Глава 11
Гермиона стояла перед массивной дубовой дверью покоев Беллатрикс, затаив дыхание. Ее ладонь, только что постучавшая, замерла в воздухе — слишком тихо, слишком неуверенно. Ни звука в ответ.
Тёмное платье, которое она так тщательно выбирала, внезапно казалось нелепым. Не слишком ли оно открытое? не слишком ли нарядное? Девушка нервничала.
Легкие духи, нанесённые на запястья, теперь пахли слишком сладко, слишком навязчиво. Она сжала кулаки. Может, ошиблась временем? Может, Беллатрикс передумала?
Гермиона замерла перед дверью, её пальцы, сложенные в кулак, постучали ещё раз. Дубовая поверхность, тёмная и полированная, холодно отражала тусклый свет факелов в коридоре. Ни звука не просачивалось из-за неё — ни шагов, ни привычного бархатного голоса, ни даже отдалённого звона посуды.
Она поправила складки своего платья, и зажмурилась, чувствуя себя глупо. Макияж, лёгкий, почти невесомый, теперь казался ей слишком явным, слишком высовывающим
Тишина за дверью была абсолютной.
Она прижала ладонь к полированному дубу, словно надеясь почувствовать сквозь него тепло, жизнь, хоть какой-то признак того, что за этой преградой её ждут. Но дерево оставалось холодным и безмолвным, как надгробие.
— Может, я ошиблась временем? — прошептала она, и собственный голос прозвучал чужим в пустом коридоре.
Капля упала на тыльную сторону руки. Потом ещё одна. Лишь тогда Гермиона осознала, что это слезы. Они текли тихо, без рыданий, будто сама душа истекала капля за каплей.
Она отступила на шаг, разглядывая дверь сквозь водяную пелену. Золотая табличка «Проф. Блэк» расплывалась перед глазами, превращаясь в блестящее пятно.
— Как глупо, — подумала Гермиона, сжимая кулаки так, что ногти впились в ладони. Глупо — надеяться. Глупо — верить. Глупо — представлять, что такая женщина может заинтересоваться своей ученицей. Она резко повернулась, и шёлковая ткань платья, скользнула по ногам — последний, горький упрёк.
Факелы в коридоре вдруг показались слишком яркими, слишком жестокими. Гермиона зажмурилась, но образ Беллатрикс — той, что сегодня смеялась с ней за проверкой работ, той, что обещала трюфельное ризотто — стоял перед глазами, не давая забыть.
Шаг. Ещё шаг. Коридор казался бесконечным.
Гермиона не сразу осознала, куда идёт. Ноги сами несли её вверх по винтовой лестнице, ступени мелькали под ногами как страницы недописанного письма. Холодный ночной воздух щипал щёки, ещё влажные от слёз, а сердце стучало так, будто пыталось вырваться из груди. Астрономическая башня. Место, где звёзды казались ближе, а проблемы — меньше.
Ночь была ясной, и через узкие бойницы уже виднелись первые звезды, мерцающие, как далёкие маяки. Она искала уединения, покоя — всего того, что могло бы унять жгучую обиду в груди. Но судьба, казалось, решила сыграть с ней ещё одну злую шутку.
Ещё до последней ступени она услышала — тихий, прерывистый звук, так непохожий на привычные шорохи старой башни. Всхлипы. Глухие, сдавленные, будто кто-то изо всех сил старался заглушить их, но не мог. Гермиона замерла, затаив дыхание. На площадке, у самого парапета, сидел Драко Малфой.
Его обычно безупречно уложенные волосы были растрёпаны ветром, пальцы судорожно сжимали лицо. Он не рыдал — нет, его плечи лишь слегка вздрагивали, а в свете луны блестели мокрые дорожки на бледных щеках.
Он выглядел...
Разбитым.
Гермиона невольно сделала шаг назад, но запнулась и оступилась.
Драко резко поднял голову. Их взгляды встретились — её, ещё влажные от слез, и его, красные от неведомой печали. На мгновение в воздухе повисла абсолютная тишина. Затем Драко резко отвернулся, грубо вытирая лицо рукавом.
— Убирайся, Грейнджер, — его голос звучал хрипло, но без привычной злобы.
Она должна была уйти. Должна была развернуться и оставить его со своим горем — так же, как оставили её у той злополучной двери. Но что-то заставило её сделать шаг вперёд.
Гермиона осторожно присела рядом, оставив между ними расстояние, но не отгораживаясь. Лунный свет скользил по его склонённой фигуре, выхватывая из темноты дрожащие пальцы, слишком крепко сжатые на коленях.
— Драко... — её голос прозвучал тише шелеста ночного ветра.
— Заткнись, Грейнджер, — он бросил это автоматически, но в его голосе не было привычной язвительности. Только усталость.
Она не отступила.
— Нет.
Драко резко поднял на неё глаза — красные от бессонных ночей, влажные от невыплаканных слёз.
— Ты что, наслушалась моих всхлипов и решила поиграть в добрую волшебницу? — он оскалился, но это был оскал раненого зверя, а не хищника.
Гермиона покачала головой.
— Я просто... не хочу быть одна сейчас. А ты, кажется, тоже. Ты можешь просто сказать, а я могу просто выслушать.
Тишина повисла между ними, наполненная лишь далёким уханьем совы и шёпотом звёзд.
И тогда Драко сломался.
— Он... — голос его дрогнул, и он резко сжал кулаки, будто пытаясь удержать что-то внутри. — Он пишет, что там холодно. Что стены покрыты инеем даже летом. Что...
Он замолчал, глотнув воздух, словно задыхаясь.
Гермиона не стала торопить. Просто сидела, слушая, как ночь вокруг них становится мягче, добрее.
— Я должен был его остановить, — наконец вырвалось у Драко. — Должен был... не знаю. Что-то сделать. Как-то помочь. А теперь он там, в Азкабане. А я... я скучаю по отцу...
Его голос сорвался, и он резко отвернулся, но Гермиона уже видела — ещё одна слеза скатилась по его щеке, оставив блестящий след в лунном свете.
Она медленно протянула руку, легонько касаясь его плеча.
— Ты не мог знать, — прошептала она. — Мы все... просто пытались выжить тогда.
Драко фыркнул, но не отстранился.
— Ты не обязана меня утешать.
— Я знаю.
Они снова замолчали. Где-то внизу, в чёрных водах озера, отражались звёзды — будто ещё одно небо, перевёрнутое вверх дном.
— Спасибо, — вдруг сказал Драко так тихо, что это почти унёс ветер.
Гермиона не ответила. Просто кивнула, оставляя это признание висеть между ними — хрупкое, как паутина, и такое же настоящее.
А над ними звёзды продолжали гореть, свидетели этой странной, неожиданной ночи, когда два бывших врага вдруг обнаружили, что раны — и у них, и у других — иногда болят одинаково.
И что иногда самое важное — просто не быть одному под этим огромным, равнодушным небом.
Лунный свет струился по каменным ступеням башни, серебря края их одежд. Драко внезапно резко выдохнул, и его пальцы сжали перила так, что костяшки побелели.
— Грейнджер... — его голос, обычно такой уверенный, теперь звучал непривычно тихо. — То зелье... Я...
Он замолчал, резко отвернувшись, но Гермиона уже видела — его глаза блестели в темноте не только от лунного света.
— Я не должен был так поступать. Даже если... даже если ты «унижала» меня. — Он произнёс это слово с горькой усмешкой, будто сейчас это казалось ему таким жалким.
Гермиона изучающе посмотрела на него. В этом свете он выглядел почти... человечным. Без привычной маски надменности, без холодного презрения — просто молодой человек, измученный собственной болью.
— Я прощаю тебя, — сказала она просто.
Драко резко поднял голову.
— Просто так?
— Нет, — Гермиона вдруг улыбнулась, и в её глазах появился озорной блеск. — Взамен ты скажешь мне, где ты взял тот любовный напиток. Потому что... — она сделала паузу, — надо признать, он был довольно хорош.
Драко застыл, его брови поползли вверх. Затем он неожиданно рассмеялся — по-настоящему, без привычной язвительности.
— Боже, Грейнджер, — он покачал головой, — только ты могла оценить качество зелья, которое должно было тебя унизить.
Они снова пошли вниз, но теперь между ними витало странное понимание.
— Старый рецепт Блэков, — наконец признался Драко. — Тётя Белла научила меня варить его, когда мне было тринадцать. Ирония в том.. — он бросил взгляд в сторону тёмного коридора, где где-то бродила их общая мучительница, — ...что теперь я понимаю — это было единственное, чему она меня по-настоящему научила.
Гермиона неожиданно коснулась его руки — легко, всего на мгновение.
— Может, когда-нибудь ты научишься варить что-то более... полезное?
Драко посмотрел на неё, и в его глазах появилось что-то новое — не злоба, не обида, а... интерес?
— Может, — он нарочито медленно поправил манжет. — Но предупреждаю — мои антидоты получаются отвратительно.
— Расскажи что-нибудь о ней? — Тихо сказала девушка.
Драко повернулся к Гермионе с лукавой усмешкой.
— Так значит, ты спрашиваешь о моей дорогой тётушке? — его голос звучал игриво, но в глазах читался острый интерес. — Действие зелья давно должно было закончиться, Грейнджер. Или...
Он резко замолк, увидев, как алое зарево залило её щёки. Его брови медленно поползли вверх.
— О-о-о... — протянул он, и в его голосе зазвучала смесь изумления и чёрного юмора. — Так вот в чём дело. Ты и правда...
Гермиона отвернулась, но было поздно — Драко уже всё понял.
— Мерлинова борода, — он провёл рукой по лицу, — из всех людей в Хогвартсе ты влюбилась именно в мою психически неуравновешенную тётю?
— Я не... Это не... — Гермиона безуспешно пыталась подобрать слова.
Драко неожиданно рассмеялся — резко, почти истерично.
— Ирония просто восхитительна! — он сделал паузу, изучая её с новым интересом. — После всего, что она сделала... после войны... после того, как буквально пытала тебя в моём подвале...
Гермиона сжала кулаки.
— Я не влюбилась, ясно? Просто она мне интересна!
Гермиона почувствовала, как земля уходит из-под ног. Её губы дрогнули, но слова застряли в горле.
Драко внезапно стал серьёзным. Он наклонился, изучая её лицо.
— Ты понимаешь, на что подписываешься? — прошептал он. — Она... она не из тех, кто умеет любить. Только разрушать.
Гермиона подняла подбородок, и в её глазах вспыхнул тот самый гриффиндорский огонь.
— А ты уверен, что знаешь её лучше всех? Может, ты просто видел только одну её сторону?
Драко замер, его серебристые глаза расширились от удивления. Затем он медленно покачал головой, и в его голосе появились нотки странного уважения.
— Ты либо самая храбрая, либо самая глупая девушка, которую я знаю. — Он сделал паузу. — Хотя... почему не то и другое сразу?
Они стояли в молчании, пока где-то вдалеке часы пробили полночь.
— Если ты серьёзно... — Драко нахмурился, — ...то тебе понадобится вся твоя известная настырность. И ещё пара защитных заклятий. Гермиона неожиданно улыбнулась.
— Я справлюсь.
— О, Грейнджер, — Драко покачал головой, но в его глазах уже не было насмешки, — ты действительно особенная. Ладно, — он глубоко вздохнул, — раз уж мы сегодня исповедуемся... Она всегда любила грозовые облака и чёрный кофе. Ненавидит фиалки. И да, — он добавил, видя вспышку в глазах Гермионы, — она действительно читает каждую книгу, которую берёт в библиотеке. Даже если делает вид, что нет.
Наступила тишина. Где-то внизу скрипнула дверь, но ни один из них не шелохнулся.
— Зачем ты мне это говоришь? — наконец прошептала Гермиона.
Драко пожал плечами:
— Потому что после сегодняшнего вечера я, кажется, должен тебе хотя бы это. И потому что... — он бросил последний взгляд через плечо, — если кто-то и сможет пробиться сквозь её броню, то это будет именно ты, Гермиона.
Девушка удивлённо поняла брови, но промолчала.
— А я и смотрю, что ты сегодня... — он сделал паузу, жестом обозначив её платье, макияж, — ...не для звёзд одевалась.
Гермиона попыталась улыбнуться, но губы предательски дрогнули.
— А вдруг звёзды оценили бы?
Драко хмыкнул, откинув голову назад. Его профиль в лунном свете казался высеченным из мрамора — резким, благородным, но с неожиданными тенями в уголках губ.
— Тот, кто не явился на свидание с тобой, — произнёс он медленно, словно пробуя каждое слово, — либо слепой, либо дурак. И я начинаю думать, что моя тётушка — и то, и другое.
Гермиона резко вдохнула, как будто он нечаянно дотронулся до открытой раны.
— Я не... Это не было... Не было никакого свидания. Просто ужин.
Но слова рассыпались, не в силах обмануть ни его, ни саму себя. И тогда слёзы — те самые, что она так яростно сдерживала — хлынули снова, горячие, неудержимые, смывая тушь и всю ту гордость, что ещё оставалась.
Драко не засмеялся. Не съязвил. Просто протянул носовой платок — неожиданно белый, с вышитым серебром инициалом «М».
— Она не стоит твоих слёз, — сказал он просто.
Гермиона взяла платок, и их пальцы ненадолго соприкоснулись.
— Ты не понимаешь...
— Понимаю, — перебил он. — Хуже всего, когда те, кто должен быть мудрее, играют с нами, как с пешками.
Он выпрямился, отряхнул мантию и неожиданно протянул ей руку.
— Пойдём. Я знаю, где в этом проклятом замке прячут приличный огненный виски. А сегодня, — его губы дрогнули в улыбке, — похоже, мы оба заслужили забыться.
Гермиона колебалась лишь мгновение. Потом взяла его руку — и позволила поднять себя.
А где-то внизу, за стенами Хогвартса, мир продолжал вращаться. Беллатрикс где-то там. Обида — тоже.
Тени играли на стенах заброшенной классной комнаты, куда Драко привёл Гермиону. Лунный свет, пробиваясь через пыльные витражи, рисовал на полу причудливые узоры, а в углу, на разбитой парте, стояла бутылка старого огненного виски с маркировкой «Резерв Слизерина».
— Ну, Грейнджер, — Драко налил золотистую жидкость в два походных стакана, — за странные ночи и ещё более странные компании.
Гермиона чокнулась с ним и сделала первый глоток. Огонь распространился по груди, заставив её скривиться.
— Это ужасно на вкус!
— Зато эффективно, — усмехнулся Драко, уже осушая свой бокал.
Они болтали — сначала осторожно, потом всё свободнее. О глупых школьных правилах, о нелепых профессорах, о том, как странно, что после всего они сидят здесь вместе.
Гермиона, пившая на пустой желудок, быстро ощутила, как комната начала мягко покачиваться.
— Я, кажется, пьяна, — призналась она, с удивлением наблюдая, как её рука будто движется сама по себе.
Драко фыркнул:
— Ты пьяна? Нет, — он сделал паузу, оценивая её раскрасневшиеся щёки и блестящие глаза, — ты очаровательно.
Гермиона засмеялась — звонко, беззаботно, так, как не смеялась давно.
— Ты знаешь, Малфой, ты совсем не такой ужасный, каким притворяешься. Как и беллатрикс.
— Осторожнее, Грейнджер, — он налил ей ещё, глаза сверкали в полумраке, — ещё один комплимент, и я заподозрю, что зелье всё же ещё действует.
Они смеялись над этой шуткой, но вдруг Гермиона задумалась, разглядывая свой стакан.
— А если... если это не зелье? Если это настоящее?
Тишина повисла между ними, внезапно напряжённая.
Драко медленно поставил бокал.
— Тогда, — произнёс он неожиданно серьёзно, — моей тёте крупно не повезло, что она сегодня не пришла.
Гермиона снова засмеялась, но на этот раз смех перешёл в зевок.
— Я, кажется, не только пьяна, но и смертельно устала.
Драко вздохнул, вставая:
— Ладно, героиня войны, провожу тебя до твоей башни. Хотя, — он озорно ухмыльнулся, — представь лицо МакГонагалл, если она увидит, как слизеринец тащит её любимицу в полном беспамятстве.
Гермиона, спотыкаясь, встала и неожиданно опёрлась на его плечо.
— Знаешь, Малфой? Ты... ты не так уж плох.
— Да уж, — пробормотал он, осторожно поддерживая её, — а ты ужасно пьяна.
И под лунным светом, шатаясь, они двинулись по коридорам — бывшие враги, теперь связанные странной, хрупкой дружбой, рождённой из общей боли, огненного виски и неожиданных откровений.
Почти дойдя до своей гостиной, Гермиона попрощалась с Драко. Но она приняла решение пойти не в свою спальню. А к Беллатрикс и потребовать у неё ответов.
Гермиона шаталась по коридорам, огненный виски горячей волной пульсировал в висках, но в груди горело нечто куда более жгучее — обида, предательство, невысказанные вопросы.
Её кулак обрушился на дверь покоев Беллатрикс с такой силой, что эхо разнеслось по всему коридору.
— Откройте! — её голос, обычно такой чёткий, теперь звучал хрипло, срываясь на грани истерики. — Я знаю, вы там!
Тишина.
Только её собственное дыхание, прерывистое, неровное.
Она снова ударила в дверь, боль отдалась в костяшках, но Гермиона почти не чувствовала её.
— Вы должны со мной поговорить! — крикнула она, и голос дрогнул. — Вы... вы...
Дверь внезапно распахнулась.
Гермиона стоявшая на пороге, внезапно потеряв дар речи.
Беллатрикс была ослепительна.
Лунный свет струился по её плечам, окутывая силуэт, проступающий сквозь тонкий шёлк ночнушки. Чёрный халат, наброшенный наспех, лишь подчёркивал изгибы тела, а растрепавшиеся за ночь локоны падали на плечи мягкими волнами.
— Ну? — её голос, обычно такой резкий, сейчас звучал хрипло от сна. — Вы собираетесь объяснить этот ночной дебош, или просто продолжите пялиться?
Гермиона сглотнула. Алкогольное опьянение внезапно уступило место иному головокружению.
— Вы... не пришли.
Беллатрикс замерла. Её глаза, чёрные и бездонные, расширились.
И прежде чем Гермиона успела еще что-то сказать, она почувствовала, как её буквально втаскивают внутрь, а дверь захлопывается за её спиной с тихим, но окончательным щелчком.
— И поэтому вы решили вломиться ко мне в три ночи, пьяная и истеричная? — она скрестила руки на груди, отчего вырез ночнушки сместился, обнажая ключицу.
Гермиона чувствовала, как жар разливается по щекам, но отступать было поздно.
— Да! Потому что вы... вы...
Слова застряли в горле, когда Беллатрикс внезапно шагнула вперёд.
— Я что? — она приблизилась так, что Гермиона ощутила тепло её кожи и лёгкий аромат лаванды. — Разбила ваше наивное сердечко? Обманула ожидания?
Её дыхание обжигало губы Гермионы.
— Или, может, — голос Беллатрикс стал опасным шёпотом, — вы надеялись на что-то большее, чем ужин?
Гермиона не дала ей договорить.
Всё, что копилось внутри — обида, злость, невысказанная тоска — вырвалось наружу одним стремительным движением. Она вплотную прижала Беллатрикс к стене, губы нашли её губы в поцелуе, который был больше похож на битву.
И Беллатрикс...
Ответила.
На мгновение.
Столько ярости, столько страсти в этом прикосновении — Гермиона почувствовала, как под её пальцами дрожит стройное тело, как учащённо бьётся сердце за тонкой стенкой грудной клетки. Её руки скользнули вниз, вцепившись в округлость бёдер, притягивая их к себе — и тут же были отброшены.
Беллатрикс оттолкнула её с такой силой, что Гермиона едва удержала равновесие.
— Вы забываетесь, — её голос звучал хрипло, но в глазах снова был привычный холод.
Гермиона тяжело дышала, губы горели, а в груди бешено стучало сердце.
— Нет... я просто...
— Довольно! — Беллатрикс резко поправила халат, снова отгораживаясь от неё тканью. — Вы пьяны, глупы и не понимаете, во что ввязываетесь.
Она отвернулась, но Гермиона увидела — её пальцы дрожат.
— Я понимаю лучше, чем вы думаете, — прошептала Гермиона.
Беллатрикс резко обернулась, и в её глазах вспыхнуло что-то опасное.
— Нет. Вы не понимаете ничего. Я — не романтическая героиня из ваших книжек. Моя любовь — это не цветы и стихи. Это кровь, боль и пепел. И вам это не нужно.
Гермиона шагнула вперёд.
— А если я решу сама, что мне нужно?
На лице Беллатрикс промелькнуло что-то неуловимое.
— Тогда, — она медленно выдохнула, — вы ещё глупее, чем я думала.
Беллатрикс резко развернулась, шёлковый халат взметнулся вокруг неё, как крылья летучей мыши. Жестом она показала на диван. Гермиона немного шатаясь, села.
— С кем? — её голос прозвучал неестественно высоко.
Гермиона, все ещё ощущая на губах жар того поцелуя, сжала руки на коленях.
— С Драко.
Комната погрузилась в гнетущую тишину. Беллатрикс медленно подошла к камину, её профиль резко вырисовывался на фоне огня.
— Мой племянник, — она произнесла слова со странной интонацией, — и вы. Пьяные. Вместе.
Её пальцы сжали полку камина так, что костяшки побелели.
— Это не то, о чем вы подумали, — поспешно сказала Гермиона. — Мы просто...
— О, я прекрасно понимаю, что вы «просто», — Беллатрикс резко обернулась, и в её глазах бушевала буря. — Вы «просто» решили утешить друг друга после моего... отказа.
Гермиона вскочила:
— Нет! Мы говорили о вас!
Мгновение абсолютной тишины. Беллатрикс замерла, будто превратилась в статую.
— Обо... мне? — её голос внезапно стал опасным шёпотом.
Гермиона поняла свою ошибку, но было поздно.
— Драко сказал... что вы любите грозовые облака и чёрный кофе. Что ненавидите фиалки. Что...
— Что ещё? — Беллатрикс сделала шаг вперёд, и в её движениях была змеиная грация.
— Что вы читаете каждую книгу, которую берете в библиотеке, — прошептала Гермиона.
Комната снова погрузилась в тишину. Беллатрикс медленно поднесла руку к виску, будто пытаясь сдержать начинающуюся мигрень.
— Боже правый, — она закатила глаза, — мой же племянник предал все семейные тайны.
И вдруг — о чудо, её губы дрогнули.
Не в гневе. В едва сдерживаемом смехе.
— Ну что ж, мисс Грейнджер, — она остановилась напротив девушки, внезапно сдавшись, — похоже, вы знаете обо мне больше, чем я предполагала.
Её взгляд скользнул по Гермионе, оценивающий, но уже без прежней злости.
Она твёрдо и решительно шагнула вперёд.
Беллатрикс не отстранилась. На этот раз — не отстранилась.
И когда губы Гермионы снова нашли её губы, в комнате не осталось места для слов.
Только треск огня в камине. И тихий стон, вырвавшийся у Беллатрикс, когда пальцы Гермионы вновь вцепились в её бедра — на этот раз без сопротивления.
Гермиона не хотела останавливаться. Её пальцы жадно скользили по шелковистой ткани ночной рубашки Беллатрикс, ощущая под ней каждый изгиб тела, каждую дрожь. Она прижалась губами к её шее, чувствуя, как учащённо бьётся пульс под тонкой кожей.
— Гермиона, — голос Беллатрикс прозвучал резко, но в нем слышалась хрипотца.
Девушка не останавливалась, целуя её с ещё большей настойчивостью.
— Мисс Грейнджер!
Беллатрикс резко схватила её за запястья и отстранилась. Её глаза горели, губы слегка припухли от поцелуев, но выражение лица было непреклонным.
— Уже поздно. И завтра у вас мой урок, — она выговорила это чётко, с тем самым профессорским холодом, который заставлял студентов замирать. — Если вы опоздаете, пощады не будет.
Гермиона тяжело дышала, все ещё чувствуя на губах вкус Беллатрикс — чёрный чай, дорогой коньяк и что-то неуловимо её.
— Вы издеваетесь, — прошептала она.
Беллатрикс отпустила её руки и поправила халат, снова отгораживаясь тканью. Но в уголках её губ дрогнула едва заметная улыбка.
— Это не издёвка, это обещание. Теперь идите, — она указала на дверь. — Пока я не передумала.
Гермиона закусила губу, но подчинилась. На пороге она обернулась:
— Вы знаете, что я не позволю этому просто так закончиться.
Беллатрикс скрестила руки на груди.
— А я не позволю вам опоздать на мой урок. Спокойной ночи, мисс Грейнджер.
Дверь закрылась перед носом Гермионы, но в груди у неё бушевало странное чувство — смесь разочарования и возбуждения.