Глава 31. where it is empty
С того дня всё будто стало тише.
Фина не рассказывала никому, что произошло между ней и Джорджем. Все и так знали — видели, как она стояла внизу, с пустым взглядом, и как он умолял её глазами. Как она отвернулась, а он вылетел в закат, оставляя за собой только дым, шум и полурассыпавшееся сердце.
Она не рыдала показательно. Просто... угасла.
Смех исчез. Глаза померкли. В ответ на шутки Фреда она только слабо улыбалась, и даже с Гермионой, Джинни и Анджелиной говорила тише, чем обычно.
— Фина, ты не можешь так себя изводить. — Анджелина догнала её у выхода из библиотеки. — Ты же знаешь, что Джордж...
— Мне не легче от этого. — спокойно, почти ровно сказала Серафина. — Мы сделали выбор. И это был правильный выбор. И я... я горжусь им, правда. Но знаешь, Анджи... это не отменяет того, что больно.
Они остановились у окна, и девушка в красном галстуке посмотрела на неё с сочувствием.
— Он бы сейчас носился по коридорам, устраивал проказы, — выдохнула Фина. — А я бы стояла рядом и кричала, чтобы он прекратил. А потом смеялась. И мы бы сидели в пустом классе, и он бы рисовал мне что-то на коленке пером, и...
— Я знаю. — мягко перебила Анджелина, взяв её за руку. — Но ты не одна.
И это было правдой.
Анджелина оставалась рядом всегда. В дождливые дни, когда Фина молча смотрела в окно. На вечерних прогулках к теплицам. Даже на тренировках, где теперь было непривычно тихо без близнецов.
— Помнишь, как он смеялся, когда ты сбила с ног слизеринца книгой на втором курсе? — хмыкнула Джонсон однажды, пока они шли по закатному коридору.
— Он сказал, что влюбился в меня в тот момент. — тихо улыбнулась Фина. — А я подумала, что он дурак.
— Но всё-таки влюбилась?
— Как безумная.
***
Время шло, и впереди маячили экзамены.
Фина училась — яростно, почти навязчиво. Словно хотела забить в себе всё остальное. Переписывала заклинания до поздней ночи, заучивала теорию защиты от тёмных искусств, решала задания по трансфигурации. Гермиона иногда кидала на неё одобрительные взгляды, но даже она понимала — Фина не учится, она упрямо спасается.
— Ты слишком себя давишь, — говорила ей Джинни, — но я понимаю. Мы все ждём, когда это закончится.
— А мне, наоборот, страшно, — честно отвечала Серафина. — Потому что после этого будет пусто. Всё... исчезнет.
18 июня выдалось пасмурным. Хогвартс утонул в прохладе, и небо за окнами было цвета грифельного карандаша.
Серафина проснулась до рассвета. Не потому, что ждала чего-то особенного. А потому, что знала — ждать было не от кого.
Она пролежала под одеялом несколько минут, смотря в потолок, пока Кэти тихо ворочалась во сне, не подозревая ни о дате, ни о чувствах, раздирающих соседку по комнате.
Повернув голову, Фина посмотрела в сторону окна. Тучи были серыми и плотными, как вата, и солнце так и не вышло. Было ощущение, будто мир сам не знал, стоит ли сегодня улыбаться.
В конце концов она встала, переоделась, умылась в ванной, не глядя в зеркало.
Никто не сказал "с днём рождения".
И это почему-то не удивило. Хотя ровно в полночь, в комнату всегда вваливались близнецы и поздравляли Фину.
Завтрак в Большом зале был обычным. Гул голосов, шелест газет, стук ложек по тарелкам. Гермиона сидела вплотную к Гарри и Рону, что-то тихо объясняя, их головы были склонены друг к другу, и они даже не заметили, как Фина села за стол.
Она не сердилась. Нет. Просто... опустила глаза и наливала себе тыквенный сок, потому что это всё, что оставалось делать.
Скоро появились Анджелина. По началу, Серафина подумала, что и она забыла.
Но в руках у Джонсон была коробка.
— С днём рождения, злыдня, — сказала она, мягко улыбаясь, и поставила на стол перед Серафиной аккуратный, домашний торт. Не слишком большой. Украшенный алыми ягодами и несколькими волшебными свечами, из которых сыпались искры.
Фина моргнула. И вдруг поняла, что ком в горле был там с самого утра.
— Ты... ты запомнила? — голос её был слабым.
— Конечно. Я ведь не Фред и уж точно не Джордж. — голос был лёгкий, но взгляд - внимательный. — Прости, не стоило про него. Хочешь заветную ложку, или дашь мне разрезать?
Фина слабо усмехнулась, и Анджелина вытащила нож.
— Они всегда поздравляли меня в полночь...
— Знаю, я ведь жила с тобой на протяжении семи лет.
— Первое день рождение без них за последние 7 лет.
— Кстати, — сказала Анджелина, стараясь сменить тему, копаясь в сумке. — Вот это от Фреда. Он просил передать. Очень извинялся, что не может быть рядом.
Это была небольшая коробка, обёрнутая в бумагу с кометами и звёздами. Внутри — миниатюрный портрет, нарисованный вручную. На нём — она, Анджелина, Фред и Джордж. Все смеются, обнявшись на фоне Хогвартса. Тот вечер, когда они устроили свой собственный праздник в комнате близнецов. Когда ещё всё было... нормально.
Серафина прижала портрет к груди.
— Он всё ещё мой лучший друг. — прошептала она.
— И всегда им будет, — кивнула Анджелина. — А теперь, давай, дуй свечи. Торт кушаю я, я на него всю ночь смотрела.
Они рассмеялись — искренне, тепло, впервые за долгое время.
И всё-таки, на дне сердца...
Фина ждала, что в этот день все изменится.
Но...
Ни письма.
Ни записки.
Ни коробки.
От Джорджа — пусто.
И это молчание звенело громче, чем любые поздравления. Однако, в большой зал влетели четыре совы. Четыре свертка с письмами плюхнулись перед Финой, словно снег, сброшенный с крыши совами, запыхавшимися от спешки. Одна из них — старая сизая — с трудом удержалась на столе, хлопнула крыльями и тут же взмыла обратно в серое небо. Серафина растерянно смотрела на ворох посланий.
Никто за столом, кажется, не обратил на это внимания, кроме Анджелины. Та придвинулась ближе.
— Ну что, открываем?
Серафина кивнула. Пальцы дрожали, когда она брала верхний свёрток. Он был самый аккуратный: перевязан тонкой алой лентой, почерк — строгий, ровный.
1. Мистер и миссис Тонкс
«Для нашей девочки» — гласила надпись.
Внутри оказалась тонкая серебряная цепочка с подвеской в форме маленького фонаря — миниатюрного ночного светильника, внутри которого сиял тусклый, мягкий свет. Ни магический свет, ни настоящий — что-то между, тёплое, уютное. На ощупь он напоминал дом. Под подвеской — письмо:
«Финочка, дорогая.
Мы так тобой гордимся. Ты растёшь настоящей волшебницей, сильной и чуткой. Этот маленький свет — чтобы всегда напоминал тебе, что ты не одна, даже когда всё вокруг кажется слишком тёмным. Он горит только для тебя.
С любовью, дядя Тед и тётя Меда.»
Губы Серафины дрогнули. Её глаза блеснули — на этот раз от чего-то другого, не боли.
2. Сириус Блэк
Конверт был смят, как будто пережил бурю, написан торопливым, резким почерком. Внутри — клочок старой обёрточной бумаги и записка:
«С днём рождения, вредина.
Ты — лучшее, что я когда-либо создавал. Даже если бы я и пытался — лучше не вышло бы.
Будь упрямая, как я. Мягкая — как Шарлотта. И, ради Мерлина, не забывай, что ты заслуживаешь всего, что есть хорошего в этом мире.
Обними Тонксов. Но только после того, как прочитаешь письмо от неё.
P.S. Если Гарри скажет, что я не подарил тебе ничего особенного — напомни ему, что я привёл тебя в этот мир. Никакая шоколадная лягушка не сравнится.
— Папа.»
Она выдохнула, держа письмо в руках. Оно пахло табаком и маггловским кофе — так всегда пах Сириус.
3. Шарлотта Лавузье
Подарок был свёрнут в бумагу с вышитыми перьями. Внутри — блокнот, обтянутый кожей, и дорогая перьевая ручка.
На первой странице каллиграфическим почерком:
«Записывай свои мысли, Фина. Это помогает не потеряться.
Может, когда-нибудь ты перечитаешь свои записи и увидишь, какой путь прошла. А пока — просто пиши. Пиши всё: боль, смех, сомнения, ярость, любовь. Это твой голос. Используй его.
P.S. Передай своему отцу, что это вообще то я привела тебя в этот мир.
— Мама.»
4. Нимфадора Тонкс
Её письмо было исписано разноцветными чернилами. Упаковка — в бумаге с нарисованными кривыми молниями и звёздочками, как будто она сама разрисовывала её наспех перед отправкой.
Внутри — полосатые носки (разные!), маленький флакон духов с запахом леса и ветра, и ожерелье с маленькими подвесками: щитом, крылом и миниатюрной каплей воды.
«Финка,
Поздравляю, младшая ведьма! Эти носки — мой личный амулет против депрессии. Пахнут, конечно, как прогулка с гиппогрифом, но настроение поднимают на ура.
Ожерелье — это оберег. Щит — ты знаешь, от чего. Крыло — чтобы не забывала, что ты свободна. А капля воды — ну, потому что иногда и слезы помогают очиститься.
Обнимаю крепко-крепко. Встретимся — подарю пирожок и научу новым заклинания. Хотя уверена, что ты и без меня уже все знаешь.
С любовью, твоя сестра Дора.»
Серафина смотрела на ворох писем, будто это были не свёртки, а фрагменты её самой. Отголоски разных жизней, которые так или иначе — все вели к ней.
— И чего ты сидишь, зарывшись в письма? — усмехнулась Анджелина. — Ты прочти их вслух, если хочешь — я всё равно расплачусь за тебя.
Фина тихо улыбнулась, прижимая их к груди.
И на миг, в этот самый серый день, её сердце согрелось — как от фонаря с миниатюрным светом.
***
Ветер гудел за окнами башни Гриффиндора, но в комнате Серафины было душно. Уже несколько часов она расхаживала туда-сюда, как загнанное животное, то присаживаясь, то снова вскакивая. Джинни не было — ушла куда-то с Гермионой, остальные тоже исчезли. Гарри, Рон, Гермиона, Невилл, Джинни. Все. Пропали.
И никто не говорил, куда.
В какой-то момент она спустилась в Большой зал, но даже еда показалась безвкусной. А потом, вернувшись в спальню, нашла на своей подушке письмо. Маленький конверт, знакомый почерк.
"Моя дорогая Финочка.
Надеюсь, ты не скучаешь там слишком сильно. Я пишу это письмо 18 июня, прямо в твое день рождение. Надеюсь, ты получила мой подарок.
Сегодня я проснулся с мыслью, что мы слишком давно не ели мороженое. Это странная мысль для сорокалетнего мужчину, особенно сидящего взаперти в доме с портретом своей сумасшедшей матери.
Но мне вдруг захотелось, чтобы мы вышли — ты и я. Как тогда, в Ноксфордском переулке, помнишь? Ты перепачкала весь нос и половину пальто.
Я буду ждать тебя на Гриммо. Днём. Обещай, что придёшь. У нас с тобой будет свой день.
С любовью, Папа.
P.S. забей на эту Амбридж."
Фина перечитывала письмо раз за разом. Впервые — с трепетом. Второй раз — с замешательством. На третьем прочтении ей стало по-настоящему тревожно. Что-то в этом письме было не так. Слишком лёгкое, слишком тёплое. Как будто... прощание?
"...слишком давно не ели мороженое..."
"...буду ждать тебя днём..."
"...свой день..."
Она сжала письмо в ладони, ощущая, как внутри всё начинает сжиматься. Горло сдавило, руки дрожали. Фина вскочила. Гарри и остальные пропали. Письмо. Это письмо — оно как будто... предупреждение? Сигнал?
Она выбежала из башни, не обращая внимания на странные взгляды учеников. Мантия развевалась за спиной, ноги гремели по лестницам. Она пересекла двор, снежинки путались в волосах, но её уже ничто не волновало.
— Я не могу сидеть. Я должна знать. — прошептала она и крепче сжала палочку. — Простите, профессор МакГонагалл...
Трещина воздуха. Вспышка.
И она исчезла.
С треском развернувшись в воздухе, Серафина приземлилась в холле Министерства магии, прямо под высокий арочный потолок, который обычно казался таким бесконечным. Сегодня же он давил на грудь. В ушах звенело от шума голосов, вспышки фотоаппаратов слепили глаза. Паника, тревога, непонимание — всё смешалось в гул, в свист ветра в голове.
— Простите, вы не видели Гарри Поттера?! — кричал кто-то из репортёров.
— Член Ордена феникса пропал! — вопил другой.
Фина не слушала. Она бежала. Оглядывалась по сторонам, пока, наконец, не увидела знакомые лица — Джинни, Невилл, Рон, Гермиона... И — Шарлотта. Лицо её матери было осунувшимся, руки сжаты в кулаки, на щеках — следы слёз.
Серафина, не раздумывая, подскочила к ней.
— Мама! — выдохнула она, вцепившись в её запястье. — Что происходит? Что случилось? С Гарри что-то?! Где он?
— Нет... с Гарри всё в порядке, — прошептала Гермиона, едва сдерживая рыдания.
— Тогда... тогда что?! — голос Фины дрожал. — Где папа? Он прислал мне письмо утром — сказал, что будет ждать меня на Гриммо... Что мы пойдем за мороженым... Это была шутка? Что, чёрт возьми, происходит!?
— Серафина... — Шарлотта опустила глаза. — Я... я не знаю, как сказать...
— Скажи. — Серафина медленно шагнула назад. — Просто скажи.
Пауза повисла в воздухе. Мир замер.
— Боюсь, что Сириус больше не придет.
— Что? — это было едва слышное дыхание, не слово.
— Мне жаль... — прошептала Шарлотта и сделала шаг к дочери, но та, словно ужаленная, отпрянула назад.
— Нет, — голос Фины задрожал. — Нет... Это...это какая-то ошибка. Он не мог...Он же...только писал мне! Он говорил, что ждёт меня! Мы должны были пойти есть мороженое, он ведь...
Её губы дрожали, глаза стали пустыми и стеклянными, а потом — словно что-то прорвало. Она прижала ладонь ко рту, и горячие слёзы заструились по щекам, одна за другой, бесконтрольно. Серафина изо всех сил сдерживалась не закричать. Живот скрутило.
— Нет... нет, нет... — выдыхала она, уже не в силах сдерживать ни слёз, ни боль.
Джинни бросилась к ней и обняла, крепко, молча, просто чтобы быть рядом. Фина не сопротивлялась — стояла, как каменная, только плечи её содрогались от беззвучных рыданий.
— Он... он не мог вот так взять и уйти, — выдохнула она в волосы Джинни. — Это же папа... мой папа...
Шарлотта отвернулась, зарывшись лицом в ладони. Гермиона всхлипывала, прижавшись к Рону, который тоже выглядел потерянным и опустошённым.
А в центре всего — стояла Серафина, сломанная, измученная, потерявшая якорь.
В этот момент она чувствовала, будто весь мир провалился сквозь завесу вместе с Сириусом. И всё, что осталось — тишина, эхо утраченного тепла и мороженое, которое так и не случилось.
Сзади послышался сдавленный всхлип. Медленно, с дрожью в теле, Серафина повернулась.
Там стоял Гарри. Его лицо было абсолютно пустым — как маска. Ни боли, ни злости, ни слёз. Только черная бездна в глазах, та самая, которую она видела в зеркале утром, когда ещё надеялась, что всё обойдётся.
Он сделал один шаг вперёд — и словно потерял равновесие. Она тут же рванулась к нему, заключив в объятия.
— Гарри... — прошептала Фина, прижавшись губами к его виску. Его волосы пахли пылью и дымом.
— Я не смог, Фина... — голос его сломался. — Я не смог спасти его.
Он заплакал. Горячо, с надрывом, как ребёнок, которого впервые в жизни не за что винят, но который всё равно чувствует вину до костей. Фина не пыталась ничего говорить. Только держала.
— Он... я видел, как он падает, — выдыхал Гарри, обхватив её за спину. — Это была моя вина. Моя глупость. Если бы я только...
— Гарри, тише, — прошептала она и провела пальцами по его волосам, убаюкивая. — Не говори так. Не смей.
— Но я...
— Он умер, сражаясь. За нас. Не из-за меня. Он знал, на что идёт. Он бы никогда не хотел, чтобы ты винил себя.
— Он был тебе отцом...
— А тебе — семьёй, Гарри. И я не позволю тебе быть одному в этой боли. — Она прижалась к нему ещё крепче. — Слышишь? Мы справимся. Вместе.
Он кивнул, заплаканный, уставший, едва держась на ногах. И впервые за последние часы — позволил себе просто быть мальчишкой, потерявшим всё.
Фина стояла с ним, как укрытие, как тишина, не пугающая, а обнимающая.
И в этом сломанном, кричащем мире, она впервые поняла, что они — слишком похожи. Оба потеряли самое важное. Оба пытались нести это молча. Но, может быть, именно вместе они смогут научиться дышать снова.
***
Алиссия сидела на краю кровати, кулаки сжаты, пальцы врезались в кожу. Только что они получили результаты экзаменов. У неё опять — ниже, чем у Серафины.
Там, где у Фины ровным, идеальным рядом стояло «Превосходно», у неё — «Ужасающе» по Заклинаниям и Истории магии. Она скомкала ведомость и с силой швырнула её в окно, как будто это могло что-то изменить. Именно в этот момент в открытое окно влетела сова. Падение сердца. Сова. Письмо.
Она подошла к окну и дрожащими пальцами сняла с её лап свёрток.
«Серафине Блэк. От Джорджа Уизли.»
Именно этих слов хватило, чтобы в ней что-то сломалось.
Конечно. Конечно, даже после всего этого, она умудрилась остаться в его сердце.
Она, которая вечно в центре. Улыбки, взгляды, подарки, блеск в глазах. Влюблённый Джордж. Джордж, для которого Фина была всем.
А она...
Она была рядом. Всегда. Видела, знала. Молчала.
Но в тот момент молчание казалось предательством самой себя. Она сорвала конверт, разорвав сургучную печать. Руки дрожали. Но она читала:
«Финотёнок,
Я знаю, слишком поздно для громких слов, но... я больше не могу жить без тебя. Я старался. Двадцать дней — но каждый из них был как в тумане. Я не могу сосредоточиться на вредилках, не могу нормально спать, есть, пить... Всё внутри кричит по тебе.
Я больше ничего не жду. Просто прошу — приезжай ко мне после Хогвартса. Я хочу тебя обнять. Просто быть рядом.
Ответь мне, если согласна.
И... с днём рождения.
Твой, Джордж.»
Слова острием вонзились в грудь.
Алиссия сглотнула. Глаза застилали слёзы, но уже не от обиды — от бессилия. От того, как несправедливо мир расставляет фигуры.
— Он всё ещё любит её. — прошептала она. — После всего. После всех этих недель.
Но самое ужасное было то, что она всё равно любила его. Даже сейчас. Даже зная, что ей никогда не стать «той самой».
И всё же... мысль мелькнула, как змейка — тихо, исподтишка.
А если бы... он подумал, что она его не простила? Что она отказала? Что уже слишком поздно?
Если бы он прочёл письмо... и всё изменилось?
Рука сама потянулась к перу.
Чернила ложились послушно. Каждая буква — отражение Серафининого почерка. Та же лёгкая небрежность. Та же точка, чуть выше строки. Она наложила магию имитации — безупречно.
Вскоре всё было готово.
Алиссия смотрела на аккуратно сложенное письмо, сердце стучало в висках. Бумага пахла ванилью — духами Фины. Она специально добавила пару капель, чтобы не вызывало подозрений. Почерк Серафины был подделан в точности: те же закруглённые буквы, та же лёгкая небрежность в слове «нет». Всё выглядело... идеально.
Слишком идеально.
— Ты сошла с ума, — прошептала она себе под нос, вытирая рукавом слёзы. — Она не заслуживает его. Она всё всегда получает, как будто по праву рождения. А я? Я старалась! Я всегда старалась...
Алиссия перечитала письмо — и впервые за долгое время почувствовала что-то похожее на власть.
Осталось лишь найти сову.
И отправить его.
В точку, из которой может уже не быть возврата.