окружающих. Они попытались отобрать у него Лизель, ссылаясь на родство и свое право на опеку. Они апеллировали к тому, что Юрген - подросток, и Лизель нуждается в "надлежащем" воспитании.
Однако Юри, закаленный войной и потерями, не собирался отдавать свою сестру. Он помнил последние слова Марты и глаза Лизель в тот день, когда они наконец воссоединились. Используя часть полученных денег, Юрген нанял адвоката и сумел доказать свое право на опеку. Суд, взвесив все аргументы, принял решение в пользу Юргена. Лизель осталась с ним.
Тысяча девятьсот сорок шестой год принес Юргену фон Эренфельсу восемнадцатилетие. Вместе с совершеннолетием пришло и острое осознание того, что Германия, несмотря на окончание войны, не может предоставить ему и Лизель ту свободу, о которой они мечтали. Консерватизм, царивший в обществе, удушающая атмосфера, страх перед будущим - все это подталкивало его к решительным действиям. Он начал активно собирать информацию об Америке. И хотя его отец всегда говорил об этой стране в негативном ключе, Юргена неудержимо тянуло туда. "Жизнь одна," - думал он. - "И я хочу прожить ее так, как чувствую правильным."
Разговор с Лиззи был непростым. Он рассказал ей о своем решении переехать в Америку, о надежде на новую жизнь, о свободе, которая их там ждет. Лизель с детским восторгом поддержала брата. Прощание с Кёльном было горько-сладким. Они уезжали, оставляя прошлое позади, а Путешествие было долгим. Грузовое судно, медленно пересекающее Атлантику, стало для них символом перехода. Лизель, впервые увидевшая бескрайний океан, была в восторге. Прибыв в Нью-Йорк, их глазам предстал совершенно иной мир. Город, пульсирующий жизнью, небоскребы, яркие витрины - все это было так не похоже на серые, разрушенные улицы Кёльна. Их английский, полученный в хороших учебных учреждениях, оказался их пропуском в новый мир. США встретили их иначе, чем встретил бы любой город родной страны. Здесь не было той тяжести прошлого, того страха и недоверия. Люди улыбались, были открыты, любопытны. Юрген даже чувствовал, как с его плеч спадает груз.
С помощью денег, вырученных от продажи семейных реликвий, и некоторой помощи от выживших друзей, Юри смог купить скромное жилье в Лос-Анджелесе. Он понимал, что для того, чтобы отойти от устрашающего прошлого, ему нужно построить новую жизнь, основанную на труде и саморазвитии. Он избрал методику погружения в новую реальность, полностью отдаваясь учебе и работе, избегая воспоминаний о войне и потерях. Он сознательно фокусировался на будущем, на достижении поставленных целей.
Юрген, совмещая работу в клинике и учебу в Университете Южной Калифорнии (USC), где он получил образование в области медицины, а затем специализировался в хирургии, работал не покладая рук. Он помнил, как отец настаивал на изучении английского, говоря, что это язык будущего. И он оказался прав. Этот язык, эта страна, открыли перед ними двери, которые навсегда остались закрыты в их родной Германии. Он мечтал стать врачом, и эта мечта, усиленная пережитым опытом, стала его путеводной звездой. Он часто вспоминал своего первого наставника Маркуса, который так и не стал медиком. Те воспоминания давали Юргену силы и мотивацию, напоминая, что даже в самых суровых условиях можно стремиться к знаниям и добрым делам. Он чувствовал, как его знания растут, как он становится ближе к своей цели.
Он осознавал новую для себя роль - главы семьи. Заменив Лизель и отца, и мать, он нес на своих плечах ответственность за будущее сестры. Это было тяжело, но чувство долга и любви к ней придавало ему сил.
Лос-Анджелес пятидесятых годов был городом контрастов. Экономический подъем и расцвет массовой культуры – радио, кино, зарождающийся рок-н-ролл – создавали атмосферу безграничных возможностей. Яркие неоновые вывески, сверкающие автомобили, мода, музыка – все говорило о процветании и оптимизме.
Свою татуировку - цветок эдельвейса он больше не скрывал.
Помимо медицины, Юрген увлекся новой, зарождающейся субкультурой – рокабилли. Музыка с ее энергией, бунтарским духом, яркой одеждой - все это resonровало с его собственной натурой. Он проводил вечера в клубах, слушая музыку, танцуя, общаясь с такими же, как он, молодыми людьми, которые искали свой путь в этом новом, быстро меняющемся мире.
Лизель, тем временем, шла своим путем. Она успешно окончила школу и втысяча девятьсот пятьдесят третьем поступила в Институт Пратта (Pratt Institute) в Нью-Йорке, на факультет изобразительных искусств. Ее талант, ее страсть к искусству, наконец, нашли достойное воплощение.
Шли десятилетия. США вступали в новые эпохи. Шестидесятые годы принесли с собой волну протестов, борьбу за гражданские права. Хиппи-движение, зародившееся в Сан-Франциско, распространилось по всей стране, привнося в культуру идеи мира, любви и свободы. Это движение, возникшее как протест против войны во Вьетнаме, против истеблишмента и потребительского общества, оказало огромное влияние на Америку. Юрген, как врач, понимал ужасы войны, и пацифистские настроения хиппи находили в нем отклик.
А в девяностые годы Юри, уже пожилой, но полный сил, решил навестить свою родину. Германия изменилась до неузнаваемости. От руин не осталось и следа, страна процветала, но при этом сохранила память о своем трагическом прошлом. Юрген отправился в Кёльн. У мемориальной таблички и памятных граффити, посвященных "пиратам Эдельвейса", он возложил цветы, вспомнив своих друзей, их смелость, их стремление к свободе. Он думал о том, как много им пришлось пережить, и как поздно мир признал их борьбу.
Справедливость по отношению к "пиратам Эдельвейса" пришла гораздо позднее. В тысяча девятьсот восьмидесятых годах правительство земли Северный Рейн-Вестфалия заказало историческую экспертизу. После этого администрация Кёльна классифицировала "пиратов" как "жертв режима". Израильский институт Холокоста "Яд Вашем" признал нескольких из них - Жана Юлиха и Вольфганга Шварца, выживших после заключения и пыток, а также самого юного убитого Бартеля Шинка - праведниками мира. Именем Шинка назвали улицу в районе Эренфельд у железной дороги, где как раз совершалось повешение. Там же, на пересечении Шёнштайнштрассе и Фенлоерштрассе, появились мемориальная табличка и памятные граффити. Только в две тысячи третьем году кёльнские власти всё же признали "пиратов" политическими борцами, преследовавшимися нацизмом. Однако за признанием на словах не последовало никаких компенсационных выплат выжившим.
Юрген, узнав об этом, почувствовал смесь удовлетворения и горечи. Справедливость восторжествовала, но так поздно. Цена за нее была слишком высока. Он думал о Лотте, о Гансе, о Конрвде. О всех тех, кто боролся и погиб. Их имена были наконец вписаны в историю, но сколько жизней было сломано, сколько судеб искалечено?
Проживая долгую и насыщенную жизнь, фон Эренфельс всегда помнил свое прошлое. Мир вокруг менялся, ценности трансформироваличь. Но он знал, что борьба за свободу и справедливость - это вечная борьба. Да, он был подростком во время войны, не мог воевать или оказывать особо сильные действия борьбы, но делал все, что мог, и это было важно.