20 Глава
- Блять!
Звук разбившегося стакана о стену.
- Сука!
- Если ты так успокаиваешь себя, мальчик, то пожалуй, не буду тебе мешать. - Монотонно произнес Аберфорт.
Драко вспыхнул огнем, переведя на того взгляд и резко ринулся к нему, хватая за грудки.
— Ты всё знал, старик? Ты знал? — Драко буквально тряс Аберфорта, его голос дрожал от ярости и отчаяния. — Ты знал, что она оставит меня? Что этот... другой «я», будет рядом с ней? Что она исчезнет с ним? А если бы я не трансгрессировал?
Аберфорт не дрогнул. Его холодные глаза смотрели на Драко с тем же спокойствием, с каким он смотрел на всё в этой жизни.
— Я знал, что это возможно, — ответил он, его голос был низким и монотонным. — Но если так случилось, значит это был единственный выход.
— Единственный выход? — Драко засмеялся, но в его смехе не было радости, только горечь и безумие. — Оставить меня там, чтобы я стал игрушкой для Тёмного Лорда?
Аберфорт медленно поднял руку, освобождаясь от хватки Драко.
— Ты сильнее, чем думаешь, мальчик. И ты не один.
— Не один? — Драко фыркнул, отступая на шаг. — Она там, с ним! С тем, кто прошёл через ад. Ты думаешь, он её пощадит? Ты думаешь, он вообще способен на что-то, кроме разрушения? Он уже убил её «здесь»! Как и убил её будущее!
Аберфорт вздохнул, его глаза на мгновение закрылись, как будто он вспоминал что-то давно забытое.
— Он — это ты. И он сделает то, что должен.
— О, прекрати! — Драко резко повернулся, его руки сжались в кулаки. — Ты не понимаешь, старик. Он не я. Он — то, во что я могу превратиться. И если он сделает ей что-то... если он...
Он не закончил, его голос прервался. Аберфорт смотрел на него, и в его взгляде была странная смесь жалости и твёрдости.
— Ты боишься за неё, — тихо сказал он.
«Боишься - это не то слово».
Для полного погружение в момент, включите песню: Fumbling Prayer - Ry X
Драко стоял в полуразрушенной комнате, его руки сжаты в кулаки, а глаза горели яростью и страхом. Воздух вокруг был густым от дыма и магии, а где-то вдалеке слышались крики и взрывы. Он смотрел на Аберфорта, но его мысли были далеко.
«Она там. С ним. С тем. С кем быть не должна».
Его сердце сжималось от ужаса, который он не мог выразить словами. Он представлял её — Гермиону, с её непокорными волосами и глазами, полными решимости. Он видел, как она смотрит на него, как её губы шевелятся, произнося слова, которые он не мог расслышать, но смог прочитать. «Останься живой».
«Он убьёт её. Он убьёт, как убил её здесь».
Его пальцы впились в ладони так сильно, что на коже остались следы. Он закрыл глаза, пытаясь отогнать образы, которые преследовали его. Но они возвращались снова и снова — её лицо, её голос.
«Она умерла у «того его» на руках».
«Здесь, в будущем её больше нет».
Больше нет.
Его дыхание стало прерывистым, а сердце билось так сильно, что казалось, вот-вот вырвется из груди. Он боялся не только за неё. Он боялся за себя. За то, что увидит в том Драко. За то, что поймёт, как легко можно потерять себя, как легко можно стать монстром.
Он любил её, как шторм любит маяк. Яростно. Безнадежно. Разбиваясь о её свет тысячами острых осколков своей души. Каждый её взгляд прожигал его, словно солнечная вспышка, оставляя на сердце шрамы, похожие на трещины в древнем витраже. Он собирал эти осколки — обломки гордости, страха, стыда — и лепил из них алтарь, где молился её имени, как еретик, знающий, что богиня не ответит.
Её смех звенел, как разбитый хрусталь, раня его в самое нутро. Каждый звук, каждое слово были иглами, вплетёнными в его плоть. Он ловил её улыбки, как голодный пёс ловит крохи, пряча их в тайник за рёбрами, где вместо сердца теперь бился чёрный звёздный сгусток — полый внутри, но полыхающий адским пламенем.
Его душа была похожа на поле после битвы: земля, израненная траншеями, небо, затянутое дымом, и ветер, выворачивающий наизнанку крики забытых богов. Он стоял посреди этого хаоса, сжимая в руках два конца одной цепи. На одном — её жизнь, хрупкая, как паутина, сотканная из рассветных рос. На другом — его судьба, тяжёлая, как гиря, утягивающая в бездну.
«Выбирай», — шептали тени. «Спаси её или спаси себя».
Но как спасти себя, когда ты уже разорван пополам? Когда одна половина рвётся к ней, как река к океану, а другая — цепенеет, зная, что океан поглотит, растворит, уничтожит?
Он запомнил её, как ту Гермиону, которая не боялась. Которая была готова на всё ради него. Слышал ту, Гермиону, которая несла правду, без капельки лжи. Он знал ту, которая никогда не предаст. Подставит плечо. Но плечо уже не нужно, у него было - её сердце. Он смотрел глазами «того Малфоя» на ту, Гермиону, которая сейчас сладко спит.
Солнечный свет, тёплый и золотой, лился через окна Воющей хижины, окрашивая всё в оттенки янтаря. Пылинки танцевали в воздухе, как крошечные звёзды, а тишину нарушал лишь мягкий звук дыхания. Её дыхания.
Она спала, свернувшись в кресле у камина. Солнце лежало на её щеке золотой монеткой, а между ресниц прятались капельки слёз — наверное, от усталости. Её волосы, растрёпанные и непослушные, рассыпались по подушке. На её лице не было следов страха или боли — только покой, который казался таким хрупким, словно его мог разбить даже шёпот.
«Он» стоял в дверях, замерший, будто боясь, что одно неверное движение разрушит эту иллюзию. Он не дышал, боясь, что даже звук его сердца нарушит этот хрупкий миг. Его мантия, ещё недавно пропитанная пеплом и кровью, теперь казалась чужой в этом мире тишины и света. Он медленно снял маску, и шрам у виска, который он принёс из будущего, выдавал смесь неверия и боли.
«Она жива».
Он шагнул вперёд. Его сапоги глухо стучали по полу, но она не проснулась. Он опустился на колени рядом с креслом, его рука дрожала, когда он протянул её, чтобы коснуться её волос — таких же непокорных, какими они были тогда, в его кошмарах.
«Как ты можешь спать так спокойно?» — подумал он, и в его глазах вспыхнули слёзы, которые он так и не дал себе пролить. «Ты же не знаешь, что я видел. Что я сделал. Чему я... позволил случиться».
Она была для него как летний дождь в мире, где всегда царила засуха. Каждый раз, когда её глаза встречались с его взглядом, он чувствовал, как корни страха и гордости внутри него растворяются, оставляя только невыносимую нежность. Он любил её так, как море любит луну — безмолвно, яростно, обречённо. Её смех заставлял его сердце биться в ритме, которого не было в его прежней жизни, а её упрямство, это проклятое, прекрасное упрямство, заставляло его хотеть рушить стены, которые он сам же и построил.
Он запоминал каждую её деталь, как священный текст: веснушки на переносице, похожие на созвездие Кассиопеи; то, как она прикусывала нижнюю губу, когда злилась; звук её голоса, когда она спорила с книгами в библиотеке, будто они живые. И каждый раз, когда она поворачивалась к нему спиной, он ловил себя на том, что его рука тянется к ней, словно пытаясь удержать солнечный зайчик, который вот-вот исчезнет.
Но за этой любовью, яркой и всепоглощающей, прятался страх — чёрный, колючий, как зимний ветер. Он приходил по ночам, когда тишина становилась слишком громкой. Драко видел её мёртвой. Снова и снова. Её тело, холодное как мрамор, её волосы, слипшиеся от крови, её пальцы, всё ещё сжимающие обломок палочки. Эти образы прожигали его сны, оставляя на душе шрамы, которые не заживали даже днём.
Он помнил. Помнил свое отражение в её глазах в последний момент. Потому что в будущем, том проклятом будущем, она смотрела на него не с ненавистью, а с жалостью. Как будто прощала. Как будто знала, что он не смог. Не успел. Не сумел.
Иногда, когда они стояли рядом, он ловил себя на том, что считает её вдохи.
Раз...
Два...
Три...
Если их будет достаточно, может, кошмары отступят?
Его любовь была как гроза — ослепительные вспышки нежности, за которыми следовал грохот страха. Когда она касалась его руки, он чувствовал, как ток пробегает по венам, смешиваясь с горечью: «А что, если это последний раз?»
«Ты должна жить»— подумал он, и это было похоже на молитву. «Даже если мне придётся стать пеплом. Даже если ты никогда не посмотришь на меня иначе».
Надежда была в нём как искра в пепле — крошечная, едва тлеющая. Когда он чувствовал её дыхание, в эти мгновения он верил, что может стать другим. Что его руки, привыкшие к крови, смогут держать её, не пачкая; что его губы, отравленные ложью, смогут произнести слова, которые не превратятся в прах.
Он любил её дико, как зверь любит огонь — боясь обжечься, но не в силах отойти. Его любовь была ураганом, вырывающим с корнем всё, во что он верил. Она крушила замки из льда, построенные его предками, превращая их в потоки слёз, которые он стыдился пролить.
Когда она произнесла его имя, он услышал в нём эхо тысячелетий — будто судьба сама сплела из этих звуков петлю, чтобы задушить его нежность. Но он надевал эту петлю, как ожерелье, и шел дальше, зная, что однажды она затянется.
Если бы его сердце остановилось в тот миг, когда она смотрела на него без страха, он умер бы счастливым. Но судьба — насмешница. Она оставила ему жизнь, чтобы он мог считать каждую трещину в своей душе.
Драко сел напротив, откинувшись на бархатную подушку дивана. Его поза была нарочито небрежной, но взгляд — пристальным, словно он изучал каждую деталь: как рыжеватые пряди её волос спутались с солнечными бликами, как ресницы отбрасывали тени на щёки, слегка розовевшие от тепла камина.
Уголки его губ дрогнули, выдав едва заметную улыбку — ту, что он никогда не позволил бы себе при свете дня. Она была похожа на трещину в маске, сквозь которую проглядывало что-то настоящее.
Он наблюдал, как её грудь ритмично поднимается, как губы шевелятся, бормоча что-то невнятное — то ли заклинание, то ли имя. Его рука непроизвольно потянулась к бумажному стаканчику с чаем, но он замер, когда она вдруг заворчала и перевела тело на другой бок.
— Нелепая... — прошептал он, но в его голосе не было насмешки.
Гермиона сморщила нос, словно отгоняя назойливую муху из сна, а затем медленно открыла глаза. Сначала она уставилась в потолок, моргая, будто пытаясь понять, где находится. Потом посмотрела прямо перед собой — и встретилась с его взглядом.
—Малфой? — её голос был хриплым от сна, а глаза расширились, как у совёнка, внезапно вытащенного из гнезда.
Он не отвечал, лишь приподнял бровь, стараясь сохранить маску безразличия. Но улыбка, та самая трещина, всё ещё пряталась в уголках губ.
—Ты... ты что, наблюдал за мной? — она села, поправляя смятую юбку.
—Наблюдал? — он фыркнул, откидываясь назад и скрещивая руки на груди. — Пожалуйста, Грейнджер, не приписывай меня в скучающих ухажёров. Я просто ждал, пока ты перестанешь храпеть.
—Я не храплю! — она покраснела до корней волос, а затем наклонилась, чтобы натянуть ботинки.
Он видел, как её уши всё ещё пылают, и не смог сдержать лёгкий смешок.
—Спокойной ночи, — вдруг сказал он, вставая и поправляя мантию. — Надеюсь, следующий сон будет про что-то полезное. Например, как не храпеть.
Она бросила в него подушкой, но он уже исчез за дверью, оставив за собой лишь эхо смеха и запах шалфея с примесью чего-то горького — словно дым после дождя.
А Гермиона, всё ещё красная, поджала губы и поймала себя на мысли, что впервые за последнее время её сердце билось не от страха и волнения, а от чего-то... тёплого. Спокойного.
Дверь захлопнулась за ним с тихим щелчком, но Гермиона всё ещё сидела, сжимая одеяло в руках. Её щёки пылали, а в груди странно ёкало, будто кто-то бросил камешек в гладь озера её привычной рассудительности. Она потрогала лицо, словно проверяя, не осталось ли на нём следов от швов подушки, и вдруг заметила на столе рядом с креслом стаканчик дымящегося чая. Аромат мяты и мёда.
— Подожди... — она нахмурилась, потянув его к себе. Чай был идеальной температуры — ни слишком горячий, ни холодный. На столике лежала записка, аккуратно сложенная в треугольник. Она развернула её и прочла неровный почерк, будто автор торопился или колебался:
«Если будешь засыпать в обнимку с подушкой, хотя бы не храпи. Это отвлекает от важных дел. — Д.М.».
«Какие у него могут быть здесь дела? Мы же в настоящем».
Гермиона фыркнула, но уголки губ предательски дрогнули. Она сделала глоток чая, и тепло разлилось по телу, растворяя остатки напряжения.
А за дверью, прислонившись к холодной каменной стене, Драко слушал тишину. Его пальцы нервно перебирали складки мантии, а в ушах звенело её возмущённое «Я не храплю!». Он закрыл глаза, пытаясь стереть образ её смущённого лица, но он врезался в память, как клинок.
—Идиот, — прошипел он себе под нос, отталкиваясь от стены. — Совершенно идиот.
Он вернулся минут через десять и кинул груду каких-то вещей на кровать.
Гермиона уставилась на неё с широко открытыми глазами. Светлые джинсы с потёртыми коленями, чёрная водолазка, кожаная куртка-косуха и белые кроссовки — всё выглядело так, будто Драко снял это с первой попавшейся вешалки в магазине для маглов. Она подняла бровь, разглядывая бирку на джинсах.
— Ты планируешь меня переодеть в свой криминальный аватар? — спросила она, скрестив руки.
Драко, стоявший у двери, закатил глаза. Его пальцы нервно барабанили по косяку.
— Снимай это, — бросил он, вскинув голову на её наряд Пожирателя. — Ты выглядишь, как пародия на Хэллоуин. - Но естественно он думал совершенно наоборот.
Гермиона не шевельнулась, сжимая в кулаке край мантии. Ткань была шершавой, пропитанной запахом дыма и боли.
— А что, по-твоему, у меня был выбор? — её голос звучал глухо.
— Выбор? — он фыркнул, переступая порог. — Ты могла сгореть в первом же заклятии, но нет, решила играть в переодетую нежить. — Надевай, — приказал он, тыча пальцем в одежду. — Пока не поздно.
Гермиона замерла, сжимая в руках купленную им одежду.
— Ты что, будешь стоять здесь? — спросила она, пряча дрожь в голосе за сарказмом. Хотя чего она стеснялась, если он всё видел? Там. В воспоминаниях с «другим Драко». Но стоит признать. Этот Драко - иной. Взрослей. Мужественней. Будто немного чужой. Он смахивал на... старшего брата? И вообще какого черта...
— О, прости, принцесса, — язвительно протянул он. — Забыл, что вам, героям, нужны гардеробы с розовыми шторами и хрустальными зеркалами.
Он щёлкнул пальцами, и шторы сами захлопнулись, отрезав комнату от внешнего мира.
— Довольна? — спросил он, скрестив руки.
«Вот сукин сын. Вообще не изменяемый».
Гермиона сжала губы, но отвернувшись, начала развязывать свой корсет и снимать рубашку. Она чувствовала, как его взгляд, тяжёлый и неотрывный, скользит по её спине, пока она натягивала водолазку. Ткань обтянула фигуру, подчеркнув линии, которые она обычно прятала раньше под мешковатыми свитерами. И как только она хотела натянуть джинсы, остановилась, вспомнив, что она без нижнего белья, еще со времен произошедшей ситуации в библиотеки с Монтегю.
«Чёрт...»
— Эмм... Малфой. — Она замерла, держа джинсы на уровне колен, выглядывающие из под юбки. Голос дрогнул, выдав то, что она так старалась скрыть.
«Да сука, почему сейчас?»
— Что? — спросил он слишком спокойно, будто уже знал ответ.
Гермиона сглотнула. «Чёрт, чёрт, чёрт».
— Мне нужно... — она жестом показала на джинсы, затем на себя, — ...ну, ты понял.
Он понял. По мерзкой усмешке, расползающейся по его лицу, было ясно, что понял слишком хорошо.
— Ах, — он сделал шаг вперёд, руки в карманах, — Грейнджер без своего доспеха из праведности. Интересно.
— Заткнись, — она швырнула в него подушкой, но он ловко уклонился.
— Не волнуйся, — он потянулся к сумке, брошенной у двери, и вытащил свёрток, в котором находилась чёрная ткань. — Я не настолько подонок, чтобы оставить тебя в неловком положении. Хотя... — он бросил ей свёрток, — возможно, это ошибка.
Гермиона развернула свёрток, и её пальцы замерли. Чёрные кружевные трусы с биркой, тонкие, почти невесомые, словно издеваясь над её попытками сохранить хладнокровие.
— Ты... это серьёзно? — она подняла их двумя пальцами, будто держала ядовитую змею.
Драко прислонился к дверному косяку, его губы дрогнули в едва заметной усмешке.
— Что? Не по вкусу принцессе? — он скрестил руки. — Мог бы предложить что-то в горошек, но, увы, маглы любят извращаться с кружевами.
Гермиона сглотнула, чувствуя, как жар поднимается к щекам.
«Он точно делает это нарочно».
— Ты специально выбрал это... это... — она тряхнула трусами.
— Это называется «нижнее бельё», Грейнджер, — он притворно удивился. — Разве в твоих книгах про это не писали?
Она швырнула обертку ему в лицо, оставив трусы при себе. Но он поймал её одной рукой, не переставая ухмыляться.
— Спасибо, сохраню на память, — он сунул обертку в карман. — Но если ты предпочитаешь голышом...
— Выйди, — прошипела она, указывая на дверь.
— О, теперь стесняешься? — он приподнял бровь. — А минуту назад готова была раздеваться при мне.
Она снова сняла джинсы и натянула кружевную ткань.
— А что мы вообще собираемся делать? — спросила она, застёгивая натянувшие обратно джинсы. — Не думала, что будущее тебя научит играть в стилиста.
Он засмеялся — коротко, без радости.
— Если бы ты попала под заклятье тогда, — его голос дрогнул, — я бы...
Он замолчал, сжав кулаки.
— Ты бы что?
Но когда она встретилась с его взглядом, он уже снова был маской из сарказма.
— Я бы добавил этот костюм Пожирательницы в список твоих нелепых нарядов. Шевелись, Грейнджер. Нам нужно двигаться.
Отстраненный. Снова.
Он вышел, хлопнув дверью, но Гермиона заметила, как его рука дрогнула, прежде чем отпустить ручку.
На шее блеснул маховик, а в кармане джинсов она нашла смятый листок — чек из кофейни с надписью на обороте: «Не умри. Это испортит мой кредитный рейтинг».
Уголки её губ дрогнули, но она быстро подавила улыбку, будто боялась, что Драко увидит её даже через стену. Хотя... блять, почему она стеснялась? Еще вчера, она вытягивала из него слова соблазном, а сегодня что?
- Малфой, - крикнула она, но ответа не поступило.
Минут через пять дверь вновь распахнулась, и он вошел в комнату.
Он выглядел... иначе. Чёрная кофта с капюшоном, наброшенным на голову, словно плащ из теней, подчёркивала его форму. Светлые джинсы, слегка потёртые на бёдрах, сидели идеально, будто сшитые по мерке, а белые кроссовки казались нелепым пятном в его обычно мрачном образе. Господи, будь он обычным и жил бы в магловском мире, все девки уже давно выжимали бы трусы, при одном взгляде в его сторону. Высокий. Стройный. Сексуальный? Да! Даже в этой одежде!
Гермиона замерла на пороге, глядя на него. Этот образ был так далёк от того Драко, которого она знала — отутюженных мантий, безупречных рубашек, надменных взглядов. Теперь он казался... опаснее. Призрачнее. Как будто он мог раствориться в тени, унеся с собой все свои секреты. Сука, ну как же он был хорош. Только он и идеально подходящая ему магловская одежда. Боже... даже эти чёртовы кроссовки...
— Только не говори, что мы собираемся ограбить банк! — сказала она, пытаясь скрыть, как её зацепила эта перемена.
Он усмехнулся.
— Банки — это скучно. Я думал о чём-то масштабнее. Например... как заставить тебя перестать пялиться.
— Не пялюсь, — она фыркнула. — Просто удивлена. Не знала, что ты умеешь выглядеть... обычным.
— Обычным? — он скинул капюшон, и теперь его взгляд, острый как лезвие, впился в неё. — Это не обычность, Грейнджер. Это практичность. Капюшон скрывает лицо, джинсы не стесняют движений. Всё, что нужно, чтобы не быть замеченным.
— Почему ты вообще это надел? — она коснулась рукава, и ткань оказалась неожиданно мягкой, словно плетёной из ночного ветра.
— Потому что в этом, — он резко отвернулся, — я не напоминаю себя.
Его слова повисли в воздухе, тяжёлые, как туман. Гермиона поняла: этот наряд — его щит. Не доспехи аристократа, а ткань странника, который не хочет, чтобы его узнали. Чтобы он и сам себя не узнал.
— Тебе идёт, — неожиданно сказала она.
Он замер, будто её слова были заклинанием, а затем резко натянул капюшон обратно, пряча лицо.
— Не льсти. Иди, — бросил он, направляясь к двери. — Мы теряем время.
— Напомни, что тут написано? — догнав его, она тыкнула в строчку: «Не умри. Это испортит мой кредитный рейтинг».
Он сжал бумагу, не глядя, но уголок его рта дёрнулся.
— Угрозы? Мило. Но я предпочитаю действия.
Он шагнул вперёд, заставляя её отступить к стене. Его пальцы легли на доски рядом с её головой, блокируя путь.
— Если хочешь, чтобы я перестал смеяться, Грейнджер, — он наклонился, и его дыхание коснулось её уха, — заставь.
Она впилась ногтями в его предплечье и оттолкнув, вышла за дверь.
- Сучка...- прошептал он, но губы предательски дрожали, будто пытались удержать смех.
- Не отвергаю - услышала она и протянула улыбку.
«Чёртов Малфой», - мысли бились в такт шагам, высекающим искры из каменного пола. «Чертов кредитный рейтинг». И это странное щемящее чувство — не злость, а что-то горько-сладкое, словно проглоченный шип, обёрнутый в шёлк.
А он, всё ещё сминая в ладони тот злосчастный листок, смотрел, как пыль медленно оседает на месте, где она стояла. Пальцы сами нашли следы её ногтей на коже — четыре полумесяца, будто шрамы от встречи с кометой. Боги... Этот адский вихрь её присутствия — взгляд, высекающий искры из камня, слова, которые режут, но не кровь, а душу. Ему не хватало именно этого — не мраморного спокойствия, а урагана эмоций, треска ломающихся льдин в кипящей воде. Даже если этот ураган — она, с её способностью превращать тишину в бурю.
Лондон в конце сентября дышал сыростью и дымчатым золотом. Узкая улочка в районе Мейфэра, укутанная в туман, струившийся между георгианских фасадов с коваными решётками на окнах, напоминала старую гравюру. Воздух был пропитан ароматом жареных каштанов из ларька на углу и горьковатым дымком из трубок прохожих. Листья платанов, словно позолоченные монеты, кружились под ногами, цепляясь за подолы пальто прохожих и шурша под колёсами чёрных кэбов.
Гермиона шла быстро, её белые кроссовки отбрасывали мелкие брызги с лужи, в которой отражались неоновые буквы кафе «The Enchanted Bean». Ветер трепал её непослушные волосы, собранные в пучок, откуда выбивались медные пряди.
Драко шагал рядом, руки в карманах кофты. Его платиновые волосы, обычно безупречные, сейчас были слегка растрёпаны ветром, а на виске алела царапина — след войны. Он щурился от редких лучей солнца, пробивавшихся сквозь облака, словно не доверяя этому жёлтому, умирающему свету.
Пока они шли, Драко ловил краем глаза эти взгляды — острые, как лезвия, и наглые, как крики чаек. Парни у газетного киоска, затянутые в кожаные куртки; студенты с кофейными стаканчиками, замершие на ступенях музея; даже пожилой торговец каштанами, замедливший движение руки с щипцами. Все они смотрели на «неё» — на её волосы, выпавшие локоны из пучка, пойманные ветром в медный вихрь, на бегунью-походку, на зад, обтягивающий джинсами, на кроссовки высекающие капли из луж на брусчатке. Смотрели, как на шторм, который хочется потрогать, даже зная, что снесёт.
Он чувствовал это — тепло раздражения, поднимающееся по жилам, как ртуть в термометре. Его пальцы непроизвольно сжались в карманах. «Слишком яркая», — подумал он с ядовитой усмешкой, наблюдая, как молодой человек в очках с толстой оправой чуть не выронил телефон, провожая её взглядом. «Слишком... заметная».
Но это была ложь. Правда пряталась глубже — под рёбрами, где что-то ёкало, будто старая пружина, когда парень с гитарой за спиной улыбнулся ей, словно предлагая разделить шутку, о которой Драко никогда не узнает. Правда была в том, как его плечо автоматически сместилось вправо, закрывая её от их глаз, как щит. В том, как его походка стала жестче, шире, будто метя границы на песке: «Моё».
Гермиона замечала их взгляды — эти быстрые, словно вспышки фотоаппаратов, взлёты ресниц, задержанные на секунду слишком долго. Девушки у витрин бутиков, бариста в кафе, даже строгая женщина в костюме у светофора — их глаза цеплялись за «его» профиль, за безупречный изгиб пальцев, поправляющих капюшон , за платиновые пряди. Они смотрели, как на статую, которую хочется коснуться, даже зная, что обожжёшься.
Она чувствовала это — лёгкое подёргивание в уголке губ, будто хотела высмеять их наивность. «Слепые», — думала она, ускоряя шаг, чтобы ветер унёс её мысли. «Они не видят, как он ядовит». Но это была ложь. Правда пряталась глубже — под рёбрами, где что-то сжималось, будто её сердце внезапно стало слишком большим для грудной клетки.
Особенно та рыжая в кожаной куртке, что стояла у входа в паб. Её смех, звонкий и нарочитый, пробился сквозь шум улицы, когда Драко, проходя мимо, машинально отклонился, чтобы избежать столкновения. Девушка улыбнулась ему — дерзко, без стыда, — и Гермиона невольно сжала кулаки в карманах куртки.
— Кажется, твои поклонницы не иссякают, — бросила она, глядя вперёд, на мокрые плиты тротуара. Голос звучал ровно, но в нём дрожала тонкая нить иронии, будто лезвие, прикрытое шёлком.
Он повернул голову, солнечный луч, пробившийся сквозь тучи, скользнул по его скуле, подчеркнув насмешливый изгиб губ.
— Ревнуешь, Грейнджер? — спросил он, и в его тоне было что-то опасное — как игра с огнём в комнате, полной пороха.
Она засмеялась — слишком громко, слишком резко.
— К твоему нарциссизму? О, определённо. Он такой... заразительный.
Но внутри всё кричало. Потому что эти взгляды напоминали ей то, что она отрицала годами: он был магнитом, чьё притяжение работало даже на тех, кто знал о его тёмных секретах. Даже этот Драко. Даже такой. Был «её».
Когда они прошли мимо витрины ювелирного магазина, её отражение в стекле на миг слилось с его силуэтом. Девушка в чёрном платье с другой стороны улицы замедлила шаг, глазами провожая Драко, и Гермиона невольно выпрямила спину, подняв подбородок. «Смотрите»,— прошептала её гордость. «Смотрите, но он сейчас здесь — со мной».
На мостовой, выложенной плиткой викторианской эпохи, мелькали тени прохожих: старушка в шляпке с фазаньим пером толкала тележку с книгами, две девушки в клетчатых юбках и кожаных куртках смеялись, делясь зонтом с принтом Union Jack, а мужчина в котелке читал газету с заголовком «Странные явления в метро: совпадение или магия?». Где-то вдалеке завывала сирена, сливаясь с криком чайки, прилетевшей с Темзы.
Они не касались друг друга, но пространство между ними вибрировало, как натянутая струна. Гермиона резко остановилась у витрины антикварного магазина, где среди позолоченных часов и фарфоровых кукол лежала потрёпанная книга с тиснением «Тайны алхимии: XVI век».
— Ты всё ещё считаешь, что слизеринское высокомерие заменяет мозги? — спросила она, не глядя на него, следя, как их отражения в стекле накладываются друг на друга.
Он хмыкнул.
Мимо пробежал терьер в ярко-жёлтом дождевике, таща за поводок рыжеволосого мальчишку, который чуть не сбил с ног мужчину с зонтом-тростью. Где-то зазвонили колокола церкви Сент-Мартин-ин-зе-Филдс, и звук поплыл над крышами, смешиваясь с рокотом автобуса, вынырнувшего из тумана, как чудовище из сказки.
Они продолжили путь, и Драко невольно придержал дверь кафе, когда она зашла внутрь. Через секунду он уже проклинал себя за этот жест, а она прятала улыбку в своих блестящих локонах.
Осень в Лондоне — время, когда даже камни помнят, а тени прошлого танцуют в каждом туманном переулке.
Они поднялись на второй этаж, где веранда, обвитая плющом с пожухлыми листьями, нависала над улицей, как корабельная палуба над бездной. Стёкла фонарей, подвешенных к кованым балкам, мерцали апельсиновым светом, отражаясь в лужах на столешницах. Сюда долетал лишь приглушённый гул города — словно Лондон стал декорацией к спектаклю, где они оба случайные зрители.
Драко отодвинул стул с скрипом, слишком громким в этой внезапной тишине. Его пальцы замерли на спинке, когда он заметил, что Гермиона уже села, не дожидаясь рыцарских жестов. Уголок её губ дрогнул — она всегда умела превращать его учтивость в фарс.
— Ты всё ещё считаешь, что притворство джентльмена скроет твоё нутро, Малфой? — спросила она, снимая перчатки.
Он развалился в кресле, нарочито небрежно, но нога под столом непроизвольно дёрнулась, задев её кроссовок.
— Притворство — это твоя специальность, Грейнджер. Особенно когда делаешь вид, что не заметила, как трижды посмотрела на ту царапину. — Он провёл пальцем по красной линии на виске, и её взгляд, вопреки воле, скользнул за движением.
Официант с татуировкой дракона на шее принёс меню, но они даже не открыли их.
— Эспрессо. Без сахара, — бросила Гермиона, не отрываясь от окна, где в тумане мерцали огни Биг-Бена.
— Виски. С водой из Стигийского озера, если найдёте, — усмехнулся Драко, и официант, моргнув, поспешно ретировался.
Между ними упала пауза, густая, как смог над Темзой. Она разломила её, наклонившись вперед и положив локти на стол.
- Каков план?
— План? — Драко откинулся на спинку, пальцы медленно выстукивали ритм на столешнице, словно отмеряя время до взрыва. Его взгляд скользнул по её локтям, впившимся в стол, потом вверх — к венам на шее, пульсирующим чуть быстрее нормы.
— Ты же обожаешь планы, Грейнджер. Распиши всё по пунктам:
«1. Спасти мир.
2. Перевоспитать Малфоя.
3. Не признаться, что пункт два уже выполнен... с ошибками».
Он потянулся к салфетке, намеренно медленно, чтобы тыльная сторона ладони едва коснулась её предплечья. Контакт — на грани случайности.
Внизу, на улице, загудел мотоцикл, и вибрация прошла сквозь стёкла, заставив дрогнуть её чашку.
- Я серьезно, Малфой.
Он откинулся, свесив руку с обратной стороны кресла, и тень от его ресниц скользнула по скулам, словно чёрный лепесток.
— Давай поговорим, — произнёс он, отводя взгляд к окну, где по стеклу стекали капли, словно чьи-то невидимые слёзы. — Начнём с малого: один вопрос — один ответ. - Губы дрогнули в полуулыбке. - Без фокусов. Без...побегов.
— Договорились, — выдохнула она, отодвигая меню с десертами, которые они так и не заказали. — Начни ты.
Она скрестила руки на груди, но её нога под столом непроизвольно качнулась, задев его лодыжку. Драко не отпрянул.
Он приподнял бровь, его взгляд скользнул по маховику, висевшему у неё на груди, как подарок времени.
— Почему ты забрала меня, а не... - палец провёл по конденсату на стакане, оставив след - ... «его»? Того, кто ещё не научился прятать шрамы?
За соседним столиком рассмеялась пара влюблённых, и звук смеха заставил Гермиону вздрогнуть. Она намеренно опустила взгляд на свои руки, где красовались шрамы прошлого, которые связывали с «ним».
— Господи, Малфой, — её голос звучал устало, будто она повторяла это в сотый раз. — Я думала, это логично. - Пальцы сжали край стола, оставляя следы на полированной поверхности. - Ты знаешь, как предотвратить войну. Ты знаешь о крестражах. И потому что... ты единственный, кто понял, что войну не выиграть в одиночку.
Он не ответил. Не нужно было. Все и так понятно.
Драко провёл пальцем по краю своего стакана, смахнув каплю виски.
- Теперь твой вопрос. - Он откинулся назад.
— Откуда у тебя деньги, Малфой? — Губы сжались в тонкую нить. - Еще вчера я украла тебя из под носа Волдеморта, а сегодня ты покупаешь нам одежду и оплачиваешь счета. Все таки грабил банк? - она вскинула бровь.
Драко медленно повернул стакан, наблюдая, как жидкость оставляет янтарные дорожки на стекле.
— Деньги? — Губы искривились в усмешке. — Ты действительно хочешь обсудить это сейчас?
- Без фокусов. Без побегов, Малфой. Это были твои условия, поэтому отвечай.
— Хочешь знать правду? — Он наклонился так близко, что их дыхание смешалось. — Я не грабил банк. - Он постучал пальцем по стеклу. - Отец оставил мне сундук с галлеонами под кроватью, еще когда я учился.
-Что?... Ты был в Мэноре, пока я спала? - Её голос звучал как лезвие, заточенное на точильном камне. — Ты рискнул вернуться туда, зная, что министерство и дементоры ищут тебя? Или ты забыл, что «тот» Драко убил Монтегю?
Драко резко выпрямился.
— Да, я был в Мэноре. Да, сундук под кроватью — не выдумка. Но если бы ты думала головой, а не своей гриффиндорской паранойей, то поняла бы: отец спрятал там не только галлеоны. — Он достал из кармана маленький чёрный ключ с рунами и пергаментами, бросив их на стол. — Там были дневники. Карты. Признания. Всё, что нужно, чтобы сжечь Пожирателей уже сегодня.
Гермиона прикусила губу, чтобы сдержать улыбку, но уголки её рта всё же дрогнули. Глаза, обычно жёсткие и аналитические, смягчились на мгновение, словно сквозь трещины в броне пробился солнечный луч:
— Это... это... спасибо.
Она быстро опустила взгляд, делая вид, что изучает раны на ладонях — жест, выдававший внутренний восторг.
— Спасибо? — Он фыркнул, откидываясь на спинку стула. - Ты звучишь так, будто я подарил тебе букет, а не ключ от гибели Пожирателей.
Она резко подняла голову, и солнечный луч, пробившийся сквозь тучи, осветил её лицо — щёки порозовели, ресницы вздрогнули. Но уже через секунду она снова была непроницаема:
— Я имела в виду... — её голос дрогнул, и она нарочито громко кашлянула, — ...что это рациональный шаг. Ты сделал что-то полезное без тысяча предупреждений.
А за окном дождь окончательно стих, оставив после себя радугу, висящую над руинами Лондона, как насмешливый намёк на то, что даже после бури может быть что-то яркое.