32 Глава
«Он опять делает это... Стоит там, как статуя, будто ждет, что я первая заговорю. Ну уж нет, Драко Малфой, сегодня ты не дождешься!».
Его пальцы нервно постукивали по дереву, звук отдавался громче, чем нужно.
«Почему он всегда так поступает? Сначала смотрит так, будто я единственное, что имеет значение во всей этой вселенной, а потом вдруг превращается в этого... этого ледяного идола!».
Драко стоял у резного дубового стола, опершись ладонями о его край.
«Черт возьми, она даже думать не дает мне спокойно. Как она умудряется так громко переворачивать страницы? Это же просто бумага, а звучит, как драка в Квиддичном кубке!».
Он сжал зубы, чувствуя, как напряжение копится в его плечах.
«Почему она просто не подойдет? Или не заговорит? Нет, конечно, великая Гермиона Грейнджер должна ждать, пока князь тьмы Малфой первый падет к ее ногам!».
Мысленно он уже представлял, как разворачивается, хватает ее за плечи и...
«Нет. Нет, нет, нет. Это глупо. Это... блять. Я же буквально чуть не был в ней... сука».
Гермиона украдкой подняла взгляд. Его профиль в полумраке комнаты казался вырезанным из мрамора — резкий, холодный, прекрасный.
«Боже, он сейчас так зол... Я вижу, как у него напряжена челюсть. Почему мы всегда так? Почему не можем просто...».
Ее мысли прервались, когда он резко передвинул карту по столу.
«Ага, вот и началось. Сейчас будет классический Малфойский спектакль. Я не смотрю в твою сторону, но обрати на меня внимание».
«Она смотрит. Я чувствую ее взгляд на себе. Что так и будет просто смотреть? Почему она...».
Драко намеренно громко вздохнул, демонстративно разглядывая свои ногти.
«Пусть знает, что мне совершенно все равно. Совершенно... Хотя, черт подери, почему она до сих пор не...».
«О, Боги, он сейчас проверяет ногти? Серьезно?» — мысленно фыркнула Гермиона. «Это же новый уровень абсурда. Может, мне просто встать и уйти?».
Она сделала движение, чтобы подняться с кровати, но тут же остановилась и придвинулась к подушкам еще сильнее.
«Нихрена я не уйду».
В комнате висело напряженное молчание.
«Скажи что-нибудь, идиот», — думала она, глядя на него.
«Скажи что-нибудь, Грейнджер. Хоть раз сделай первый шаг», — умолял он про себя, сжимая край стола до побеления костяшек.
Их мысли кружили вокруг друг друга, как две птицы в клетке, бьющиеся о невидимые стены.
Наконец, Гермиона глубоко вдохнула.
«Ладно. Я устала. Я...».
Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но в этот момент Драко резко развернулся.
Их взгляды встретились — два шторма, два магнита, два упрямых сердца, бьющихся в унисон, но слишком гордых, чтобы признаться.
«Говори,» — думал он, глядя на нее.
«Нет, ты говори,» — отвечал её взгляд.
Тишина.
Секунда...
Две...
Три...
Потом...
Он снова отвернулся.
Она снова опустила глаза в книгу.
Они не слышали мыслей друг друга. Но в этом молчаливом поединке и так всё было сказано.
«Ну же, Малфой, скажи что-нибудь ядовитое. Назови меня идиоткой, обвини в том, что я разрушаю и так твою разрушенную жизнь — я знаю, как отвечать на твои выпады. Но это... это молчание...».
«Ты разрушаешь», — мысленно бросил он, словно услышав её. «Ты вломилась в мою жизнь, как ураган, и теперь требуешь, чтобы я падал на колени и благодарил за это?». Его пальцы сжались в кулаки. «Я должен был остаться тем, кем был. Ненавидеть тебя. Презирать. Это было бы проще».
«Проще?» — мысленно рассмеялась она, но в этом смехе не было радости. «Ты прячешься за «проще», потому что боишься признать, что тебе нужно нечто большее. Боишься, что я увижу, какой ты на самом деле и как сильно ты хочешь меня».
«А ты? Ты не прячешься?» — его мысли внезапно стали острыми, как лезвие. «За своими книгами, за своей праведностью, за этим вечным «я-должна-спасти-всех»? Ты так боишься быть слабой, что даже сейчас не сделаешь первый шаг».
«Заткнись».
«Сама заткнись».
Перевернула страницу.
Прошелся взглядом по карте.
«Блять, эта ебучая книга... я уже жалею, что купил ее. Ты можешь прятаться за этой сраной Дикинсон, прятаться за её ебучими стихами, как за стеной и засунуть свой язык куда подальше, лишь бы не говорить со мной. Прятать своё стеснение и свой идиотский стыд. Лишь бы не подпускать меня ближе, лишь бы не признавать то, что между нами. Блять... как я устал молчать. Как я устал от нашего молчания, от этих взглядов, от того, что каждый раз, когда я почти готов сорваться и сказать тебе всё, ты делаешь вид, что не замечаешь. Это просто невыносимо... Ты так любишь слова, Грейнджер, так почему сейчас ты молчишь? Или тебе проще притворяться, что тебя здесь нет? Что я для тебя — просто тень? Продолжаешь делать вид, что тебе плевать. Но мы оба знаем правду, да? Скажи хоть что-нибудь. Кричи на меня. Обзови меня ублюдком. Дай мне повод ненавидеть тебя снова — потому что так было проще. Так было легче. Или просто посмотри на меня... и признай, что я для тебя — не просто Малфой, хотя я и знаю это, но сука... ты снова скрываешь все чувства, дабы не сделать нам больно. НО. МНЕ. СУКА. БОЛЬНО. Просто скажи. Признай, что ты тоже устала от этой войны... Клянусь, Грейнджер, если ты не скажешь и слова, я сорвусь. Если ты не начнешь со мной говорить, я просто удушу тебя, а заодно и твоих дружков. Если не заговоришь, я разнесу эту хижину нахуй, разорву твою ебаную книгу. Если продолжишь молчать, я просто вскроюсь и пиздец будущему...».
— Если ты не будешь со мной разговаривать, я отшлепаю тебя.
«Блять... это было вслух?».
И оба замерли на какую-то долю секунды.
Она была уверена, что ослышалась.
Он был уверен, что не произнес этого вслух.
Не ослышалась.
Произнес.
Рывок.
Она сорвалась с места и преодолела между ними расстояние так быстро, что ветер пошатнул хижину изнутри.
— Что ты только что сказал ?
Гермиона стояла близко, но не слишком, так чтобы чувствовать, как его резкое дыхание разрезает воздух. В глазах Драко мелькнуло что-то дикое — вызов, паника, азарт. Он нервно сглотнул и слегка приоткрыл рот.
«Давай Малфой, возьми себя в руки и скажи это еще раз. Повтори, чтобы вы вдвоем услышали».
— Я сказал...
«Давай...»
— Если будешь молчать. Я...Тебя...Отшлепаю...
Гермиона застыла.
Не потому что испугалась.
Не потому что передумала что-то сказать.
А потому что впервые за долгое время — её ум отключился. Хотя, если рассуждать, в последнее время, он только это и делает — отключается.
Ее пальцы, только что впившиеся в книгу, слегка дрогнули. В глазах – буря: возмущение, недоверие... и предательское любопытство, которое она так яростно пыталась подавить.
«Он не шутит», – пронеслось в голове.
А Драко... Драко наблюдал.
Наблюдал, как её грудь резко вздымается под тканью водолазки, как ее зрачки расширились, как пальцы непроизвольно сжали книгу, как по шее пробежал тот самый предательский румянец, который она так ненавидела. Он видел момент, когда её ум — этот проклятый, блистательный ум — перебирал все варианты ответа. Оскорбить его? Ударить? Притвориться, что вновь не расслышала?
«Блядь, она не убегает», — пронеслось в его голове, и от этого осознания его собственное дыхание стало неровным. Он ждал – удара, крика, хоть чего-то, что вернет их в привычную схватку.
Но она молчала.
И это молчание было хуже любой атаки.
Тишина.
Он сделал шаг вперед.
Еще один.
Пока между ними не осталось ничего, кроме этого невыносимого, густого напряжения, которое можно было разрезать ножом.
– Ну что, Грейнджер? – его голос звучал хрипло, почти как удушье. – Где твои острые слова сейчас?
Ее губы дрогнули.
– Ты... – начало было яростным, но сорвалось в шепот.
Он наклонился ближе, чувствуя, как ее дыхание смешивается с его.
– Я что?
Пауза.
Её губы слегка приоткрылись — не для слов, а для короткого, прерывистого вдоха. В глазах, ещё секунду назад пылающих вызовом, промелькнуло что-то неуловимое: испуг? Нет. Возбуждение? Ближе. Но она резко прервала накалившуюся ситуацию, протянув ему сжатый кулак. Между её пальцами виднелся уголок изящного пергаментного конверта.
— Прежде чем ты сделаешь что-то глупое... — её голос звучал резко, но в нём дрожала неуверенность, — ...вот. Это... от Забини. Конечно оно не для тебя, а для... «другого Драко», ну какая разница.
Он замер. Его пальцы, уже готовые вцепиться в её талию, разжались. Драко медленно взял конверт, ощущая лёгкий аромат чернил и что-то ещё... сандала?
Она отошла и скрестила руки на груди, но взгляд её бежал по сторонам, будто она боялась содержимого.
Он медленно развернул листок и глаза побежали по строкам.
«Друг, если читаешь это, то предупреждаю: если ты потеряешь эту шикарную девчонку — я заберу её не моргнув и глазом. Так что, будь на чеку и держи её крепче. Б. Забини».
Уголок его рта дёрнулся в кривой усмешке. Конечно, шутка. Всего лишь привычная бравада Блейза, его вечные подначки... но где-то глубоко в груди что-то ёкнуло — холодный укол, будто лёд под кожей.
«Но какого чёрта, Блейз? Они что, общались? Когда? О чём?.. Что она уже успела натворить в Хогвартсе за эти пару часов без меня?».
Мысли метались, как пойманные в ловушку искры, а на лице — лишь каменное спокойствие. Пока он не почувствовал на себе её взгляд.
Гермиона видела, как поменялось его лицо.
— Что там? — она сделала шаг вперёд.
Он резко поднял глаза — и в них теперь бушевало что-то колючее, почти хищное.
— Ты действительно не знаешь?
Голос звучал как обточенный нож — ровно, но с подтекстом, от которого по спине пробежал холодок.
— Нет.
Искренне. С легким вызовом.
Он медленно, нарочито медленно, сложил записку вдвое, затем ещё раз — будто давая ей время передумать, признаться, что-то сказать. Но она лишь сжала губы.
Тогда он сунул листок в задний карман джинс, не отрывая от неё взгляда.
— Значит, Забини уже присматривается к тебе? — его дыхание обжигало, слова звучали как лезвие.
Глаза Гермионы раскрылись достаточно широко, чтобы он понял, что она шокирована.
— Что? — её губы едва дрогнули. — Присматривается? В каком смысле? Что он там написал?
Драко наклонился ближе. Так близко, что разрыв их зрительного контакта считался бы — преступлением.
— Интересно, он знает, что ты пахнешь мной, когда теряешь контроль?
Её глаза вспыхнули.
— А ты знаешь, что пахнешь трусостью, когда прячешься за угрозами?
Тишина.
Потом — резкий вдох. Его пальцы впились в её бёдра, прижимая её к столу так, что дерево затрещало под её весом.
— Если он хотя бы посмотрит в твою сторону...
— То что? — она вырвалась резким рывком и прижала ладони к его груди, чувствуя под пальцами бешеный ритм его сердца. Такого же неистового, как её собственное. — Отшлепаешь его?
Он рассмеялся. Хрипло, почти беззвучно.
— Нет. Тебя.
Снова нервный глоток воздуха и её невольное удивление.
— Ты что, ревнуешь, Малфой? — её губы растянулись в дерзкой ухмылке, но в глазах — вызов.
Его пальцы сжались на её талии, впиваясь в кожу сквозь ткань.
— Ревную? — он наклонился так близко, что слова обжигали её губы. — Я предупреждаю.
— И что ты сделаешь, если я проигнорирую его? Продолжишь наказывать меня? — её голос дрожал, но не от страха. От возбуждения.
Драко прижал её к себе так сильно, что она почувствовала всё его бешеное напряжение.
— До тех пор, пока ты не запомнишь, чья ты.
Она вздрогнула. Задышала чаще. Глаза горели. Не страх. Азарт.
— Сукин сын.
— Моей маме виднее.
На секунду она застыла, а после усмехнулась и толкнув его в грудь, проходя мимо, шепнула: — Придурок.
Он проследил за ней взглядом с искренней растянутой улыбкой на лице. Схватив пижаму и полотенце со стула, она вышла из комнаты.
Дверь захлопнулась с грохотом, но в воздухе осталось напряжение — густое, сладкое.
Драко все еще стоял, прикусив нижнюю губу, слушая, как ее шаги затихают в коридоре. Его пальцы непроизвольно сжались в кулаки — он чувствовал на ладони её тепло, отпечаток ее сопротивления.
«Сукин сын», — эхом звучало в его голове.
И черт возьми, ему нравилось, как это звучит в ее устах.
Гермиона шла по коридору, сжимая полотенце. Грудь вздымалась, щеки горели — но это не было яростью.
Возбуждение.
Острое, колючее, неприлично-сладкое.
«Чья ты...».
Она закрыла глаза на секунду, губы сами растянулись в улыбке.
«Придурок», — мысленно повторила она, и сердце стукнуло громче.
Вода хлестнула по коже ледяными иглами, смывая не только пот, но и невидимые следы его пальцев. Гермиона вдохнула резко, когда струи ударили в затылок, заставив мурашки пробежать по спине. «Глупость. Всё это — глупость», — думала она, вцепляясь в мокрые волосы, будто пытаясь вырвать из памяти его голос, его взгляд, тот вызов, что висел между ними, как проклятие без контрзаклинания.
Но тело помнило.
Помнило, как дрожали её колени, когда он притянул её к себе. Как пальцы обжигали её кожу у самого края её бездны. Как пульс взорвался в висках, а между ног стало горячо и влажно — предательски, необратимо. Теперь же холод душа заморозил это жжение, превратив его в тяжёлый камень где-то под рёбрами. «Он не тот Малфой. Он не твой, Гермиона. Ты не должна думать о нем. Ты не должна касаться его. Не должна хотеть его. Прекрати. Прекрати. Вам будет очень больно. Обоим. Поэтому — прекрати», — шептала она, намыливая кожу до красноты, словно хотела стереть даже намёк на его прикосновение.
Гермиона вошла, поправляя мокрые пряди, в пижаме с этим нелепым принтом. Влажная ткань прилипала к коже, и она не заметила, как Малфой, сидевший у камина с её книгой резко замер.
Она стояла у порога, капли воды с волос падали на хлопок пижамы, обрисовывая контуры тела. Но его взгляд упал ниже. Туда, где заканчивались её короткие шорты.
Сине-лиловые отпечатки на её бёдрах казались чудовищно яркими на фоне бледной кожи — словно кто-то впился в неё, пытаясь сломать.
Он замер, будто время вырвало из потока секунд одну — вечность, застрявшую в горле. Пар от душа ещё клубился вокруг неё, смешиваясь с запахом её шампуня, ванили, мёда и чего-то горького, что вдруг ударило в ноздри.
«Не мои» — эта мысль пронеслась, как молния, освещая всё, что он пытался годами хоронить: ревность, чернее дыма из пеплового дементора.
Не его.
НЕ ЕГО!
Воздух вырвался из легких, будто его ударили в солнечное сплетение. Внутри все сжалось — желудок, сердце, горло.
Его взгляд прилип к этим меткам, как нож к ране. Он представил, как эти пальцы сжимали её — не в страсти, а в гневе. Или, может, в страсти... но чужой. Его тошнило. Желудок скрутило так, что он едва не согнулся пополам. «Кто?». Мысль пронзила мозг, острая и безумная. Его мозг, отточенный окклюменцией, вдруг отказался служить. Картины вспыхивали без спроса: чужие руки на её бёдрах, губы у её шеи, её стоны, которые он считал... Нет. Он не смел додумать. Мысль ударила, как пощёчина. Его горло сжалось, будто пытаясь вырвать наружу крик, проклятие, приказ — «Скажи, что это не так». Но он молчал, превращаясь в статую из мрамора и яда, пока внутри всё горело.
«Нет. Нет-нет-нет» — ритм его сердца превратился в барабанный бой паники.
Гнев поднялся волной, горькой и соленой, как кровь на языке. «Кто. Посмел» — не вопрос, а рычание зверя, сорвавшего цепь. Но под этим — страх, острый и унизительный. Страх, что она подпустила другого ближе, позволила оставить следы там, где он, Малфой, даже в самые жадные моменты сдерживался, боясь её сломать.
Холод. Сначала в животе, будто проглотил осколок ледяного кинжала. Потом — в висках, пульсирующий, как проклятие. Его собственные пальцы сжались в кулаки так, что ногти впились в ладони, оставляя полумесяцы.
Всё внутри сжалось: ярость, ревность, что-то ещё... что-то первобытное.
— Кто это сделал? — голос его был ледяным, но в нём дрожала сталь, готовая вонзиться в горло тому, чьё имя она назовёт.
— Что? — Гермиона нахмурилась, следуя за его взглядом. Опустила голову. Глаза побежали. Вниз. Еще ниже и...
Синяки.
«О, Боже... Рон».
Гермиона резко выпрямилась, поправила ткань, но без полезно, шорты слишком короткие, чтобы скрыть это недоразумение. В её глазах мелькнула паника — не от страха перед ним, а от понимания: он увидел то, что не должен был.
Она застыла в дверном проеме, словно в ловушке между паром от душа и ледяным взглядом Малфоя, который застыл как статуя.
Он понял.
Он все понял не так.
Её мысли метались: «Это не то, о чем ты думаешь... Это Рон... Нет... Вернее, он, но не так...» — но слова застревали в горле, как комки пепла. А он? Он видел не синяки — метки. Следы чужих рук на том, что он, в своем безумии, уже считал своим. И она уже знала куда завела его фантазия.
— Кто?
— Это... это не то...
— Кто это сделал? — голос его звучал хрипло, будто он проглотил угли.
Драко даже не заметил, как встал. Пальцы сжались в кулаках до онемения. С каждым его шагом комната сужалась, становилась тесной, душной.
— Это.. Это не твоё дело... Малфой.
Она закусила губу, чувствуя, как его дыхание, горячее и неровное, уже обжигает её лицо.
«Чёртов Рон».
— Кто. Грейнджер. — этот низкий и жуткий голос, пробрал её до мурашек. Теперь она боится. Боится так, что не может унять дрожь в коленках.
— Это не то, о чём ты думаешь! — вырвалось у неё, но она тут же снова закусила губу. Рон. Это был Рон. Тот дурак тащил её через весь Хогвартс, когда она пыталась остановить его идиотскую выходку. Когда они думали, что она под заклятием или под зельем. Но сказать Драко, что её лучший друг оставил эти метки? Раскрыть, как близко они находились... Нет. Это взорвало бы и без того хрупкое перемирие между ними. Если же оно уже не разрывается.
— Не врать, Грейнджер, — его дыхание стало прерывистым, губы почти коснулись её виска. — Кто. Тронул. Тебя.
Не вопрос. Приговор.
Гермиона попятилась, но спина уперлась в дверной косяк.
«Не говори ему. Не говори ему».
— Не твоё дело, Малфой.
— Твое тело — мое дело! — вырвалось у него, голос хриплый, словно его душили изнутри.
Он был слишком близко. Слишком бледный. Слишком дрожащий.
— Это. Тебя. Не касается. — бросила она, но сердце ёкнуло — от его выражения, от того, как его пальцы сжали её запястье.
— Кто смел прикоснуться к тебе так, что остались следы?
— Это не то, о чём ты думаешь! — вырвалось, но он уже отступил, лицо искажено яростью и болью, которую не мог скрыть.
— Значит, это он? — голос сорвался на шёпот. — Уизли? Поттер? Или какой-то новый... Блять, неужто Забини?
И прежде чем она успела ответить, он исчез за дверью, оставив её с дрожью в коленях и странным чувством, будто синяки внезапно перестали болеть, но болеть начало где-то в груди.
«Гермиона-ты-просто-идиотка».
***
Он бежал.
Бежал от неё. От себя. От этих синяков, которые резали ему глаза, каждый раз, когда они вспыхивали в воспоминании.
Лес глотал его шаги, хруст веток под кроссовками — будто кости ломались в такт дыханию. Драко мчался, не видя пути, только тьму, пронзённую серебром луны. Сигарета в пальцах тлела, как его нутро: яд, дым, пепел. Он затягивался. Лёгкие горели, но боль в груди была слабее той, что рвала горло. Дым вырвался вместе с хриплым:
— Сука!
«Кто? Кто? Кто?» — ритм, под который билось в висках. «Уизли с его тупыми шутками? Поттер, святой мальчик с грязными руками? Или... Забини... Нет, даже не это. Даже не это». — Его кулак врезался в ствол сосны. Кровь на костяшках, боль — награда.
Драко затягивался так, что горло обжигало, но дым не мог заглушить образ её тела с теми проклятыми отпечатками. Затягивался дымом так резко, что горело и боль в грудной клетке была острее. Каждый вдох — страдание, каждый выдох — мучение.
Руки дрожали, сжимаясь в кулаки — он бил стволы, пока костяшки не онемели, но даже кровь на коже не заглушала, не останавливала, не помогала. Фиолетовые круги на её бледной коже, словно чужие клейма. Не его.
Не. Его.
— Забини... Уизли... Поттер... — он выкрикивал имена, будто вызывая теней на дуэль. — Кто из вас, сволочи, смел...
В голове вспыхивали картины, которые он не мог контролировать. Визуализация резанула: её смех с кем-то другим, её руки, цепляющиеся за чужие плечи, её губы... Нет. Он с силой тёр ладонью лицо, словно пытаясь стереть эти образы. Но они возвращались, как проклятый бумеранг.
«Ты думал, она твоя?» — язвил внутренний голос, тот самый, что звучал как отцовский.
«Чьи пальцы? Чьи губы? Чья наглость?» — вопросы бились в висках, как крылья летучей мыши. Он представлял Забини, Поттера, любого, кто посмел... а потом Уизли — рыжего, грубого, её друга — и сжал сигарету так, что пепел рассыпался, как прах надежд.
Драко схватился за голову, ногти впились в кожу. Он ненавидел себя за эту слабость, за то, что позволил ей стать слабым местом.
«Она не такая», — пытался он возразить сам себе, но голос терялся в рёве крови в ушах.
Где-то вдали завыла сова, и он вздрогнул, будто пойманный на преступлении. Внезапно перед глазами всплыло её лицо, когда она шептала: «Это не то, о чём ты думаешь!». Искренность? Паника? Или просто ложь, чтобы успокоить его?
Он достал ещё одну сигарету, прикуривая дрожащими руками. Огонь зажигалки осветил его лицо — бледное, искажённое диким разочарованием, влажные глаза, которые он тут же вытер рукавом. «Слабость. Позор». Сигарета дрожит в пальцах, огонёк — единственное, что не предаёт. Затяжка. Горячий дым в легкие. Выдох — пар от ярости, смешанной с тьмой.
— Зачем ты поперлась туда? — рычал он. — К кому-то из них? К тому, с кем тебе лучше? — его голос медленно переходил на крик. — К тому, кто не сможет ненавидеть тебя? БЛЯТЬ! СКАЖИ! ЗАЧЕМ?
Он упал на колени, ладони впились в мох. Холод проникал под кожу, но внутри всё горело. В голове — её голос: «Это не то, о чём ты думаешь». Но что ещё думать? Все мысли уже грязные, все варианты — похабные.
— Ты... моя... — рычал он, как зверь, загнанный в капкан. — Моя!
Но это был бред. Она не принадлежала ему. А как же тот Драко? Тот, что сейчас в будущем? Разве, она не его? Нет. Он не хочет думать о нем. Ни о ком из них. Только ней. О ней, которая никогда не была его. И никогда не будет. Она никогда...
А потом — смех. Горький, рвущий глотку. Потому что он, наследник Малфоев, Правая рука Темного Лорда, рыдал в грязи из-за синяков на бёдрах грязнокровки.
Последняя сигарета.
Зажата в зубах. Зажигалка дрожит. Огонь — раз, два, три щелчка. Дым врывается в лёгкие, как её голос тогда, в темноте: «Я люблю тебя».
Рот горький от дыма и слёз, которых он не признает. Никогда. Потому что Малфои не плачут. Малфои ломают. Но он сломался сам.
«Я люблю тебя».
Затяжка. Глубже. Чтобы выжечь это.
«Люблю тебя».
Затягивается до головокружения.
«Люблю», — но это было до... до них. До синяков. До того, как он понял, что она может принадлежать кому-то ещё.
А потом упал на спину, в мох, и смотрел, как звёзды мерцают насмешливо.
«Я сломан. Я твой. Я ненавижу это. Я не могу без этого».
— Гермиона... — его шёпот разбился о тишину, став хриплым, как будто он глотал стекло. — Пожалуйста... пожалуйста.
Но он не знал, о чём просил. Чтобы это оказалось ложью? Чтобы это было всего лишь его ебанутым воображением? Чтобы она пришла сюда и объяснила? Чтобы мир перестал вращаться, раз уж он всё равно рухнул?
— Ты... убиваешь меня.
И тишина глотает слова, как лес — его тело. Остаётся только дым. Земля. И боль, которая «не его».
Он вернется обратно. К ней. Но не так скоро. Чуть позже. Еще пару часов лежа на земле и он вернется.
И он вернулся.
Лунный свет струился сквозь щели в ставнях, разрезая темноту комнаты на полосы — как шрамы, которые они оба носили внутри. Драко стоял на пороге, его кофта и джинсы были в грязи, и хвое, волосы — беспорядочным серебром, спутанным ветром. Он дышал тяжело, будто лес вырвал из него все слова, оставив только пустоту под рёбрами.
Гермиона спала, сжавшись в клубок посреди кровати, её пальцы вцепились в край одеяла. Синяки на бёдрах, открыты. На виду. Казались ему клеймом. Он шагнул ближе, не в силах отвести взгляд.
— Кто... — голос сорвался, превратившись в шёпот. Он ненавидел себя за эту слабость, за то, что не мог просто вырвать её из сна и заставить ответить.
Его рука дрогнула, потянувшись к ней — не чтобы прикоснуться, а чтобы... проверить. Остановился в сантиметре. «Трус. Ты же Малфой, чёрт возьми, возьми то, что хочешь». Но он не мог. Потому что если она проснётся и увидит его вот так — сломанного, грязного, нуждающегося — это будет хуже, чем смерть.
Он опустился на колени у кровати, стиснув зубы, чтобы заглушить стон. Голова упала на край матраса, лоб прижался к прохладной ткани.
— Ты должна была быть моей... — прошептал он в складки одеяла, слова растворились в горькой иронии. Его? Она, которая даже во сне отворачивалась от него?
Гермиона шевельнулась, её рука бессознательно потянулась к тому месту, где должно было быть его лицо. Пальцы коснулись волос — спутанных, влажных от ночной росы. Она не проснулась, но её брови сдвинулись, словно даже в забытьи чувствовала его боль.
Драко замер. Сердце билось так громко, что, казалось, разбудит её. «Уйди. Уйди сейчас, пока не стало хуже». Но он остался. Потому что её прикосновение, даже случайное, даже во сне, было как Наркотик — одной дозы недостаточно, чтобы убить, зато хватит, чтобы свести с ума.
Он сидел сжимая и разжимая пальцы, будто пытался вырвать из себя ту часть, что жаждала взять, узнать, владеть.
«Легилименс. Просто один проклятый взгляд... Лишь одно проклятое воспоминание, которое либо убьет меня, либо заставит дышать заново».
Но его рука дрожала, когда он поднял палочку. Ведь это было предательство — ворваться в её святилище без спроса.
«А что, если она с ним? Что, если...».
Ненависть к самому себе перевесила.
Шепот.
— Легилименс.
Её память вспыхнула перед ним:
Кружка с чаем опрокидывается на карту.
— Они не знают...
...
— Ребята!
...
— С Малфоем??... Что???... Так ты с ним??
...
— Что?... Так Монтегю жив?
...
— Гермиона, ты под заклятие Империуса? Заклинаний? Зелий?
...
— Держи её Рон!
...
— Вы идиоты! Отпусти меня Рональд!!! Отпусти сейчас же!!! Я убью вас, ребята!!! Клянусь, я убью вас раньше, чем наступит будущее!!!
Драко наблюдал, как она бьёт Уизли по спине, но даже тогда, сквозь ярость, в её глазах пробивалась — нежность, которая резала глубже, чем нож. «Братская». Не та, что он представлял в своих самых тёмных фантазиях. Синяки на её бёдрах — от его грубых пальцев, впившихся в кожу, чтобы не уронить.
— Классный прикид! Особенно в связке с звероловом!
...
— Спасибо! Малфой подбирал.
Видя это, Драко усмехнулся.
— Ну-ну, Грейнджер. Нашла новых хозяев?
...
— Фак тебе! И передай Драко, что его удар слева был слишком мягким!
Драко растянулся в улыбке: — Моя девочка.
— Малфой научил тебя драться языком?
...
— Нет. Это я его научила.
Он еле сдержал смех, прикрыв рот ладонью.
— Проверьте ее. На заклятия... на зелья.. на все. Свяжите же ее!
...
— Ваша любимица сбежала со «слизеринским наследником», Поттер и Уизли устроили цирк на глазах у всего замка, а вы говорите о порядке?
...
— Достаточно... Альбус рассудит все завтра.
...
— Она... Она даже не здесь. Как тогда в Запретной секции... когда...
...
— Забини? Что ты здесь делаешь?
...
— Как он? Драко?
...
— У тебя есть жвачка?... Мятная...
...
— Или. Зависимость. От Малфоя.
...
— Если попросишь меня помочь сбежать — откажу. Но если попросишь передать ему что-то, может и решусь.
...
— Буду в десять.
...
— Я слышал, как Снейп говорил что-то про «Обливиэйт»...
...
— Не подходи! Вы... Вы все уже решили, да? Просто стереть всё? Мои воспоминания о Драко... о том, что у нас было... через что мы прошли и проходим...
...
— Петрификус Тоталус!
Он вырвался из её разума, как из петли, едва не закричав от стыда, увидев синяки, которые были от Рона и его «спасательного героизма». Ни поцелуев. Ни намёка на страсть. Ничего кроме дружбы. Ничего кроме боли.
Он схватился за горло, пытаясь подавить рвотный спазм. Драко увидел всё: её слезы злости в одиночестве, все терзания и всю боль.... а сам в это время изгалялся в своих грязных фантазиях, как последний подонок.
«Идиот! Какой же ты, сука, конченый придурок!».
Стыд.
Он стыдился так, будто его внутренности вывернули наизнанку. Это было хуже, чем когда отец называл его слабаком. Хуже, чем все унижения от Поттера. Потому что сейчас он сам превратился в того, кого всегда презирал: в подлого, трусливого вора, укравшего кусок чужой души ради своих больных подозрений.
«Как ты посмел? Как ты посмел подумать, что она...».
«Она никогда бы не позволила тебе это, если б знала», — шептал внутренний голос, и Драко сгреб пальцами волосы, пытаясь вырвать эту мысль. Ему хотелось, чтобы пол разверзся и поглотил его. Хотелось избить себя до таких же синяков, как на её бедрах. Но он сидел, как пригвожденный, глядя, как ее грудь мерно поднимается во сне.
— Почему ты не сказала? — прошипел он в тишину, злясь на себя за то, что даже сейчас ищет оправдания.
«Прости», — это слово так и застряло в горле, отравленное ядом собственной ничтожности. Это слово, чуждое его языку.
Но она спала. И, возможно, это было к лучшему — ведь если бы она проснулась, ему пришлось бы признать, что в его ярости не было ненависти. Была боль. Боль от осознания, что её свет никогда не будет принадлежать ему полностью, потому как заглянул туда, где не достоин был оказаться. И даже Уизли, этот жалкий клоун, достоин её доверия больше, чем он.
Он сидел на полу, спиной к кровати.
«Я стал тем, кого ненавижу».
«Я стал своим отцом».