ОКСЭР

Кёнмин.

Я чуть не расхохотался, глядя на его перекошенное лицо. Потянулся к тумбочке, скинул свою рубашку с лампы и снова упал на подушку.
Свет оставался приглушённым, но всё равно было видно достаточно. Он весь красный, искусанный, взъерошенный. Даже если бы он был полностью одет, всё равно было бы понятно, чем занимался только что.
Он даже пах сексом. Пах мной.
Я усмехнулся — гордо.

Мой.

Я не злился на него за обман. Хотя, если честно, не отказался бы от пары объяснений.

— Раян, ты правда думал, что я не догадаюсь?

— Я был в маске. Не говорил... — пробормотал он и нахмурился.

Кажется, он застеснялся. Потянулся к простыне, накрылся, начал отворачиваться.
Я не позволил — поймал его со спины и притянул к себе, перевернув.

— Отстань, — бросил он, неуверенно, почти шёпотом.

— Что, я уже не твой господин? — пошутил я. Кажется, неудачно.

Он резко сжался, оттолкнул меня сильнее и сел на край кровати.
Я понял — прогадал. Зацепил что-то и так надломленное.

— Извини... — осторожно дотронулся до его плеча, попытался развернуть к себе. — Я знаю. Ты только в постели — такой. А так ты гордый наследник...

Он всё же повернулся. Одеяло плотно обмотано вокруг талии. Взгляд — беглый, испуганный. Почти загнанный.
Мне стало его жалко до боли.

Почему ты так реагируешь? Мы же были здесь вместе... Или ты мне настолько не доверяешь?..
Я подтянулся на локтях, осторожно убрал волосы с его лба, провёл пальцем по щеке.

— Что ты хочешь, Кёнмин? Унизить меня? Посмеяться? — он уже не был покорным песиком. Острый, колкий, но такой ранимый.

— Нет, — просто сказал я. — Я хочу тебя. Вот и всё.

— Меня? — он нахмурился, но, по крайней мере, не отстранился. Уже победа. — Тебе мало того, что только что между нами произошло?

— Конечно, мало. А тебе что, нет? Разве не захочешь ещё?

— Нет, — уверенно бросил он. Ну, почти уверенно: кулаки сжались на одеяле, брови сошлись в складку.

— Я надеваю маску не только чтобы меня не узнали. Но и чтобы не было продолжения, — тихо добавил он.

Я не стал сразу отвечать. Пальцами легко коснулся его губ — в месте, где лопнула ранка. Потом провёл по двум укусам на шее, по засосу на ключице.

— Если бы я не знал, что это ты... Ты бы вернулся завтра в поместье, и я, наверное, прибил бы Марка от ревности.

Он хмыкнул.

— С чего ты вообще взял, что я с ним сплю?

Я пожал плечами.

— Ну, такой парень как ты... Вряд ли ночует один. Половина поместья, наверное, о тебе мечтает. Я же мечтал.

Он закатил глаза:

— Логика у тебя как у ребёнка. Раз ты хочешь — значит все хотят?

Я невольно засмеялся, опустился обратно на подушку и потянул его за руку. Он не стал сопротивляться — упал рядом.

— Кёнмин, дай я просто помоюсь и уйду. А завтра... сделаем вид, что этого не было. Что ты ничего обо мне не знаешь.

— А я и не знаю, — парировал я. — Кто ты вообще? Ладно, я сам принял тебя за обычного конюха. Но вы все, похоже, решили надо мной подшутить в поместье.

Голос у меня стал резче, чем я хотел. Я не злился по-настоящему — вся злость уже растаяла на его губах, когда он слизывал с меня остатки оргазма. Но всё равно — просто так? Забыть? Сделать вид, что ничего не было?

— Ты мог сказать раньше.

— Я и хотел. Когда... ну, когда Принц ускакал. Но ты исчез. А потом... мы переспали. Как мне было говорить? Чтобы ты догадался о моей... — он замялся, отвёл взгляд. — О моей тяге. О том, в кого я превращаюсь ночью.

— В кого же? — хмыкнул я. — В оборотня? В привидение? Вампира, выпивающего кровь у девственниц?

Он нахмурился.

Проклятье. Снова неудачная шутка. Слишком резкая, слишком не в тему.

Я сглотнул. И уже мягче добавил:

— Тебе нравится жёсткий секс. И что с того?

— Ага, прямо история для светского ужина. Как раз к десерту: «Какие у вас хобби, кхун Сонукат? Марки? Лошади? А у меня — когда меня душат и унижают. А вообще, погода сегодня отличная, не находите?»

Голос его дрожал — не от гнева, от боли. Это не был всплеск обиды, это было настоящее, глубокое стеснение. Ему тяжело принять себя. Маска была не просто защита от разоблачения. Нет. Он прятался не от других. Он прятался от себя самого.

Я не сразу ответил. Повернулся на бок, молча уставился на него. Он лежал рядом, на спине. Идеальный профиль. Вздымающаяся грудь. Простыня, чуть сползшая с бедер. На этом теле недавно дрожала моя страсть — а сейчас в нём дрожало что-то совсем другое.

— Кхуну Сонукану это и не нужно знать, — наконец выдохнул я. — Я вот, например, не хочу знать, с кем он спит и как. Но тебе — не надо этого стыдиться. Не передо мной.

Он усмехнулся — коротко, безрадостно.

— Легко тебе говорить. Для тебя это всё просто игра.

Он отвернулся.

— А для тебя? — спросил я. Спокойно. Почти. Мне нужно было знать.

— Тоже игра, — отрезал он слишком быстро, слишком резко.
Пауза. Он не смотрел на меня.
— Всё, я ухожу.

Он снова сел на край кровати. Как будто собирался встать и выбросить это всё вместе с одеялом.

Я ему не поверил.

Потому что это было больше. Гораздо больше, чем эксперимент, шутка.

Когда я держал его за горло — я возбуждался. Но не от самой власти. Не от акта.
А от него.
От того, что довожу именно его. От того, как он смотрит снизу вверх. Как дрожит. Как подчиняется — но только мне.

Я пробовал это раньше. Да. Были и плётки, и наручники, и игра в подчинение. Но... не так.
Это было забавно. В лучшем случае — возбуждающе, горячо.
Но не так, чтобы трясло. Не так, чтобы я ждал. Мечтал. Не так, чтобы считал ночи.

А с ним...
С ним это не игра.
Это не фетиш.
Это он.

Всё, что меня заводит — это он. Именно он, когда опускает голову, когда послушный, когда весь дрожит подо мной.
И да, даже когда злой. Когда язвит. Когда злится, убегает, врёт мне.
Всё равно — он.

Я чуть с ума не сошёл от ревности там в поместье. Потом — от злости. Потом снова от желания.
Мне нужен он. Один. Один — вот такой.
С жёлтыми глазами и гибкой спиной. С ранами от моих укусов.
С маской или без.

А теперь он закрывается. Прячется. Отмахивается.
Нет уж, Раян. Так не пойдёт.

Я обнял его за талию, не давая уйти. Скрутился рядом, положил голову ему на бедро.
Он наклонился, хмуро посмотрел на меня.

— Отпусти. Не веди себя как ребёнок.

— Не хочу. Ложись обратно, я чуть отдохну — и трахну тебя ещё раз. Хочешь выбрать, как именно? Давай. Пока ты ещё можешь. Потом решать буду я.

Он застонал, но руки опустились на мои плечи. Одна дернулась к моей голове — но он сам её удержал.

— Никак. Я уже не хочу. Одного раза достаточно. Поиграли — и хватит.

— Одного? У нас уже два. Считать не умеешь?

— Ага, с твоим другом. — Он прищурился и лениво улыбнулся. — Позови его, и давай устроим третий.

Он дразнил меня. Нарочно.  С вызовом. Он знал, что делает.

— Знаешь... мне он понравился. Как его зовут?

Я зарычал. Поднял руку, схватил его за затылок, резко притянул к себе.

— Ай, больно, отпусти.

— Раян, принц ты мой некоронованный... — прошипел я в его губы. — Разве ты не усвоил урок? Ты мой. И твой рот — мой. Так что никаких друзей. Никаких Марков. Никаких флиртов, понял?

— А что, ты мне это приказываешь?

— Ха, смелым стал, песик?

— Отвали... — он дотронулся до моей руки, попытался разжать пальцы, но я не отпустил.

Я заметил, как снова сбилось у него дыхание. От злости? Или всё же от возбуждения?

Он попытался оттолкнуть меня, но я был тяжелее, держал его крепко, за талию, мёртвой хваткой.

— Если ты правда хочешь, чтобы я от тебя отстал, то, прости, Раян, стараешься ты плохо. Сейчас ты особенно соблазнительный: гордый, дерзкий, надменный... Но я же знаю,  ты — моя послушная шлюшка. Идеальное сочетание, как по заказу.

— В твоих мечтах, — бросил он язвительно. Но я заметил, как его щёки вспыхнули, хоть и еле заметно. Слова достигли цели. Он услышал. Он почувствовал.

— В моих мечтах мы на сеновале. Я тебе уже говорил, — вымолвил я без улыбки. — И я собираюсь это осуществить до того, как уеду.

— Найди кого-то другого для этого. Панчая, например. Он, кажется, не отходит от тебя ни на шаг, — его голос понизился, губы сжались.

— Ты ревнуешь, песик? — я протянул слова медленно, почти лениво. — не переживай ты так. Он слишком юн для меня. И, сомневаюсь, ему понравится, если я буду называть его своей сучкой.

Он сжал мои плечи и резко оттолкнул. Но, как обычно, безуспешно.

— Так не называй его так. Не всем это нравится, — бросил он резко, сдерживая ярость.

— А мне нравится, — ответил я.
Не вся правда. Но достаточно близко.
Мне нужен он.

Хочет грубости — будет грубо. Хочет нежности под луной — подыграю.
Мне нравится, как он стонет. Как задыхается. Как дрожит от прикосновений.
Мне нравится, когда он — он.
И если ему будет легче думать, что у меня такие же "увлечения" — легко.
Солгу. Без колебаний.

— Чего тебе вообще надо? — он усмехнулся, но в этой усмешке было больше боли, чем насмешки. — Пассив, которого ты можешь унизить? Сделать своей игрушкой?

— Нет.
Я наконец отпустил его талию, сел рядом. Он мог уйти, мог отодвинуться — но остался. Завис, уставившись на меня. Мы были близко, и я видел, как на его шее пульсировала тонкая жилка, как дрожали губы, как, несмотря на хмурый взгляд, горели эти золотые глаза.

— Мне нужен партнёр, который умеет чувствовать. Который принимает меня, каким я есть. Который стонет не потому, что "так надо", а потому что не может не стонать. Даже если я ему запрещаю. Мне нужен тот, от кого у меня сносит крышу.

Я сделал паузу. Вдох.

— Угадай, кто это?

Я провёл пальцами по его лицу — по линии подбородка, губам, шее. Потом — выше, в спутанные, ещё влажные волосы. Всё, чем он был сейчас — смятый, растрёпанный, с расцарапанной кожей и плотно сжатыми губами — это я его таким сделал. Моя работа. Моя слабость.

— Кто? — наконец выдохнул он, прикрывая глаза.

— Ты. — Я чуть улыбнулся. — Как мне тебя называть? Райан — это твоё настоящее имя?

Он кивнул.

— Да. Никнейм в Таиланде есть у всех. Моё официальное имя — никто не выговаривает, оно из десяти слов. Меня так никто не называет.

— Хорошо.  

Пауза, вдох.

— Так кто ты, Райан? Кто твоя семья?

Он замолчал. Убрал взгляд  куда то на синий ковер, потом на свои колени.

— Тебе это так важно?
— Да, — коротко, честно.

Он кивнул. И почти с вызовом ответил:

— Отец — двоюродный племянник короля. Мама — герцогиня из Англии.

Буднично, без пафоса. Я присвистнул.

Королевская кровь...
Интересно, голову отрубают быстро — за то, что трахаешь принца без приглашения?
А если ещё и сжимаешь ему горло?

Но я держал лицо.
Принц, не принц — в кровати он просто парень.
Почти просто. Ну, со скидкой на голубую кровь.

— Старший сын? — всё же уточнил я.
— Да.

— Бля... — хмыкнул я, поднимая подбородок. — А я-то думал, как это сын премьер-министра мог увлечься конюхом. А оказывается — у меня королевский вкус.

— Кёнмин.... Даже тут всё перевернул. Как будто это твоя заслуга, что у меня титулы? Корона не жмет?

— Это тебе она жмет. У меня всё в порядке.

Он не сдержал улыбку.

— Как ты узнал? — наконец спросил он. Мой принц.

— Я видел фотографию на тумбочке.

Он нахмурился.

— Ты был у меня в спальне?

Голос у него остался спокойным, без настоящей злости. Кажется, он начинал плыть. Мои пальцы мешали ему злиться — одна рука гладила спину, вторая медленно скользнула к затылку, и массировала его голову.

— Ага. Вечером, когда ты вырубился на пляже, я принёс тебе еду. Ты не знаешь, что есть столько сладостей — вредно?

— А я и не ел. Заснул. Ты перенёс меня в кровать? — голос стал тише, ниже.

— А кто ещё? Ты думал, твой придурок Марк?

Он закатил глаза.

— Он мой друг. Не называй его так. И да — думал, что это он.

— А вот облом. Это был я.

Я усмехнулся, но голос оставался напряжённым.

— И меньше вертись вокруг него, — процедил я сквозь зубы. — Пока я здесь — ты мой.

— Разбежался, — бросил он резко, с вызовом. — «Твой», «мой»...... Одно дело — игра в кровати, другое — в поместье. Ещё раз, Кёнмин: мы вернёмся — и всё будет по-прежнему.

— Нет. Ты сам не выдержишь. И я всё ещё не понимаю, почему ты сопротивляешься. Никто ничего не узнает.

— Ага, все всё узнают. Ты правда думаешь, что в поместье никто не видит, как ты обливаешься водой, как ты достаёшь меня? А потом, твои или мои простыни окажутся утром все в сперме. Думаешь, горничная не заметит?

Я рассмеялся.

— Ты мне сейчас отшиваешь или соблазняешь? А то я завожусь. Горничные, сперма, а ещё у вас есть сеновал на виду у охраны... — я усмехнулся, — пусть знают. Что такого? Тебе вроде уже восемнадцать. Или ты и возраст свой от меня скрыл?

— Что такого? — сорвался он. — Может, ещё и расскажем им, как именно мы трахаемся? С позами, стонами и кто в кого кончает?

Я медленно провёл рукой по его спине, вторая зависла на затылке.

— Это им необязательно знать. А вот то, что мы спим — мне плевать.

— Тебе плевать?! — он почти взвизгнул. — А мне там жить! Мне быть их хозяином! А не объектом сплетен в коридорах!

— Так ты ведь их начальник. И вроде не плохой. Твоя личная жизнь их не должна волновать... Разве что... тебе действительно нравится Марк. И ты просто не хочешь, чтобы он ревновал?

— Та, блядь! — он взорвался. — Опять Марк?! Может, это тебе он нравится, раз ты о нём не затыкаешься?

— Так да или нет? — я почти прошипел. — Ты из-за него не хочешь со мной спать? Я видел, как он клал руку тебе на плечо. Как вы смотрели друг на друга. И к кому ты тогда заходил в общежитие в комнату перед походом в лес? К нему?

Он застыл. Посмотрел на меня. Долго. Пристально. Как будто бросал вызов.

— Да. К нему. И да, он мне нравится. Доволен?

На секунду у меня в голове стало пусто. Как будто кто-то хлопнул дверью изнутри. Горло пересохло, я едва не заскрипел зубами. А потом...

Я зарычал.

Рывок — и я уже схватил его за запястья, повалил на спину. Сжал. Прижал. Сел на него сверху, впиваясь взглядом.

— Что? — зашипел я. — ЧТО?! Почему вы тогда не вместе? А? Почему ты не с ним?

Мой член ударился о его живот. Он напрягся, но не дернулся. Его глаза вспыхнули, и на мгновение я подумал, что он скажет мне что-то злое. Жестокое. Хлёсткое.

Но он только прошептал, почти выдохнул:

— Потому что... я грязный. Потому что я извращенец. Потому что нельзя быть с таким, как я.

Меня будто ударили. Я замер. На полвдоха. На полжизни.

Мои пальцы ещё сжимали его руки, но уже не со злобой. А как будто боялись, что он исчезнет, растворится, если я отпущу. В его глазах — не злость, не упрёк, не вызов.

Боль.

Такая настоящая, что у меня внутри что-то хрустнуло. Я ослабил хватку. Грудь горела от крика, которого я не издал. От ревности, которая вмиг стала чем-то большим. Намного большим, чем просто желание поиметь.

— Он слишком хорош для меня, — добавил он и резко толкнул меня в грудь.

Я отпустил. Лицо вытянулось. Он выскользнул из-под меня с такой поспешностью, будто боялся, что я передумаю.

— Так что забудь, — выдохнул он, опуская взгляд. — Потрахались — и хорошо. Этого достаточно. Больше не повторится.

Он встал. Я не остановил его. Смотрел, как он подбирает с пола одежду — трусы, брюки, пытается найти рубашку. Его спина дрожала. Кажется, он был на грани слёз.

Я почувствовал, как внутри разгорается не ярость, а что-то другое. Боль. Но не за себя. За него.

Он использовал меня — возможно.
Но не как тело. А как укрытие.
Временное. Безопасное.
Он бежал от того, кем был. И от того, кем не имел права быть. А хотел?

Ты боишься, что он оттолкнет тебя? Отвернется?

А я что? Просто очередной, кому он не позволит остаться. Потому что боится, что я увижу всё. И как раз не отвернусь.

Я сел на кровати, ноги свесились вниз. Он так и стоял, сжимая одежду в кулаках, голый, упрямый, и потерянный в своих страхах, сомнениях.

Я выдохнул:

— Хорошо, Раян. Раз он слишком хороший для тебя...Тогда давай я буду тем, кто слишком плох. Просто на эти десять дней. А потом уеду, и всё забудется.

Он замер.
Не обернулся.
Но пальцы на ткани сжались сильнее.

— Почему? Почему ты настаиваешь?

Голос у него дрогнул. Слишком тихо. Слишком честно. Не для нас. Я сглотнул. Он наконец посмотрел на меня.

— Потому что ты... ты слишком хорош, — выдохнул я.— Грязный? Извращенец? Не в моих глазах. Потому что ты — именно тот, кто мне нужен.

И я правда верил, что он согласится. Он хотел меня. Только что. Он стонал, дрожал, впивался ногтями. Это нельзя было подделать.
Он чувствовал. Я видел.

Но он медленно покачал головой. И только потом заговорил. Ровно. Без колебаний. Смертельно спокойно:

— Нет. Ты ошибаешься, Кёнмин. Я как раз тот, кто никому не нужен. И который не принесет ничего хорошего.

Он смотрел прямо. В глаза. В самое нутро.
И что-то внутри меня... опустилось. Болью, яростью, разочарование.
Я не знал, как утешать.
Не умел уговаривать.
Я умел брать. Вымораживать. Зажимать. Давить.

Вот и сделал это.

Я шагнул ближе. Смотрел на него сверху вниз, с кривой усмешкой, будто мог спрятать в ней всё, что на самом деле чувствовал.

— Я же могу тебя заставить. — Голос сорвался, но я продолжил. — Возбудить. Соблазнить.
Сделать так, что ты сам встанешь на колени. Опустишь голову. Задохнёшься от желания. И всё. На этом закончится твоё сопротивление.

Его глаза заблестели, губы дрогнули. Я его задел.
Кажется, даже больнее, чем когда сжимал ему горло.
Но он сам...  Его чертов Марк. Его слова, что недостоин? Что всё надо закончить, не начав.

— Да, я тогда подчинюсь, — тихо выдохнул он. — Я же вещь. Тот, кто опускает голову, дрожит... Но я тебе этого не прощу. Никогда.

Эти слова ударили сильнее по мне, чем всё, что он мог сказать в гневе.
Я стиснул челюсть. Горло пересохло. И всё, что выдавил:

— Ну и не надо, мать твою.

Грубо. Резко. Но это было не к нему. Это было ко мне.
Потому что я не знал как достучатся до него, как заставить его не видеть грязный песок, а бушующее море рядом. Себя страстного, открытого, сексуального.
И от этого я злился. На него. На себя. На весь мир.

— Вали тогда, Раян. Вали домой.

Он повернулся. Направился, наверное, в ванную. Открыл дверь.
И бросил через плечо, не глядя:

— Поверь, Кёнмин. Так лучше. Для всех. Особенно для тебя.

Я взорвался.

— Заебись со своим "лучше"! — рявкнул я, — иди в ванну и дрочи на своего святого Марка!
Это не лучше — это безопаснее. Это просто страх!

Он замер. Я видел, как его спина напряглась.
Я не остановился.

— Ты и правда пёсик. — Я хмыкнул с издёвкой. — Песик, который даже когда прикидывается принцем, гордо вышагивает по коридорам... всё равно боится. Всё равно опускает голову.
Десять дней — уже срок. Уже трагедия для тебя.
Потому что легче надеть маску, облизываться, страдать — чем просто признать, чего хочешь на самом деле.

Я знал, что бью больно. Жестоко. Несправедливо.
Потому что не хотел понять. Не хотел слышать.
Потому что он ударил.
Он задел мою гордость, моё самолюбие...
И, кажется, то, что я ещё сам не осознал —
То, что где-то глубоко внутри
Тихо, но всё громче стучится наружу.

Я сделал шаг к нему. Говорил уже спокойнее, но в голосе звенело:

— Но запомни... ты мой. Мой послушный песик. Я буду ждать. Но не долго. До завтрашнего вечера. Где моя спальня в поместье — ты знаешь.

Он бросил через плечо, с холодной уверенностью:

— Я не твой.

Я бы, может, и поверил. Но он сжимал одежду так, будто держался за нее как за спасение. А его член, болтающийся между ног, уже начал наливаться.

Он не сказал, что не приедет.
И я — нагло, медленно — скользнул по нему взглядом.
Хотел дотронуться. Удержался. Хотел поцеловать — сжал зубы, прикусил щеку изнутри.

— Мне плевать, в кого ты там влюблён, — выдохнул я, тихо, почти шепотом, но с ядом. — Мне не твоё сердце нужно, Раян. А твой рот. И твоя задница. Так же, как тебе нужен мой член. Так же, как тебе нужны мои руки. Мои слова. Сердце? Чувства? Оставь их принцу Раяну. А мне дай маску.

— У принца Раяна и этого нет.

Сжал кулаки.
Развернулся.
Хлопнула дверь.

Я не шевельнулся.
Лежал на кровати. Голый. Вонючий от секса.
С липким телом и липкой злостью. С переполненным нутром, где всё горело: от желания, от обиды, от ревности.

— Ладно, Раян, — выдохнул я в пустоту. — Ты выиграл. Сегодня. Но посмотрим, как долго продержишься.