Глава 13
Солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь высокие окна больничного крыла, золотистыми бликами танцевали на белоснежных простынях. Гермиона медленно открыла глаза, моргая от непривычно яркого света. Голова была тяжёлой, словно налитой свинцом, а во рту стоял горьковатый привкус зелья.
Первое, что она услышала — перепалку у своей кровати.
— Если бы твои мозги были бы такими же быстрыми, как язык, ты бы уже догадался, что ей нужен покой! — Джинни стояла, уперев руки в бока, а её рыжие волосы, казалось, вспыхивали в солнечных лучах.
Драко Малфой, прислонившись к соседней кровати, лишь изящно приподнял бровь.
— А если бы твоя забота выражалась в чем-то, кроме пустых криков, может, она уже проснулась бы.
Гермиона слабо застонала, пытаясь приподняться.
— Если вы собираетесь меня добить... может, сделаете это потише?
Джинни ахнула и тут же бросилась к ней, чуть не опрокинув стоявший на тумбочке графин с водой.
— Ты жива!
— К сожалению, для некоторых, — добавил Драко, но в его глазах мелькнуло искреннее облегчение.
Гермиона хотела ответить, но взгляд её упал на тумбочку. Среди пузырьков с зельями и книг лежал огромный букет — чёрные орхидеи, перевязанные чёрной шёлковой лентой.
Она замерла.
— Это... кто...
Джинни пожала плечами:
— Мадам Помфри сказала, что их принесли утром. Без записки.
Гермиона осторожно коснулась лепестков. Они были бархатистыми и ещё влажными от росы, будто их только что сорвали.
— Ну же, Грейнджер, не тупи, — Драко ухмыльнулся, скрестив руки на груди. — Как думаешь, кто мог оставить тебе цветы, которые в языке растений означают «глубокие, скрытые чувства»?
Его взгляд скользнул к двери, за которой, как знала Гермиона, лежали ответы на все её вопросы.
Джинни нахмурилась:
— О чем вы...
Но Гермиона уже знала.
Черные как её глаза.
И главное — орхидеи. Её любимые цветы, о которых она случайно обмолвилась в одной из их ночных бесед. И Беллатрикс была бы не Беллатрикс, если бы орхидеи были другого цвета, а букет маленький.
Гермиона прижала цветы к груди, пряча улыбку в лепестках.
Где-то за стенами больничного крыла, в темных коридорах Хогвартса, Беллатрикс Блэк, возможно, уже сейчас вершила своё правосудие.
А здесь, в солнечных лучах, лежало её молчаливое признание.
— Ну что, героиня? — Драко протянул ей очищенное яблоко. — Готова к новым подвигам?
Гермиона взяла фрукт, её глаза блестели.
— О, Малфой, — она откусила кусочек, наслаждаясь его добрым выражением лица. — Ты даже не представляешь.
Солнечный свет, струящийся через высокие окна больничного крыла, золотистыми бликами играл на белоснежных простынях. Гермиона, прислонившись к груде подушек, медленно потягивала чай с успокоительными травами, когда Джинни, не выдержав, наклонилась вперёд.
— Ты действительно не представляешь, кто мог это сделать? — прошептала она, бросая осторожный взгляд на дверь.
Гермиона покачала головой, пальцы её непроизвольно сжали край одеяла.
— Если бы знала...
— Тогда тебе стоит поговорить с тётей Беллой, — неожиданно вставил Драко, разглядывая свои идеально отполированные ногти. — Она явно знает больше, чем говорит.
Джинни резко повернулась к нему, рыжие волосы вспыхнули в солнечном луче.
— Вот уж не думала, что когда-нибудь услышу, как Малфой советует кому-то обратиться за помощью.
Драко лишь усмехнулся, но в его глазах мелькнуло что-то серьёзное.
— Когда дело доходит до ядов и мести, Блэки — вне конкуренции. А тётя Белла... — он сделал паузу, — ...она особенно изобретательна, когда дело касается тех, кто посмел причинить вред её... подопечным.
Гермиона почувствовала, как по спине пробежали мурашки.
— Она... она что действительно спасла меня?
Джинни и Драко переглянулись.
— Ты не видела её, — наконец сказала Джинни, опуская голос. — Мадам Помфри уже собирала твои вещи для Мунго. Она сказала... что не может ничего сделать.
Драко поднял бровь:
— А потом появилась Блэк. С пеной у рта — в прямом смысле. И через час ты уже дышала ровнее.
— Она что-то бормотала про «кровь дементора», — добавила Джинни, — и выглядела...
— Как настоящая Блэк, — закончил Драко. — То есть смертельно опасной.
Тишина повисла в палате, нарушаемая лишь тиканьем старинных часов на стене.
Гермиона закрыла глаза, представляя эту картину: Беллатрикс, ворвавшаяся в больничное крыло, её обычно безупречные волосы растрёпаны, глаза горят яростью, пальцы сжимают флакон с чем-то, что не значилось ни в одном учебнике...
— Она использовала что-то... запретное? — осторожно спросила Гермиона.
Драко усмехнулся:
— Когда это её останавливало?
Джинни нахмурилась:
— Но почему? Почему она...
— Потому что никто не имеет права убить тебя, кроме неё самой? — предположил Драко, но его шутка не достигла цели.
Гермиона вздрогнула, смутно вспоминая, как Беллатрикс говорила ей: «Я не позволю тебе уйти так легко.»
За окном пролетела сова, на мгновение, заслонив солнце.
— Мне нужно с ней поговорить, — тихо сказала Гермиона.
Джинни открыла рот, чтобы возразить, но Драко опередил её:
— Умная девочка. Только... — он встал, поправляя мантию, — ...постарайся не попадаться ей на глаза, пока она не нашла виновного. Тётя в гневе — зрелище не для слабонервных.
Он вышел, оставив за собой шлейф дорогого парфюма и миллион невысказанных предостережений.
Джинни вздохнула:
— Он прав, знаешь ли. Будь осторожна.
Гермиона кивнула, но её мысли были уже далеко — в тёмных коридорах Хогвартса, где, она знала, Беллатрикс сейчас искала виновного.
А на тумбочке, в лучах, черные орхидеи казались каплями тёмной крови на белоснежной скатерти.
Больничное крыло утопало в зыбкой тишине, словно окутанное вуалью из лунного света и шёпота давно забытых тайн. Лишь мерное тиканье старинных часов, висящих на стене, нарушало безмолвие, отсчитывая секунды, тянущиеся как густой мёд. Последние алые лучи заката давно растворились за высокими витражами, и теперь только призрачное сияние свечей золотистыми бликами скользило по стенам, окутывая палату тёплым, почти живым светом.
Гермиона лежала, устремив взгляд в потолок, где игра теней рисовала причудливые узоры. Её пальцы нервно перебирали складки одеяла, выстукивая нетерпеливый ритм в такт собственным мыслям, путающимся в голове, как нити невидимой паутины. Она ждала — ждала друзей, их смеха, их бесконечных споров, которые разгоняли бы больничную скуку.
И тогда дверь бесшумно приоткрылась.
И вместо привычных голосов Джинни и Драко в палату вплыла она — высокая, величественная, закутанная в мантии, сотканные, будто из самой ночи. Беллатрикс Блэк замерла на пороге, её тёмные глаза, обычно холодные, как лезвие кинжала, теперь смотрели на Гермиону с незнакомой глубиной — будто в них отражались не звезды, а целые галактики невысказанных мыслей.
— Как... вы себя чувствуете?
Её голос, всегда такой резкий, властный, теперь звучал непривычно мягко, почти неуверенно, словно она сама не понимала, зачем задаёт этот вопрос. Гермиона замерла. Сердце, будто пойманная птица, яростно забилось в груди, и она почувствовала, как по спине пробежал лёгкий, почти электрический трепет.
— Лучше, — прошептала она, не отводя взгляда, словно боясь, что если моргнёт — Беллатрикс исчезнет, как мираж.
Темноволосая женщина медленно приблизилась, её каблуки ступали по каменному полу беззвучно, будто она не шла, а скользила над землёй. Она остановилась у кровати, и на мгновение в её глазах мелькнуло что-то неуловимое — тревога? волнение? Или что-то ещё более странное, что Гермиона не решалась назвать даже в мыслях.
Пальцы Беллатрикс коснулись её руки — лёгкое, мимолётное прикосновение, но от него по коже побежали мурашки, оставляя за собой след, словно от прикосновения раскалённого металла.
— Ты... должна быть осторожнее с тем, что принимаешь из чужих рук, — прошептала Беллатрикс, и её голос звучал непривычно приглушённо. Пальцы профессора дрогнули, едва коснувшись бледной кожи Гермионы, будто боясь причинить новую боль.
Гермиона почувствовала, как по её руке пробежал странный холод — не от прикосновения, а от осознания.
— Вы... узнали, что это за яд?
Беллатрикс резко отпрянула, как обожжённая. Её губы искривились в гримасе, напоминающей одновременно и усмешку, и оскал.
— Я не настолько глупа, что бы ни изучить этот вопрос, — её голос вновь обрёл привычную язвительность, но пальцы нервно перебирали складки мантии.
Затем, словно спохватившись, она резко отвернулась и направилась к столу у двери, где лежала небольшая стопка книг, аккуратно перевязанных чёрной лентой.
— Я знаю, как ты скучаешь без чтения, — сказала она, беря книги и возвращаясь к кровати. Её движения были плавными, почти гипнотическими. — Эти... могут тебя заинтересовать и понять, с чем имеешь дело, — в её тоне слышалось странное напряжение.
— Некоторые яды оставляют след в крови. Особенно те, что используют трусы.
Гермиона взглянула на корешки — древние фолианты, чьи переплёты, казалось, хранили в себе дыхание веков. Трактаты по темной магии, один из которых был написан на языке, который она едва узнавала — настолько он был архаичен.
— Это... запрещённые издания, — прошептала она, поднимая глаза.
Беллатрикс усмехнулась, и в этот миг в её взгляде вспыхнула знакомая искра — та самая, что заставляла студентов трепетать на её уроках.
— А вы всегда так беспокоитесь о правилах, мисс Грейнджер?
Она опустилась в кресло у кровати, изящно скрестив ноги, и Гермиона невольно задержала дыхание. Беллатрикс выглядела так, будто была частью этой ночи — загадочной, манящей, опасной.
— Я не ожидала, что вы... задержитесь, — призналась Гермиона, стараясь говорить спокойно, хотя сердце бешено колотилось.
— Разве я не могу проявить интерес к своей ученице? — Губы Беллатрикс изогнулись в полуулыбке, но в её голосе не было привычной язвительности.
Они заговорили — сначала осторожно, словно пробуя почву, затем все свободнее. О магии, о книгах, о том, что скрывается за пределами учебных программ. Гермиона ловила каждое слово, каждый оттенок интонации, словно пытаясь разгадать шифр, скрытый в этой неожиданной беседе.
— Профессор... — она набралась смелости, — а что вы думаете о...
— Позже, — Беллатрикс подняла руку, мягко прерывая её. — Мы обязательно поговорим. Но не сейчас.
Гермиона, вопреки всему, нахально ухмыльнулась:
— За ужином?
Беллатрикс рассмеялась — низко, бархатисто, и этот звук, казалось, наполнил палату теплом, которого так не хватало в этих холодных стенах.
— Как только тебя выпишут, — пообещала она, вставая, — я приглашу тебя на ужин.
И прежде чем Гермиона успела что-то ответить, Беллатрикс исчезла, растворившись в темноте коридора, словно тень, ускользающая от света.
Остался лишь лёгкий аромат чёрных орхидей, трепет в груди и стопка запрещённых книг, которые теперь казались не просто подарком.
Гермиона медленно потянулась к верхнему фолианту. Её пальцы дрожали, когда она открывала первую страницу.
На форзаце, выведенное изящным, знакомым почерком, красовалось:
«Для самой любопытной.»
И больше ничего. Но этого было достаточно. Завтра будет новый день. А после — ужин.
Страницы древних фолиантов шелестели под дрожащими пальцами Гермионы, словно живые существа, шепчущие ей на забытых языках. Слова сливались воедино перед усталыми глазами, строки расплывались в золотистом свете ночной лампы, но она не могла остановиться — каждая страница манила за собой, как тёмный водоворот знаний.
Поздняя ночь опустилась на больничное крыло густым бархатным покрывалом. Свеча уже догорала, отбрасывая причудливые тени на стены, которые извивались, как чёрные змеи. Веки Гермионы становились тяжёлыми, словно налитыми свинцом, но даже когда они, наконец, сомкнулись, перед её внутренним взором продолжали мелькать строки — кровавые, зловещие, пропитанные магией, от которой стыла кровь.
Сначала сон пришёл как избавление — тёплое, мягкое покрывало, укутывающее разум. Но слишком скоро это уютное забытьё раскололось, словно тонкий лёд под ногами, и Гермиона провалилась в пучину кошмаров.
Ей снилась война.
Пожиратели Смерти, словно тени с горящими глазами, выплывали из тумана, их смех — хриплый, безумный — резал слух. Кроваво-красное зарево полыхало над Хогвартсом, а под ногами хрустели осколки витражей, будто кости. Где-то вдали звал её Гарри, но она не могла дотянуться, не могла пошевелиться — её тело, будто вязло в чёрной, липкой трясине.
Потом кошмар сменился другим.
Она бежала по тёмному лесу, ветви хлестали её по лицу, оставляя кровавые полосы. Где-то позади слышался хохот — ледяной, безумный, знакомый. Пожиратели Смерти. Их чёрные мантии развевались, как крылья воронов, а в руках сверкали палочки, готовые изрыгнуть зелёный свет...
— Нет!
Гермиона вскрикнула, но голос застрял в горле. Она металась на кровати, одеяло спуталось вокруг ног, как путы. Где-то вдалеке раздавался взрыв, земля дрожала, а над головой проносились вспышки заклятий — красные, зелёные, смертоносные.
— Гермиона!
Чей-то голос прорвался сквозь кошмар, резкий и тревожный.
Она дёрнулась, глаза распахнулись, но перед ней был не тёмный лес, а знакомые стены больничного крыла. Над ней склонилась мадам Помфри, её лицо, обычно строгое, сейчас выражало беспокойство.
— Ты кричала во сне, девочка.
Гермиона дрожала, как в лихорадке. Лоб покрылся холодным потом, а сердце колотилось так сильно, что казалось, вот-вот вырвется из груди.
— Мне... мне снилось... — её голос прервался, слова застряли в горле, словно пепел.
Мадам Помфри ничего не сказала, лишь налила в стакан густого зелья — тёплого, золотистого, с лёгким ароматом лаванды и чего-то успокаивающего.
— Выпей.
Гермиона послушно поднесла стакан к губам. Зелье обожгло горло, но почти сразу по телу разлилось тепло, мягкое, как шерстяное одеяло в зимнюю ночь.
— Спи, дитя, — прошептала мадам Помфри, поправляя подушку. — Ты в безопасности.
Гермиона хотела
возразить, сказать, что никто не в безопасности. Но зелье делало своё дело. Веки снова стали тяжёлыми, дыхание выровнялось.