Глава 18
Камин в гриффиндорской гостиной потрескивал, отбрасывая танцующие тени на стены, когда четвёрка друзей устроилась в уютном кругу на мягких пуфах и диванах. Янтарный свет пламени играл на хрустальных бокалах, наполненных виски, превращая каждый глоток в жидкое золото.
Пэнси, развалившись на ковре перед камином с изяществом истинной слизеринки, вдруг лукаво приподняла свою рюмку.
— Скучно просто пить, — протянула она, и её карие глаза блеснули озорно. — Давайте во что-нибудь сыграем. Правда или действие? Или может...
— Бутылочку! — неожиданно выпалила Джинни, её голубые глаза сверкали от выпитого и собственной дерзости. Она тут же схватила пустую бутылку от сливочного пива и положила её горизонтально на ковёр.
В комнате на секунду повисла тишина. Даже Драко, обычно такой невозмутимый, замер с бокалом на полпути ко рту.
— Уизли, ты в своём уме? — Пэнси фыркнула, но в её голосе уже слышался смех. — Ты же не хотела целоваться.
Но Гермиона, к собственному удивлению, вдруг рассмеялась — звонко, беззаботно, так, как не смеялась уже очень давно. — А почему бы и нет? — сказала она, и её пальцы сами потянулись к бутылке, чтобы провернуть её.
Драко покачал головой, но в уголках его губ дрожала улыбка.
— Гриффиндорское безумие заразительно, я вижу, — пробормотал он, но тоже подвинулся ближе к кругу.
Бутылка завертелась, её горлышко мелькало в свете камина, бросая причудливые тени. Четыре пары глаз следили за ней с затаённым дыханием — Джинни с азартом, Пэнси с насмешливым интересом, Драко с напускным безразличием, а Гермиона с лёгким трепетом, будто эта детская игра вдруг стала чем-то важным.
Камин в гриффиндорской гостиной потрескивал, отбрасывая золотистые блики на пустую бутылку, лежащую между ними. Воздух был густым от смеси ароматов — дублёной кожи кресел, древесного дыма и сладковатого виски.
Горлышко бутылки описывало нерешительные круги, пока, наконец, не остановилось, указывая прямо на Драко. В комнате повисла напряжённая тишина, нарушаемая лишь потрескиванием поленьев.
— Ну что, Малфой, — прошептала Пэнси, её голос звучал сладко, как отравленное вино, –правила есть правила.
Драко медленно поднял взгляд, его серебристые глаза встретились с Гермионой. Что-то нечитаемое промелькнуло в их глубине — не насмешка, не высокомерие, а какое-то новое, странное выражение. Он двинулся вперёд с характерной слизеринской грацией.
Их губы встретились. Мягкий и неловкий поцелуй, от которого у Гермионы перехватило дыхание. Это было неожиданно. Не неприятно, но дико странно — чувствовать под своими губами те самые уста, что столько лет изрыгали оскорбления. Когда они разошлись, Гермиона поймала себя на мысли, что её пальцы дрожат сильнее, чем от крепчайшего виски.
Пэнси, не дав никому опомниться, тут же схватила бутылку.
— Моя очередь! — Её тёмные глаза блестели в свете камина, когда стеклянное горлышко, завертевшись, указало на Джинни.
То, что произошло дальше, заставило Гермиону широко раскрыть глаза. Пэнси и Джинни сошлись в поцелуе, который никак нельзя было назвать невинным. Руки Пэнси вцепились в рыжие волосы Джинни, их тела слились в едином порыве, а звуки, которые они издавали, заставили кровь прилить к щекам Гермионы. Драко резко откашлялся и отвёл взгляд, но его уши горели ярким румянцем.
Когда они, наконец, разошлись, Джинни тяжело дышала, а Пэнси облизнула губы с видом довольной кошки.
— Ну что, — прошептала рыжеволосая девушка, её глаза блестели опасным блеском, — теперь моя очередь.
Бутылка завертелась снова, её стеклянное горлышко описывало роковые круги, пока не остановилось... прямо на Гермионе. В комнате повисла гнетущая тишина. Джинни медленно поднялась с ковра, её движения были грациозны и полны скрытой силы, как у хищницы.
— Ну, Гермиона, — её голос звучал низко и хрипло, — не в первый раз.
Гермиона почувствовала, как по спине пробежали мурашки. Это была уже не та Джинни, с которой она делила комнату все эти годы. Это была девушка — страстная, уверенная, опасная. Когда их губы встретились, Гермиона почувствовала вкус виски и чего-то ещё — чего-то дикого и запретного. Руки Джинни опустились на её талию, притягивая ближе, а где-то на заднем плане Пэнси издала одобрительное улюлюканье.
Гермиона почувствовала, как горячие ладони Джинни опустились на её ягодицы, сжимая ткань брюк. Где-то рядом Пэнси хихикала, а Драко откашлялся, делая вид, что изучает узоры на потолке.
Дверь распахнулась с такой силой, что гобелены заколыхались.
— Какого дьявола вы тут... – ледяной голос Беллатрикс Блэк оборвался.
Профессор застыла на пороге, её чёрные глаза расширились. В них мелькнуло что-то — не просто гнев, а нечто более сложное, более личное. Гермиона почувствовала, как по спине побежали мурашки.
— Профессор Блэк! — Джинни оторвалась от Гермионы с вызывающей ухмылкой. — А мы просто... играли.
Беллатрикс медленно вошла в комнату. Каждый её шаг отдавался гулко во внезапно наступившей тишине.
— Играли? — она прошипела, и её голос напоминал скользящий по кинжалу шёлк. — Мисс Грейнджер, я ожидала от вас большего.
Гермиона попыталась что-то сказать, но слова застряли в горле. Взгляд Беллатрикс — тёмный, пронизывающий — заставил её кожу покрыться мурашками. В животе что-то сжалось, стало горячо и невыносимо тесно.
— Вы все... немедленно... по своим спальням, — Беллатрикс произносила каждое слово с холодной чёткостью. Но когда её взгляд снова упал на Гермиону, в нём было что-то ещё — что-то, от чего у девушки перехватило дыхание.
И тогда это случилось.
Волна тошноты подкатила так внезапно, что Гермиона лишь успела схватиться за подлокотник кресла. Мир поплыл перед глазами, а следующее, что она осознала — это кислый вкус во рту и тёплая лужа почти у самых ног Беллатрикс.
Тишина стала абсолютной.
Беллатрикс посмотрела вниз, затем медленно подняла глаза. В них не было ни отвращения, ни гнева — только странное, почти болезненное понимание.
— Как... поэтично, — прошептала она. Голос профессора звучал неестественно ровно. — Кажется, на сегодня веселье окончено.
Беллатрикс чертыхнулась сквозь стиснутые зубы, её пальцы впились в запястье Гермионы с такой силой, что та едва не вскрикнула от боли.
— Идём, — её голос звучал как лезвие, проведённое по шёлку — низко, опасно.
Она потащила Гермиону по тёмным коридорам Хогвартса так стремительно, что та едва успевала переводить дыхание. Тени на стенах вздымались, будто живые, а холодный ночной воздух обжигал щёки. Гермиона пыталась вырваться, но пальцы Беллатрикс сжимались только крепче, оставляя на её коже багровые отметины. Дверь в спальню профессора распахнулась с глухим стуком.
Комната тонула в полумраке — тяжёлые тёмно-зелёные шторы, старинная мебель с резными узорами, потрескивающий камин. Воздух был густ от аромата ладана, древесной смолы и чего-то ещё — тёплого, пряного и дурманящего.
Беллатрикс резко толкнула Гермиону к дивану.
— Сядь, — приказала она, и в её глазах плясали отблески пламени.
Гермиона опустилась на стул, сердце бешено колотилось в груди. Она чувствовала, как дрожат её пальцы, и сжала их в кулаки, чтобы скрыть предательскую слабость.
Беллатрикс скользнула к резному шкафу, её движения были грациозны и точны, как у хищницы. Она достала пузырёк с мутно-зелёной жидкостью и поставила его перед Гермионой с таким звонким стуком, что та вздрогнула.
— Пей, — сказала Беллатрикс, и её голос не оставлял места для возражений.
Гермиона посмотрела на зелье, затем подняла глаза.
— Что это? — её собственный голос показался ей слишком тихим, почти детским.
Беллатрикс наклонилась, оперев ладони о стол. Её чёрные локоны упали вперёд, обрамляя бледное лицо, а губы растянулись в улыбке, в которой не было ни капли тепла.
— То, что избавит тебя от позора на моём полу, — она прошипела, и дыхание её пахло мятой и чем-то металлическим.
— А теперь — пей. Пока я не решила, что тебе нужна не помощь, а наказание.
Гермиона дрожащей рукой схватила пузырёк. Жидкость была холодной, даже сквозь стекло. Она зажмурилась и сделала глоток.
Вкус ударил в нёбо — горький, травянистый, с оттенком чего-то острого, почти жгучего.
Она закашлялась, но Беллатрикс лишь наблюдала, скрестив руки на груди.
— Всё, — прошептала Гермиона, поставив пустой пузырёк на стол.
Беллатрикс медленно выпрямилась.
— Хорошая девочка, — её голос внезапно смягчился, но в глазах по-прежнему плясали опасные искры. — А теперь скажи мне, Грейнджер... что, чёрт возьми, ты делала с этой Уизли?
Гермиона почувствовала, как жар разливается по щекам.
— Мы просто... — она намеренно сделала паузу, прикусив губу. — Развлекались. Вы же знаете, что это такое, профессор? Или вам нужно напомнить, как вы сидели в «Трех метлах» с тем лысеющим мужиком?
Воздух застыл.
Беллатрикс остолбенела, её брови взлетели к волосам, а губы искривились в гримасе между яростью и неожиданным уважением.
— Этот лысеющий мужик, — она прошипела, впилась ногтями в деревянную столешницу так, что остались царапины, — заместитель начальника Отдела магического правопорядка, девочка. И это называлось... деловым ужином.
Гермиона фыркнула — дерзко, по-гриффиндорски.
— О, конечно, — она нарочито медленно провела языком по губам, — особенно когда его рука гладила вас по спине. Очень деловой этикет.
Беллатрикс взорвалась.
Её ладонь грохнулась о стол с такой силой, что вздрогнули флаконы на полках.
— Ты! — она вдохнула так, будто пыталась втянуть весь воздух в комнате, — Маленькая. Наглая. Обнаглевшая...
Но Гермиона уже встала, приблизилась так близко, что их груди почти соприкоснулись.
— А что? Правда режет глаза, профессор? — она прошептала, ощущая, как дрожит не её собственный голос, а тело Беллатрикс перед ней.
Наступила тишина.
Густая.
Горячая.
Опасная.
Беллатрикс медленно подняла руку... и неожиданно нежно провела пальцем по щеке Гермионы.
— Ох, Грейнджер... — она улыбнулась так, что у Гермионы по спине побежали мурашки, — Ты даже не представляешь, насколько мне нравится, когда ты злишься.
И прежде чем Гермиона успела ответить, губы Беллатрикс уже прижались к её уху, горячие, влажные, смертельно опасные:
— Но запомни... — голос Беллатрикс стал низким, вязким, как чёрная патока, — Если я ещё раз увижу, как эти грязные рыжие губы прикасаются к тебе... я сотру их в порошок. — Её ногти вонзились в обивку с треском рвущейся ткани.
Гермиона вздрогнула — но не от страха. Волна жара прокатилась по её телу
— Как трогательно, профессор, — она нарочито медленно провела языком по собственной нижней губе, оставляя её блестящей.
— Вы так заботливы но, кажется, вы забываете — я сама решаю, чьи губы заслуживают прикосновения к моим.
Её рука дерзко легла на запястье Беллатрикс, останавливая дрожь ярости под тонкой кожей.
— Сегодня это были губы Джинни... — Гермиона приподнялась, сокращая расстояние между их лицами до опасного минимума. — А завтра... кто знает?
Искра.
Взрыв.
Глаза Беллатрикс вспыхнули кровавом алыми в отсветах камина.
— Ах, ты... — она зарычала, впиваясь пальцами в плечи Гермионы. — маленькая...
Но Гермиона лишь рассмеялась — звонко, вызывающе, чувствуя, как между её бёдер разливается предательское тепло.
— Попробуйте остановить меня, профессор, — она бросила через плечо, уже отходя к двери.
Голос Беллатрикс рассёк воздух, словно лезвие:
— Ты никуда не идёшь.
Она обернулась и увидела, как профессор медленно приближается, её черные шёлковые одежды шуршат, словно змеиная кожа. Лунный свет из высокого окна серебрил её бледные черты, делая их почти призрачными.
— Профессор, я... — начала Гермиона, но Беллатрикс резким жестом прервала её.
— Это не обсуждается, Грейнджер. Её голос был тихим, но в нем звучала сталь. — Ты останешься здесь. Я не позволю, чтобы пьяная Уизли... — её губы искривились в гримасе отвращения, — ...имела доступ к тебе в таком состоянии.
Гермиона почувствовала, как по спине пробежали мурашки. — Джинни не представляет для меня опасности, — возразила она, но её голос дрогнул.
Беллатрикс рассмеялась — звук был резким, как треск льда.
— О, милая, ты даже не понимаешь, в какой опасности находишься. Она сделала ещё шаг вперёд, и теперь между ними оставалось менее метра.
— Эта... особа, — она произнесла слово с нескрываемым презрением, — не должна прикасаться к тому, что...
Она резко оборвала себя, но Гермиона уловила странный блеск в её глазах — что-то между одержимостью и защитой.
— Я не вещь, профессор, — прошептала Гермиона, поднимая подбородок. Но её уверенность таяла под этим пронизывающим взглядом.
Беллатрикс медленно провела пальцем по спинке кресла рядом с ней.
— Ты перепила сегодня, девочка. Зелье сняло тошноту, но не последствия. — Её голос внезапно стал почти заботливым.
— Ты останешься здесь. На диване. Я позабочусь, чтобы тебе было комфортно.
Гермиона хотела возразить, но вдруг почувствовала волну усталости. Возможно, зелье действительно не устранило все последствия вечера. Но её веки стали тяжёлыми.
— Хорошо, — наконец сдалась она, чувствуя, как ноги подкашиваются. — Но только до утра.
Беллатрикс улыбнулась — впервые за вечер это выражение было почти мягким.
— Разумеется, только до утра, — повторила она, но в её глазах мерцало что-то нечитаемое.
Когда Гермиона вернулась из ванной, переодетая в предложенную ночнушку, её щёки вспыхнули от осознания, насколько эта вещь была откровенной.
Тончайший шёлк цвета слоновой кости скользил по коже, едва прикрывая её бёдра, а две узкие бретельки оставляли плечи и спину почти полностью обнажёнными.
— Она новая, — сухо заметила Беллатрикс, нарочито отводя взгляд, но Гермиона уловила, как её глаза на мгновение задержались на её фигуре. — И не смотри на меня так, других вещей у меня нет. Всё... такого же кроя.
Гермиона скрестила руки на груди, чувствуя, как жар разливается по шее.
— Вы делаете это специально, — прошипела она, но в её голосе не было настоящего гнева — только смущение.
Беллатрикс приподняла бровь, её губы дрогнули в намёке на улыбку.
— Делать мне больше нечего, Грейнджер, — она кивнула в сторону дивана, где уже лежало мягкое одеяло и подушка. — Спи. Пока я добрая.
Гермиона хотела ответить, но усталость снова накрыла её. Она устроилась на диване, укутавшись в мягкое одеяло, но его тепло не могло рассеять странное напряжение, витавшее в воздухе. Шёлк ночнушки скользил по коже при каждом движении, напоминая о том, насколько она уязвима.
Когда дверь в соседнюю комнату приоткрылась, Гермиона приподнялась на локте.
— А вы когда ляжете? — спросила она, и тут же прокляла себя за этот вопрос — за то, как голос дрогнул на последнем слове.
В дверном проёме замер силуэт Беллатрикс, освещённый тусклым светом факела.
— После сегодняшнего зрелища, дорогая, мне самой нужно выпить, — ответила она, и в её голосе звучала усталость, смешанная с чем-то едким, горьким.
Гермиона хотела ответить, но женщина уже скрылась на кухне, оставив дверь приоткрытой.
Оттуда донеслись звуки — стук бокала о столешницу, плеск жидкости, глухой вздох.
Гермиона закрыла глаза, пытаясь не думать о том, что там, за дверью, Беллатрикс пьёт в одиночестве, пытаясь стереть из памяти её поцелуй с Джинни.
И самое странное — часть её почему-то жалела об этом.
Гермиона задремала под мерцающий свет камина, её дыхание стало ровным, а ресницы дрожали на покрасневших щеках. В руке ещё сжимался уголок одеяла, как последний якорь в море усталости и выпитого виски.
Где-то за дверью слышался тихий звон хрусталя — Беллатрикс на кухне, наливающая себе второй, а может, и третий бокал. Жидкость переливалась в стекле, звук был резким, почти злым, будто она пыталась смыть виски что-то, что не давало покоя.
Гермиона не сразу поняла, что её разбудило. Она приоткрыла глаза — и застыла.
Беллатрикс медленно шла к своей кровати, окутанная лунным светом, струившимся из высоких окон. Чёрная шёлковая сорочка скользила по её белоснежной коже, как ночь по поверхности озера — плотно в одних местах, соблазнительно свободно в других. Волнистые смоляные локоны, ещё влажные от ванны, рассыпались по плечам, оставляя тёмные следы на тонкой ткани.
Гермиона ощутила, как воздух застревает в груди.
— Ты что? — голос Беллатрикс прозвучал низко, с бархатистыми нотками насмешки, — так и собираешься просидеть с открытым ртом всю ночь?
Она медленно приближалась, и с каждым шагом аромат жасмина и чего-то запретно-пряного становился сильнее. Гермиона чувствовала, как горит лицо, но отвести взгляд от этой гипнотической картины было выше её сил.
— Челюсть отпадёт, дорогая, — продолжила Беллатрикс, останавливаясь в шаге от неё. Холодные пальцы подхватили подбородок Гермионы, лёгкое прикосновение обжигало, как раскалённый металл.
–Не хочу потом объяснять Макгонагалл, почему её любимица не может произнести заклинания.
Гермиона сглотнула, ощущая, как сухость во рту противоречит влажности ладоней.
— Я... я просто... — её голос звучал хрипло, непривычно сдавленно.
Беллатрикс рассмеялась — звук был как звон хрустального бокала.
— О, я вижу, как ты «просто», — Её рука скользнула по шелковистой линии шеи девушки, ногти едва касались кожи, оставляя за собой невидимые следы.
Гермиона закрыла глаза, чувствуя, как мир сужается до этого прикосновения, этого аромата, этого голоса, звучащего теперь совсем рядом с губами: — Спокойно, дыши.
И вдруг — прикосновение исчезло. Гермиона резко открыла глаза. Беллатрикс уже отошла, её силуэт растворился в полумраке, и через мгновение она легко опустилась на свою кровать, отвернувшись, будто внезапно потеряв интерес.
— Спи, Грейнджер, — бросила она через плечо, и теперь её голос снова звучал холодно, отстранённо, как будто последние минуты были сном.
Гермиона не ответила.
Она лежала, вцепляясь пальцами в одеяло, чувствуя, как кожа горит там, где только что были эти пальцы.
Спать? Как, чёрт возьми, теперь можно спать?
Она перевернулась на бок, потом на спину, снова на бок, но беспокойство не уходило. Гриффиндорка лежала на диване, ворочаясь в тщетных попытках устроиться поудобнее. Бархатная обивка, казавшаяся такой мягкой минуту назад, теперь напоминала грубую мешковину. Каждый шорох шёлковых простыней с кровати Беллатрикс звучал как насмешка.
Когда часы в углу пробили три, она резко села, сжав кулаки.
— Черт возьми, — прошептала себе под нос, вставая с решимостью, которую обычно хранила для самых безрассудных поступков.
Без единого слова она пересекла комнату, отбрасывая тень в лунном свете, и бесцеремонно откинула край одеяла. Простыни пахли лавандой и чем-то неуловимо острым — точно как сама Беллатрикс.
Гермиона устроилась на свободной половине кровати, уткнувшись лицом в подушку, намеренно громко вздохнув.
Наступила мёртвая тишина.
Затем — резкий шелест шелка, ледяное прикосновение пальцев, впивающихся в её плечо.
— Что, собственно, ты себе позволяешь? — голос Беллатрикс звучал опасно тихо, будто лезвие, проведённое по горлу.
Гермиона перевернулась, встретившись с вспыхнувшими в темноте глазами.
— Диван невыносим, — заявила она с вызовом, который сам себя удивлял. — А кровать достаточно большая для двоих.
Беллатрикс замерла. В лунном свете её лицо казалось высеченным из мрамора — идеальным и абсолютно непроницаемым.
— Ты... — она начала, но голос дал трещину.
Гермиона воспользовалась моментом.
— Вы же сказали — я остаюсь здесь, — проворчала она, уютнее устраиваясь.
— Но вы не уточняли, где именно.
Тишина.
Затем — неожиданный, хриплый смешок.
— Несносная девчонка, — прошипела Беллатрикс, но отпустила плечо Гермионы.
— Если ты попытаешься прижаться или хоть раз коснёшься меня — пожалеешь.
Темнота спальни вдруг стала гуще, плотнее, словно сама тьма затаила дыхание.
Гермиона, чувствуя, как тепло Беллатрикс пробивается сквозь тонкий шёлк, неосознанно прижалась спиной к её телу. Слишком близко.
Беллатрикс резко замерла, а затем чертыхнулась — её голос прозвучал хрипло, почти животно, нарушая тишину комнаты.
— Ты совершенно невыносима, — прошипела она, и в этих словах не было ни капли настоящего гнева — только напряжение, густое, как патока.
Гермиона хихикнула, и этот звук, лёгкий, почти девичий, казалось, поджёг что-то в воздухе между ними.
— Если ты не отодвинешься сию же секунду, я тебя прибью! — её шёпот был резким, как удар кнута.
— Вы мне угрожаете, профессор? — она нарочно растянула последнее слово, насмешливо, вызывающе.
Беллатрикс резко приподнялась на локте, её глаза вспыхнули в полумраке, но прежде чем она успела что-то сказать, Гермиона зашевелилась.
Быстро. Решительно.
Она развернулась и взгромоздилась сверху, ощущая под собой упругость бёдер Беллатрикс, её резкий вдох, мгновенное напряжение мышц.
— И что вы мне сделаете? — прошептала Гермиона, наклоняясь ближе, так близко, что их дыхание смешалось — горячее и прерывистое.
Беллатрикс замерла.
Её руки впились в простыни, пальцы сжали ткань, но она не оттолкнула Гермиону.
— Ты играешь с огнём, девочка, — её голос звучал низко, почти хрипло, и в нем не было ни капли преподавательского холодка.
Гермиона улыбнулась — сладко, дерзко.
— И вам это нравится.
Тишина.
Напряжение.
Дыхание, ставшее слишком громким.
И вдруг — резкое движение.
Беллатрикс вскинула руку, вцепилась в волосы Гермионы, притянула её так близко, что их губы почти соприкоснулись.
— Ты не представляешь, что я могу с тобой сделать, — прошептала она, и в этом шёпоте звучала угроза, обещание и что-то ещё... что-то, от чего у Гермионы перехватило дыхание.
Гермиона не отступила.
— Так покажите мне, — бросила она вызов. — Потому что я устала играть по вашим непонятным правилам, Беллатрикс. То угрозы, то намёки... Если хотите что-то — так возьмите.
Глаза тёмной волшебницы вспыхнули. И в этот момент что-то щёлкнуло.
Беллатрикс резко перевернула их, прижав Гермиону к матрасу, её глаза пылали в темноте, а губы растянулись в улыбке, в которой не было ничего доброго.
Девушка почувствовала, как сердце бешено колотится в груди, но не от страха, а от чего-то более острого, более пьянящего.
Беллатрикс нависла над ней, как грозовая туча, её черные локоны рассыпались по подушке, смешиваясь с каштановыми прядями Гермионы. Горячие пальцы все ещё вплетались в её волосы, удерживая но, не причиняя боли.
— Вы дрожите, профессор, — прошептала Гермиона, и её голос звучал хулигански, почти торжествующе, несмотря на то, что сама она тоже дрожала.
Беллатрикс замерла, её глаза сверкнули, но вместо гнева в них вспыхнуло что-то дикое и необузданное.
— Ты сводишь меня с ума, — выдохнула она, и в этом признании не было ни капли привычного превосходства — только сырая, нефильтрованная ярость, заставившая Гермиону сглотнуть.
Гриффиндорка подняла руку, касаясь бледной щеки Беллатрикс, ощущая под пальцами горячую кожу и лёгкую дрожь.
— Может быть, это и есть цель?
Беллатрикс зарычала — низко, по-звериному и впилась губами в её шею, не целуя, а кусая, оставляя отметины, которые завтра придётся скрывать под свитером.
Гермиона вскрикнула, но не оттолкнула её, наоборот, вцепилась в её плечи, притягивая ближе.
— Да... — простонала она, и это прозвучало как молитва, как проклятие, как что-то, что уже нельзя было взять назад.
Беллатрикс оторвалась, её глаза пылали, а губы блестели в лунном свете.
— Ты не понимаешь, во что ввязываешься, — прошипела она, но в голосе не было угрозы — только предупреждение, которое уже никто не собирался слушать.
Гермиона улыбнулась — дерзко, бесстыдно.
— Тогда покажите мне.
И Беллатрикс сдалась.
Её губы нашли губы Гермионы, и это уже не было поцелуем, это было завоевание, поединок, битва, в которой не было победителей, только две проигравшие стороны.
Гермиона утонула в этом.
Вопреки ненависти, злости, и её оскорблений, девушка обвила руками шею Беллатрикс и погрузилась в этот хаос, зная, что завтра, возможно, придётся пожалеть.
Но сегодня...
Сегодня она принадлежала этому безумию.
Губы Беллатрикс жгли, как огонь, оставляя на коже Гермионы отметины. Каждый поцелуй был, будто войны и Гермиона сдавалась, сдавалась охотно, отчаянно, впитывая в себя этот запретный вкус женщины, которую ещё вчера клялась забыть.
Беллатрикс прижала девушку к матрасу, и в этом движении была жестокая, почти хищная грация. Её тело, горячее и неумолимое, прижало девушку к постели, оставляя лишь пространство для прерывистого дыхания между ними.
Пальцы женщины скользнули вверх по обнажённым бёдрам Гермионы, сжимая кожу так, что под молочно-бледной поверхностью тут же проступили алые отпечатки. Эти вызвало боль, но Гермиона лишь выгнулась навстречу, глухо застонав, как будто этот звук вырвался против её воли.
— Ты звучишь восхитительно, — прошипела Беллатрикс прямо в губы, её голос хриплый, грубый, лишённый привычной язвительности, только чистая, неразбавленная похоть.
Ладонь Беллатрикс медленно, словно вымеряя каждый сантиметр, поползла вверх по трепещущему животу Гермионы. Кожа под её пальцами горела, покрывалась мурашками, и когда, наконец, пальцы впились в упругую мягкость груди — это было не прикосновение, а захват. Беллатрикс сжала, ощущая, как нежная плоть податливо заполняет пространство между её пальцами, как сосок тут же затвердевает под грубым касанием.
Гермиона вскрикнула, её ногти вонзились в спину Беллатрикс, цепляясь за шёлк сорочки, сминая ткань, пытаясь притянуть её ближе, бёдрами ища контакта.
Её тело умоляло о большем.
Беллатрикс усмехнулась, чувствуя, как дрожит под ней эта дерзкая девчонка. Её пальцы впились в тонкую ткань ночнушки, и одним резким движением она сорвала её, отправив шёлковый лоскут на пол. Гермиона даже вздохнуть не успела — холодный воздух коснулся обнажённой кожи, заставив соски затвердеть.
Остались только трусики — жалкая преграда, промокшая от возбуждения.
Ладонь женщины легла на живот девушки, медленно поползла вниз, чувствуя, как под пальцами дрожит каждый мускул. Гермиона закусила губу, но бедра сами собой приподнялись навстречу прикосновению, предательски выдав её желание.
Беллатрикс провела пальцем по влажной ткани, заставив Гермиону вздрогнуть.
Девушка захлебнулась в ощущениях. Она ненавидела её.
Ненавидела за каждый насмешливый взгляд, за каждое язвительное слово, за то, что заставила ее чувствовать это — эту слабость, эту жажду, эту неконтролируемую дрожь. Но когда Беллатрикс снова поцеловала её, глубоко, властно, Гермиона ответила — так же страстно, так же отчаянно.
Женщина медленно сняла с Гермионы трусики, позволяя пальцам скользнуть по внутренней стороне бёдер, заставляя девушку содрогаться от каждого прикосновения. Её дыхание стало прерывистым, когда пальцы, наконец, добрались до влажного, пульсирующего клитора, едва касаясь его, дразня, прежде чем резко войти внутрь двумя пальцами.
Гермиона вскрикнула, её тело напряглось, а затем выгнулось, бедра сами собой потянулись навстречу, несмотря на внезапность.
— Ну вот, видишь, — прошептала Беллатрикс, её губы скользнули по уху Гермионы, горячее дыхание смешалось с прерывистыми вздохами. — Такая умная, такая гордая... а тело так тебя предаёт.
Её пальцы двигались внутри, глубоко, безжалостно находили каждую чувствительную точку, заставляя Гермиону хвататься за простыни, её ноги дрожали, а живот сжимался от нарастающего напряжения.
— В книжках о таком не пишут? — Беллатрикс усмехнулась, ускоряя движения, чувствуя, как девушка сжимается вокруг её пальцев.
Гермиона зажмурилась, вцепившись пальцами в простыни, но её бёдра непроизвольно двигались навстречу, встречая каждый толчок. Жидкость стекала по пальцам Беллатрисы, делая движения скользкими и беспощадными.
Беллатрикс застонала, наблюдая, как тело Гермионы выгибается в немом требовании. Её пальцы неумолимо ускорялись, находя тот самый ритм, от которого у девушки перехватывало дыхание.
Девушка вскрикнула, когда пальцы женщины нашли внутри неё особенно чувствительное место.
— Ты так сжимаешься вокруг моих пальцев... Неужели ты думала, что я позволю тебе кончить так быстро? — её голос звучал как шёлк по лезвию, — Ты ведь сама этого хотела.
Её свободная рука прижала бедро Гермионы к матрасу, лишая возможности сопротивляться, а пальцы внутри замедлились, намеренно растягивая каждое движение. Гермиона застонала, её спина выгнулась, живот судорожно сжался, она была на грани, но Беллатрикс не отпускала.
Гермиона дрожала, не в силах вымолвить ни слова. Беллатрикс усмехнулась и резко вынула пальцы, оставив Гермиону пустой, дрожащей, натянутой как струна.
— Нет, нет, мы ещё не закончили, — её руки перевернули Гермиону на живот, прижав лицом к подушке. Колено упёрлось между лопаток, лишая возможности пошевелиться, а горячая ладонь скользнула вниз, грубо раздвигая ноги.
Гермиона взвыла, когда пальцы снова вошли в неё, но теперь уже сзади, глубже, жёстче, задевая места, от которых темнело в глазах. Каждое движение находило новые чувствительные места, от которых в глазах девушки плясали искры, а дыхание становилось прерывистым и хриплым.
— Вот так... — горячее дыхание Беллатрикс обжигало её шею, голос звучал низко и хрипло от возбуждения. — Ты же сама этого добивалась? Хотела, чтобы я взяла тебя без церемоний, без нежностей?
Гермиона не находила слов — её тело отвечало за неё, бедра непроизвольно двигались навстречу каждому толчку, а пальцы впивались в простыни. Граница между болью и наслаждением стиралась с каждым движением, оставляя только всепоглощающее ощущение, заполнявшее все её существо.
Беллатрикс чувствовала, как дрожит под ней девушка, как её внутренние мышцы судорожно сжимаются вокруг её пальцев. Это зрелище заставило её улыбнуться.
Гермиона вздрогнула всем телом, когда волны оргазма накрыли её с неожиданной силой. Тёплая влага хлынула между её бёдер, пропитывая простыни. Но Беллатрикс не собиралась останавливаться — её пальцы продолжали свои беспощадные движения, продлевая экстаз. Девушка лежала, едва дыша, её тело всё ещё подрагивало от пережитого.
И девушка вдруг разрыдалась — неожиданно, надрывно, всем телом содрогаясь от рыданий. Это были не просто эмоции или опустошение после оргазма, а целый шквал противоречивых чувств обрушился на неё: злость за свои слабости и благодарность за те невероятные ощущения, которые она испытала впервые в жизни.
Беллатрикс на мгновение замерла, затем неожиданно притянула её к себе. Её объятие было неожиданно крепким, почти защищающим.
— Тише... — её голос, обычно такой острый, сейчас звучал приглушённо и заботливо.
Её пальцы скользнули по рукам Гермионы и вдруг остановились. На внутренней стороне запястий, обычно скрытых мантиями и браслетами, проступали тонкие, едва заметные шрамы. Старые. Аккуратные. Слишком ровные, чтобы быть случайными.
Беллатрикс резко вдохнула.
— Что это? — её вопрос прозвучал резче, чем она планировала.
Гермиона попыталась вырваться, но Беллатрикс не отпустила. Вместо этого её пальцы — те самые, что только что доводили девушку до исступления, теперь осторожно провели по шрамам, как будто пытаясь стереть их.
— Кто? — в голосе Беллатрикс вдруг прорвалось что-то опасное.
Гермиона потупила взгляд.
— Я сама... — прошептала она. — После войны. Когда не могла спать. Когда...
Она не договорила.
Беллатрикс внезапно прижала её крепче, так что Гермиона почувствовала, как бьётся её сердце — быстро, почти так же, как её собственное.
— Больше никогда, — её шёпот обжёг, как клятва. — Поняла? Если тебе захочется снова причинить себе боль... ты приходишь ко мне.
И в её глазах, обычно таких холодных, горело что-то новое, что-то, от чего у Гермионы перехватило дыхание.
Беллатрикс неожиданно мягко провела пальцами по мокрым щекам Гермионы, заставив её поднять взгляд.
— Почему ты плачешь? — её голос звучал непривычно тихо, и нежно.
Гермиона сжала губы, чувствуя, как жар разливается по лицу.
— Я... я никогда не испытывала ничего подобного, — прошептала она, пряча лицо в тёмных волосах Беллатрикс, вдыхая её аромат — дымный, пряный, с едва уловимыми нотами дорогого виски. — И эти чувства... то, что ты делаешь со мной... я не знаю, как с этим справиться.
Беллатрикс замерла на мгновение, затем её руки — те самые, что только что были так безжалостны — обняли Гермиону крепче, прижимая к себе.
— Милая, — прошептала она, но в её голосе не было привычной язвительности. — Не нужно «справляться». Просто чувствуй.
Её пальцы осторожно вплелись в каштановые локоны Гермионы, а губы коснулись её виска — настолько лёгкое прикосновение, что его можно было принять за случайность.
Гермиона закрыла глаза, позволяя этому странному, необъяснимому моменту длиться дольше.
Беллатрикс медленно опустилась на подушки, увлекая за собой Гермиону. Их тела, ещё не остывшие от страсти, сплелись в неожиданно нежном объятии. Казалось, сама тьма вокруг них смягчилась, став бархатной пеленой, укрывающей этот странный, хрупкий момент.
Гермиона прижалась к ней, пряча лицо в изгибе шеи Беллатрикс, где пульс ещё отдавался частыми, тяжёлыми ударами. Дыхание их постепенно синхронизировалось, становясь глубже, ровнее.
Беллатрикс провела ладонью по спине девушки, ощущая под пальцами лёгкую дрожь — последние отголоски пережитых ощущений.
— Спи, — прошептала она, и это прозвучало почти как заклинание.
Когда сон, наконец, накрыл их, он пришёл тихим, как обещание — что бы ни было завтра, эта ночь принадлежит только им.