5 глава-«Каникулы Теней и Возвращение в Ад»
Рождественские каникулы в особняке Флитов пролетели не в радостном предвкушении праздника и возвращения в Хогвартс, а в тягостной, удушающей атмосфере ожидания катастрофы. Старинный дом, укрытый в глуши Девоншира, казался не убежищем, а ловушкой, стены которой впитывали немую тревогу. Воздух был густым, пропитанным не запахом ели и имбирного печенья, а холодным страхом и невысказанными опасениями. Газеты "Ежедневный пророк", послушный рупор Министерства магии, упорно твердили о "незначительных инцидентах" и "безосновательных, преувеличенных слухах", но родители Элис обменивались красноречивыми, тяжелыми взглядами поверх этих лживых заголовков. Их волшебные палочки, обычно мирно покоившиеся в футлярах, теперь постоянно были под рукой – на каминной полке, в кармане халата отца, на тумбочке матери. Это молчаливое, но непреложное свидетельство надвигающейся бури.
Элис, притворяясь погруженной в книги или созерцанием заснеженного сада, ловила обрывки шепотков, доносившихся из кабинета отца или из-за закрытой кухонной двери. Обрывки фраз леденили душу: пропавшие без вести целые семьи, чьи дома стояли пустыми и заколоченными; странные, зловещие знамения, мерцающие в ночном небе над обычно тихими деревнями; тревожные вести о растущем влиянии Пожирателей Смерти, проникающих даже в считавшиеся "безопасными" районы. Но самым острым жалом было любое упоминание фамилии Малфой. Каждый раз, когда имя скользило в разговоре взрослых, сердце Элис сжималось в ледяной тисках. *Что с ним?* – этот вопрос преследовал ее днем и ночью. *Справился ли он с тем... заданием? Удержался ли на тонкой грани? Или...* – мысль обрывалась, не смея оформиться в страшную конкретику. Образ Драко, застывшего в тумане на платформе Кингс-Кросс, его резкий, предупреждающий взгляд, его слова, вырванные будто против воли: *"Уезжай... и не возвращайся"*, – все это всплывало с мучительной ясностью.
Идея не возвращаться в Хогвартс висела в воздухе особняка Флитов тяжелым, невысказанным предложением. Родители, стараясь быть деликатными, но с нескрываемой тревогой, зондировали почву. "Дурмстранг, возможно, стал бы... более *стабильным* выбором в нынешних обстоятельствах, дорогая," – осторожно произнес однажды за ужином отец. Его обычно спокойные, добрые глаза были непривычно серьезны и усталы. Мать лишь молча кивнула, ее взгляд, устремленный на Элис, был полон немого мольбы.
Элис медленно отодвинула почти нетронутую тарелку. Страх, который они рисовали, был рационален, понятен, почти осязаем. Бежать в Дурмстранг, подальше от надвигающегося кошмара, – это был бы разумный, даже ожидаемый поступок. Но внутри нее бушевало нечто иное – жгучее, неотвязное, сильнее страха. Чувство долга? Любопытство? Или та самая странная, необъяснимая связь, что завязалась в мрачных подземельях Слизерина, среди пыльных фолиантов библиотеки, в тысяче мелких столкновений и редких моментов почти-понимания? Она *должна* знать. Она оставила его там одного, в ловушке его собственного выбора, его фамилии. Она солгала для него профессору Снейпу, прикрыв его отсутствие в поезде. Бегство сейчас ощущалось бы не просто проявлением трусости, а самым настоящим предательством – предательством самой себя, тому, что зародилось между ними, пусть хрупкому и непонятному. Предательством ее собственной решимости понять, что происходит в сердце этого сложного, надменного, а теперь, возможно, отчаявшегося мальчишки.
"Я вернусь," – прозвучало ее решение, твердое и ясное, как удар хрустального колокольчика в напряженной тишине столовой. Она смотрела родителям прямо в глаза, стараясь вложить в свой взгляд всю свою непоколебимость. "Хогвартс – мой дом сейчас. Больше, чем этот." Она сделала паузу, видя, как дрогнули губы матери. "И... я должна закончить то, что начала." Она сознательно не стала уточнять, *что именно* она начала. Они и так не спали ночами от беспокойства за нее. Лишние детали были бы для них лишь новым поводом для паники.
Возвращение в Хогвартс в январе было похоже не на возвращение домой, а на попадание в осажденную крепость, балансирующую на грани падения. Замок, обычно оглашавшийся смехом и оживленными рассказами о каникулах, встретил их гнетущей тишиной и ощутимым напряжением, витавшим в самом воздухе. Камни стен, казалось, впитали холод и страх. Охрана усилилась многократно: грозные фигуры преподавателей патрулировали коридоры с непривычной бдительностью, их взгляды сканировали каждую тень, каждую группу студентов. Даже призраки вели себя тише и мрачнее обычного. Шепотки, которые всегда были частью жизни Хогвартса, теперь звучали громче, резче, злее. И в этих шепотах, как проклятие, как набат, постоянно звучало имя **Малфой**.
Слухи об его отстранении или бегстве оказались ложными. Он был здесь. Физически. Но то, что увидела Элис, было лишь бледной, искаженной тенью прежнего Драко Малфоя.
Она впервые увидела его на уроке Заклинаний. Он сидел один у высокого, заиндевевшего окна, спиной к классу, к профессору Флитвику, к своим обычным спутникам Крэббу и Гойлу, которые теперь слонялись по замку как потерянные, растерянные щенки без хозяина. Драко не просто смотрел в заснеженные земли – он *впивался* взглядом в белизну, будто искал там ответа или спасения. Его поза была неестественно скованной, плечи напряжены под мантией.
Когда крошечный профессор Флитвик, стараясь сохранять обычный бодрый тон, вежливо попросил: "Мистер Малфой, не продемонстрируете ли вы нам усовершенствованное Защитное заклятие *Протего Тоталум*?", – Драко вскочил так резко, что его стул с грохотом опрокинулся на каменный пол. Звук эхом разнесся по внезапно затихшему классу. Все взгляды впились в него. Его лицо, и без того мертвенно-бледное, покрылось резкими пятнами стыда и бессильной ярости. Он схватил палочку, но рука его заметно дрожала. Попытка произнести заклинание была жалкой, унизительной. Вместо мощного, видимого щита на кончике его палочки лишь слабо вспыхнула и тут же погасла жалкая искорка, сопровождаемая хриплым, сдавленным звуком. Ни защиты, ни силы – только немой свидетель его полного краха.
В классе повисло гробовое, унизительное молчание. Даже Флитвик на мгновение потерял дар речи, его большие глаза растерянно моргали. Драко не произнес ни слова оправдания, не бросил язвительной реплики, как бывало раньше. Он лишь молча, избегая всех взглядов, сгорбившись, поднял стул и снова уставился в окно. Его щеки пылали алым позором, но в глубине запавших глаз читалась только мука и животный страх. Его маска – маска надменного наследника чистокровных, уверенного в своей силе и праве, – треснула окончательно и бесповоротно. И под ней не было ничего, кроме измотанной, загнанной в угол, смертельно напуганной плоти.
Элис почувствовала, как ее собственное сердце сжалось от острой, почти физической боли. Она видела его падение. Видела глубину его отчаяния. И это зрелище было страшнее любых газетных заголовков или родительских предостережений. Он тонул. Прямо здесь, на ее глазах. И ее твердое решение вернуться, чтобы "закончить начатое", внезапно обрело леденящую душу тяжесть и невероятную сложность. Как протянуть руку тому, кто, кажется, уже погрузился на самое дно и боится, что любой, кто приблизится, лишь утянет его глубже? Но и отвернуться теперь она уже не могла. Его сломленный вид навсегда врезался в ее память, превращая возвращение в Хогвартс не просто в следование долгу, а в шаг в самое пекло его личного ада. Сердце ее сжалось не только от жалости, но и от леденящего осознания: то, что его сломало, было здесь, в этих стенах, и оно было сильнее и страшнее, чем она могла представить.