Отражения

  В Атриуме было шумно и многолюдно: волшебники спешили по домам и по очереди исчезали в зелёном пламени каминов. Квинси с важным видом кивал им, хотя его никто не замечал, и злорадно ухмыльнулся, увидев Гермиону. Она напряглась при виде аврора, который жестоко оглушил её, и инстинктивно дёрнулась к Люциусу. И Малфой это заметил.

— Мистер Квинси, — он подошёл ближе. — Говорят, вы своим рвением просто подвиги творите.

Квинси приосанился.

— Долг обязывает, сэр!

— В таком случае вам стоит подумать, на кого вы поднимаете палочку. В этом месяце вы лишены премии.

— Но, сэр...

А Малфой уже развернулся, ведя «невестку» под руку. Гермиона почувствовала, как стало удивительно приятно от того, что кто-то заступился за неё. Приятно чувствовать себя женщиной, и так спокойно, когда рядом твёрдое мужское плечо.

Гермиона пару раз была в аврорате с Роном. После войны Министерство выделило им просторный тренировочный зал и небольшую аудиторию для сдачи экзаменов и отчётов. А дальше по тёмному коридору за неоткрываемыми дверями скрывались склады с темномагическими реликвиями. Там, судя по слухам, хранились палочки Пожирателей Смерти, проклятые вещи и много чего из ассортимента «Горбина и Бэрка».

Вот туда-то они с Малфоем и направились. По пути Гермиона заметила, что в Министерстве Люциусу кланялись почти все, а в лифте какой-то волшебник с заискивающей улыбкой попытался сунуть какие-то документы на подпись.

— Нет, мистер Айронс! — с досадой отстранился Люциус. — Я вам уже объяснял, вам нужен спонсор! Вы не попадаете ни под одну социальную программу! Обратитесь к благотворительному фонду помощи Поттера!

Кабинет начальника аврората встретил их суровой аскетичностью: несколько чёрных папок на стеллаже, массивный дубовый стол и пара стульев для посетителей.

— Прошу прощения за столь долгую задержку вашей палочки, миссис Малфой, — пожилой аврор с пышными чёрными усами даже не смотрел на неё, копаясь в верхнем ящике стола. — Мы изучили последние заклинания, которые были ей сделаны, и не нашли ничего... противозаконного.

Он выложил палочку, и Гермиона почти уже схватила её, как вдруг аврор отдёрнул руку.

— Что вы делали в Министерстве так поздно?

— Хотела повидать своего друга, Гарри Поттера, — уверенно солгала Гермиона.

Аврор скептически хмыкнул.

— Вы бы ещё Уизли приплели! Придумайте что-нибудь поправдоподобнее!

Гермиону неожиданно разобрала злость.

— По какому праву вы со мной так разговариваете? Я не нарушала закон, пришла за своей собственностью, а в ответ получаю оскорбления!

Аврор выложил палочку, и она схватила её, подавляя желание превратить его в жука-навозника. С этими усами — будет самое то!

— Верните мне медальон! — настойчиво сказала Гермиона. — Он тоже принадлежит мне!

Аврор сверлил её чёрными глазками, не двигаясь с места.

— Откуда у вас проклятая вещь, а, миссис Малфой?

«Жук-навозник, — подумала про себя Гермиона. Она всё больше начинала понимать своё отражение. — Он просто жук-навозник!»

— Будь вы чуть внимательнее, вы бы заметили, что медальон давным-давно расколдован, — с едва заметным ядом в голосе ответила она. — Это просто украшение, которое я получила в подарок. И если вы не знаете, какую причину изобрести, чтобы украсть его...

— Всему есть предел! — взвился аврор. — Вам ли обвинять меня в краже после того случая с портсигаром?!

— Мистер Трамп, — мягко вмешался Малфой, — мы спешим. Да и вас дома ждёт семья. Давайте покончим с этим и не будем опаздывать на файф-о-клок.

Аврор промычал что-то нечленораздельное, но возражать не посмел. Только пробормотал:

— Он на складе. Вторая дверь от кабинета. Надо будет расписаться в ордере.

Гермиона вышла. Она быстро нашла нужную дверь и постучала. Ей открыл хмурый седовласый волшебник.

— Добрый вечер. Я — миссис Малфой. Мне нужен мой медальон. Он с рубином...

— Знаю, знаю... обождите-ка, дамочка.

Кладовщик развернулся и, шаркая, ушёл вглубь. Было слышно, как он роется, передвигая деревянные ящики, и что-то напевает себе под нос.

Наконец он вынес бумажный свёрток и Гермиона, заполнив бланк ордера, получила медальон. В коридоре было темно, и она отошла к единственному источнику света — масляному фонарю под потолком. Едва она развернула плотную бумагу, чтобы оценить, сколько пылинок осталось на рубине, за спиной раздался знакомый голос.

– Всё никак не успокоишься, Гермиона?

Она обернулась.

– Привет, Гарри.

Он стоял у порога в изумрудной куртке из драконьей кожи, жилистый и подтянутый — настоящий аврор.

— Добрый вечер, миссис Малфой.

В зелёных глазах таилась какая-то неясная грусть, и Гермиона вдруг сообразила, что это жалость. И жалеет он её. Она подошла ближе и решила его спровоцировать.

– Ты ведь знаешь, в чём причина, верно? Знаешь, почему я себя так... странно веду?

Гарри молча смотрел на неё, и Гермиона едва заметно сжала кулаки: так они сами втроём когда-то смотрели на родителей Невилла в Мунго.

– Знаешь, – быстро шепнул он ей на ухо, – как бы там не искалечила тебя эта сука Лестрейндж, я всё равно всегда вижу мою подругу, храбрую и добрую.

Гермиона отшатнулась.

– Лестрейндж? Когда пытала Круциатусом?

Гарри тихо добавил:

– Ты, конечно, сильная. И никогда в это не верила. Но ты изменилась с того момента. А потом, когда твои родители скандалили из-за того, что ты стёрла им память... я ещё тогда понял, это была Авада для тебя, и прежняя Гермиона, похоже, умерла.

Гермиона закрыла глаза и потёрла виски.

«Беллатрисса! Именно! Вот кого напомнил смех отражения!»

– Так вот оно в чём дело... Гарри, послушай!

— И знай, — быстро поговорил он, — я никогда не оправдывал Рона... Просто я люблю Джинни, понимаешь?

— Встретила старого друга? — Люциус подошёл неожиданно, и Гермиона вздрогнула. — Мистер Поттер.

— Всего доброго, Гермиона. Мистер Малфой.

Гарри уходил от них по коридору, унося вместе с собой ответы на новые вопросы, которые всё множились и множились.

Гермиона с трудом дождалась, когда они наконец покинули Министерство через камин и оказались на Косой Аллее.

Люциус протянул ей руку.

— Ну что, готова? Идём к Мадам Малкин.

Он ожидал всего, чего угодно, но только не того, что она вычудила. Гермиона сделала шутливый книксен и улыбнулась:

– Сердечно благодарю вас, мистер Малфой, за то, что помогли мне вернуть палочку!

И трансгрессировала неизвестно куда.

***

Люциус обнаружил её минут через десять на Кавинтон-роуд, на крыльце двухэтажного дома из красного кирпича, обсаженного клёнами. Гермиона колотила в дверь что было сил, и та дрожала и прогибалась под неистовым натиском.

– Мама! Папа! Мама! Маа-а-а-ама-а-а!

Вдруг дверь распахнулась. На пороге показался низкорослый мужчина в клетчатой рубашке и потёртых джинсах.

– Какого чёрта ты творишь?! Я сейчас вызову полицию!

Узнав её, он замер и нахмурился.

– Чего тебе?

– Папа, папа... – Гермиона никак не могла набрать воздуха в грудь, чтобы спросить главное.

Она помнила отца совсем другим, а в этом мире он похудел и осунулся, глаза прятались в паутинах морщин.

– Какой я тебе папа? – передразнил он. – Ты же ведьма? А я человек! Ты ушла, отказалась от нас, жалких магглов. Так?

– Я была не права! – закричала Гермиона, глотая слёзы. – Это была ошибка! Папа, скажи... скажи, пожалуйста... мама, где мама?

Отец замер, с недоверием и презрением глядя на неё.

– Её нет.

– Где она? В гости уехала, к бабушке? Куда? В Колвер?

Он смерил её холодным взглядом и бросил:

– Загляни-ка на Хайгейт, дочка, – голос его дрогнул. – Умерла она! Не вынесла твоего предательства!

И с треском захлопнул дверь.

Гермиона растерянно протянула руки к дому, не то желая обнять, не то, вопрошая: что же это, за что же это? Но дверь оставалось закрытой. Глухой. И немой. Хайгейт – это ведь... Это Лондонское кладбище.

Она прислонилась спиной к косяку и бессильно съехала на вытертый коврик у крыльца. А потом бросила под ноги палочку – зачем она, если не может вернуть маму? И, сжав в кулаках длинные пряди, зарыдала от боли.

Гермиона ревела некрасиво, размазывая солёные слёзы по щекам, и не сразу заметила, как рядом опустился Люциус. Он просто сидел и молчал, покручивая в руках её палочку.

В доме наверняка слышны были эти звуки, но никто не вышел. Только жёлтые листья с клёнов падали на крыльцо и шуршали, подгоняемые тёплым лондонским ветром. У соседей кто-то равнодушно включил музыку. Где-то за забором лаяла собака.

Люциус не делал ни единой попытки хоть как-то утешить её, а Гермионе именно в этот момент хотелось, чтобы её хоть кто-нибудь обнял, пусть даже Малфой. Хотелось хоть немного тепла.

– Я так надеялась... – прорыдала она, – что хотя бы здесь... она будет жить... а я её обниму... хотя бы ещё ра-а-а-аз!.. я будто второй раз её потеряла...

Вскоре Гермиона затихла. Она забрала у Люциуса палочку и обняла колени, пустыми глазами глядя на проезжую часть, по которой одна за другой проносились машины и жёлтые кэбы. На душе было пусто и холодно.

– Знаешь... – начал Люциус, – когда Нарцисса умерла, я долго не мог смириться. Долго спал в её комнате, перебирал её вещи. Они, знаешь, пахли ей. Так легче. А вот с её портретом долго говорить не мог...

– Отчего она умерла? – тихо спросила Гермиона.

– Волдеморт. Сразу, как только узнал, что она скрыла от него, что Поттер жив... Я иногда жалею, что этот ублюдок не может воскреснуть снова.

Гермиона испуганно подняла на него зарёванные глаза.

– Тогда бы я убил его. Сам, – пояснил Люциус. – Он ведь освободил меня из Азкабана в обмен на то, что его штаб-квартирой станет мой дом.

Он поднялся и протянул ей руку.

– Идём-ка.

– Куда?

– Туда, куда тебя послали. На Хайгет.

***

После посещения кладбища у Гермионы на душе осталась какая-то липкая тоска. Она, будто сажа, обволакивала и чернила настроение, даже несмотря на то, что они вместе с Люциусом наколдовали приличный венок белых лилий и положили его к каменному надгробью.

В мэноре ведьма стояла напротив зеркала и разглядывала своё отражение.

— Что тебе сделал Рон? Почему ты сдалась? Почему именно Люциус?

Но отражение, конечно, только молчало и хмурилось.

Люциус достал из бара два бокала и крепкое шерри.

— Пей. Тебе нужно.

Гермиона осушила бокал до дна и поморщилась от крепкого напитка, когда Малфой наполнил его во второй раз.

— До дна.

— А вы?

Он молча опустошил бокал и налил ещё.

— Не чокаясь.

Гермиона облизнула сладкие от вина губы. Нервы наконец распустило, туго натянутые, как струны, они теперь снова стали свободными, живыми.

– Никогда столько не пила на голодный желудок... — пробормотала, качнувшись, Гермиона. — Оу, Люциус, у вас есть приличный стейк и красное вино?

– Зачем тебе?

– Мы будем делать мясо по-французски!

– Мы? Есть же домовики.

— Всё волшебство мяса по-французски и есть в том, чтобы приготовить его своими руками!

Она укоризненно взглянула на него, и Люциус понял, что Гермиона опьянела. Спорить с ней в таком состоянии он не стал, и решил посмотреть, что из этого выйдет. Хотя бы из праздного любопытства, почему нет?

Пока он размышлял, Гермиона спустилась на кухню и уже вовсю суетилась у разделочного стола, что-то напевая себе под нос. Она заколдовала молоток, и пока он отбивал вымоченное мясо, смазала форму для запекания.

— Люциус, нарежь пока картошку, вот так, ломтиками!

Он покачал головой.

— Я никогда не резал картошку.

Гермиона рассмеялась.

— Ну ты даёшь! Иди сюда, сейчас мы исправим это упущение! Только ты так рубашку испачкаешь...

Глядя на то, как Люциус закатывает рукава, она вдруг поймала себя на странной мысли: что на этом широком запястье отлично смотрелись бы часы с большим чёрным циферблатом и посеребрённым браслетом. А ещё: как красиво контрастирует чуть загорелая кожа с белоснежной рубашкой. И только потом вдруг поняла, что говорит ему «ты». Это казалось таким естественным, как дышать или колдовать.

— Так, что дальше? — с деланной серьёзностью спросил Люциус.

— Галстук, — Гермиона удержала в себе желание подойти и развязать его самой. — Надо бы убрать галстук, иначе его запачкаешь.

И пока Люциус снимал его, обнажая шею, она поняла, что любуется тем, как раздевается этот странный мужчина.

«Скоро ты вернёшься домой, Гермиона. Скоро. И ты забудешь об этом. Навсегда».

Она вручила Малфою нож в правую руку и встала позади, но так было неудобно: из-за массивной мужской фигуры миниатюрная ведьма не доставала до стола. Тогда Гермиона недолго думая поднырнула под его левую руку и оказалась спиной к нему.

— Вот так, — она сжала его руку с ножом и направила на очищенную картофелину. — А если не придерживать, то соскользнёт!

— Думаю, с этим я справлюсь!

Люциус другой рукой придавил картофелину, и на доске появились тонкие ломтики. Гермиона быстро положила на доску следующую, чувствуя, как близко к ней он сейчас: пряжка ремня задевает поясницу, лёгкий запах сандала кружит голову. Она почти видела, как Люциус улыбается, чуть наклонившись и ероша её волосы на затылке. И заставляла себя подкладывать картошку, чтобы не думать о том, как непозволительно хорошо в его объятьях. Так хорошо, что она не прочь бы, чтобы это продолжалось подольше.

— Мне нравится готовить с тобой, — негромко сказал Люциус куда-то ей в волосы. — Это необычно. И увлекательно.

Гермиона с трудом подавила волну тепла, которая прошла по телу от этих слов, и сосредоточилась на тыльной стороне ладони Малфоя. Она слегка погладила её, коснувшись двух перстней с гладкой оправой.

— Мне тоже, — выдавила ведьма, краснея. — Знаешь, я немного напеваю, когда готовлю...

— Так что тебе сейчас мешает?

— Твоё чувство прекрасного!

— Да что ты! А я бы вот послушал...

Гермиона хихикнула и негромкого запела:

— Играет свет свечи в бокале,
А мы с тобою в зазеркалье,
Скажи, какое заклинанье
Тебя вернёт?

Сверкает лёд зеркал разбитых,
Но ничего не позабыто,
И в море слёз, тобой пролитых,
Корабль плывёт...

— Как-то печально, не находишь? — тихо спросил Люциус. — Впрочем, что там дальше?

— Ну... — смутилась ведьма. Она уже жалела, что невольно выбрала именно эту песню. — Там дальше...

Ты — моё отражение,
Ты — моё наваждение,
Ты — моё искушение.
Мой рай на земле...

— Уже лучше! — рассмеялся Люциус. — А есть у тебя в репертуаре что-нибудь весёлое?

— Оу, сейчас вспомню!
Подгорело жаркое,
Это что же такое...

Когда с нарезкой было покончено, Гермиона сунула в печь противень, сняла прихватки в виде лягушек.

— Ну, теперь осталось только ждать!

Они успели опрокинуть ещё пару бокалов и перекинуться байками о временах Хогвартса, как минуло полчаса и кухня наполнилась дивным ароматом.

— Как вкусно пахнет! — зажмурившись, потянул носом Люциус. — Сервируй, скорее, стол! Хочу попробовать, что у нас там получилось.

Они устроились прямо там, на кухне, за широким столом, наспех накрытым белоснежной скатертью. Вино играло в пузатых бокалах, а на тарелках дымилось сочное мясо с гарниром в румяной корочке.

— М-м-м! — Гермиона прикрыла глаза от удовольствия. — В первый раз получается так вкусно!

— Да, — согласился Люциус. — В тебе пропал отличный кулинар! Дашь Хэнку пару уроков?

Гермиона рассмеялась.

После позднего ужина он протянул ей руку.

— Пойдём. Покажу кое-что.

Они трансгрессировали куда-то, и в первые минуты Гермиона решила, что это чердак мэнора. Но это оказалась просторная мансарда. За стенами уже почти стемнело, и огромное окно в крыше заливали чернильные сумерки. Пахло воспоминаниями, забытыми мечтами и немного «Доксицидом».

Люциус наколдовал несколько светящихся огоньков. Они тропическими светлячками плыли, выхватывая из тьмы предметы вокруг: старые картины с пейзажами, сундуки, кованые железом, причудливые канделябры. Казалось, само время застыло здесь, накопившись в разных предметах и углах, затканных паутиной.

— Садись, — он отряхнул от пыли видавший виды диван с клетчатой обивкой и набросил на него толстый плед.

Пружины скрипнули под их весом. Гермиона сквозь опущенные ресницы смотрела, как Люциус закурил свой бриар и откинулся на спинку, выпуская сизый дым. По мансарде поплыл аромат яблочного табака.

Снаружи сердился ветер, негодуя, что его не впускали в тепло. Он выл в водосточных трубах, шумел кронами деревьев в парке, срывая листья, и скоро по стеклу закапали первые капли. Они стекали длинными дорожками, скапливаясь в углублениях деревянных рам, ложились прозрачными кляксами на невидимый пергамент окна, и всё строчили, строчили кому-то свои бесконечные послания. Всё громче и громче барабанил дождь, а потом перестук сменился монотонным гулом.

Гермиона с тихой улыбкой поджала под себя ноги и следила за огоньком, проплывающим над самым потолком.

– Я люблю дождь. Он тоже поёт свою песню. Поёт тебе одной... это замечательное место. Ты часто бываешь здесь?

Люциус помолчал, выбивая трубку и собираясь с мыслями. А потом подвинулся ближе к ней.

– Я любил играть здесь маленьким. Давным-давно. Когда у тебя нет палочки и есть воображение, любой чердак для тебя — волшебный замок. Можешь себе представить, сколько драконов и троллей я здесь сразил?

– Просто поразительно! Люциус Малфой тоже был маленьким! – рассмеялась Гермиона. – Может, ты ещё и чувствовать умеешь?

– Я ведь живой человек, а не статуя какая-нибудь.

И Гермиона поняла, что тогда, в первую ночь он говорил «Я живой человек». Она замерла, поймав его глубокий, проникающий в душу взгляд. Люциус наклонился и коснулся её губ своими, легко, словно бабочка задевает крыльями, пролетая мимо. Гермиона не шевелилась, боясь потревожить момент. Сердце колотилось, как бешеное. От Люциуса пахло сладковатым табаком и шерри. И ещё чарующе — сандалом.

А он касался ещё и ещё – нежно и невесомо, будто боясь спугнуть её. Гермиона потянулась к нему и поймала его губы своими. Она обвила шею Малфоя руками, и почувствовала, как его язык дразняще водит внутри. Выдохнув, Гермиона впустила его в рот и прикрыла глаза от удовольствия чувственной ласки.
Голова кружилась, и она не сразу поняла, что рука Люциуса мягко, но настойчиво сжала её бедро. А потом поднялась выше, поглаживая нежную кожу и сминая подол.

Гермиона зарылась руками в его мягкие волосы, позволяя сдвинуть ногу, чтобы его пальцы могли ласкать её суть. Она таяла под его поцелуями, а когда запрокинула голову, губы Люциуса чуть прихватили шею, спустились к ключицам, оголяя грудь. Гермиона охнула, почувствовав в себе его пальцы. Невыносимая, жестокая пытка...

Изнемогая от нетерпения, она хаотично дёргала пуговицы рубашки Малфоя, и наконец освободила его от неё. Гермиона провела по гладкой груди, которая вздымалась под её ладонями, там билось сердце, неровно и часто.

— Если ты умеешь любить, покажи мне, как сильно! — попросила она.

Гермиона встретилась глазами с Люциусом, и её обжёг его голодный взгляд. Руки её скользнули ниже, по гладким тёплым бокам, потом остановились на холодной пряжке. С ней Гермиона расправилась быстрее. Брюки вместе с ремнём упали на пол, звякнув застёжкой.

— Люциус...

Его не нужно было просить дважды. Он усадил Гермиону на себя и, обхватив за бёдра, вошёл. Она вскрикнула и обхватила его плечи.

Люциус крепче прижал её к себе.

— Больно?

— Тебя всегда так много...

Он взял в ладони её лицо и завладел губами, жадно и властно. А потом, уже не выдерживая, принялся двигаться, покачивая её на себе.

Гермиона застонала от невероятных ощущений. Она не замечала, как стиснула ногтями плечи Люциуса, как шире раздвинула ноги, подстраиваясь под его темп.
Это было что-то неповторимо прекрасное, восхитительное. Они словно были созданы друг для друга. Гермиона прижималась к Люциусу сильнее, чтобы ощутить себя с ним единым целым, насадиться на него плотнее, глубже.

– Возьми меня, возьми... Ещё...

Она чувствовала его руки, до боли сминающие её ягодицы, губы, сомкнувшиеся на соске. И его самого внутри – горячего, обжигающего удовольствием каждого толчка. Вцепившись в спинку дивана и захватив прядь белых волос, Гермиона принялась скользить вниз-вверх, подаваясь чуть назад.

– Что ты... что ты со мной делаешь... – хрипло простонал Люциус.

Он сжал её бёдра и с рычанием ускорился так, что довёл её до пика. Гермиона ещё кричала, когда он уложил её на спину и подхватил под коленки. Несколько сильных движений – и Люциус со стоном упал на неё.

– Люциус... – она хотела сказать что-то важное, но никак не могла вынырнуть из неги, в которой плавало сознание.

– Тш-ш, помолчи.

Люциус обнял её и набросил сверху тёплый плед. Гермиона прижалась к нему на тесном диване и сама не заметила, как заснула на его груди.

А дождь за окном всё играл и играл свою ночную симфонию.