Муха

На технический этаж Василия пропустили без проблем: театральные служащие уже относились к нему, как к собственному сыну. Он постучал в дверь гримёрки номер семь и вошёл, не дождавшись ответа.

Молодящаяся дама в розовом блестящем пеньюаре недовольно пробурчала: «Ну, кто там е...» — и мгновенно переменилась в лице, обернувшись и увидев, кто к ней зашёл. Тонкие губы с красной помадой растянула довольная ухмылка, и дама протянула к Василию руки.

— Кто к нам пожаловал! Присаживайся, Вася, присаживайся.

— Я, это... спросить хотел, что там насчёт спектакля по пьесе Шестакова? — он избегал смотреть на даму, и вместо этого бегло разглядывал скудный интерьер помещения. А посмотреть было на что: облупленные стены были в каких-то грязных разводах, на перекошенных временем полках теснились высохшие цветы в невзрачных вазах, по углам кто-то раскидал мягкие игрушки, по своему виду больше похожие на реквизит для фильма ужасов. А в центре этого сомнительного великолепия стояло зеркало, утыканное по краям лампами, перед которым и восседала дама.

После упоминания пьесы её лицо перекосила недовольная гримаса, словно ей предложили отведать свежего лимона.

— Режиссёр... старый пердун... желает, чтобы в главной роли Юрченко играла, шалава малолетняя. Билетики раскупят быстрее, говорит, как увидят, что Диану мелкая девчонка играет. А я тебе так скажу: спят они вместе, вот что. Настоящий талант никому не нужен, это я поняла давно. Даже ты мать не ценишь, да и немудрено это — ты-то родился обычным, хоть и желал всегда выделиться. Программист, тьфу...

— А что, если я выкуплю все билеты? — от удивления дама даже подпрыгнула на своём стуле. Она резко вскочила и лихорадочно забормотала:

— Деньги... о, Вася, у тебя появились деньги? Ты срочно должен сказать об этом Роману Витальевичу... но откуда?

— Заказ хороший попался, — отмахнулся Василий. Не говорить же ей в самом деле...

Не говорить же ей в самом деле, что деньги с неба свалились? Этот звонок с незнакомого номера, этот сумасшедший мужик, впихивающий ему в руки без малого стоимость квартиры... и эти мухи.

Мухи, мухи, мухи.

«Сегодня я обязательно должен зайти на рынок, купить для них отраву», — подумалось Василию, когда он увидел одну из них на театральном зеркале. Когда мужик говорил ему о донимавшем его насекомом, он, как ни старался приглядеться, не увидел в его квартире ни одной мухи. Но потом, выйдя на промозглую улицу, он начал натыкаться на полчища домовых и навозных мух, мельтешащих перед его глазами — казалось бы, откуда быть мухам в такое время года?

Он и сам не знал, почему в качестве своей телефонной жертвы мужик выбрал его, Василия, программиста зачуханной фирмы. Когда он приехал на встречу, всё стало на свои места: мужик выглядел абсолютно, ну просто беспробудно сумасшедшим и всё совал ему в руки мелкие купюры, приговаривая при этом: «Вы — лучший в своём роде... Вы справитесь...», а у Василия вертелся на языке вопрос: «Если я — лучший в своём роде, то Вы предлагаете провести дезинсекцию помещения при помощи «си-плюс-плюс»?»

Как бы то ни было, отказаться от денег возможности не было: как уж тут откажешься, когда так настойчиво предлагают? Да и он сам не горел желанием. Поначалу что-то внутри него шевельнулось и укоризненно заметило, что нехорошо брать деньги с умалишённых, но сразу же заглохло, как только Василий вспомнил о материнской карьере актрисы, которая шла сейчас ни шатко ни валко. Он чувствовал свою вину, что он родился посредственностью: мать, сколько он помнил, вечно пропадала на репетициях, а возвращаясь домой, начинала плакаться: вот, теперь они вдвоём отверженные — она, по причине своего таланта, и он, по причине своей бесталанности. Наверное, если бы он был щенком, мать бы его утопила в детстве: уж какими бы ни были её таланты в театральной сфере, производителем она оказалась отвратительным.

— Я же вижу, что ты не программист, — вздыхала она долгими зимними вечерами, глядя на своего непутёвого сына. — Пошёл бы ты в пищевую промышленность, Вася... и себя обеспечишь, и мне в старости поможешь.

Когда-то Василий пытался протестовать, но с годами понял, что это бессмысленно. Мать и так сделала для него очень много хорошего, — хотя бы не отдала в детдом, как обычно поступают с «неудавшимися» детьми — а он к ней с таким неуважением?

С тех пор так и повелось: мать реализовывала себя в театре, а он, непутёвый сын, старался во всём её поддерживать. Да и что ещё оставалось делать, если программист он некудышний, своей семьи нет (а кому он нужен, прости, Господи?), а чем ещё заниматься в жизни, он так и не решил. Молодящаяся Лариса Петровна стала центром его существования.

* * *

— Заходите-заходите! — радостно воскликнул Юрий Ильич, увидев Василия на пороге. И сразу — к делу, слегка разочарованно: — А, у вас пластинки? Я думал, будет что-то интересное... за такие-то деньги...

— Вы погодите расстраиваться, пластинки у меня усовершенствованные, — успокоил его «киллер». Причём он сам не знал, как можно усовершенствовать пластинки фирмы «Раптор». — Завтра мухи у Вас уже не будет, даю гарантию.

— А её и сегодня не было, — обрадованно воскликнул старый гаишник, — услышала, гадюка, о том, что её жизни приходит конец, и спряталась. Ну, Вы это уже знаете, наверное, Вы же профессионал...

«Одной проблемой меньше, — промелькнула мысль в голове у Василия. — Может, сама сдохла, а мне следует только поставить этому старому хрычу пластинку для видимости и уйти с чистой совестью...»

— Ой, нет! Вот же она! — Час от часу не легче!

Программист обернулся. Муха сидела на входной двери и словно смеялась над Василием, который желал побыстрее уйти и утереть руки.

Он потянулся рукой в карман, где лежала пачка пластинок, и, за неимением ничего лучшего, запустил ими в муху. Муха словно ждала этого часа, чтобы взлететь с двери и переместиться ему на макушку.

— Получай!

Муха перелетала с макушки на плечо, с плеча — на спину, со спины — на колено. Спустя пять минут издевательств Василий до глубины души проникся горем Юрия Ильича и уже сам начал мечтать убить злосчастное насекомое, а оно словно того и ждало: с каждым хлопком программиста её жужжание становилось всё злее и злее, и уже самому Василию стало казаться, что это не просто муха.

Юрий Ильич наблюдал за всем этим с отстранённо-страдальческим выражением лица, и, когда муха наконец оставила своего несостоявшегося убийцу в покое, перелетев на потолок, жалобно спросил:

— У Вас, как я вижу, таких прецедентов не было?

— Не было, — буркнул Василий себе под нос и в своём ответе был абсолютно честен: он и впрямь никогда не бил мух, оставляя это на совесть Ларисы Петровны, а таких настырных — тем более.

— Но Вы же справитесь?

— Справлюсь.

Он всё-таки оставил Юрию Ильичу пластинки, а сам быстро собрался и ушёл, обдумывая, что же делать на этот раз.

Выйдя на перекрёсток, который находился около их с матерью квартиры, его телефон звякнул: он глянул на экран, недовольно скривился, увидев рекламу электрических мухобоек и хотел было положить телефон в карман, но тут поднял от экрана глаза и увидел грузовик, на полном ходу несущийся в его сторону.

Удар — и свет померк.