Глава 9
После того случая с зельем в Хогвартсе воцарилось странное затишье. Гермиона старалась не попадаться на глаза Беллатрикс, а Малфой, кажется, вообще избегал появляться в её поле зрения.
Она проводила время в библиотеке, зарывшись в книги, будто пытаясь заглушить навязчивые мысли. Джинни, заметив её состояние, то и дело подкалывала:
— Ну что, уже придумала, как извиниться перед Беллатрикс? Или просто надеешься, что она сама всё забудет?
— Заткнись, — бросала Гермиона, но без злости.
Учёба шла своим чередом, но мысли постоянно возвращались к тому моменту в кабинете. К тому поцелую. К тому, как Беллатрикс смотрела на неё после.
И вот, наконец, настал день отработки.
Без одной минуты семь Гермиона уже стучит в дубовую дверь.
— Войдите, — недовольный тон Беллатрикс не сулит ничего хорошего.
Тихо проскользнув в кабинет, Гермиона обнаружила, что хорька на месте нет.
Видимо, ему и во время отработок закон не писан. Блэк сидит за учительским столом и, не поднимая на девушку глаз, холодно приказывает: — Приведите в порядок рабочие места студентов, Грейнджер. Поскольку они запачканы гноем бубунтюбера, экскрементами пикси и ядом большой пурпурной жабы, в качестве исключения разрешаю взять защитные перчатки.
— Как будто она специально сегодня задала кому-то готовить зелье с особенно гадкими ингредиентами, — подумала Гермиона, устремляясь к шкафу с инвентарём.
— Прошу извинить, — в класс вальяжно заходит Малфой.
— Извинения приняты, — все так же безучастно откликается Блэк.
— Вы, мистер Малфой, будете отмывать грязные котлы. Советую последовать примеру Грейнджер и использовать перчатки из драконьей кожи.
Следующие полчаса они проводили в гнетущем молчании, которое нарушают только шелестом пергамента. Блэк проверяла работы студентов, скрежет жёсткой щётки Гермионы о древесину столов и сопение Малфоя — чистить инвентарь у него получается просто ужасно. Естественно, ведь эти холеные руки вряд ли хоть раз в жизни сталкивались со столь серьёзной нагрузкой.
— Лучше уж стать пожирателем, чем возиться со всякой дрянью, как домовик, — рассержено бормочет он себе под нос, но это не укрывается от ушей Беллатрикс.
— Не лучше, — мгновенно реагирует та. — И если спустя десять минут физического труда вы решили примкнуть к Тёмному Лорду, то у меня для вас плохие новости — там возни со всякой дрянью куда больше.
— Белоручка, — фыркнула Гермиона ещё тише, чем ворчал Малфой. — Испытай на своей шкуре, что приходилось делать Добби.
— У меня было богатое детство, в отличие от тебя, долбанная Золушка, — слух у Малфоя острее, чем думала Гермиона.
— Ты что, всерьёз сейчас злорадствуешь, что я росла не роскоши? Да ты гнилее бубунтюберовой жижи, — выпалила Гермиона, отшвыривая в урну, обожжённую жабьим ядом щётку.
— Тишина! — рявкает Блэк.
Спокойствие в кабинете нарушил резкий стук совиного клюва в дверь. Беллатрикс, до этого момента невозмутимо наблюдавшая за тем, как Гермиона склонилась над котлом, резко подняла голову. Её бледные пальцы с длинными, острыми ногтями неторопливо распахнули дверь, впуская внутрь ночную прохладу и взъерошенную полярную сову.
Птица, тяжело дыша, уселась на край стола, протягивая лапку с привязанным к ней свитком пергамента. Беллатрикс сняла письмо с привычной грацией, но едва её глаза пробежали по первым строчкам, в кабинете словно похолодало. Её брови чуть сдвинулись, губы сжались в едва заметную ниточку, а в глубине темных глаз вспыхнуло что-то тревожное, почти неуловимое.
Гермиона, украдкой наблюдавшая за профессором, замерла с щёткой в руках. Даже Малфой, до этого демонстративно зевавший в углу, выпрямился, почуяв напряжение, витавшее в воздухе. Но ни один из них не осмелился задать вопрос — Беллатрикс излучала такую ледяную сдержанность, что сама мысль о вмешательстве казалась кощунственной.
Профессор перечитала письмо ещё раз, её пальцы слегка сжали пергамент, оставляя едва заметные морщинки на поверхности. Затем, не говоря ни слова, она резким движением швырнула свиток в пылающий камин. Огонь жадно поглотил послание, вспыхнув на мгновение зловещим зелёным пламенем.
— Продолжайте работу, — её голос прозвучал ровно, но в нем слышались стальные нотки, предупреждающие о бесполезности любых расспросов. Она повернулась к столу, её профиль, освещённый колеблющимся светом свечей, казался высеченным из мрамора — холодным и непроницаемым.
Гермиона опустила глаза к котлу, но мысли её были далеко. Что могло вызвать такую реакцию у всегда невозмутимой Беллатрикс? Плохие вести из Министерства? Угроза для школы? Или что-то более личное, более опасное? Вопросы крутились в голове, но ответа не было. Только тревожное предчувствие, словно перед грозой, сжимало сердце.
Малфой же, напротив, сделал вид, что его это не касается, но его взгляд то и дело скользил в сторону стола, где силуэт профессора сливался с наступающими сумерками. Даже он, привыкший к странностям своей тётки, чувствовал — произошло что-то неординарное. Что-то, что могло изменить привычный порядок вещей.
А в камине догорали последние клочки пергамента, унося с собой тайну, которая, возможно, касалась их всех.
— Я отлучусь на полтора часа, — строго оповещает профессор, не глядя на студентов.
— Ваша отработка закончится аккурат к моему возвращению. Гермионе хочется что-то сказать, но слова застревают в горле. Беллатрикс устремляется в личные покои и спустя минуту вылетает оттуда с дорожным плащом.
От Блэк веет опасностью, которая совсем не похожа на то, что чувствует Невилл, когда над его котлом угрожающе застывает мрачная высокая фигура. Человек перед Гермионой вполне способен убить. Убить, Мерлин! И она убивала. Похоже, она не понимает, почему Гермиона уставилась на неё в изумлении, и, слегка приподняв бровь в ответ, задерживает на ней взгляд всего на две секунды. Но их хватает, чтобы девушка трусливо отвернулась и не смотрела, как профессор широким шагом идёт к двери и наконец, скрывается за ней.
Когда тяжёлая дубовая дверь кабинета закрылась за Беллатрикс, в помещении воцарилась гнетущая тишина, нарушаемая лишь потрескиванием догорающих в камине поленьев. Малфой, обычно такой самоуверенный и язвительный, неожиданно сник. Его пальцы нервно перебирали край мантии, а взгляд, обычно холодный и насмешливый, теперь выражал неподдельное беспокойство.
— Это... не похоже на обычную переписку, — наконец проговорил он, и в его голосе Гермиона с удивлением уловила нотки искренней тревоги. — Она обычно не выглядит так... обеспокоенно.
Девушка отложила серебряную ложечку для размешивания зелий, изучая Малфоя с неожиданным интересом. В свете дрожащего пламени свечей его черты казались менее резкими, почти человечными.
— Ты действительно волнуешься, — констатировала она скорее для себя, чем для него.
Малфой резко поднял голову, его глаза вспыхнули привычной злобой, но почти сразу же потухли. — Не смейся, Грейнджер. Ты же видела её лицо. Это не просто очередное министерское предписание.
Они замолчали, каждый погруженный в свои мысли. За окном ветер тревожно шевелил ветви древних деревьев, отбрасывая на стены причудливые тени. Гермиона машинально провела пальцем по краю котла, собираясь с мыслями.
— Может быть, это связано с... твоим отцом? — осторожно предположила она. Малфой резко сжал кулаки, его ноздри дрогнули. — Если бы это было так, она бы не стала...
Он замолчал, будто поймав себя на том, что делится слишком многим с врагом. Но после паузы неожиданно продолжил: — Она бы не стала сжигать письмо. Это что-то другое. Что-то... опасное.
В воздухе повисло невысказанное предположение, страшное и невероятное одновременно. Гермиона почувствовала, как по спине пробежали мурашки. Она вспомнила зеленоватый отблеск пламени, поглотившего пергамент, и внезапно осознала, что Малфой прав — это было не обычное министерское послание.
— Ты думаешь, это может быть связано с...
Она не хотела произносить его мерзкое имя вслух.
— С Темным Лордом? — закончил за неё Малфой, и в его голосе прозвучала странная смесь страха и почтительного трепета. Они снова замолчали, каждый погруженный в свои догадки. Внезапно Гермиона осознала всю странность ситуации — она, Грейнджер, и Малфой, враги, сейчас стояли плечом к плечу, объединённые общей тревогой. И в этом не было ничего смешного или нелепого — только леденящее душу предчувствие беды.
— Что бы это ни было, — наконец проговорила Гермиона, глядя на дверь, за которой исчезла Беллатрикс, — Она справится. Я чувствую это.
Малфой не ответил. Он лишь кивнул, и в его обычно надменных глазах читалось нечто, что Гермиона никогда раньше не видела — страх перед неизвестностью. В этот момент они были не гриффиндоркой и слизеринцем, не врагами, а просто двумя учениками, ощутившими дыхание надвигающейся бури.
Следующие двадцать минут Гермиона молча наблюдала, как он, чертыхаясь себе под нос, то и дело театрально снимает перчатки и рассматривает, не повредил ли ногти. За этими драматичными жестами явно прячется что-то гораздо более серьёзное.
Малфой сосредотачивается на ничтожных мелочах, только бы не думать, где его тётя.
Спустя полтора часа тщательной уборки руки девушки чудовищно саднит и ломит.
Своё дело, в отличие от Малфоя, она довела до конца. Спасибо детству без магии. Слизеринца же хватило минут на тридцать — устав и вспотев, он в итоге плюнул на старания и завершил отработку при помощи магии.
А Гермиона лишь раздосадовано наблюдала за тем, как по мановению волшебной палочки черпаки, котлы и пробирки становятся стерильными. Провернув аферу, он взглянул на неё с таким вызовом и угрозой, что девушка чуть не расхохоталась. Напугал до чёртиков, как же. Гриффиндорка делает заключительные штрихи, домывая пол вокруг рабочих мест студентов.
Пока Гермиона мысленно рассуждает, где сейчас Беллатрикс, Малфой, сняв жилет и вальяжно раскинувшись в своей белой рубашке за одной из чистых парт, с очевидным удовольствием наблюдает за её усердием.
Наслаждается, гад. Но ничего. В следующий раз Блэк никуда не уйдёт, и ему тоже придётся корячиться со щётками и тряпками.
Гермионе остаётся очистить буквально один квадратный метр, когда раздаётся приглушенный удар по дубовой двери, словно кто-то с недостаточным усилием толкает её плечом. Звук повторяется, и дверь распахивается. Повернувшись на шум, они застывают, уставившись на вошедшую в кабинет Блэк. Привычная лёгкая бледность её лица сменилась мертвенной бледностью, губы и вовсе приобрели болезненный серый оттенок. Внешне — вроде бы цела, ни царапины, но едва ли с неё все в порядке.
Слегка пошатнувшись, Блэк делает три шага вперёд, затем останавливается, кидает на пол плащ и, опершись рукой на шкаф, сурово выдаёт: — Отработка окончена. Разойдитесь по своим гостиным.
— Но профессор... — голос Гермионы напоминает блеяние испуганного ягнёнка.
— Вы уверены, что вам не нужна помощь?
— Грейнджер, — сжав трясущиеся пальцы в кулаки. Похоже, она уже готова запустить в неё банкой с сушёными тараканами.
— Покиньте кабинет. Живо!
— Сказано же, Грейнджер, проваливай!
— Мистер Малфой, вы уходите вдвоём, — угрожающим тоном подчёркивает последнее слово Блэк, привалившись к шкафу почти всем телом.
Гермионе становится жутко, и она хочет ретироваться — пусть слизеринец сам разбирается со своим деканом. Однако что-то все-таки удерживает её на месте.
Подхватив с пола дорожный плащ и пройдя нетвёрдой, но стремительной походкой через весь класс, Блэк скрывается в личных комнатах.
Покрасневший от волнения Малфой, пулей вылетает из кабинета. С чувством тревоги и неправильности всего происходящего девушка берётся за ручку двери, и толкает её, намереваясь выйти в коридор. В этот момент до неё будто бы доносится звук разбитого стекла, такой глухой и далёкий, что кажется просто плодом воображения.
— Показалось, — утешает себя Гермиона и спешит прочь из подземелий.
Тени подземелий сомкнулись за Гермионой, но тревога гнала её вперёд. Она уже почти вышла на лестницу, ведущую в главный холл, когда откуда-то сверху опять донёсся громкий звон разбитого стекла — резкий, звенящий, словно крик.
Она замерла.
Это из кабинета Беллатрикс.
Сердце бешено заколотилось, в голове пронеслись обрывки мыслей:
Что, если она ранена?
Что, если ей плохо?
Что, если...
Но раздумывать было некогда.
Гермиона резко развернулась и побежала назад, подошвы её туфель гулко стучали по каменному полу. Она не думала о последствиях, не вспоминала, что ещё несколько минут назад боялась даже взглянуть на профессора. Сейчас в голове была только одна мысль: С ней что-то не так.
Она влетела в кабинет, не постучав, дверь с грохотом распахнулась, ударившись о стену.
— Профессор?!
И тут же застыла на пороге.
Кабинет был в хаосе.
На полу бликовали осколки разбитой вазы — видимо, именно этот звук она и слышала. Стол был перевернут, чернильница разлита, тёмные капли растекались по пергаментам, словно кровь.
А в центре этого беспорядка стояла Беллатрикс.
Её чёрные волосы растрёпаны, грудь тяжело вздымалась, а в руке сжималась волшебная палочка так, будто она готова была сжечь весь мир.
Но самое страшное — её глаза.
Они горели.
Не метафорой — буквально. В глубине чёрных зрачков мерцал странный, неестественный огонь, будто под кожей ползли тени.
Гермиона непроизвольно отступила.
— ВЫЙДИ.
Голос Беллатрикс не звучал человеческим. Он был низким, хриплым, словно сквозь него говорил кто-то другой.
Но Гермиона не отступила. Вместо этого она протянула руку — медленно, осторожно, как к дикому зверю.
— С вами что-то не так, — тихо сказала она. — Позвольте помочь.
Её пальцы коснулись запястья Беллатрикс. Кожа была ледяной.
В тот же миг Беллатрикс вздрогнула, словно от удара током. Её глаза расширились, тень в них заколебалась, пошла трещинами.
— Не... — прошептала она, но голос уже терял ту странную хрипотцу. — Ты не должна...
Гермиона не отнимала руки. Она чувствовала, как под пальцами пульсирует жилка на тонком запястье профессора, как дрожит её тело. И вдруг тени рассеялись.
Беллатрикс резко вдохнула, будто вынырнув из глубины, и её взгляд, наконец, стал осознанным. Она смотрела на Гермиону — действительно смотрела, видя её, а не какие-то внутренние кошмары.
— Грейнджер... — произнесла она, и это было почти удивление.
Палочка выпала из её ослабевших пальцев, звонко ударившись о каменный пол. Наступила тишина. Гермиона все ещё держала её руку.
— Что... что это было? — спросила она, голос дрожал.
Беллатрикс отвела взгляд. Впервые за все время Гермиона видела её... уязвимой.
— То, чего тебе лучше никогда не знать, — пробормотала она. Потом вдруг резко подняла голову: — Почему ты вернулась?
Гермиона покраснела, но не опустила глаз.
— Я услышала, как что-то разбилось. Я... я испугалась, что вам плохо.
Беллатрикс странно посмотрела на неё. В её взгляде было что-то новое — что-то, чего Гермиона никогда раньше не видела.
— Глупая девочка, — сказала она, но без обычной язвительности. Почти мягко.
Они стояли так, в разгромленном кабинете, все ещё соединённые этим неожиданным прикосновением.
Беллатрикс выпрямилась, резким движением поправив складки мантии, и её голос вновь обрёл привычную ледяную твёрдость:
— На сегодня достаточно, мисс Грейнджер.
Она сделала лёгкий взмах палочкой — разбитые осколки зеркала сами собрались в воздухе, чернильные пятна исчезли, а перевёрнутый стол с глухим стуком встал на место.
— Отправляйтесь в свою гостиную. И...
На мгновение её взгляд смягчился, став почти человеческим.
— Спокойной ночи.
Гермиона, всё ещё чувствуя на кончиках пальцев ледяное прикосновение её кожи, лишь кивнула. Она хотела что-то сказать — спросить, потребовать объяснений, — но слова застряли в горле. Дверь за ней закрылась с тихим щелчком, оставив её одну в холодном коридоре подземелий.
Сердце бешено колотилось, будто пыталось вырваться из груди.
Она шла по тёмным переходам. В ушах звенело, а в голове крутилась лишь одна мысль:
Что это было?
Тот взгляд... Тот голос...
«То, чего тебе лучше никогда не знать.»
Гермиона сжала кулаки. Она не боялась. Нет, это было что-то другое — жажда понять, докопаться до правды, даже если это опасно. Но больше всего её тревожило другое. То, как Беллатрикс смотрела на неё в последний момент. Без насмешки. Без презрения. Почти... благодарно. Гермиона прижала ладонь к груди, пытаясь унять бешеный ритм сердца.
«Спокойной ночи» — эти слова Беллатрикс, произнесённые с неожиданной, почти неестественной мягкостью, звучали у неё в голове, смешиваясь с воспоминанием о том, как холодной была кожа профессора под её пальцами. Как будто после всего этого она вообще сможет уснуть
Каждый шаг по винтовой лестнице в башню Гриффиндора давался с трудом — ноги будто налились свинцом, а в висках стучало. Она машинально отвечала на вопросы портрета Толстой Дамы, даже не осознавая, что говорит пароль.
Общая гостиная встретила её тёплым светом камина и тихим перешёптыванием немногих оставшихся бодрствовать студентов. Но Гермиона никого не замечала. Она прошла прямо к своему любимому креслу у огня и уткнулась лицом в ладони.
Что это было?
В памяти всплывали обрывки: разбитое зеркало, чернильные пятна, похожие на кровь... И глаза. Боже, эти глаза Беллатрикс, в которых плясали чужие тени.
— Гермиона? Ты в порядке?
Голос Джинни вырвал её из раздумий. Подруга стояла рядом, брови сведены в тревожной складке.
— Ты белая как мел. Что случилось?
— Ничего, — автоматически ответила Гермиона. — Просто... сложный день.
Джинни явно не поверила, но кивнула:
— Ладно. Но если захочешь поговорить...
— Спасибо.
Оставшись одна, Гермиона уставилась в огонь. Она чувствовала, как дрожь медленно отпускает её тело, но в груди оставалось странное, тянущее чувство.
Страх? Да, но не только. Что-то ещё. Что-то, что заставляло её пальцы непроизвольно касаться своего запястья — там, где несколько минут назад она ощущала пульс Беллатрикс.
За окном ветер завывал в башенных щелях, а где-то далеко, в глубине замка, возможно, сейчас так же сидела у огня темноволосая профессор, разглядывая свои тонкие пальцы и вспоминая прикосновение, которое...
Гермиона резко встряхнула головой.
«Глупая девочка»
Она ушла в спальню, но знала — этой ночью сон не придёт.