19 Глава
Тишина.
Она была такой густой, что её можно было резать ножом. Драко сидел на краю кровати, его пальцы нервно сжимали край простыни, пока костяшки не побелели. Комната была пустой, если не считать его самого и этого невыносимого шума в голове. Шума, который не давал ему дышать, думать, жить.
Он закрыл глаза, но это не помогло. Внутри него бушевал ураган. Воспоминания, которые она показала, крутились в его голове, как кадры из какого-то чужого сна. Тот Драко из настоящего — почти светлый, чистый, тот, кем он мог бы быть, если бы не его выбор. Тот, кто не стал Пожирателем. Тот, кто не потерял себя.
А он? Он был тенью. Тенью того, кем он мог бы стать.
Он сжал зубы, чувствуя, как гнев поднимается в груди. Гнев на себя. На неё. На того, кто остался со светлым разумом. На весь этот проклятый мир, который заставил его стать тем, кем он стал. Но сильнее всего горела ненависть к «нему» — к тому Драко, который смел быть счастливым. К тому, кто не сломался.
Он думал о том, как всё пошло не так. Как он оказался здесь, в настоящем, которое казалось таким далёким, но одновременно таким реальным. Как он увидел себя — того, кем он мог бы стать, если бы не сделал тех ошибок.
Его руки дрожали. Он сжал их в кулаки, пытаясь остановить дрожь, но это не помогало. Всё, что он чувствовал, — это пустота. Пустота, которая разъедала его изнутри.
Он думал о ней. О том, что она всё еще жива. О том, что она любит. Любит его светлое «отражение».
Он встал, резко дернувшись, словно пытаясь сбросить с кожи невидимые оковы. Начал ходить по комнате, его шаги были резкими, нервными. Он чувствовал, как стены сжимаются вокруг него, как воздух становится всё тяжелее.
Он остановился у окна и посмотрел в темноту. Ночь была тихой, звёзды мерцали где-то далеко, словно напоминая ему, что мир всё ещё существует за пределами его боли.
— Как ты смеешь... — прошипел он в пустоту, обращаясь к своему двойнику из воспоминаний. — Как ты смеешь быть «мной»?
Он схватил со стола флакон с зельем и швырнул его в стену. Стекло разбилось с хрустальным звоном, жидкость растеклась тёмным пятном, словно кровь. Но даже это не принесло облегчения.
Она всё ещё любила его. Того.
Дрожь пробежала по его телу, когда он вспомнил, как её пальцы касаются щёк «другого», как её губы шепчут слова, которые когда-то предназначались ему. Нет, не ему. Тому, кем он «мог» бы стать. Тому, кто не предал, не сжёг мосты, не впустил тьму в свою душу.
— Ты выбрал это, — внезапно раздался её голос за спиной.
Он обернулся.
Гермиона стояла в дверях, её силуэт чётко вырисовывался на фоне света из коридора. В её руке он заметил палочку — на всякий случай. Всегда на всякий случай. А на запястьях красные потертости от веревок. Пришлось развязать.
— Ты думаешь, я не знаю? — он засмеялся, и смех его звучал хрипло, как скрип ржавых петель. — Ты показала мне рай, в котором я «мог» жить, и теперь ждёшь, что я упаду на колени и буду благодарить?
Она сделала шаг вперёд, её глаза горели.
— Я жду, что ты перестанешь врать себе. Ты стал Пожирателем, не потому что мир заставил. А потому, что ты «выбрал» это. Как выбрал ненавидеть себя.
Его рука непроизвольно потянулась к палочке, но он остановился. Даже сейчас, даже после всего, он не мог причинить ей вред. Не хотел.
— Ты не понимаешь, — прошипел он, приближаясь к ней. — Ты видела его — этого идеального дурака в мантии «спасителя». Он слаб. Он не выжил бы в моём мире.
— Он выжил в «своём», — парировала она, не отступая. — Потому что у него было то, чего ты сам себя лишил. Надежда.
Он замер, его дыхание спёрло. Надежда. Какое смешное слово. Он вспомнил, как когда-то, до клейма, до крови на руках, он тоже верил в него. Верил, что может быть больше, чем марионеткой в чужих играх.
— Надежда — для идиотов, — выдохнул он, но голос его дрогнул.
Гермиона внезапно закрыла расстояние между ними, её пальцы впились в его запястье.
— Тогда почему ты до сих пор здесь? — её шёпот обжёг его, как огонь. — Почему не сбежал? Не убил меня? Не вернулся к своим хозяевам?
Он не ответил. Не смог. Потому что ответ был в её глазах — в этих карих глубинах, которые он когда-то знал наизусть.
— Потому что ты ещё не мёртв внутри, — сказала она за него. — Потому что часть тебя всё ещё хочет верить.
Он отпрянул, словно её слова были ударом.
— Перестань, — прошипел он.
— Нет. Ты будешь слушать. Ты видел, каким мог бы быть. И теперь у тебя есть выбор: продолжить притворяться монстром или...
— Или что? — он перебил её, язвительно усмехнувшись. — Или стать «им»? Твоим милым мальчиком с чистой совестью? - Он сам вздрогнул от этих слов. «Твоим». Он хотел быть её, но уже поздно.
— Нет, — она покачала головой. — Стать собой. Настоящим. Даже если это будет больно.
Он засмеялся. Зло. Горько.
— Настоящий я — это тот, кто сжёг деревни, пытал невинных, убивал твоих друзей и тебя в том числе, предал всех, кто ему дорог. Ты видела будущее.
— Видела, — её голос дрогнул. — И вижу, как ты сейчас терзаешь себя за то, что не можешь вернуть время вспять.
Он стиснул зубы. Она не должна была знать. Не должна была видеть это.
— Молчи, — предупредил он, но в его голосе не было силы.
— Нет, — она снова шагнула вперёд. — Ты боишься, что если перестанешь быть монстром, тебе не останется ничего. Но это неправда.
Её рука коснулась его щеки. Он замер, словно её прикосновение было заклинанием.
— Ты всё ещё там. Тот, кто улыбался мне. Тот, кто спас меня в библиотеке. Кто защитил меня от Монтэгю. Кто... — её голос сорвался, — кто целовал меня, словно я была всем, что ему нужно.
Он закрыл глаза, чувствуя, как её слова разрывают его на части. Он хотел. Безумно хотел быть тем, о ком она говорит.
— Это был не я, — шептал он, а в этот момент сердце разбивалось на осколки.
— Это был ты, — она настаивала. — Просто ты решил не знать, какого этого.
Он отстранился, его пульс бешено колотился. Ему нужно было бежать. Скрыться. Уничтожить всё, что напоминало о слабости. Но ноги не слушались.
— Что ты хочешь от меня? — спросил он, и в его голосе звучала мольба.
— Хочу, чтобы ты перестал бежать, — она протянула руку, ладонью вверх. — Хочу, чтобы ты попробовал. Хоть раз. Хочу, чтобы ты помог нам изменить будущее. Помог «тому» самому себе, прожить счастливую жизнь.
Он посмотрел на её руку, где светились шрамы прошлого, потом на неё. На её глаза, полные упрямой надежды. На губы, которые когда-то были его спасением.
Он колебался. Вечность. А потом, медленно, словно каждое движение причиняло боль, он положил свою руку в её.
Его пальцы коснулись её ладони — и мир перевернулся.
Он всегда мечтал об этом. Тайно. Яростно. Стыдливо. В одиннадцать, когда она извивала палочку в воздухе при «Вингардиум Левиоса». В шестнадцать, украдкой наблюдая, как она листает книги в библиотеке, пряча улыбку за прядями волос. В двадцать, когда её имя стало проклятием на устах Пожирателей, а её образ — кошмаром, от которого он просыпался в поту. Он рисовал этот момент в голове тысячу раз: нежность, которую никогда не смел допустить.
Её ладонь оказалась теплее, чем он ожидал. Тепло, живое и настойчивое, проникло сквозь его холодную кожу, словно солнечный луч, пробивающийся сквозь толщу льда. Он вздрогнул — не от боли, а от невыносимой хрупкости этого момента.
Он ждал, что земля разверзнется. Что метка на руке взорвётся болью, наказав за дерзость коснуться её. Но вместо этого по жилам разлилось тепло, странное и пугающее — будто в груди растаял лёд, которого он не замечал.
Её пальцы сжимали его руку с решимостью, которая заставила его сердце бешено забиться. Шрамы на её запястье, грубые и неровные, касались его Тёмной метки. Два разных клейма, две истории страданий, сплетённые в одно. Он почувствовал, как по спине пробежали мурашки — не от отвращения, а от странного сходства. Они оба были изранены войной, только её шрамы светились благородством, а его — гноились стыдом.
— Ты дрожишь, — сказала она, и в её голосе не было насмешки.
Он не ответил. Не мог. Каждое слово казалось ножом, готовым разрушить хрупкое перемирие. Внутри бушевала война: часть его кричала, что это ловушка, что она презирает его, что он недостоин. Другая — та, что пряталась глубже всех ран — цеплялась за это прикосновение, как утопающий за соломинку.
Он замер, боясь пошевелиться, словно любое движение могло разрушить эту иллюзию.
Она подвинулась ближе, и её запах ударил в сознание — не духи, а дым, чернила и что-то неуловимо-тёплое. Детство. Невинность. Всё, что он уничтожил в себе. Её кожа пахла мёдом и пергаментом — запах библиотеки Хогвартса, запах времён, когда он ещё не знал, как тяжела бывает кровь на руках. Внезапно его собственное дыхание показалось ему слишком громким, слишком неровным.
— Драко... — его имя на её губах прозвучало как заклинание.
Он закрыл глаза, ожидая, что проснётся в своей постели в будущем. Один. С пустотой вместо сердца. Но её пальцы сжали его руку сильнее, возвращая в реальность.
Его пальцы, привыкшие сжимать только палочку или горло врага, теперь сплетались с её, будто ища опоры. Он чувствовал каждую линию её ладони, каждую мозоль, оставленную боями и книгами. Это было невыносимо интимно — как будто она касалась не его кожи, а самой его души, обнажённой и искалеченной.
И тогда он понял — это не сон.
Его мечта, годами тлевшая под пеплом ненависти, внезапно вспыхнула, ослепляя. Но вместо сладкой эйфории он чувствовал лишь боль. Боль от понимания, что это миг не для него. Для того Драко, что ещё чист. Для версии себя, которая смеет мечтать.
Он знал. Чёрт возьми, «знал». И от этого было ещё больнее. В его груди вспыхнуло что-то яркое и ядовитое, как северное сияние над руинами. Ему нужно это принять. Как бы ни было больно. Как бы, сука, не разрывало на части. Ради неё. Ради того «себя». Ему нужно принять. Скомкать и проглотить через силу.
И он принял.
- В любом случае... - он открыл глаза и проглотил огромный ком, стоявший в его горле, - я не смогу вернуть себе «свое» прошлое... Я уже тот - кто есть. - И эти слова, как упавшая могильная плита.
Он произнёс это тихо, глядя на их соединённые руки. Её пальцы сжимали его ладонь так крепко, будто она пыталась склеить осколки.
— Ты прав, — сказала Гермиона, и он вздрогнул, ожидая подвоха. — Ты не изменишь того, что уже сделал. Но ты можешь дать «ему» шанс не повторить твоих ошибок.
Он поднял глаза, встречая её взгляд. В нём не было жалости — только стальная решимость, которую он помнил ещё со школьных лет.
— Зачем тебе это? — спросил он, сжимая её руку так, что костяшки побелели. — Ты получила своего «идеального» Малфоя. Чего ты хочешь от меня, от этого... — он махнул свободной рукой в сторону своего грязного плаща со знаком Пожирателей.
— Потому что он не идеальный, — резко ответила она. — Он боится. Каждый раз вздрагивает от мысли, что станет «тобой». И я... — её голос дрогнул, — я не хочу, чтобы он прошёл через это в одиночку.
Драко замер. Он вдруг понял, о чём она не договаривала. Этот мальчик из настоящего — его зеркало, его почти незапятнанная версия — был так же уязвим, как и он сам когда-то. Без Гермионы, без её упрямой веры...
— Ты используешь меня, чтобы спасти его, — прошипел он, но без злости. С констатацией факта.
Тишина повисла между ними, густая, как туман в Запретном лесу. Где-то за окном завыл ветер, и Драко вдруг осознал, как холодно в этой комнате. Как холодно было внутри него все эти годы.
— Что я должен сделать? — спросил он наконец, и это прозвучало как капитуляция.
Она хотела. Она решалась. Но слова не шли. Это было словно просьба о самоубийстве, но во благо самому себе. Странно. Глупо. Но правильно.
- Нам нужно изменить будущее... Начиная здесь... С настоящего.
Её слова повисли в воздухе, словно лезвие на нитке. Драко почувствовал, как под кожей заструился холод — не магический, а глубже. Тот, что прожигал кости, напоминая: он здесь чужой. Призрак в своём же прошлом.
— Ты с ума сошла, — выдохнул он, но без прежней ярости. Даже протест звучал вяло, как будто часть его уже согласилась.
Гермиона приблизилась, её тень слилась с его тенью на стене, создавая странного двуглавого монстра.
— Ты сам видел, к чему ведёт твой путь. Разве это не хуже смерти?
Он засмеялся. Коротко, резко.
— Ты думаешь, я не понимаю? Я живу в этом будущем. Каждую ночь просыпаюсь с криком, потому что мне снится, как я убиваю тебя. Снова и снова. — Его голос сорвался, открывая трещину. — И теперь ты просишь меня переписать это? Как? Стереть ластиком?
Она схватила его за рукав, пальцы впились в ткань.
— Нет. Просить я перестала. Мы все изменим, каждый шаг, каждую мысль, всё для него и его будущего.
Он отшатнулся, наткнувшись на стол. Склянки с зельями зазвенели, как насмешка.
— Что ты хочешь? Чтобы я стал его нянькой? — язвительно выкрикнул он, указывая в сторону, где, как он знал, жил его двойник. — Шептал сказки на ночь? «Спи, мелкий, не становись монстром»?
— Хочу, чтобы ты стал «зеркалом», — она ударила кулаком в грудь, заставив его податься вперед. — Чтобы он видел в тебе не кошмар, а предупреждение. Чтобы знал, что каждое его решение — это шаг либо к тьме, либо...
— К тебе, — закончил он за неё. Горько. — Ты всё ещё любишь его, да? Даже зная, чем он может стать.
Она не ответила. Не нужно было. Ответ висел в морщинках вокруг её глаз, в том, как её губы дрогнули, прежде чем сомкнуться.
Драко провёл рукой по лицу, словно пытаясь стереть маску.
— Хорошо. Но если я это сделаю... — он посмотрел на неё, и в его взгляде вспыхнуло что-то дикое, почти безумное, — ...ты сотрешь меня из себя. Полностью. Никаких воспоминаний, никаких следов.
Гермиона побледнела.
— Я не могу...
— Можешь! — он схватил её за плечи, встряхнул. — Ты нашла способ вытащить его из временной петли. Найди способ похоронить меня в ней и не думать обо мне.
Она пыталась вырваться, но он держал крепко.
— Почему? — прошептала она.
— Потому что я не заслуживаю существовать в твоей голове, если он будет жить, — его дыхание смешалось с её. — Потому что два Драко Малфоя — это противоестественно. Потому что... — он замолчал, вдруг ослабив хватку, — ...потому что я устал.
Тишина.
Где-то за окном с криком пролетела сова. Гермиона медленно подняла руку, коснулась его щеки. Он замер, ожидая удара. Но она просто провела пальцем по шраму на виске.
— Хорошо, — сказала она тихо. — Но сначала ты дашь ему то, чего я не смогла дать тебе.
— Что?
— Прощение.
Он засмеялся. Звук был похож на ломающееся стекло.
— Ты невыносима, Грейнджер.
— Знаю. — Она улыбнулась, и в этой улыбке было что-то древнее, мудрое.
...
Треск угольков разряжал тишину между ними.
Она сидела у камина, поджав ноги, обняв их руками. Пламя отражалось в её глазах, превращая карий цвет в янтарный.
Он лежал на кровати, уставившись в потолок, подогнув одно колено. Рука с тёмной меткой свисала с края, пальцы непроизвольно сжимались в такт тревожным мыслям.
— У меня столько вопросов... — тихо произнёс он, будто признавался не ей, а теням на потолке.
— У меня не меньше, — ответила она, не поворачиваясь. Её голос звучал приглушённо, словно сквозь пелену дыма.
Он приподнялся на локте, изучая её профиль. Огонь рисовал на её щеке, шее, руках, золотые узоры, подчёркивая шрамы — следы войн, которые она уже прожила, и тех, что ещё не начались.
- Почему... ты ничего не сделал, когда он вознес над тобой палочку? - она повернулась, взглянув прямо ему в глаза. Пламя перед ней колыхнулось, будто испугалось её вопроса.
Драко замер. Даже воздух вокруг словно загустел, пропитанный памятью о том моменте: холодный пол Тайной комнаты, запах крови и пепла, зелёный свет, уже сформировавшийся на кончике палочки Темного Лорда.
— Ты видела это, — произнёс он не как вопрос, а как приговор. Голос его был пустым, словно выжженной пустыней. — Видела, как я стоял на коленях. Как он смеялся.
Гермиона не моргнула. Пламя отражалось в её глазах, превращая их в два крошечных костра.
— Видела, как ты ждал. Не сопротивлялся. Не закрывался щитом. Не дал отпор. Почему?
Он опустил голову.
— Потому что я заслужил это! Потому что... мне было это нужно.
— Ты мог сражаться.
— Сражаться? — он засмеялся и лег на спину, вновь взглянув в потолок. — Я устал, Грейнджер. Устал от лжи. От необходимости каждое утро просыпаться и притворяться, что мне не противен собственный голос. От мыслей, что однажды я посмотрю в зеркало и увижу «его»— Волдеморта — вместо себя.
Он снова закатил рукав и взглянул на метку.
— Это не просто клеймо. Это рак. И он пожирает меня с каждым днём. Тот момент... — голос его дрогнул, — ...был бы облегчением.
— Ты сдался, — прошептала она. Не упрёк. Констатация.
Он опустил руку.
— Да!... Сдался! Потому что верил, что смерть — единственный способ перестать быть монстром!
Гермиона легла на пол, подогнув колено. Разрезанная юбка съехала, обнажив гладкую кожу бедра — бледную, почти фарфоровую в отсветах каминного огня.
Драко повернул голову и вздрогнул, будто его ударили током. Его взгляд непроизвольно скользнул по изгибу её ноги, задержавшись на миг дольше, чем следовало. Она не была идеальной: синяк от недавней ярости в порыве страсти, следы от шелковой ткани юбки... Но в этом несовершенстве была опасная реальность, которая заставила его глотнуть воздух с хрипом.
— Черт, — прошептал он, но это прозвучало слабо, как детский лепет.
Гермиона не отвела взгляда. Её карие глаза, обычно полные огня и упрямства, теперь казались глубже — как лесные озёра, скрывающие тайные течения. Она медленно провела рукой по колену, но движение было нарочито небрежным, будто проверяла его реакцию.
— Тебе нравится? — спросила она тихо, и в её голосе не было насмешки. Только вызов.
Драко ощутил, как кровь приливает к вискам. Его пальцы впились в край кровати, оставляя вмятины на ткани. Она была невыносима. Не потому что угрожала, а потому что «существовала» — живая, дышащая, не вписывающаяся ни в одну из его категорий. Ни враг. Ни жертва. Ни символ. Просто... девушка.
— Черт возьми, Грейнджер — его голос дрогнул, выдавая слабину.
Он знал её как «ту» Гермиону. Ту, что язвительно парировала его насмешки в коридорах Хогвартса. Ту, чей голос звенел на уроках, словно колокольчик, раздражающий своей безупречной правильностью. Ту, чьи руки всегда были испачканы чернилами, а волосы — взъерошены, будто она только что сражалась с ветром. Она была для него абстракцией — магглорожденной выскочкой, живым укором всему, чему его учили, но при этом все равно был к ней неравнодушен.
Но «эта» Гермиона...
Лежала перед ним, словно переродившаяся.
Она приподнялась на локте и мантия, скользнув на пол, обнажила не просто кожу — а второй вызов. Её ключицы и плечи, тонкие, как крылья феи, мерцали в свете огня. Каждая линия её тела словно говорила: «Смотри. Я не та, кем ты меня считал».
Он зажмурился, но образ уже врезался в сознание: хрупкие линии, будто нарисованные тонким пером. Стиснул зубы, чувствуя, как знакомое презрение смешивается с чем-то острым, запретным.
Его метка заныла, напоминая о долге. Отце. Обеты. Тьма, которая ждала за порогом. Но здесь, в этой проклятой комнате, пахло не серой и страхом, а её духами — ванилью и чем-то острым, как перец.
- Я не знаю тебя... «такую». - Он хотел сказать «вульгарную», «бесстыдную», но слова застряли в горле.
— «Такую»? — она нарочито медленно провела ладонью по бедру, заставляя ткань юбки шелестеть. — А какой ты меня знал, Малфой? Надоедливую всезнайку? Или просто врага?
Он сглотнул, чувствуя, как горло сжимается. Её кожа мерцала в полумраке, как пергамент старинной книги — манящий и запретный. «Сжечь бы её» — пронеслось в голове, но мысль рассыпалась, едва родившись.
Она улыбнулась — не привычной язвительной усмешкой, а медленно, словно разгадывая его.
— Удивительно, правда? — её пальцы коснулись собственного плеча, скользнули к шее, там где красовались его отпечатки. — Ты думал, я только книги целовала по ночам? - Играет с ним. Вытаскивает наружу того Малфоя, что должен быть. Грубо? - Да! Жестоко? - Тоже! Но тянет своим положением. Не стесняясь.
- Что ты хочешь сделать, Грейнджер? Вывести меня? Проверить на прочность? - «Нет. Она не сделает этого». «Ведь не сделает же?».
Гермиона медленно поднялась с пола, её движения были плавными, как у хищницы, знающей, что добыча уже в ловушке. Каждый шаг был рассчитан, каждый жест — нарочито медленным, будто она давала ему время осознать, что происходит.
Драко замер, не в силах оторвать взгляд. Его сердце билось так громко, что он был уверен — она слышит его. Её юбка слегка колыхалась, обнажая то один, то другой изгиб бедра. Кожа мерцала в свете камина, словно покрытая тонким слоем золота.
— Что ты делаешь? — его голос звучал хрипло, почти шёпотом.
— Хочу познакомиться с тобой поближе...Заново. — Она сократила расстояние между ними до опасной близости и наклонилась ближе. Её губы оказались в сантиметре от его уха.
Он не дышал.
— Начни с малого, — прошептала она. — Скажи мне что-нибудь правдивое. Хоть одно слово.
Он закрыл глаза. Воспоминания нахлынули: её смех в библиотеке, который он ненавидел и ждал; её прогулки с Уизли и Поттером; ночь, когда он выцарапывал метку ножом, пытаясь вырвать её с корнем;
— Я... — он сглотнул, чувствуя, как метка жжёт сильнее. — ...завидую твоей свободе.
Тишина.
Потом — лёгкое прикосновение её пальцев к его ладони.
— Это начало, — прошептала она, и её голос был тихим, но твёрдым, как сталь, закалённая в огне.
Она отодвинулась, чуть отстранившись, но её рука осталась протянутой к нему. Ладонь была открытой, безоружной, но в этом жесте было больше силы, чем в любом заклинании.
Драко замер. Его взгляд скользнул с её руки на её лицо. Её улыбка была мягкой, почти нежной, но в глазах горел огонь — тот самый, что заставлял её бросаться в бой, даже когда шансов не было. Огонь, который он когда-то считал глупостью, теперь казался... вдохновляющим.
Он медленно протянул руку, чувствуя, как метка на запястье пульсирует, словно предупреждая об опасности. Но в этот момент она казалась далёкой, почти незначительной. Их ладони встретились, и он почувствовал, как её тепло проникает в него, смывая часть холода, что годами копился внутри.
— Приятно познакомиться, Драко Малфой, — произнесла она, и в её голосе звучала лёгкая ирония, но не злая.
Он сжал её руку чуть сильнее, чувствуя, как что-то внутри него дрогнуло.
— И мне... Гермиона Грейнджер, — ответил он, и его голос звучал хрипло, но в нём появилась нотка чего-то нового. Надежды!