12 Глава
Гермиона рванула его за руку, и Драко споткнулся, едва не упав на острые осколки камней, усеявших пол. Его пальцы рефлекторно сжались на её запястье, но не чтобы остановить — чтобы «удержаться». Они метнулись вдоль стены, где тени сливались в чёрные реки, а крики преследователей эхом бились о своды.
— Ты... с ума сошла! — он хрипел, но бежал следом, его мантия, разорванная в клочья, хлестала по ногам, как окровавленный флаг.
Она не ответила. Её взгляд был прикован к трещине в стене за статуей плачущего ангела — тусклый свет лился оттуда, как дыхание призрака. Секунда — и она втиснулась в щель, увлекая его за собой. Тайный ход захлопнулся за их спинами, оставив снаружи рёв заклятий и грохот камней.
Темнота. Только прерывистое дыхание Драко, горячее у неё за спиной, и её собственное сердце, стучащее в висках.
— Ведёшь меня к свету, Грейнджер? — в его голосе вернулась язвительность, но теперь она звучала как щит.
— Нет, — она развернулась, шагая вглубь тоннеля. — К огню.
Они шли, спотыкаясь о корни, проросшие сквозь камни, будто замок пытался удержать их. Стены постепенно сужались, пока не пришлось двигаться гуськом. Гермиона чувствовала, как его пальцы цепляются за её пояс — не из страха, а чтобы не потерять контакт.
— Здесь, — она остановилась у поворота, где из трещины в потолке лился лунный свет. На стене виднелась фреска — феникс, пожираемый пламенем, а под ним надпись: — «Огонь меняется, но не умирает».
Драко прислонился к стене, его лицо, освещённое голубоватым светом, казалось высеченным из мрамора.
— Ты знала об этом месте, — это было не вопросом, а констатацией.
— Нет, — она коснулась фрески. Феникс замерцал, и камень отъехал, открывая узкую лестницу вверх. — Но книги никогда не врут.
Он рассмеялся — на этот раз искренне, и звук был похож на треск льда под солнцем.
— Гриффиндорская зануда до конца, — он шагнул вперёд, заслоняя её от лестницы. — Если это ловушка, умрём вместе. Романтично, да?
— Это выход, — она толкнула его в спину, заставляя двигаться. — А романтику оставь для своих стишков в учебниках.
Они поднялись на башню, где ветер рвал облака в клочья, а луна висела над замком, как серебряный щит. Драко облокотился на парапет, его мантия трепетала на ветру, как тень гигантской птицы.
— И что теперь, спасительница? — он обернулся, и в его глазах отразилось всё небо — разбитое, но бесконечное. — Отведёшь меня к своему Поттеру? Сдашь, как трофей?
Она подошла вплотную, её окровавленные пальцы впились в его разорванную мантию.
— Ты «мой» трофей, — прошептала она. — И я не отдам тебя даже адскому пламени.
Он замер. Ветер унёс его насмешку, оставив только тишину. Где-то внизу закричала сова, и он вдруг наклонился, его лоб упёрся в её плечо.
— Тогда научи, — его голос разбился о её кожу. — Научи меня гореть, не сжигая всё дотла.
Она обняла его, не обращая внимания на боль в ранах, на кровь, смешивающуюся на их одеждах. Где-то за горами занимался рассвет, окрашивая небо в цвет феникса.
Она отстранилась и подойдя к каменной колонне, прижалась спиной,и съехала по ней вниз. Она устала и эта усталость видна в её глазах, искалеченных руках, в дрожащих ногах, в её изнасилованном теле. Эти кошмарные дни высосали из неё все, что было похоже на слово «жизнь».
Она сидела на холодном камне, поджав колени, и смотрела сквозь разбитые арки башни. Рассвет лизал горизонт, но его тепло не достигало её кожи. Драко стоял в двух шагах, будто между ними внезапно выросла стена из стекла — видимая только ему. Его пальцы сжались в кулаки, когда он заметил, как дрожит её подбородок, как она вжимается в стену, будто пытается стать частью камня.
— Грейнджер... — его голос сорвался, словно он впервые произносил её имя не как вызов, а как вопрос.
Она не ответила. Её взгляд был прикован к собственным рукам — сожженным, исцарапанными, изрезанным, задушенным, с ногтями, обломанными до крови. «Её» кровь. «Его» кровь. Всё смешалось, как краски в грязной воде.
— Зачем... — её голос змеёй вполз в пространство между ними, отравленный ядом понимания, — вы давали обет?
Малфой остолбенел. Воздух вокруг него будто кристаллизовался, впиваясь осколками холода в кожу. Его зрачки сузились до булавочных головок, пальцы непроизвольно вцепились в грудь, будто пытаясь вырвать предательски замершее сердце. «Она знает. Знает о звёздной пыли на кончиках его ресниц в ту ночь. Знает, как тени коридоров горели белым светом, пронизывая глаза насквозь».
— Откуда ты...— начал он, но слова рассыпались, как костяшки домино, под тяжестью её взгляда.
— Наблюдала.
Она произнесла это мягко, как хищница, выпускающая коготь из подушечки лапы. Губы её дрогнули — не от страха, а от ярости, что клокотала под рёбрами, как запертый вулкан. Ветер, пробирающийся сквозь развалины, заиграл прядями её волос.
Он сгорбился, будто невидимый кулак вдавил ему в грудь свинцовый груз. Пальцы нервно забарабанили по бедру, выстукивая шифр старых кошмаров.
— Адреналин...— слово сорвалось хриплым шепотом, будто он выплюнул осколок стекла.
— Что?...- она спросила будто не услышала или не поняла ответа.
Он запрокинул голову, обнажив горло с пульсирующей веной. Рассветный свет скользнул по шее — тонкой, как паутина, оставленная лезвием клятвы.
— Адреналин! — повторил он громче, и эхо под сводами башни рассыпалось тысячей осколков. Голос его треснул, обнажив ржавчину стыда: — Перед тем, как играть в...
Пауза. Гул тишины стал таким густым, что можно было резать ножом. Где-то внизу рухнул обломок кладки, и Драко вздрогнул, будто это обвалилась его собственная крепость лжи.
—Играть в «Правду или действие»,— выдохнул он, и губы искривились в гримасе, словно он откусил горький плод. — Мы давали Неприложный Обет... чтобы получить дозу.
Каждое слово обжигало, как спирт на открытой ране. Он закусил губу до крови, пытаясь заглушить память: они, стоящие по кругу, скрепленные руками и клятвой; палочка Пэнси возвышающаяся над их центром; золотые нити обвившие их пальцы и яркий свет.
— Сначала это была шутка,— продолжил он, а в глазах вспыхнули огоньки былого безумия — дикого, опьяняющего. — Потом... стало скучно.
Его рука непроизвольно потянулась к левому предплечью, где под рубашкой скрывалась Тёмная метка — не та, что от Волдеморта, а другая, самодельная, выжженная малолетними Пожирателями «для крутости».
— Кто-то врал. Кто-то отказывался...— голос сорвался в фальцет, и он резко оборвал фразу, будто язык вдруг вспомнил вкус пепла..
Гермиона не моргнув наблюдала, как под кожей его висков пульсирует синеватая жилка. Её собственная ладонь медленно сжалась в кулак — короткие ногти впились в старые шрамы от Ужасного улья.
— И тогда я...
Он внезапно закашлялся, будто выталкивая из лёгких ядовитый газ прошлого. Когда приступ стих, лицо его было мокрым от слёз, которых он, казалось, даже не заметил.
— Поклялся выполнять любое «действие». Говорить только правду. Иначе...
Глаза его дико блеснули, отражая не её лицо, а что-то далёкое: ночь, когда Блейз Забини, хихикая, приказал ему выпить флакон с забытым зельем; как его тело скрутило на каменном полу от боли, а Обет жёг внутренности, пока он не признался в краже дневника Слизерина у отца.
Гермиона покачалась, будто её ударили. Рука, прикрывавшая рот, дрожала, как лист в ураган.
— Ты...— она попыталась говорить, но слова застряли в горле колючим комом. Внезапно она увидела — не глазами, а тем шестым чувством, что всегда связывало их: мальчишку в чёрном мундире, который плакал в пустой аудитории, стирая с лица кровавую рвоту после того, как Обет заставил его выложить Пэнси правду о страхе перед собственной матерью.
А Драко уже не мог остановиться, будто сорвавшийся с цепи поток:
— Иначе Обет выжигал ложь через кожу. Сначала — веснушками. Потом — язвами. Теперь...
— Ты... безумец, — выдохнула она, но в голосе звучало не отвращение, а ужасающее понимание.
Он засмеялся — хрипло, надрывно, как существо, уже наполовину ставшее призраком:
— Мы все были безумцами. Играли в богов с зажигалками в пороховом складе.
Гермиона не стала ждать.
- Что тебе задал Грэхэм?
Его имя прозвучало, как удар хлыстом. Драко вздрогнул, будто Гермиона вонзила лезвие между рёбер. Воздух сгустился, пропитанный запахом страха. Где-то за спиной феникс замолчал, пригнув голову, будто сама смерть замерла в ожидании ответа.
Драко закрыл глаза, и вдруг они оба оказались там — в проклятой ванной старост на вечеринке. Запах алкоголя, гул, светящиеся разноцветными огнями светлячки, её глаза и «он» наклонившийся над его ухом, нашептывает «действие», которое разрывает сердце на куски.
— Он...— Драко подавился словами, будто язык стал вдруг слишком большим, слишком тяжёлым. Его пальцы впились в ладони, пытаясь пронзить их, сделав похожими на её.
Гермиона поднялась и шагнула ближе. Её тень слилась с его тенью, образовав чудовищный силуэт на стене — двуглавого зверя, разрываемого когтями правды.
— Говори. Или я сама достану это из тебя. - Её голос звенел ледяными осколками, но в глазах горел адский огонь — тот, что выжигал ложь дотла.
Он зарычал, отчаянно, как загнанный волк и с губ слетело: - Прошу, Грейнджер...
Его голос рассыпался, как песок сквозь пальцы, а глаза стали зеркалами, отражающими тот самый проклятый вечер.
Монтегю наклоняется к уху и шепчет самые невыносимые слова: - Я вижу, как ты на неё смотришь. Поэтому трахни её, Малфой. Трахни Грейнджер так, чтобы она никогда не смогла забыть. Изнасилуй Грязнокровку. Просто сломай её.
«Просто сломай её»
Слова Монтегю прозвучали в воздухе, как удар кинжалом по стеклу. Драко задрожал, будто под кожу ему засыпали колотый лёд. Гермиона застыла — её тень на стене исказилась, превратившись в чудовище с когтями, впивающимися в горло Драко.
- Пожалуйста... - с его губ слетел шепот и упавшая с глаз слеза, ударилась об пол звоном разбившегося бокала.
- Скажи! - она брала его напором без сожалений. Её голос ударил, как удар грома, разрывая тишину на клочья. Воздух вокруг них сгустился, наполнившись запахом озона и горькой полыни.
Её силуэт мерцал в свете разрывающихся светлячков, словно сама Судьба сошла с небес, чтобы вырвать признание.
Драко вздрогнул, будто её слова были кнутом, хлестнувшим по обнажённым нервам. Его руки вцепились в каменные плиты, ногти крошились, оставляя кровавые борозды. Из трещин в полезли чёрные корни, обвивая его лодыжки, тянущие вниз, в пучину
прошлого.
- Он... - Он закинул голову назад, обнажив шею с пульсирующей веной. Воздух над ними исказился, проецируя воспоминания.
- Он сказал... сломать тебя. Изнасиловать так.... чтобы ты никогда не забыла,— выдохнул Драко, и слова его превратились в стаю чёрных бабочек, сожжённых на лету её магией. Воздух затрещал, как пергамент в огне, обнажая память, спрятанную так глубоко, что даже время не смело к ней прикоснуться.
Гермиона увидела.
Ту самую ночь.
В коридоре у двери в ванной старост. Он говорил, что ненавидит её. Чтобы она ушла.
— Ты... пытался предупредить меня, — прошептала она, осознавая. — Своей ненавистью. Ты «отталкивал»...
Он зарычал и вдруг его аура взорвалась тенями. Из стен полезли чудовища с её лицом — десятки искажённых Гермион, шепчущих: «Грязнокровка. Ничтожество. Умри».
— Да! — закричал он, разрубая мечом из света проекции, но они множились, как зараза. — Я стал их оружием! А ты... — он обернулся, и в его глазах плавала вселенная из сломанных звёзд, — ... ты просто сдалась, когда я резал тебя словами. Когда оставил одну в больничном крыле. Когда исчез. Когда тебя брал Монтегю.
— Ты... — она задыхалась, будто впервые осознала масштаб его преступления — против самого себя, — ...ты сжёг свою душу. Чтобы сохранить мою.
— Ненавидь меня, — попросил он, срывая голос. — Это... проще.
- Я не... я не сдавалась, - твердо ответила она. - Даже в тот самый вечер, после твоих слов.
Их настигла тишина. Она сунула руку в карман своей мантии и вытащила свиток. Тот самый. Вырванный из запретной секции библиотеки.
— Этот свиток...— голос Драко оборвался, словно язык внезапно вспомнил вкус пепла. Его глаза, расширившись, отследили каждый завиток чернил на пожелтевшем пергаменте — древние руны пульсировали кровавым светом, будто в них всё ещё билось сердце давно умершего мага.
Гермиона развернула свиток резким движением. Бумага зашипела, выпустив облако золотой пыли.
— «Расторжение требует крови обоих сторон», — прочла она, и слова ожили, превратившись в змей, обвивающих её запястья.
Драко отпрянул, будто свиток жёг ему кожу даже на расстоянии.
Она шагнула вперёд, не обращая внимания на дрожь земли. Её волосы вспыхнули медным пламенем, а из свитка вырвался вихрь символов.
- Неприложного обета больше нет, - сказала она с уверенностью, но Драко не понимал.
- Грэхэм... уже пролил свою кровь, а ты... - она подняла на него взгляд. - Ты пролил свою через меня.
Драко смотрел на неё, отражавшее его лицо в её глазах — изломанное, израненное, но больше не скрытое маской. Его дыхание спёрло, будто в лёгкие влили расплавленное серебро.
- Твоя кровь течёт во мне. С тех пор, как ты чуть не отдал свою жизнь, чтобы я могла дышать.
Он вспомнил.
Тот момент в библиотеке. «Её кровь смешалась с его. Капли падали на пол, шипя и рисуя руны расплава. «Наш обет»».
— Обет... — Драко попытался выговорить, но язык заплетался. Внезапно он ощутил пустоту — чёрную, бездонную — там, где годами горели цепи.
— Растворился, — прошептала она.
— Потому что ненависть, которой ты пытался отгородиться, оказалась фальшивой. Ты... — её голос дрогнул, — ...никогда не ненавидел меня. Даже когда верил в это.
Он рухнул на колени, вцепившись в её ноги. Из глаз хлынули не слёзы, а чёрный дым — пепел сгоревших клятв.
Она опустилась рядом, обхватив его лицо руками. Её пальцы оставили светящиеся следы на его щеках.
И когда первые лучи солнца коснулись руин, они поднялись вместе — не герои, не жертвы, а две половинки единого пламени. Где-то внизу, среди обломков, феникс подхватил обгоревший свиток и взмыл в небо, оставляя за собой след из пепла, в котором мерцали новые звёзды — каждая со своим именем, каждой суждено было гореть вечно.