ОКСЭР

Раян

Этот разговор выел меня изнутри. До костей. До спазмов в животе. Я был весь не свой. Выходил из ванны, стараясь не смотреть на него. Меня трясло, меня колотило — и одновременно я был пуст.

Пуст, потому что только что сам себя убивал.

Я хотел согласиться. Я так хотел... Десять дней, пять... да хотя бы ещё раз — этой ночью. Но...

Хотеть — разве это правильно? Разве это разумно?

Чувства, которые он во мне пробудил, станут только сильнее. Жестче. Больнее. Чем ближе, чем крепче — тем дольше я потом буду страдать.

Ладно я. Я и так уже только и делаю, что изъедаю себя.

Но он тоже.

Секс? Ему нужен только секс? Я не верил. Не то чтобы я самовлюблённо считал, что он влюблён в меня. Нет. Такие как Кенмин не влюбляются в... ненужных. Они увлекаются. Притягиваются. А потом, когда надоедает — отпускают.

Но всё равно — он мог поверить, что влюблён. Мог потом страдать.

Страсть. Наше безумие. Оно стоит риска?

Что, если я поплыву сильнее? Утону? Заменю долг его телом и его голосом? Заменю разум — ним?

Что, если не смогу отпустить? Или хуже, он потом отвернеться?

Нет уж.

Я солгал насчёт Марка.

Было проще сказать, что причина в нём — чем признаться, что моя жизнь уже давно проложена, по рельсам. Я просто следую по ним, как трамвай. Без возможности свернуть, убежать, вырваться.

Я не могу мчаться, как лошадь по полю. Ловить ветер. Смеяться. Жить.

Не могу. И, может быть, не хочу.

Так — безопаснее.

В первую очередь — для меня.

Я вышел в ночной город. Было прохладно, свежо. Сделал глубокий вдох, достал телефон и набрал водителя. Он был в двух кварталах.

Интересно, догадывается ли он, куда я езжу раз в месяц... а теперь уже чаще?

Туда, где я сдираю с себя кожу. Маску. Где позволяю себе быть другим. Настоящим? Или просто — слабым?

Надеюсь, нет.

Он приехал быстро. Я сел, пристегнулся.

Можно было остаться тут. Снять отель. Или поехать к отцу, в его дом. Но я хотел к себе. Всё равно не усну. Не смогу.

— Домой, — сказал я, и водитель кивнул мне через зеркало заднего вида. Мы тронулись.

Я откинул голову назад, прикрыл глаза. Воспоминания вернулись сразу — наш разговор, эта ночь...
Странно, но у меня не было стыда. Наверное, впервые.

И только с ним.

Он снял маску. Смотрел прямо на меня. Гладил. И я не видел в его взгляде отвращения, желания унизить, посмеяться.
Может, поэтому я и отвечал. Спорил. Жил.

Может, поэтому я и подумал, что он влюбился. Или решил, что влюблён.
Ведь как ещё можно объяснить, почему кто-то принимает такого, как я?
Значит — чувства?

Или он тоже больной?

Секс... О нём лучше не думать. Снова начну возбуждаться.
Как он вёл меня... как доводил до грани — и дальше. Сам угадывал, сам позволял чувствовать настолько сильно, что я забывал бояться. Забывал следить за собой.
Как и в первый раз... Только сейчас — глубже. Ярче.
Идеально.

Для меня — идеально. Поэтому и невозможно.

Я прикрыл глаза ладонью.
— Невозможно, — повторил вслух. Чтобы не забыть. Чтобы не начать мечтать.
Потому что я знаю, как бывает, когда забываешь.
Когда не чувствуешь стыда.
Когда вычеркиваешь совесть из уравнения — и остаётся только ты один.
Я знаю.
Я видел.
Я чувствовал это на себе.

⸻

Я ехал, вспоминая маму. Пытался вытащить хоть что-то хорошее. Не смог.
Даже её лицо вспоминалось с трудом.
Она выбрала любовь? Или просто... нас не любила? Не до конца.

Впервые задумался — имела ли она право выбрать себя?
Или нет?

Я не знал.
Голова болела. Глаза резало от усталости. А я всё думал: какой выбор — правильный?
Чувства или безопасность? Любовь или долг?
Или есть ли то вообще у меня?

Он не предлагал мне любовь. Но она уже жила во мне.

А если зажмуриться... и представить, что её нет? Что есть только мы. Только это. Только он? Только десять дней и всё? Только его руки и губы?

Я выдохнул, тихо застонал.
— Нет, Раян. Нет.
Успокойся.
Это всё пройдёт.
И любовь.
И вера.
И снова вернётся то, что должно быть: стыд, мерзость, чувство долга.

***

Кенмин

Я ехал в поместье один. Хотя могли бы поехать вместе.
Я заснул после того, как он ушёл. Думал, что не смогу — но, наверное, он слишком меня измотал.
Сон был тревожным, беспокойным, с кручением, с кошмарами. С ним.
Проснулся — злой.

Вчера я ещё пытался анализировать, понимать его. Не давить. Не ревновать.
А утром всё это куда-то исчезло.
Мой здравый смысл, похоже, уехал вместе с ним на его чёртовой машине.
Осталось только раздражение. Разочарование. И ревность. К Марку.

Он сказал правду? Марк правда ему нравится?
Но Раян стыдится себя. А я — я принимаю его таким, какой он есть.
Не просто принимаю.
Я кончаю от одного его вида. Без смущения. Без оглядки.
А ему нужен этот конюх? Да пусть тогда подавится им. Пусть.

Я вернулся в поместье после обеда. Сразу пошёл к себе.
Ни следа Раяна. Ни звука, ни голоса, ни взгляда. И слава богу — иначе я мог бы не сдержаться.
Тоже мне — принц. За которым должны бегать, умолять, уговаривать.
А я? Я, идиот, променял будущего жеребенка Принца на ночь с ним.

Да, за миллион долларов, но все же мать твою.
Я его — отдал. Без торга.
А может, и не отдал. Может, продал себя сам.
Ради чего? Ради секса?

Дурак ты, Кенмин. Что тут добавить?

Хватит. Стоп.

Я переоделся в верховую одежду и вышел на улицу. В конюшне был Марк — говорил с кем-то, смеялся. Как только увидел меня — сразу нахмурился. И уставился на мою шею.

Ах да. Засосы.
Ха. Хотел сказать: "Смотри, это твой хозяин мне оставил. А я ему. Ты заметил?»

— Оседлай Тора. Я покатаюсь, — бросил я Марку. Ни «пожалуйста», ни «спасибо».

Он нахмурился, хотел что-то сказать, но я не дал и шанса.

— Ваши игры с кхуном Раяном уже осточертели. Так что — седлай лошадь.

Он вскинул бровь. Наверное, хотел огрызнуться. Но мой вид его остановил — я и сам себя бы сейчас испугался.
Подозвал другого конюха, махнул на меня рукой — мол, выполняй.

Я молчал. Просто кипел изнутри.
Ты — слишком хорош для него? Ты — конюх, без образования, без имени, без крови.
А я, значит, слишком плох? Какого, блядь, чёрта?

Панчай вывел Тора. Улыбнулся. Что-то спросил — я не расслышал, не слушал.
Не до тебя, мальчик.
Я тут же запрыгнул в седло. Не стал проверять сбрую, не стал ждать.

Рванул вперёд.

Скорость. Ветер в лицо. Сердце в горле.
Пусть сдует из меня всё: злость, обиду, унижение. Пусть выветрит.
Я мчался в бешенстве. Будто если ехать достаточно быстро — унесу себя от него. От Раяна. От всех. От себя.

Ты придёшь? У тебя время до вечера. А потом я тебя не открою. Или... да?

....

Он не пришёл.

На ужине его не было. Ни в столовой, ни в коридорах. Прятался.
Ну и пошёл ты. Больно надо. Найду другого.

Да хоть Панчай. Сегодня он как-то странно долго на меня смотрел. Даже когда подавал лошадь — дотронулся до моей руки.
Молодой. Красивый. Что ещё надо?

И тут же сам себе ответил: длинные волосы, послушный взгляд, похоть в глазах...
Другие уже —- не мой идеал.

Но идеальных не бывает. Особенно когда тебя заклинило на редком и бесячем экземпляре.

Я пытался лечь спать, но всё тело гудело от злости и ожидания, которое не отпускало. Мозг уже знал — он не придёт, но сердце всё ещё надеялся на стук в дверь.

Не выдержал. Спустился вниз.
Надо было напиться. Немедленно.

Пошёл искать, где у них тут хозяева прячут алкоголь.
Раян. Его запас. Нашёл неоткрытую бутылку — в гостиной.
Коньяк. Франция. Дорогой.

Ну и отлично.

Он мне должен.
За нервы.
За своё дерьмовое «нет».

Открыл бутылку. Налил. Выпил.

Хороший. Греет. Обжигает. Приятно. Наконец-то хоть что-то работает.

Собрался уже уходить, как в гостиную зашёл кхун Сонукан. Без пиджака, но в рубашке. Галстук снят. Вид уставший, но всё равно вылизанный, как будто даже спит по протоколу.

— Хотите? — спросил я, поднимая бутылку, не особо любезно.

— Вы пьёте коллекционный коньяк? — хмыкнул он, заходя внутрь. — Прям как у себя дома.

Я пожал плечами, не оборачиваясь.

— Думаете, кхун... ой, простите, Раян будет против? — я усмехнулся, нарочито по-хамски. Налил ещё. — А мне, если честно, плевать.

Я опустился на диван. Он не стал уходить. Взял второй бокал, аккуратно плеснул себе, устроился в кресле напротив.

— Бутылку уже открыли, — сказал он спокойно. — Обратно же не зальёшь.

— Вот именно, — кивнул я и снова сделал глоток. — Не обеднеет ваш принц.

Он чуть приподнял бровь.

— Вижу, вы как всегда жизнерадостны и полны светлого оптимизма.

— А я разве другим был за эту неделю? — буркнул я, сдавленно.

Он рассмеялся. Легко, сдержанно. Раздражающе.

— Вот и говорю: стабильность.

— Через пару, если всё пойдёт по плану — у Стар начнётся течка, и случка состоится... — заговорил кхун, буднично, но с лёгкой иронией в голосе. — Вы ведь рады?

Я прищурился.
Улыбнулся — не глазами, губами.

— Ещё бы. Жду не дождусь. Надоело торчать в вашей глуши.

Он медленно кивнул, отпивая.

— Неужели? А кто вас держит? Вроде все справляются без вашего контроля. Хотите — приезжайте только на случку. Всё честно.

Я сжал бокал. И то ли от злости, то ли от правды, разозлился ещё сильнее.

— Вы что, выгоняете меня? — я вскинул бровь.

— Ни в коем случае, — ответил он с тем самым вежливым ядом, от которого чешется кулак. — Просто напоминаю: если вам здесь так плохо — никто не держит. Не мучить ни себя, ни... его.

— Его? — я резко посмотрел на него.

— Да, его, — подтвердил он, не опуская взгляда. — Я не знаю, что между вами, но то вы друг друга грызёте, то убегаете. А потом оба возвращаетесь из Бангкока и ходите... как на грани.

Он задержал взгляд на моей шее. Засосы. Точно.

— Вы за него переживаете? — язвительно уточнил я.

— Да, — не моргнув, ответил он. — Я его знаю давно. А вас — нет. Но со стороны это выглядит как игра. Не очень честная, с вашей стороны.

— Я? Играю? — я усмехнулся безрадостно. — Вроде это вы со мной играли. Смеялись за спиной. Оседлать лошадь, почистить стойло. Весело было?

Он еле заметно улыбнулся уголком губ.

— Это вы сами решили, что Райан — обычный конюх. Мы просто... поддержали ваше воображение. А стойло, к слову, вы так и не убрали.

— И слава богу. Иначе я бы засудил вас всех, — я сжал бокал, как будто хотел его раздавить, и резко отпил. Всё раздражало. Он раздражал.

— Нам всем повезло, что до этого не дошло, — с той самой насмешкой, как у людей, которые уверены: им за дерзость ничего не будет.

— Да.

Я резко встал. Глянул на часы. Почти полночь. А вдруг он всё же придёт? Сердце предательски дернулось, я отогнал мысль и поставил бокал на стол. Уже собирался выйти, но он меня остановил:

— Кхун Ли.

Я обернулся. Голос Сонукана был спокойный, но острый.

— У Райана и без вас хватает проблем. Не будьте ещё одной.

Я сжал кулаки. Челюсть. Всё внутри.

— Сами разберёмся, — бросил я через плечо. — А если уж говорить о проблемах... пока что это он доставляет их мне. Не наоборот.

— Тогда чего вы ждёте? Уезжайте.

Я не ответил. Не попрощался. Просто вышел.

Проблемы... Игры... Это он всё начал. Он меня втянул. Не я. Случайно, специально — какая теперь разница? Он.

И, чёрт побери, даже побег в столицу уже не спасёт.

***

Раян

Было утро. Я не спал всю ночь. Не стал принимать таблетки — казалось, это будет трусостью. Побегом. Побегом от мыслей, от сомнений, от самого себя. Я пытался читать, смотреть сериалы, ходил по комнате, снова ложился. И снова вставал.

Кенмин... Что ты со мной сделал?

Зачем ты тогда прыгнул через то дерево на закате? Или я бы и так в тебя влюбился?.. Без этого. Без всего.

Ты бесишь меня. До дрожи. До тошноты. До желания тебя же коснуться.

Я прошёл, наверное, уже десятый круг по комнате и снова оказался у комода. Он говорил об этих фотографиях?.. Да. Вот она. Официальная. Мы всей семьёй. В мундирах. В форме. Всё как положено. Мамино поместье, которое стало "нашим". Помню тот день. Мы не улыбались. Никто. Даже мама.

Я взял рамку. Пальцем провёл по её лицу сквозь стекло. "Я никогда не мог тебя понять..."
А может, и не надо было?

Я выдохнул. И перевернул рамку — фото вниз. Пусть полежит так. Молчаливым упрёком или освобождением — не знаю. Неважно.

Шесть утра. Он спит? Или тоже ворочается?
Он меня не пустит? Закроет дверь, как обещал?

Что, Раян? Сдался? Проиграл? Поддался похоти?
Или... может, как раз выиграл?

Просто десять дней. Только этот срок. Это же можно? Это же честно?
И только он.
Больше — ничего.

Я вышел тихо, прикрыл за собой дверь и спустился на его этаж.

Розовая дверь. Абсурдный цвет. Как у кукольного домика. Как у детства, которого у нас не было.

Я замер. Сердце колотилось, гулко, глупо. В ушах — как марш. Но в груди странно спокойно. Страх был — но и уверенность тоже. Не в том, что он откроет. А в том, что я сделал правильный шаг.

Я постучал.

Он открыл сразу.

Ждал?

Уставший взгляд. Тёмные круги под глазами. Щетина на скулах. Он выглядел, как и я, — разобранным, сбитым, вымотанным. Но живым.

Он не сказал ни слова. Посмотрел на меня, окинул взглядом сверху вниз. И не отошёл в сторону.

— Ты опоздал. Уходи, — бросил он, ровно, без интонации. Но дверь не закрыл. Не двинулся. Просто стоял. Ждал?

— Я же пришёл, — тихо ответил я. — Мы будем разговаривать в коридоре?

Он молча отступил в сторону, пропуская меня. Я вошёл.

Комната — как и у всех гостей: две части. Небольшая гостиная и спальня за аркой. Мы остановились у дивана. Дальше — ни шагу.

— Что, соизволил одарить меня своим присутствием, ваше высочество? — проговорил он медленно, с тягучей насмешкой. Голос ленивый, взгляд цепляющийся. Щёки чуть раскраснелись. Он был выпивший.

И внутри у меня что-то приятно кольнуло. Он ждал. Пил — потому что ждал. Мой Кенмин. Какой же ты нетерпеливый.

— Да, — просто ответил я, улыбнувшись. — Ты же хотел, чтобы я пришёл. Вот я и пришёл.

— Вчера. А уже сегодня. — Он хмыкнул.

— Так что? Мне уйти? — бросил я с вызовом, не отводя взгляда.

— Как хочешь, — сказал он и чуть повёл плечами. Но пальцы сжались, губы дрогнули, взгляд стал острее.

— А я не хочу, — легко ответил я и шагнул ближе. На расстояние дыхания. Он не отступил.

Запах коньяка стал отчётливее.

— Ты пьян? — спросил я, тихо, но жёстко.

— Нет.

— Хорошо. — Я не стал спорить. Сделал ещё шаг. Теперь мы стояли вплотную.

Его губы. Его лицо. Чёткие скулы, раскосые глаза. Я был чуть ниже — совсем немного, но достаточно, чтобы поцеловать, нужно было потянуться. Или чтобы он опустил голову. И он это сделал. Медленно, не обнимая, просто опустил взгляд на мои губы. Я — на его.

— Кенмин. Десять дней. Ты и я. Вместе. А потом ты уйдёшь.

— Мне прыгать от счастья? — язвительно бросил он.

Какой же ты гордый, Кенмин. Кто из нас на самом деле королевской крови — ты или я?

— Можешь просто улыбнуться.

Он усмехнулся, губы скривились в дерзкой ухмылке.

— Счастлив?

— Да.

Он наконец поднял руки и притянул меня к себе. Резко, почти грубо. Я задохнулся от нахлынувшего чувства. Вот зачем я пришёл. Быть в его руках.

Он зарывался пальцами в мои волосы, распустил их. И поцеловал. Жёстко. С жадностью. Как будто помечая. Чтобы я не забыл. Чтобы знал — чей я.

А я... я таял. Стонал в его губы. Терял контроль. Почти растворился в нём — ещё чуть-чуть, и я бы перестал быть собой. Остался бы только он. Его дыхание. Его тело. Его желание.

Но я заставил себя остановиться.

— У меня условие, — выдохнул я, отстраняясь на полшага. Достаточно, чтобы говорить, но не уйти.

Его руки уже скользили по моей спине, по бёдрам. Он зарычал.

— Какое? — он выдохнул, всё ещё дрожа после поцелуя.

— Не влюбляйся.

Он застыл. Весь.

Пальцы остановились. Глаза медленно поднялись, встретились с моими. Жилка дрогнула на шее.

— Я? В тебя? — он усмехнулся. — Даже не думал, песик.

И я выдохнул. Удовлетворённо. Правильно, Кенмин. Всё правильно.

А потом он швырнул меня на кровать.

И я — из Раяна — превратился в его песика. Махающего хвостиком. Влюблённого. Тающего.

Сдержи своё обещание. А любовь... оставь мне.