Отражения

«Герр Ма́ннелиг» (швед. Herr Mannelig) — средневековая скандинавская народная баллада, является одним из самых известных произведений средневековой народной музыки. Баллада рассказывает о женщине-тролле, которая была влюблена в рыцаря Маннелига и желала стать человеком. По распространённой в Скандинавии легенде, тролль мог стать человеком, если другой человек полюбит его. Однако, несмотря на все обещанные троллихой волшебные дары, герр Маннелиг отверг её любовь, особенно подчёркивая, что троллиха не является христианкой.

Эту легенду поёт очень много коллективов, но лично мне нравится только этот вариант: http://ololo.fm/search/Haggard/Herr+Mannelig Его можно прослушать затем, чтобы представить, как пела книга.

Гермиона была ведьмой начитанной, она очень уважала знания и презирала невежество. Но как она не напрягала память, не могла вспомнить легенду «Герр Маннелиг». Возможно, за чтением научной литературы мимо прошло много художественной, но это мало волновало её тогда. Но не сейчас. Люциус ушёл, оставив неразгаданный ребус, загадку, к которой не терпелось отыскать отгадку. Хотя бы затем, чтобы понять: как он относится к ней и к отражению. С одной стороны этот интерес смущал, но в то же время нельзя было не признать, что Малфой сильно её заинтриговал.

Его поведение просто обескураживало. Гермиона вспомнила, как Люциус ласкал её на скачках — это было настолько смело, откровенно и дразняще, что она не знала, что и думать. Она никогда не испытывала ничего подобного раньше, но поняла, что не прочь ощутить на своём теле руки Малфоя ещё раз. Нельзя не признать, что это было пикантно, возбуждающе и даже... нежно. Гермиона знала Люциуса, как хитрого и беспринципного расиста, который не счёл зазорным напасть на них в Министерстве, но в этом Люциусе вдруг увидела весьма привлекательного мужчину, который ко всему прочему занял место в эротических фантазиях. Вспомнив о непристойном воспоминании с минетом, она тихо выругалась: похоже, эта картина ещё долго будет стоять перед глазами. Хорошо ещё, Драко не вернулся. Показался в обществе с женой — и дело в шляпе. Видимо, у него есть занятия поинтереснее: встречи, саммиты, брифинг для прессы. Хотя только Драко здесь и не хватало для полного счастья.

Пока она кормила совёнка, вспомнился Рон. И Косолапсус. Гермиона вздохнула, надеясь, что полуниззл сумел выбраться через окно и поохотиться. А Рон... Что будет, когда она вернётся обратно? Разве можно теперь выносить, когда Рон делает губы «уточкой», не говоря уж об остальном? Целоваться без языка? Заниматься сексом в темноте под одеялом? Дышать кислым запахом его пота?

И чем больше таких мыслей накатывало, тем громче шептал внутренний голос: Рон в её глазах никогда не станет и вполовину таким же, каким стал Малфой — влекущим, интересным. К тому же, он ведь так и не вернулся из Норы под утро. И ведь вполне мог сказать Молли, что возвращается к ней, а сам заночевал где-нибудь.

В библиотеке мэнора Гермиона уже и сама неплохо ориентировалась. С помощью каталога она нашла тяжеленный том «Старинных преданий» и по оглавлению раскрыла толстую книгу на нужной странице.

Вдруг книга громко чихнула. Гермиона вздрогнула.

– Ну-с, ну-с, кто у нас здесь? Молодая миссис Малфой? Что за легенду вы хотели бы послушать?

– Эм, – смутившись, сказала Гермиона. – Герр Маннелиг. А вы что, будете её рассказывать?

– Петь! – сердито ответила книга. – Конечно же, петь!

Она деловито откашлялась и затянула хорошо поставленным оперным голосом:

– Однажды ранним утром в предрассветный час,
Когда гомон птичий не слышен,
Раздался девы-тролля тихий нежный глас,
Сладко рыцарю так говоривший:

«Герр Маннелиг, герр Маннелиг, супругом будь моим,
Одарю тебя всем, что желаешь!
Что только сердцу любо, получишь в сей же миг,
Лишь ответь мне – да иль нет?»

«Дарую тебе дюжину прекрасных кобылиц,
Что пасутся средь рощи тенистой.
Они седла не знали, не ведали узды,
Горячи и как ветер быстры».

«Твоими станут мельницы от Тилло до Терно,
Жернова их из меди червленой,
Колеса их – не сыщешь чище серебро,
Только сжалься над девой влюбленной!»

«Прими мой дар чудесный – сей острый светлый меч,
Он пятнадцать колец злата стоит.
Дарует он победу в любой из ярых сеч,
Им стяжаешь ты славу героя!»

«Я дам тебе рубаху, коей краше нет,
Что не сшита из ниток иглою.
Не видан тут доселе столь чистый белый цвет –
Шелк тот вязан умелой рукою».

Но рыцарь рек надменно: «Ступай с дарами прочь –
Ты не носишь святое распятье!
Тебе не искусить меня, дьяволова дочь,
Мой ответ тебе – божье проклятье!»

И горько зарыдала дева-горный тролль,
Прочь ушла, безутешно стеная:
«Зачем ты гордый рыцарь, отверг мою любовь?
Почему ты так жесток?»

Книга умолкла и спросила, явно напрашиваясь на комплимент:

— Ну как, понравилось? Я, правда, могу и повыше октаву брать, просто меня давно никто не откры...

Гермиона захлопнула её. Она почувствовала, как адская злость скрутила горло. Так её ещё никогда не бесил, даже Рон. Она готова была убить Малфоя.

«Троллиха? Отверг мою любовь, да?! Дьяволова дочь?!»

– Да как он мог... Мерзавец!

Обида захлестнула с головой.

«Так значит, он брезгует мной? Троллиха означает грязнокровку! А я, значит — не более чем жалкая марионетка, которой можно вертеть, как хочешь?!»

Поскольку хмель ещё не выветрился из головы, решение созрело мгновенно. Ведьма ураганом пронеслась по вечернему мэнору и фурией ворвалась в кабинет «свёкра». Как и ожидалось, Люциус невозмутимо дымил трубкой, изучая какие-то бумаги, а Прытко-Пишущее Перо за его спиной что-то торопливо писало на длинном пергаменте.

– Как вы посмели? – бросила она. – Как смели вы... меня – с троллихой сравнить?!

Малфой выпустил колечко дыма и оторвался от мундштука.

– А что тебя так удивило? По-моему, весьма удачная аллегория.

– Я никогда, слышите, никогда вам не навязывалась! И о любви не пела! Если вы вдруг ослепли, я – красивая девушка, а не какая-нибудь там троллиха!

– Моё чувство прекрасного с тобой совершенно не согласно.

Гермиону затрясло от обиды и ярости.

– Знаете, кто вы?! – бросила она Люциусу. – Вы – тролль!

– Ты забыла добавить «сэр», – флегматично заметил Люциус, переворачивая лист.

– Я этого просто так не оставлю! Вы за это заплатите!

Дверь кабинета бахнула с такой силой, что с потолка пылью посыпалась побелка. Люциус чихнул, и бумаги со стола разлетелись в разные стороны.

– Вот ведь какая невоспитанная особа!

***

Утро Люциуса началось прекрасно. Контрастный душ, бритьё, свежая рубашка и горячий кофе с беконом и тостами. Гермиона была вчера доведена до бешенства и временно выведена из строя, так что его светлость отомщена и довольна. Он, наконец, поставил её на место, чтобы она вернулась с небес на землю и не мечтала, что их связывает хоть что-то, кроме постели. Пусть нянчится со своим «Ронни» и вздыхает себе по Уизли.

В глубине души Малфой всё же сознавал, что причиной всему то, что его банально злило поведение новой Гермионы. Та, здешняя, была привычной в своей стервозности и вполне предсказуемой, но эта же...

Одно только воспоминание, которое он видел в думосбросе, озадачило его. Гермиона рассыпала по комнате солнечных зайчиков, и это было неожиданно красиво. И сама она сияла, купаясь в этих огоньках, как настоящее чудо.

Но из себя выводило другое. Мало того, что Гермиона имела наглость прервать его прикосновения вчера на скачках, так ещё и не скрывала, что его персона ей до известного места. А Люциус не любил, когда ему отказывали, да ещё и так бесцеремонно.

Он попросил у Хэнка хрустящий номер «Ежедневного Пророка» и удобно расположился в любимом кресле, намереваясь продегустировать свежие новости перед началом рабочего дня.

И не сразу заметил, что Жюстина Малфой в старомодном чепце с портрета напевала что-то так, что у неё тряслись дряблые щёки. Люциус прислушался.

– Жил да был под мостом
Старый-старый тролль!
Бил облезлым хвостом
В белой шерсти моль!

Пил просроченный эль
И пых-пыхтел трубкой,
И глядел снизу вверх
Дамочкам под юбки!

– Что это за гадость? – брезгливо удивился Люциус. – Где вы услышали этот пасквиль?

Жюстина обиделась и поджала губы. Но тут же чуть дальше по галерее чей-то портрет продолжил песенку. Люциус подошёл и увидел, как почтенный Арманд Малфой в чёрном шапероне, откашлявшись, хрипло продолжает дело родственницы.

– Старый тролль,
Лысый тролль
Пьёт дешёвый эль!
Старый тролль,
Лысый тролль
Это Вам не эльф!

Как-то раз по весне
Мирно тролль дремал.
И с моста на него
Кто-то вдруг упал.

«Ох, ты ёж... это что ж...
Там же высота!
Кто же ночью на лёд
Прыгает с моста?»

Старый тролль,
Лысый тролль
Любит полных дам.
Старый тролль
Лысый тролль:
«Здравствуйте, мадам!»

– Какого лысого гоблина происходит? – возмутился Люциус. – Что это за дрянь вы распеваете? Замолчите немедленно!

– Мне и при жизни никто не указ был, а по смерти и подавно! – огрызнулся Арманд и с ехидной улыбкой продолжил:

– Дама плачет навзрыд:
«Муж ушёл к другой.
Ты, толстуха, кричит,
Ухожу к худой!».

Тролль платочек ей дал
И горячий эль.
Мощной лапой обнял,
Заходя на цель!

И тут к ужасу Люциуса вся галерея предков подхватила эту похабную песенку:

– Старый тролль,
Лысый тролль
Не упустит шанс.
Старый тролль,
Лысый тролль
Дважды даму спас!

– Ну... Гермиона! – выдавил Люциус, побелев от ярости. – Лысый, значит?! «Пыхтел трубкой»?!

Он бросился по галерее на второй этаж, провожаемый дружным напевом предков, которые рефреном повторяли особенно оскорбительные строчки про «дважды даму спас». На пути ему встретился призрак Нейтона Малфоя, который с благодушной улыбкой фальшиво выводил:

– И живёт под мостом
Старый-старый тролль!
Он с пушистыми хвостом
Ходит, как король!

Пьёт коньяк и вино,
Шерстка завита!
Дамы летом и весной
Падают с моста!

Люциус мстительно оглушил его Ступефаем, забыв даже о том, что на призрака заклинания не действуют, и ворвался в спальню Гермионы. Но её там, конечно, не было.

Малфой рявкнул:

– Хэнк!

– Да, хозяин, я здесь! – домовик появился перед ним, умильно сложив лапки, но Люциус по понятным причинам этого не оценил.

– Где миссис Малфой?

– В парке, сэр. Она с утра...

– Перенеси меня прямо к ней! Сейчас же!

Хэнк боязливо взял его за руку, и они очутились в парке, рядом с пышными кустами вишни, листья которых уже тронула желтизна. А чуть левее, на широкой скамейке с подлокотниками в виде змеек, устроилась Гермиона в сером платьице. Она сидела, беззаботно сложив ногу на ногу и покачивая наполовину спавшей туфлей. Ведьма взяла вишенку из горки рядом с собой, неторопливо прожевала, выплюнула косточку в кулак и весело запела.

– Пьёт коньяк и вино.
Шерстка завита,
Потому что дамы – «оу!» –
Падают с моста!

Пьёт коньяк и вино.
Шерстка завита,
Потому что дамы – бряк! –
Падают с моста!

– Приятного аппетита, миссис Малфой!

Гермиона икнула и закашлялась. Увидев разгневанного Люциуса, она замерла и проглотила последний куплет. Потом растянула губы в дружелюбной, как ей показалось, улыбке и выдавила:

– Доброе утро... сэр.

– Доброе? – опасно протянул Люциус, медленно подходя к ней и постукивая по ладони тростью.

Гермиона вскочила и попятилась.

– Я знала, что вы не останетесь равнодушным к моему творчеству... Но не принимайте всё так близко к сердцу! – она примирительно подняла руки, показывая, что безоружна.

Люциус шагнул ближе, и Гермиона рванула от него во все лопатки. Но мужской шаг оказался шире, да и адреналин, что подгонял Малфоя, оказался сильнее, чем страх ведьмы.

Она взвизгнула, когда он поставил ей подножку, и рухнула ничком в мокрую от росы траву. Люциус придавил коленом её бедро, чтобы не могла встать, но Гермионе удалось перевернуться на спину. Он наклонился и аккуратно убрал тёмную прядь с её раскрасневшегося лица.

– Старый, значит?

– Почти, как Дамблдор!

Люциус оседлал её и склонился так низко, что длинные волосы касались лица девушки.

– И лысый?

– Это седина! – нахально выпалила Гермиона. – И вообще, может, вы подкрашиваетесь!

– Выпорю! – прошипел он. – С особой жестокостью.

Люциус одним движением перевернул её на живот, прижав спину к траве и задрал подол. Он уже занёс трость, собираясь привести угрозу в исполнение, но взгляд упал на голую аппетитную задницу, которая крутилась и ёрзала вместе с возмущённой хозяйкой. И мысли совершенно далёкие от порки пронеслись в голове Малфоя. Он ущипнул её, и Гермиона взвизгнула.

– Я смотрю, ты нарочно ждала меня здесь... маленькая развратная дрянь!

– Ничего подобного! – пискнула Гермиона, извиваясь. – Я от вас пряталась! Вы мне противны!

Люциус отложил трость. Он склонился к уху девушки и одновременно провёл ладонью по её дрожащим ягодицам.

– Некоторые части твоего тела говорят, что ты врёшь.

– Это вы врёте! – выдохнула Гермиона, пытаясь вывернуться. – Герр Маннелиг не стал бы касаться мерзкой ему троллихи!

Люциус рассмеялся, не переставая поглаживать её попку. Его пальцы изредка соскальзывали в ложбинку между плотно сжатыми ногами, и тогда Гермиона дёргалась особенно яростно.

– Для начала перестань мне выкать, глупая!

– Почему это? Мы с вами незнакомые и далёкие друг от друга люди!

– Мне так не кажется, – Люциус усилил давление, и пальцы проникли между ног девушки, вырывая не то стон, не то протест, – особенно после той ночи. Это просто глупо.

Гермиона почувствовала, как кровь прилила к лицу. И не только к лицу. Она не могла дотянуться ни до его палочки, ни до его самого. Малфой сильно давил на спину, а попытка лягнуть его завершилась тем, что его пальцы ласкали теперь не только внутреннюю сторону бедра, но и складки у самого лона.

– Отпустите, чёрт бы вас побрал! – взмолилась Гермиона. Она была близка к тому, чтобы раздвинуть ноги и молить об обратном. – В ту ночь вы занимались сексом с ней, а не со мной!

– Отнюдь. И я уже говорил, что заметил разницу.

– Что же вы тогда... не остановились?! Вы знали и не остановились! Пустите же!

– Не захотел, – он вдруг действительно отпустил её и лёг рядом. – Ну и не мог. Это было пикантно.

Гермиона выдохнула, старательно пряча разочарование. Напряжение, скопившее там, где Малфой касался её, просто одурманивало, сводя от напряжения мышцы. Она уже хотела почувствовать Люциуса в себе и наплевать на всякую совесть, но теперь стало ещё хуже от одного осознания, какую власть он имеет над ней.

Гермиона поднялась, оправляя платье, и села на траву. Трость с палочкой, конечно, была вне пределов досягаемости. Люциус лениво потянулся и положил руки за голову.

– Как ты подбила портреты и призрак старика Нейтона на эту авантюру с памфлетом?

– Ха! Они были сердиты на вас за то, что вы спали с моим отражением. Она же ваша невестка! А я им, видимо, понравилась!

Люциус и бровью не повёл.

– И всё-таки мне было бы приятно, Гермиона, если бы тоже называла меня по имени. В конце концов, мы – одна семья.

– Фальшивая семья! – бросила она. – Да как вас только не тошнит от этой лжи?!

Малфой слегка пожал плечами и поднял взгляд к синему небу, разглядывая хаотично мятущихся ласточек.

– Я привык. И зови меня Люциус. Мне так приятнее.

– А я здесь не затем, чтобы делать вам приятно, мистер Малфой!

– А почему бы тебе не сделать мне приятно?

Гермиона растерянно смотрела на него, раскинувшегося на траве, расслабленного. Он будто приглашал её сделать то, чем занималось с ним её отражение в его воспоминании.

– Боже! Вы просто невыносимы!

Он в одно мгновение поднялся и, наклонившись к самому её лицу, негромко проговорил:

– Это ты невыносима, маленькая лживая ханжа! Я за двадцать ярдов чувствую, как меняется запах твоей кожи, стоит мне оказаться рядом! Как меняется твой голос и даже дыхание!

Гермиона вся сжалась: Малфой видел её насквозь. И эта истина в его устах прозвучала, как хлёсткая пощёчина.

«Неужели всё так очевидно?»

Она смотрела в его серые глаза, такие холодные и колючие, что сердце стыло. И понимала, что не остановись он сейчас, она потом бы жалела об этом. Ведь дело даже не в том, что Герр Маннелиг испытывал отвращение к троллихе, он её просто не любил. Вот в чём был смысл легенды.
В душе снова эхом отдалась пугающая пустота, бездонная, как чёрная дыра.

Гермиона опустила глаза и тихо сказала:

– Вам пора. Опоздаете на работу, сэр.

Люциус ещё мгновение пристально разглядывал её, а потом чуть усмехнулся и потрепал её по щеке:

– Без меня не начнут. Уж поверь.

Он рывком поднялся и развернулся, чтобы уйти.

Гермиона встала и окликнула его.

– Мне нужна моя палочка... сэр. Мне нужно в Гринготтс, в конце концов! А гоблины, как вам известно, не выдают галлеоны, не признав палочки волшебника!

– И что же миссис Малфой желает прикупить?

Тон, которым был задан вопрос, прозвучал настолько издевательски, что Гермиона решила сыграть по правилам Люциуса. Она подошла к нему, невинно глядя на серебряную пуговицу жилета, поднялась на цыпочках и медленно прошептала так, что от её лёгкого дыхания шевелились волосы в кончике его пряди:

– Нижнее бельё. Видите ли, сэр, то, что обнаружилось в моём шкафу, несколько износилось: сплошные дыры, протёртости. Всё просвечивает. Позор да и только.

Малфой с трудом сдержал усмешку.

– Думаю, смогу тебе в этом помочь. Но мы пойдём вместе.

– Куда? – удивилась она. – Выбирать бельё?

– Я плохого не посоветую. Заберу тебя сегодня ближе к четырём. Будь готова.

***

Гермиона поменяла Ронни повязку. Сонный совёнок всё ещё пищал и клевался, но вяло, ведь она его разбудила.

— Держись, малыш! Скоро пойдёшь на поправку!

Хэнк принёс на обед картофельный суп с хлопьями и уже хотел, как всегда сбежать, но Гермиона остановила его.

— Постой. Составь мне компанию, я тут совсем одна.

Домовик смущённо жался и отнекивался, но, в конце концов, когда она пригрозила, что не станет без него есть, сел на пол и погрыз печенье с молоком.

— Скажи-ка, Хэнк, часто ли я тебя наказываю? И за что?

Оказалось, что за любую провинность бедняге приходится калечить себя то раскалённой сковородой, то острыми ножницами. Но вот выяснить, что при этом говорило отражение, было намного сложнее. Гермиона сгребла Хэнка в охапку и повторяла, что сделает ему ничего дурного, если он скажет ей правду до тех пор, пока эльф не расплакался, закрыв мордочку лапками.

— Хэнк слышал однажды... хозяйка в сердцах сказала, что все эльфы — неблагодарные твари... и не... не заслуживают, чтобы за их права боролись...

— Это из-за Добби, да? — она осторожно погладила эльфа по голове. — Из-за того, что он переметнулся к Волдеморту?

Хэнк молча всхлипывал, утирая слёзы.

— Знаешь что? — Гермиона заглянула ему в глаза. — Прости меня за всё, Хэнк! Я была не права, когда наказывала тебя. Я очень глупо поступала. И некрасиво.

Домовик вытаращился и бросился целовать её туфли. С большим трудом удалось оторвать его от них и убедить никогда этого больше не делать.

До четырёх Гермиона просидела в библиотеке, изучая в «Деяниях Великих» всю возможную информацию об ожерелье. Оказалось, рубин, вправленный в него – не что иное, как сердце дракона, которого по легенде победил Мерлин, пытаясь спасти Нимуэ. Лицо Нимуэ сильно обгорело в этой битве, дракон погиб, а после Моргана вырезала его сердце. Под самый Белтайн она положила его в центр Стоунхенджа, намереваясь высушить и сделать зелье, которое погубило бы Мерлина. Но духи решили иначе. Они дали силу сердцу, обратив его в волшебный камень, и пропустили сквозь него солнечные лучи и магию, которые огранили его. А поскольку Стоунхендж на Белтайн приоткрывал лазейки в иные миры, рубин получил свои известные свойства. Моргана стала первой, кто испытал на себе законы перемещения в параллельные реальности и описал их.

Предвкушая, как сегодня палочка вернётся к ней, Гермиона вдруг вспомнила, что она всё-таки в другом мире. И тут совершенно дикая, невозможная надежда ослепила её. Ведьма улыбнулась, боясь даже спугнуть её, и спустилась в холл, ожидая Люциуса. Но его так долго не было, что Гермиона прогулялась по тропинке до кованых ворот.

Тисовая аллея в другой реальности, по которой её когда-то сюда тащили егеря, казалась мрачной и страшной; строго остриженные тёмно-зелёные деревья стояли вдоль дорожки, как часовые, строго охраняющие покой хозяев.

А эта аллея была совсем иной. Она негромко шептала о чём-то. Над головой кроны красиво переплетались между собой, будто обнимаясь, и роняли вниз пожелтевшие, отжившие своё, хвоинки. Ветви под лёгким ветром тёрлись друг о друга и поскрипывали. В просвете виднелось гнездо, свитое когда-то, но теперь пустое.

— Хорошо выглядишь.

Гермиона вздрогнула и обернулась. У самых ворот стоял Люциус, небрежно набросив пиджак на руку. Опустившееся к высоким зубцам ворот солнце золотило его гриву, а тени очерчивали прозрачно-серые глаза.

Она смутилась под его оценивающим взглядом, который пробежался по её палевому платью и подолу, щекочущему коленки.

— Вы тоже, сэр. Вы немного припоздали.

— Ничего, — улыбнулся Люциус. — Идём, наверстаем!