Aurum et Argentum

Малфой-мэнор встречал их гнетущим безмолвием. Высокие арки, изогнутые тени, затянутые тяжёлой тьмой коридоры — всё это напоминало скорее мавзолей, чем дом. Просторный Зал Совета, где обычно собирались приспешники Лорда, был пуст. Только он один — сидящий на чёрном троне, сплетённом из неведомых древесных узлов, как сама смерть.

Волан-де-Морт смотрел на них, как змей, уставившийся на добычу: молча, со щелью губ, без единой эмоции, но от его взгляда сводило виски.

— Крестраж... уничтожен, — прошипел он.

Четверо не ответили. В этот момент даже воздух между ними был плотнее камня.

— Кто из вас... предал меня?

Пауза. Долгая, как век. Ни один взгляд не дрогнул. Драко стоял чуть впереди, напряжённый, как стальной пружинный механизм, готовый разлететься в дребезги. Пэнси, с побледневшим лицом, но сжимавшая палочку так, будто держала весь мир. Блейз — спокойный, почти сонный на вид, но в глазах — хищный огонь. Тео чуть склонил голову, будто изучая тень под ногами.

— Вы... молчите, — Волан-де-Морт поднялся. Его движения были плавными, бесшумными. — Хорошо.

— Круцио.

Крик. Тео. Его тело изогнулось в неестественном изгибе, пальцы сжались в воздухе, ногти впились в ладони. Боль, как раскалённая игла, пронзила мозг. Он кричал, но даже в этом крике — сопротивление.

— Круцио.

Блейз. Тело содрогалось, зубы скрипели. Он молчал, до предела, пока боль не вырвала из него глухой стон. Перед глазами плясали искры.

— Круцио.

Пэнси. Резкий вдох. Словно кожа обгорела заживо. Она закусила губу, кровь потекла по подбородку, но она молчала, пока не рухнула на колени.

— Круцио.

Драко. В глазах потемнело. Позвоночник дернулся в судорогах. Он не кричал — только стиснул зубы и прохрипел, как зверь. «Только не сейчас... Держись. Ради них. Ради неё...»

Минуты текли вечностью. Повтор. Один за другим. Пять минут. Десять. Час. Волан-де-Морт ходил между ними, как дирижёр оркестра боли. Они падали, снова поднимались. Кто-то вырывал себе голос, кто-то молчал до дрожи. Пальцы сводило судорогами. Сердца стучали в разнобой.

И тут началось худшее:

— Легилименс.

Он вошёл в голову Тео — тьма. Пустота. Книга, страницы которой вырваны. Только зеркала. Только шум. Он рванулся глубже — но наткнулся на стену. Ничего.

Блейз — шум дождя. Воспоминания, размытые, будто под водой. Окклюменция работала идеально. Он плыл в бесконечном тоннеле.

Пэнси. Сердце Волан-де-Морта бешено заколотилось, когда она почти сломалась. Но её взгляд — стеклянный, неподвижный. За каждым якобы открытым воспоминанием стояла ловушка. За ней — чёрная вуаль. Он отпрянул, зарычав.

Драко — стены. Башни. Камни. Он не пускал никого. Даже Лорд не мог сломать дверь. «Ты не получишь меня. Ни меня, ни её. Ни их.»

Время стало бесконечным. Их бросали, снова поднимали. Пытки, заклинания, оскорбления. Кожа покрылась ожогами, слёзы выжгли глаза, а изо рта — только хрип и шёпот.

И вдруг — тишина.

— Убирайтесь... — голос Волан-де-Морта был опасно тихим. — Но знайте... я слежу.

Они не аппарировали — они выползли из тьмы Малфой-мэнора. Сломленные, израненные, едва держа равновесие, вцепились друг другу в руки. Драко первым вытянулся вверх, криво опираясь на стену, подхватил Пэнси, подставил плечо Тео. Блейз, шатаясь, протянул руку — и все четверо, сплетенные в болезненное, но живое кольцо, исчезли в рывке.С громовым хлопком их выбросило в зал убежища.

Четыре тела рухнули на пол. Изломанные, обожжённые, дрожащие от истощения.

— Пэнси! — Гарри бросился к ней. Он поднял её, прижал к себе, шепча что-то, стирая пот и кровь с её висков. — Я здесь... Всё хорошо... Ты молодец...

Гермиона подползла к Драко. Он лежал, раскинув руки, и в глазах его плыл страх, злость и... облегчение.

— Драко...

Он не мог говорить — только кивнул. И стиснул её руку.

Рон опустился между Тео и Блейзом, одновременно хватая их за плечи:

— Вы... живы?.. Мерлин... — голос Рона дрогнул. Он просто стоял, ошарашенно глядя на тех, с кем ещё вчера готов был спорить до хрипоты, а теперь видел перед собой — истерзанных, обожженных, едва дышащих. Не друзей. Но тех, кто только что вышел из самого ада.

И только одно знание висело в воздухе, как дым над полем битвы:

Он знает.

И разгар войны-только начинается.

Комнаты в убежище были не роскошны, но достаточно просторны. Тепло, мягкий свет ламп, заклинания-амортизаторы на стенах — всё, чтобы вытащить человека с той грани, где жизнь уже не шепчет, а молчит.

Четверых разделили, уложили по разным спальням. Каждый из них был в тяжёлом состоянии, и Гермиона, несмотря на собственную усталость и едва зажившую рану, мгновенно взяла всё под контроль.

— Гарри, найди зелёное зелье в верхнем шкафу, оно для ожогов. Рон, мне нужен ледяной компресс — проверь в сундуке у стены. Только не спутай с охлаждающим настоем, — её голос был резким, но чётким, воля в нём держалась вопреки дрожащим пальцам.

Она работала быстро, привычно. Обрабатывала шрамы на плечах Тео, накладывала компрессы Блейзу, вручала Пэнси зелье восстановления, шепча что-то чуть ласковее, чем формула заклинания. Но глаза её, как бы она ни старалась, всё чаще и чаще ускользали в соседнюю комнату.

К Драко.

Он лежал почти без сознания. Его рубашка была в крови и пепле, волосы сбились на лоб, лицо — бледное, как мрамор. Каждый вдох отзывался в теле дрожью, каждое движение вызывало судорогу боли.

Гермиона подошла к нему неслышно. Присела рядом, дрожащими пальцами расстегнула пуговицы на рубашке. Под тканью открылись шрамы — свежие, полупрозрачные ожоги, рваные линии от магических плетей, и... старые. Один особенно заметный — длинный, тонкий, пересекающий грудную клетку.

Она замерла. Познала его сразу.

Сектумсемпра.

То самое заклинание, которое когда-то произнёс Гарри. Она помнила тот день, когда в туалете шестого этажа случилось непоправимое. Помнила, как долго потом Драко не появлялся на людях, и как что-то в нём тогда сломалось.

Теперь она смотрела на следы этой давней боли — и на ту, что была нанесена сегодня.

— Прости, — прошептала она. Не за Гарри. Не за войну. А за всё.

Она аккуратно коснулась края раны, обработала её мазью, прочитала заклинание. Драко вздрогнул, зашептал что-то неразборчивое. Когда она поднесла к его губам флакон с зельем, он сглотнул почти машинально. Веки дрогнули.

— Грр... — он хотел вымолвить имя. Но вышел только стон. И тишина.

Гермиона осталась рядом. Просто сидела, держала его за руку. Она не плакала — усталость не давала слёзам выйти наружу. Только пальцы её дрожали, когда она гладко перебирала его ладонь, будто запоминала.

— Гермиона... — выдохнул он едва слышно.

Она вздрогнула. Его глаза были прикрыты, но губы шевелились. Он говорил, не зная, спит ли, жив ли, но каждое слово отзывалось в ней.

— Не отпускай... Не сейчас. Мне нужно... помнить, что ты здесь. Что ты — реальна. Что всё это... не исчезнет. Я могу умереть — но не сейчас. Не если ты рядом...

Пауза. Слабый выдох.

— Я не знал, что можно... вот так. Что боль может значить что-то другое. Не пытку. Не страх. А... ты. Ты — как пауза в этом аду. Как глоток воздуха. Я бы... я бы умер за тебя, если бы понадобилось.

Гермиона вслушивалась, затаив дыхание. Ни звука не нарушал тишины, кроме скрипа его голосовых связок и тяжёлого дыхания.

Она не сказала ничего. Просто медленно наклонилась и, не отрывая взгляда от его лица, осторожно, едва касаясь, поцеловала его в губы. Так мягко, будто боялась разбудить сон.

Он не ответил. Но на лице его будто промелькнуло что-то — лёгкая тень улыбки, слабая, призрачная, почти неуловимая.

«Пусть думает, что это сон...» — подумала Гермиона. — «Пока.»

Она осталась с ним до самого рассвета.

Иногда поднималась, чтобы вновь нанести мазь на ожоги — осторожными, почти невесомыми касаниями. Каждое её движение было выверено до малейшей детали: она боялась причинить ему хоть малейшую боль, будто его кожа теперь — пергамент, хрупкий от времени. Она шептала заклинания, проверяла дыхание, наблюдала за цветом его губ, и если они становились слишком бледными — поила зельем, держа его голову на своей ладони.

Но иногда всё же покидала его ненадолго. Она заходила в соседние комнаты, где Гарри всё ещё сидел у изголовья Пэнси, хмурый, сгорбленный, как будто каждая прожитая минута вытягивала из него силы.

Он не говорил. Только смотрел на девушку, чьё лицо снова обретало живой цвет. Его пальцы перебирали выбившиеся из её косы пряди — осторожно, будто касался чего-то святого. Гермиона невольно задержалась в дверях, наблюдая, как он наклоняется, поправляет плед, смачивает ткань в воде и убирает капли пота с её виска.

Это был Гарри — тот самый, кого она знала с одиннадцати лет. И в нём не было ни капли сомнения. Ни тени страха в глазах. Только преданность. Только нежность.

И Гермиона впервые по-настоящему поняла, что времена изменились. Что все они — уже не те. И что в этой новой жизни, полном хаоса и крови, им остаётся только одно: держаться за тех, кто делает их живыми.

Отношения Гарри и Пэнси... раньше они казались бы ей абсурдом. Почти предательством. Но теперь — это было как разрешение. Как тихая, неназванная отмашка: можно. Можно любить тех, кого ты считал врагом. Можно начать сначала.

Она вернулась к Драко на цыпочках. Комната была полутемной — мягкий свет исходил от плывущего в воздухе ночного фонаря. Воздух был тёплый, пропитанный запахом зелья, мазей и ещё чего-то... того, что Гермиона впервые не могла назвать. Ощущение дома, что ли.

Драко дышал ровно, но глубоко. Щёки всё ещё были бледны, но в лице уже появилась жизнь. Он спал — но не тревожно, не выматывающе, а будто впервые позволил себе отдаться покою.

Гермиона села на край кровати, подогнула ноги. Некоторое время просто смотрела на него. Потом — не торопясь, с тем вниманием, с каким читают любимую книгу при свете луны — легла рядом.

Осторожно провела ладонью по его плечу, скользнула ближе, подложила руку под его. Он не проснулся, но инстинктивно сжал её пальцы. Слабый жест. Почти неощутимый. Но он был.

Гермиона вдохнула его запах — смесь лекарств, крови, и всё же в нём было что-то удивительно тёплое. Человеческое. Настоящее. Она прижалась к нему лбом, позволив усталости взять верх. Сквозь мутную пелену сна она чувствовала его тепло, чувствовала биение сердца под ладонью.

Она знала — это всё изменит.

И всё же уснула. Обняв его за руку. Не крепко — нет, с той лёгкостью, с какой ребёнок обнимает игрушку перед сном, зная, что только так можно пережить ночь.

Снаружи бродил ветер. Где-то скрипели доски. Над убежищем сгущалась новая угроза.

Но в этой комнате, пусть и на короткое время, наступил покой.

И среди этого покоя, два сердца, едва коснувшись, начали биться в унисон.

Наступило утро, Драко проснулся первым лёгкого движения. Что-то теплое коснулось его плеча, щекоча кожу дыханием. И прежде чем он успел осознать, где находится и почему всё тело ломит, будто по нему потоптался гиппогриф, Драко почувствовал... руку. Чужую. Но лёгкую, почти родную. Она обвивала его руку, мягко, по-домашнему, будто так было всегда.

Он открыл глаза.

Потолок был деревянным, с трещинами, кривыми балками — совершенно не роскошный, не мраморный, не достойный наследника Малфоев. Это точно не Малфой-мэнор. Пахло сушёными травами, зельями, ещё чем-то — тёплым, живым.

Он чуть повернул голову.

И замер.

Рядом с ним, уткнувшись в его плечо, с лёгкими спутанными волосами, прижатая всем телом, с ровным дыханием и мирным лицом, спала Гермиона Грейнджер.

Гермиона.

Грейнджер.

Его однокурсница. Его враг. Его... та самая.

Глаза Драко расширились. Он даже приподнялся немного, и сразу зашипел от боли — ребро жгло, будто напомнило: «Лежи, идиот, ты ещё не готов к акробатике».

Он моргнул.

Она по-прежнему лежала рядом. Тепло её ладони всё ещё окутывало его кисть, будто она боялась отпустить.

— Святой... Мерлин... умер, — прошептал он себе под нос. — Это всё. Апокалипсис. Конец эпохи. Она... она прижалась ко мне. Добровольно. Гермиона Грейнджер. Я умер. Меня убили. Я в раю. Или в аду. Хотя какая разница?

Он попытался пошевелиться, но только ещё больше вжался в матрас — во-первых, боль, во-вторых... она. Её волосы, растрепанные и пахнущие мятой и лавандой, щекотали ему щеку. Он почти боялся дышать.

Мысль одна за другой неслись в голове, как стадо гиппогрифов, которых он выпустил сам:

"Это точно галлюцинация. Остаточный эффект от пыток. Меня всё ещё мучают, просто теперь иначе."

"Может, её подменили? Полимагия? Кто-то из Золотого Трио со странным чувством юмора?"

"Хотя... если это сон... почему он такой тёплый?"

Он осторожно посмотрел на её лицо. Веки дрожали — казалось, она вот-вот проснётся. И на миг ему захотелось только одного, чтобы она не отстранилась. Чтобы не испугалась. Чтобы это — что бы это ни было не исчезло, как мираж.

Он не знал, как это назвать. Не знал, когда всё началось. Но знал точно: с этой ночи мир для него изменился окончательно.

Он снова посмотрел на неё. На эти упрямые веснушки, на расслабленный лоб, на волосы, спадающие волнами по подушке.

— Грейнджер, — прошептал он, не сдержав лёгкой, охрипшей улыбки. — Ты меня убьёшь, правда.

Он осторожно сжал её руку, всё ещё переплетенную с его. Не для того, чтобы разбудить, нет — чтобы запомнить. Как это — когда боль уходит. Когда рядом — она.

Дверь тихонько скрипнула Гарри заглянул в комнату — и застыл.

На кровати, почти как в какой-то безумной сказке, лежали Драко Малфой и Гермиона Грейнджер. Не просто лежали. Она — прижавшись к нему, обвив рукой его грудь. Он — с полузакрытыми глазами, глядящий куда-то в потолок, и с выражением лица, которое Гарри раньше видел только у людей, переживших чудо.

— Э-э... — выдохнул Гарри, не зная, что делать. — Я... просто проверить хотел...

Драко повернул голову, с каменно-сонным выражением и почти ленивым раздражением:

— Поттер. Нет. Не сейчас. Не в этот век. Не в эту реальность. Выйди. Живым будешь.

Гарри моргнул, поднял руки, как бы говоря «ладно-ладно, без обид», и отступил, прикрыв за собой дверь. И только в коридоре позволил себе хмыкнуть:

— Ну, всё. Слизерин и Гриффиндор официально сходят с ума.

***

Гермиона проснулась от легкого шороха ткани — Драко шевельнулся. Она резко распахнула глаза — и встретилась с его взглядом. Он был уже давно бодр. И смотрел на неё с такой насмешливо-удивлённой теплотой, что она, не успев ничего сообразить, села и отдернула руку.

— Ох... прости... Я... Я не хотела... Я просто... Ты был в таком состоянии... Я осталась... Потому что... ну, ты знаешь... — она запуталась, как в мантию наизнанку, лицо ее вспыхнуло, как хвост фейерверка Фреда и Джорджа.

— Грейнджер, — тихо и очень уверенно сказал он, — хватит.

Она замолчала.

И в следующий миг он резко притянул её к себе — одной рукой за талию, другой за затылок — и поцеловал. Не робко, не несмело, а так, будто в этом поцелуе был ответ на каждую их боль, каждую битву, каждое заклятие, что когда-либо разделяло их.

Она выдохнула в его губы. И не отстранилась.

Наоборот — ее пальцы скользнули в его светлые волосы, прижимая его ближе. Мир стал тише. Война ушла на задний план. Остались только они.

Когда поцелуй угас, и их лбы соприкоснулись, дыхание всё ещё рвалось из груди, Драко прошептал, чуть хрипло, но с улыбкой:

— Ну что... Грейнджер. Может попробуем вместе построить новый мир?

Она не ответила сразу. Только прижалась щекой к его щеке, замирая в этом мгновении. А потом тихо, очень тихо:

— Да. Давай попробуем.

Тем временем...

Утренний свет пробивался сквозь оконные щели, ложась мягкими бликами на покрывало. В комнате было тихо — почти нереально спокойно для последних недель. Гарри сидел в кресле у кровати, поджав ноги, неотрывно глядя на Пэнси.

Она спала, почти неподвижно, только время от времени что-то шевелилось в её лице — брови, губы, будто она вела внутренний диалог с кем-то, кого не называла вслух. Даже во сне Пэнси выглядела неуязвимо: с упрямо изогнутыми губами и едва заметным хмурым лбом, как будто не доверяла даже снам. Гарри знал — это просто её способ держаться. Слишком много в ней было накопленного напряжения, слишком мало — слов, чтобы выразить всё, что она пережила.

Он склонился ближе и едва коснулся пальцами её ладони. Пальцы дернулись — и через мгновение Пэнси медленно открыла глаза.

— Ты пялишься, Поттер, — хрипловато пробормотала она, чуть прищуриваясь от света. — Это пугающе романтично. Перестань.

— Доброе утро, — усмехнулся он.

Она потянулась, скривившись от остаточной боли, но не убрала руки. Глядя на него, сказала сдержанно, почти без эмоций:

— Я ещё не умерла?

— Вряд ли. Хотя тебе удалось напугать меня до чёртиков.

— Хм. Ну, тогда считай, это моя новая тактика — отвлекать Гарри Поттера от глобальных бед, прикидываясь трупом.

Он рассмеялся, мягко, по-настоящему. Впервые за долгое время. А потом, медленно, почти неуверенно, взял её ладонь в свою и накрыл обеими руками.

— Я серьёзно, Пэнс.

— Я тоже, — ответила она, и в её голосе не было иронии. — Вчера... я думала, что это конец. И единственное, о чём жалела — что не успела сказать тебе...

— Что? — его голос стал тише.

Она посмотрела на него, прямо, будто сквозь. А потом без предупреждения наклонилась и поцеловала его. Уверенно, резко, как будто они уже дрались и это был их способ перемирия. Гарри вздрогнул, но быстро ответил. Он сжал её в объятиях, вдыхая запах зелья и пепла в её волосах, но это был лучший запах, что он знал. Она отстранилась первая, чуть хмуро, но глаза её светились.

— Ты мне нужен, Поттер. Не как Избранный. Как ты.

Он хотел что-то сказать — но дверь распахнулась с глухим скрипом.

— О, потрясающе! — донесся раздраженный голос Рона. — Серьёзно? Вы, блин, все?! Пока я тут пытаюсь понять, как выбраться отсюда живыми, все заняты романтическими утехами!

Пэнси лениво повернула голову в его сторону:

— Поттер, напомни, пожалуйста, кто пустил этого рыжего в мою палату?

— Это не палата, это комната в убежище, — пробурчал Гарри, пытаясь не рассмеяться.

— Всё равно. Я болею. Мне можно фыркать.

Рон скрестил руки на груди, явно кипя от негодования:

— Мы на войне, между прочим! А вы тут целуетесь!

— Ага, — невозмутимо ответила Пэнси. — Именно потому, что мы на войне. Я, например, предпочитаю поцелуи смертельным дуэлям. Попробуй. Может, расслабит.

— Мерлин, — простонал Рон. — Вы все спятили.

— А ты просто в курсе, что тебя никто не целует, вот и бесишься, — фыркнула Пэнси и откинулась на подушки, победно глядя на него.

Гарри еле сдерживал смех.

Рон что-то ещё пробормотал себе под нос и вышел, хлопнув дверью, как финальной точкой в театральной пьесе.

— Он мне даже немного нравится, — сказала Пэнси, не глядя. — Такой... эмоционально недогретый.

Гарри только покачал головой:

— Ты невероятная.

— Ну, я же Слизерин. Мы либо спасаем мир, либо разрушаем его с утонченным вкусом, — хмыкнула она.

Они оба рассмеялись — негромко, будто боясь потревожить утро. Но в этой тишине впервые за долгое время не было боли.

Когда они снова остались одни, наступила короткая тишина. Гарри снова повернулся к Пэнси, не отпуская её руку.

— Так что ты хотел сказать? — спросила она тихо, без насмешки. Просто — честно.

Гарри посмотрел на неё. В этом взгляде не было ни следа игры.

— Я хотел сказать, что я тебя люблю и уже давно.

Он чуть сжал ее пальцы...

Пэнси не сразу ответила. Она смотрела в точку, будто переваривала услышанное. А потом вздохнула — коротко, но глубоко.

— Поттер... Я, честно, думала, ты выберешь кого-то... более пушистого.

— А я, честно, думал, что ты будешь последней, кого я когда-либо поцелую. — Он улыбнулся. — А оказалось — первой, кого не хочу отпускать.

Пэнси вскинула взгляд. В глазах у неё всё ещё было напряжение — но и тепло. Нежданное, редкое.Она снова потянулась к нему, и их поцелуй на этот раз был тише. Глубже. Как признание, которое не нуждается в словах.А за тонкими стенами их укрытия едва начинался новый день.И где-то в воздухе витало первое, хрупкое ощущение того, что даже среди руин можно вырастить что-то живое.

***

Пыльный коридор убежища заливал мягкий свет — утро ещё толком не проснулось, но тени уже почти отступили. Где-то вдалеке кто-то что-то чинил с помощью «Репаро», и звуки заклинаний отдавались в стенах дома лёгким эхом. Воздух был наполнен запахом зелья, влажной ткани и медленного, тревожного ожидания.

Рон шагал по проходам, собравшись в комок раздражения. Его волосы были взъерошены, куртка накинута на футболку наизнанку, и в руках он сжимал какую-то мятую карту с отметками постов и дат. Он уже успел обойти всех и пригласить на сбор. Остались только двое — или, точнее, двое, которые вдруг стали «одним».

Он остановился перед дверью боковой комнаты, постучал — коротко, почти формально:

— Грейнджер, Малфой. Пора. Собрание. Через три минуты в зале с гербом.

Ответа не последовало, только лёгкое шевеление изнутри, и Рон поморщился, качая головой, будто пытаясь вытряхнуть из неё ненужные мысли. Он развернулся и пошёл обратно, по пути уже перебирая в уме всё, что хотел озвучить. Надо было думать. Действовать. А не...

Когда все собрались — Пэнси с повязкой на плече и непокрытой язвительной ухмылкой, Блейз и Тео, выглядевшие, как два призрака в сожженных мантиях, Гарри, нахмуренный, но спокойный — Рон наконец расправил карту и положил ее на деревянный стол в центре комнаты.

— Мы не можем сидеть здесь вечно. Лорд знает. Он уже наверняка двигается. Нам нужно опередить его — понять, где он ударит первым. У нас нет больше крестражей, мы разрушили всё, что связывало его душу. Теперь он опасен как никогда.

Он сделал паузу, ожидая вопросов, и именно в этот момент дверь медленно отворилась.

И в зал вошли они.

Драко шел медленно, осторожно — видно было, что каждое движение отдается в спине болью, но взгляд у него был прямой, холодный. Спина выпрямлена. Волосы — в привычном беспорядке. А рядом, почти вровень с ним, шла Гермиона. Не позади, не впереди — рядом. Она держала его под руку, едва заметно, тонкими пальцами, будто это ничего не значило, но в комнате повисла тишина.

Все взгляды обратились к ним, и Пэнси фыркнула:

— Ну всё. Осталась только Джинни с Блейзом, и можно открывать вечеринку.

Блейз приподнял бровь, но промолчал, лениво перекинув ногу через ногу.

Рон, до этого сдерживавшийся, резко шагнул вперёд, будто кто-то наступил ему на больную мозоль.

— Прекратите! — голос у него дрогнул, но был твёрдым. — Вы, что, с ума посходили?! Это всё не шутки! Мы не на балу в Хогвартсе!

Он посмотрел на Гермиону и Драко, потом на Гарри и Пэнси — и в его взгляде было нечто большее, чем просто злость. Там была растерянность, уязвимость. Будто всё, что он знал о мире, вдруг треснуло.

— Вы... вы правда считаете, что сейчас самое время? — спросил он глухо.

Пэнси медленно развернулась к нему, скрестила руки на груди и смерила его взглядом, словно прикидывая, стоит ли тратить слова.

— На войне время не выбирают, Уизли, — произнесла она ледяным, но спокойным тоном. — Либо ты живёшь, либо прячешься в обиде на тех, кто хоть что-то чувствует. Твоя злость — не броня. Это просто громкий способ не остаться в тишине.

Гарри, стоявший рядом, покосился на Рона. Он видел — друг готов взорваться. Но вместо этого Рон только стиснул зубы и резко развернулся к карте:

— Обсуждение плана. Сейчас. Без соплей. Без объятий. Нам нужно выиграть эту войну, а не устраивать танцы с поцелуями.

— Всё, капитан, — хмыкнула Пэнси, не сдержав лёгкой насмешки.

Гермиона взглянула на неё почти с благодарностью — за то, что сказала то, что она сама пока не решалась.

Их мир рушился, но именно в таких трещинах начинало пробиваться то, что могло его спасти.

Рон наклонился над картой, сжав в кулаке рукав куртки — так сильно, что побелели костяшки пальцев.

— У нас есть три варианта, — начал он. — Бристоль — там старая база Пожирателей, если он захочет перегруппироваться. Потом — Инвернесс, по слухам, туда стягивают отряды из Шотландии. И третий — район Лидса, там были замечены перемещения крупных магических объектов. Все три точки — потенциальные места удара.

Он говорил быстро, чётко, будто от этого зависела его жизнь — и, быть может, зависела. Но прежде чем он успел перейти к следующему пункту, Драко усмехнулся. Резко, коротко. Прямо сквозь зубы.

— Это всё неважно, Уизли, — проговорил он и откинулся на спинку кресла. — Ты можешь метить карту хоть целиком. Но Лорд не дурак. Он не отвлечет силы на то, что ему не нужно. У него нет больше крестражей. Нет тайников. Всё, что осталось — это он сам. И единственное место, где его можно сломать... — он поднял глаза, холодные, ясные, — это Хогвартс.

В комнате повисла тишина.

— С чего ты взял? — осторожно спросил Гарри.

Драко медленно повернулся к нему:

— Потому что он — символ. Единственный, что ещё стоит. Пока Хогвартс не тронут — магический мир ещё верит, что всё не до конца потеряно. Что есть опора. Дом. Без него всё рухнет. Именно поэтому он сохранён до сих пор. Но теперь... у него нет времени. Он уязвим. Он зол. Он пойдёт туда.

— И у него ещё остались сторонники среди преподавателей, — мрачно добавила Гермиона. — Не все ушли. Некоторые ждали. Следили. Мы знаем, что за последние месяцы школа укреплялась. Не просто так. Это не оборона. Это подготовка к осаде.

— Он ударит по детям? — в голосе Рона было что-то почти беззвучное, сломанное.

— Он ударит по легенде, — холодно сказал Драко. — А дети — всего лишь часть легенды.

Пэнси фыркнула:

— Ещё одна трагическая глава. Идеально для великого финала. Всё в стиле Лорда.

Рон покачал головой и снова посмотрел на карту, будто надеясь, что она подскажет другой ответ. Но он знал, как и все они, — Драко прав.

Гарри тяжело выдохнул:

— Значит, мы возвращаемся в Хогвартс.

Пауза. Потом Пэнси с лёгкой улыбкой сказала:

— Кто бы мог подумать, что мы туда опять всё-таки поступим... второй раз.

Несколько из них слабо усмехнулись. Но смех был хрупкий, как лёд на грани весны.

— Тогда... готовим всё, — сказал Рон уже другим голосом. — Связь с Хогвартсом, зелья, портключи. И, — он бросил быстрый взгляд на Драко, — если у кого-то есть старые проходы и карты — самое время их достать.

Драко кивнул. Его глаза горели не страхом, а уверенностью. Он знал: там, в стенах, которые стали для него когда-то тюрьмой, теперь решится судьба всей войны.

Гарри едва успел перевести дыхание после разговора, как мир вокруг него вдруг стал расплываться, словно туман сгущался в уголках сознания. Тёмная волна прокатилась по его разуму, и он вновь оказался там — в глубинах своих видений, где реальность и грёзы переплетаются в жуткой вязи.

Он увидел фигуру — Высокую, в чёрном, с открытым и злым лицом. Лорд тьмы шагал по обледеневшей дороге, ведущей к Хогвартсу. Каждое его движение было пропитано холодом и решимостью, словно сама смерть проходила сквозь лес. Ветер свистел, играя в ветвях мёртвых деревьев, но не мог сдвинуть с места эту тень, которая не знала страха.

Гарри чувствовал, как его сердце сжимается — не от страха, а от предчувствия неизбежной встречи. Волдеморт не просто приближался к замку — он ждал его. Его шаги были не просто нападением, а вызовом. Он знал, что Гарри придёт, что последний бой будет здесь, на земле, где всё началось.

Перед глазами промелькнули картины — лица друзей, стены Хогвартса, где эхо старых битв еще не утихло, и тёмные тени, что прятались в коридорах. Гарри понял: теперь нельзя откладывать, нельзя бояться. В этом столкновении решится не только его судьба, но и будущее всего волшебного мира.

Видение медленно растворялось, оставляя после себя холодный осадок в груди и твёрдую решимость в душе.