Тайна хрустальной шкатулки

11 января 2001 года

Похороны Астории Гринграсс были намного пышнее, чем свадьба. Они состоялись на третий день после рождения Скорпиуса. Приехало много людей, желающих почтить память молодой женщины, отдавшей жизнь ради рождения сына.

Ее решили похоронить на кладбище Малфоев, по ее же просьбе, чтобы когда умрут уже их с Драко ребенок, внуки и правнуки, она была рядом с ними вечно. Жуткая просьба, когда держишь на руках новорожденного сына. Но Драко не смел с ней спорить, как и всегда при ее причудах.

Много людей, много бесполезных соболезнований, много незнакомых лиц. Драко даже не помнил, кто эти люди. Например, дальняя кузина Малфоев, закутанная в вуаль, и абсолютно не идентифицируемая. Зачем она пришла, если Драко видел ее первый раз жизни?

Зачем они все здесь? Зачем пришли министерские? Зачем тут Бруствер? Тори не любила толп, не любила шума. Она бы прижалась к его локтю и тупилась от такого столпотворения, избегая взглядов.

Любые вопросы, помогающие Драко отрицать реальность. Ему казалось, что все вокруг — часть какого-то представления. Выученный порядок действий.

Никаких воспоминаний. Никаких ощущений. Окклюменция, выкрученная на максимум. Снег, утоптанный сотней ног. Скрипучие шаги. Мрачное зимнее небо, целующее особняк. Словно на похоронах не люди, а сотня дементоров.

Белый мрамор. Теплый свет свечей в склепе. Белые фрезии. Ниша в полу с гробом. Надземный саркофаг с вырезанным на нем образом молодой девушки.

Пустые слова. Кто-то сказал, что Астория значит «звездная», и она будет светить им в ночи. Откуда этому умнику вообще знать, что будет после?

Элегантные одежды. В последний путь — так с чистокровным шиком. Кому вообще это нужно? Холодные закуски, подобранные рукой Нарциссы. Дом, из которого окончательно ушло тепло.

Драко осознал, что это конец, только когда в сумерках закрыли дверь склепа.

***

Первый месяц жизни Скорпиуса Гипериона Малфоя плохо отпечатался в памяти его отца, и тот почти не мог вспомнить ничего, кроме боли, скорби и тотального опустошения запасов алкоголя в его доме. У него не было слез и истерик. Скорее Драко впал во что-то вроде анабиоза, где боль и огневиски выступали как анестезия для всего живого и средство для отключения мозга.

Один раз Драко сходил в склеп Астории, но так и не смог ничего ей сказать. «Мне очень жаль»? Тупо и топорно.

В теории Драко был благодарен своей матери, что она хотя бы в этот первый месяц находилась дома, пока не уехала в неизвестном направлении. Опять. Ее объяснения Драко так и не смог вспомнить позже, хоть и пытался, но во время дальнейших событий гордость заставила Драко избегать эту тему во время ее редких визитов. Он перестал удивляться, потому что мать давно отдалилась от Англии и своей семьи, сухо сообщая, что слишком сломана тем, что произошло под крышей с Темным лордом и заточением в Министерстве.

Иногда или часто, Драко не помнил, приходили люди. Они что-то говорили ему, редко Драко что-то отвечал невпопад, но в основном молчал. Он был им не помощник в их чувствах, потому что и собственных почти не было, а те, что были — вырубали любую эмпатию. Но они дарили Скорпиусу тепло, которое почти был не способен дать своему собственному сыну отец. Драко помнил смутные образы, но никак не конкретные разговоры.

При взгляде на хозяина домовые эльфы украдкой утирали слезы наволочками, толкая в душе Драко единственную эмоцию — ненависть к этому предмету гардероба. Драко хорошо разглядел его, потому что эльфы часами стояли над безучастным хозяином, уговаривая его поесть. Или, может, поспать. Точно ему неизвестно. Да, он хорошо насмотрелся на белые соленые пятна на одежде маленьких существ. Это все, что Драко четко запомнил из того месяца.

Драккловы наволочки домовиков стали его персональным триггером, и он угрозами, уговорами и брызжущей слюной несколько позже заставил эльфов принять одежду. Не потому, что Драко верил в мечту эльфов о свободе, а лишь в своих эгоистичных целях. Эльфы еще больше плакали, но в итоге согласились, оставшись в его доме все до единого, потому что знали: хозяин не освобождал их, а избавлялся от тяжелых воспоминаний. Грейнджер этого так никогда и не узнала и свято верила в действенность ее школьной программы. Каков обман.

Второй месяц жизни сына прошел для Драко под лозунгом об одержимости. Он уже лучше помнил окружающую обстановку, потому что иногда сам инициировал разговоры и вопросы. Близкие никак не выдавали удивления о новой направленности бесед, радуясь хотя бы этому прогрессу.

И причиной начала хоть каких-то действий Драко стала небольшая хрустальная шкатулка.

Он нашел ее случайно, придя наконец в комнату жены в Мэноре впервые после родов. Он не знал, что хотел найти, скорее призраки прошлого тянули его туда, желая почувствовать хоть что-то, что было до.

Также Драко знал, что шкатулки не было на самом видном месте на письменном столе, когда они собирались в Мунго. Тяга разгадать тайну и удивление — вторые яркие эмоции после ненависти к наволочкам, которые испытал Драко после смерти Астории. Шкатулка не открывалась.

— Дафна, как ты думаешь, у Астории были от меня секреты? — раздался охрипший голос Драко во время монолога Дафны об успехах Скорпиуса.

Та шокированно замолчала на середине слова. Это был первый вопрос, который услышала от него сестра его умершей жены со дня похорон и предложение длиннее нескольких слов. Драко был немного удивлен во второй раз, что его голосовые связки еще не атрофировались за ненадобностью. Интересное наблюдение для вдовца.

— Ты спрашиваешь о чем-то конкретном? — попыталась вникнуть старшая Гринграсс, озадаченно всматриваясь в лицо Драко.

— Нет. Выскажи свое мнение.

— Ну, у любой женщины есть свои тайны. Да и никто не обязан растворяться в других людях и делиться всем.

— Наверное, ты права, — ответил Драко, не будучи довольным ответом.

— Почему ты спросил?

— Просто так, — неопределенно отмахнулся Драко. — И, Дафна, спасибо, что помогаешь нам со Скорпиусом все это время. Я не говорил этого, но я правда ценю твою заботу.

— Не стоит. Все ради семьи, Драко.

Дафна расплылась в сочувствующей улыбке, забывая об озвученном ранее вопросе, и начиная рассуждения о том, как Скорпиусу идет антикварная кроватка Малфоев. Дафна переживала свое горе в заботах о семье. Но Драко не нужно было сочувствие. Ему нужно было, чтобы шкатулка открылась.

Тогда он вспомнил, что он волшебник, и применил все доступные ему заклинания, но та не поддавалась. Ничего, Драко выяснит, в чем тут дело. В тот же день у Драко состоялось первое более-менее осмысленное посещение его сына.

Потом он решил попытать счастья с Пэнси. Все же Астория была и ее лучшей подругой.

— Пэнс, что ты знаешь о шкатулке в комнате Астории? Она ее тебе показывала?

— О чем идет речь? — непонимающе нахмурилась Пэнси во время своего очередного визита.

Драко отвел ее в комнату и спросил, что бы Астория могла хранить там.

— Не знаю. Возможно, какие-то драгоценности.

— Хмм, — неубежденно протянул Драко. Это не могло быть так просто. Ведь не могло?

— Драко, ты не о том думаешь. Ты вообще слышал хоть слово из того, что я говорила тебе до этого?

Ответом ей служило красноречивое молчание. Потом Пэнси впервые после смерти Астории кинула в Драко жалящее заклинание. Что ж, это рекорд по длительности периода без увечий от Паркинсон. Она явится даже из преисподней, чтобы высказать таким образом свое недовольство.

— Ты должен взять себя в руки! — взгляд Пэнси обещал жестокую расправу. — Ты нужен своему сыну. Пока ты здесь напиваешься и страдаешь, как нюня, он растет как сирота. Приди в себя, драккл тебя возьми!

— Ты права, Пэнси, — пробормотал Драко, кося взгляд на шкатулку.

Драко опять стал пропускать ее увещевания мимо ушей. Тактикой Пэнси после смерти подруги стал гнев на Драко. Она вложила всю себя в попытки повлиять на него, и бессмысленного упорства для Паркинсон было не занимать.

Жалящее натолкнуло его на мысль. Драко силой пытался открыть шкатулку: стуча, растягивая, тряся, просовывая в щель разные предметы. Обыскал комнату в поисках ключа или чего-то вроде. Пытался нажимать в разных местах, подставлять ее на свет, под воду, в тень. Отмечал, реагирует ли шкатулка на лунный цикл. И ничего. В какой-то момент Драко хотел швырнуть шкатулку об пол, но, к счастью, вовремя остановился.

Но все же Драко стал посещать сына каждый день, стараясь не пить до этого. Вел с ним какие-то разговоры и впервые заметил, как обставлена его комната. Почти так же, как и его детская. Его минимальный набор игрушек, его деревянная кроватка, его фамильные пеленки. В этом есть какой-то сакральный смысл?

Наконец, четко впитал, как сын выглядел. Одно лицо со своим несчастным отцом. Маленькие холодные серые глаза тоже будто смотрели на отца с жалостью, но жадно впитывали его образ. Еще бы, вдруг опять не будет такой возможности.

Тактикой Блейза были долгие философские рассуждения о смысле жизни, смерти, бытия и пути человека. Это тоже не помогало Драко, и он лишь глубокомысленно молчал. Но Блейзу и не нужен был Драко как собеседник, только как слушатель.

Но следующей своей целью Драко поставил перед другом вопрос о тайнах как феномене, подталкивая рассуждения в нужную ему сторону.

— Что есть тайна, брат? — почесал шоколадный подбородок Забини. — Лишь правда или ложь, не желающие увидеть свет. И не всегда это должно быть изучено, потому что последствия могут быть такими, с которыми мы не сможем жить.

Но Драко так не думал.

— Тайны открываются в свое время, брат. И иногда, чтобы они открылись, нужно отдать что-то взамен.

А вот это дельное замечание. Драко рассказывал шкатулке свои секреты, произносил разные слова и фразы на разных языках, просил ее, кричал на нее. Это какая-то степень безумия — говорить с неодушевленным предметом, да? Но та лишь мерцала своим холодным блеском и хранила молчание.

После этого Драко впервые попросил эльфов научить его как-то взаимодействовать со Скорпиусом, кроме сосредоточенного наблюдения за ним и пустых фраз. Эльфы очень удивились, услышав от Драко что-то кроме требования об огневиски.

Проклятая вещица никак не поддавалась. Она отказывалась раскрывать свой секрет и доводила Драко до исступления, до мук разума, до перерытых библиотечных полок. За каким дракклом вообще Астория поставила ее здесь?

И вот тогда Драко начал наконец испытывать злость и жуткую агрессию на все вокруг. И это ощутил весь его мир.

Он сказал Дафне, что не стоит так много уделять внимания гардеробу его сына и делать ему одежду на заказ. Дафна лишь пожала плечами и сказала, что это поможет внести в жизнь краски, отправляясь с полным кошельком золота в ателье и возвращаясь с кипой упаковок.

Он разражался на Блейза за его спокойствие и абстрагированность от всего, за бестолковость его напыщенных речей и за то, что тот никак не высказывал возмущение поведением Драко, но натыкался лишь на понимающий взгляд карих глаз.

Он кричал на Пэнси, обвиняя ее в бесчувственности, бессердечности и отсутствии скорби из-за смерти Астории, после того как Паркинсон наслала дюжину жалящих проклятий в него, пытаясь привести друга в чувство. Драко кричал и размахивал руками. Пэнси никак не обиделась, только заметила, что Драко наконец больше похож на человека, а не труп, и он должен написать ей, когда захочется покричать снова.

Но больше всего Драко злился на самого себя. До него начала доходить страшная правда — то, по чему на самом деле он горевал.

Так сложилось, что Астория никогда не была любовью всей его жизни, да и он ее. Они никогда не были сильно эмоционально близки до свадьбы, да и после тоже. Их связывали нежная дружба, желание дать друг другу какое-то успокоение, понимание своего чистокровного долга, обязательства и борьба.

Вместе они обрели какое-то подобие покоя и равновесия после войны. Тихую гавань, в которой можно попытаться прожить жизнь. А любовь... Что ж, может, она пришла бы когда-то, но этого больше никто не узнает.

И именно по этой версии обещания «долго и счастливо после пережитых страданий» Драко горевал больше всего, помимо угасшей в муках Астории. У него отняли это, оторвали, украли, поманив красивой конфеткой, когда Драко только успел в это поверить. Оторвали даже раньше, когда он услышал от нее приговор о родовом проклятии. Ее кровь густела, чернела, кипела, высасывала из нее жизнь и забирала магию. Дарила боль, скованные движения, необходимость в опоре, тщательно сдерживаемые крики. В конце своей жизни Тори не смогла бы призвать даже слабенький Люмос и пройти пару шагов без поддержки. И все это с маленькой жизнью внутри, ради которой она держалась. Никто, кроме близких, не видел и не знал о ее страданиях.

Наверное, горе по самому себе делает Драко не лучшим человеком, но он был готов смириться с этим, ведь это не отменит существование этой правды.

Но вот с чем мириться Драко был не готов — это с тем, что он отвратительный отец. И относился к сыну ужасно, на автомате, по течению. Этот маленький человек пришел в этот мир без матери, и его отец тоже забыл о нем. Драко наконец дал волю слезам впервые за это время, стоя перед кроваткой сына. Он извинялся и поклялся изменить все для него.

У Драко был не лучший пример отца: холодный, требовательный, отстраненный и главное — втянувший семью в ад служения Темному лорду, заслуженно попав в Азкабан. Но Драко расшибется в лепешку, чтобы не стать таким, как Люциус Малфой. И после этого обещания наконец почувствовал что-то светлое к своему ребенку. Вранье, что любовь к детям всегда приходит к родителю во время их рождения. У кого-то, как у Драко, это результат выбора и принятия человека в зону своей ответственности.

С этими осознаниями заканчивался третий месяц жизни сына. Ненависть к себе и осознание собственных ошибок побудили Драко действовать.

Он перестал пить и перестал чувствовать себя отрешенным от всего мира. Он стал задыхаться в этом доме, проклиная холодный мрамор полов и высокомерно-неприступный вид даже жилых комнат. Ненавидел портреты предков, наставляющих о величии рода. Много ему дало в жизни это величие? Не защитило ни от чего.

В кратчайшие сроки Драко переехал вместе с «освобожденными» (от наволочек) эльфами из душащего воспоминаниями поместья в просторный, но приятно меньший по сравнению с Мэнором коттедж, ближе к Лондону. То, что нужно для жизни и по-малфоевски даже чуть больше. Но без бездушной лепнины, гротескно высоких потолков и мрачной обстановки.

По просьбе хозяина эльфы сменили весь гардероб и предметы быта. Драко стремительно открещивался от всего старого в его жизни, беря туда только близких и обстановку комнаты Скорпиуса, чтобы ему было привычнее. Вытащили новую мебель из хранилищ. Мама опять приехала и быстро руководила процессом обустройства.

Благо материнский семейный дом, дом бабушки Драко, был отремонтирован и не требовал переделок. Этот дом был полон только теплыми напоминаниями о детстве, что сейчас было и нужно для моральной поддержки. Бабушка Драко, мать Нарциссы, не была похожа на других его сумасшедших родственников и была более ласковой женщиной. Она умела любить и заботиться, насколько это могла себе позволить аристократка, а после осознания собственных ошибок при воспитании дочерей, выкрутила на максимум любовь к единственному внуку, тоскуя по внучке от другой дочери. Это был самый теплый взрослый, когда-либо присутствующий в его жизни.

Она прожила не очень долго по меркам волшебников, но Драко был рад, что она ушла в спокойствии незадолго до начала войны и не увидела, что с ними сделала жизнь. Он идеализировал ее, но она и не была злом в чистом виде. Единственное, о чем она жалела в своей жизни — это о том, что отказалась от своей дочери Дромеды и осознала это слишком поздно. И наказала Драко, чтобы он никогда не поступал так со своими детьми. И он хотел следовать ее совету.

Драко открестился от шкатулки и секретов Астории, желая им провалиться, и больше не думал об этом. Почти. Раз в неделю он все еще приходил на час-другой проверить Мэнор и его дела, а заодно попробовать как будто лениво, неохотно пару заклинаний на шкатулке, но это был скорее ритуал, чем его цель.

Стояла середина апреля, когда Драко решил также найти себе какое-то дело с целью сохранить психику ради Скорпиуса, и чувствовал тонкий огонек надежды на перемены, все еще не избавляясь от боли, но делал первые шаги, приглушая ее.

Драко еще не знал, в какой хаос повергнет его жизнь решение пойти на работу. Маленькие черные флакончики взамен огневиски помогали Драко пережить и это, но один невыносимый кудрявый диктатор старательно перебарывала и их эффект. Драко не был таким даже в свои «лучшие» годы, а у него был большой опыт издевательств над окружающими.

Но об этом всем Драко узнает чуть позже, а пока его ждала встреча с министром.