Отражения

  Люциус проснулся с неохотой. После смерти Нарциссы в груди столько лет давило что-то неприятное, но этим утром прошло. Дышать стало легче. А тело окутала такая приятная истома, что не хотелось шевелиться и открывать глаза.

Когда же он всё-таки позволил себе сделать это, то обнаружил себя не на кровати в привычной спальне, а на старом диване в мансарде, а рядом, собственнически забросив на него ногу, тесно прижималась Гермиона и тихо сопела в плечо, чуть выше подмышки. Люциус бросил взгляд наверх. Там, в первых лучах, на стекле прыгали какие-то птицы, ветер шевелил опавшие за ночь мокрые листья. Мансарду заливал радостный свет, и Люциус почти слышал весёлое щебетание птах.

Он поймал себя на том, что улыбается. Впервые за все эти годы проснулся с улыбкой. А причиной всему: маленькая растрёпанная ведьма под боком, чьё сердце сейчас так близко, что нельзя не почувствовать, как оно бьётся. Ещё никто так не выводил его из себя и не умиротворял, как она.
Люциус осторожно высвободился и прикрыл Гермиону пледом. До начала рабочего дня был ещё целый час, и многое можно успеть.

Вернувшись из душа в халате, он захватил с собой с кухни кофейник, чашки и тарелку с булочками. Но увидев спящую Гермиону на диване, замер и поставил поднос на пол. Она подгребла под себя плед, обнимая его вместо ушедшего Люциуса, и сама осталась обнажённой. Солнечные блики играли на круглых ягодицах, а тени красиво оттеняли терракотовым узкую талию.

Он стоял и смотрел на неё, вспоминая, как разительно отличается эта Гермиона от своей копии: у неё хватало смелости исправлять ошибки своего отражения, а неподдельной искренностью она так вчера покорила, что он захотел принести ей завтрак в постель. Сам.
Люциус склонился и задумчиво провёл по её спине, вспоминая скачки: кажется, эта часть оказалась особенно чувствительной. Гермиона вздохнула. Он отодвинул с её лица спутанные волосы и погладил по щеке.

Потом опёрся на край дивана и кончиком языка провёл по ложбинке на спине – от лопаток до поясницы. Кожа была вкусной, чуть сладковатой с привкусом вчерашнего шерри.

Гермиона мурлыкнула от удовольствия и открыла глаза. Найдя его взглядом, она смущённо улыбнулась.

– Привет... – голос был ещё хриплым со сна. – Что хочешь на завтрак? Я такая голодная, что съела бы свежую пасту с соусом...

– Звучит заманчиво. Но сначала – тебя.

Он вернулся к спине и повторил свои ласки, с удовольствием отмечая, как выгибается от каждого касания Гермиона. Она вздыхала, пытаясь развернуться и обнять его, но Люциус приказал:

– Нет, лежи и не двигайся!

Гермиону охватила дрожь. Он сел на пол рядом и, раздвинув её ноги и придерживая одну на весу, целовал внутреннюю сторону лодыжек, потом принимался за икры, неторопливо поднимаясь к бёдрам.

Гермиона тихо постанывала. От волнующих касаний словно электрические разряды пронизывали напряжённые мышцы. Люциус был так ласков, внимателен, что она таяла от каждого поцелуя. И пробудившееся было поутру чувство вины из-за измены Рону угасло, как затушенная свечка.

– У тебя здесь родинка, – его губы коснулись местечка совсем рядом с лоном. – Как мило...

Тёплое дыхание там, совсем рядом, взвинчивало до предела. Гермиона вся напряглась, будто сжатая пружина, со стыдом чувствуя, как на половых губах выступила влага.

– Люциус... Не мучай меня... пожалуйста! Пожалуйста...

Он сжал её бёдра и резко приподнял, ставя на колени. Но и тогда не спешил исполнить её просьбу. Водил влажной от смазки головкой члена по самому краю лона. Смаковал.

– Хочу, чтобы ты запомнила меня. Меня и ощущение, когда я в тебе.

– Что... – начала Гермиона, и в этот момент он вошёл в неё, разбивая вдребезги зародившееся сомнение.

Она забыла, как дышать, чувствуя внутри обжигающе горячую плоть, а на спине - его руку, которая ласково оглаживала. Из груди вырвался жалобный стон, и Люциус отозвался на этот призыв новым толчком.

Гермиона терялась от нахлынувшего удовольствия. Она бесстыдно подставлялась ему, нанизываясь, упираясь руками в клетчатую обивку на подлокотнике. Люциус обхватил её тонкую талию, любуясь возбуждающим видом круглой оттопыренной попки. Он изнывал от жара Гермионы. И каждое погружение в тесную плоть, сжимающую со всех сторон, плавило в огне блаженства.

– Ох, Люциус... Люциус!

Люциус уловил знакомые молящие нотки в голосе и отыскал пальцем клитор, потирая его.
Гермиона забилась, тяжело дыша, и он ускорился, чувствуя, как она исступлённо сдавливает его изнутри.

– Моя хорошая... моя девочка... ох... Да-а!

Потом она легла на спину, обняла его за шею и опрокинула на себя. Люциус не помнил, когда его целовали так нежно и благодарно. Искренне. Он лёг рядом и, опершись на руку, согнутую в локте, любовался девушкой: глаза томно прикрыты, длинные ресницы роняют тени, восхитительная грудь вздымается, мечтательная улыбка на распухших губах.

Люциус прошептал:

— Доброе утро, миссис Малфой!

Улыбка Гермионы разом отцвела. Ведьма поднялась, с недоумением глядя на него. Она медленно провела по лицу, с которого сошла вся краска, и хрипло ответила:

— Я не изменилась за ночь, Люциус. Я всё ещё мисс Грейнджер... Ты меня с ней путаешь, да? С моим... отражением?

Он молча смотрел на неё, и Гермиона сочла это за знак согласия. Она судорожно натянула платье и трансгрессировала в ванную. И не слышала окрика вслед.

– Гермиона!

***

Гермиона стояла напротив зеркала и смотрела на своё отражение в банном халате. Тело горело от того, как его докрасна натерли щёткой в ванне десятью минутами ранее.

– Отомстила родителям, да? И себе заодно! Дура!

Она ударила кулаком по раме, и та низко зазвенела.

Гермиона всхлипнула. Злость мешались с сочувствием. Но последнее перекрывалось обидой от последней фразы Люциуса. Ощущение было такое, будто съела гнилое яблоко. Или того хуже – червивое. Да что там – отравленное!

Ладно ещё жалеть отражение за лишнюю долю Круциатуса и безумие, но ревновать к ней? И кого? Его, Малфоя?!

Гермиона оделась и уложила волосы в косу. Нужно было всё-таки заглянуть к Мадам Малкин за бельём, вчера было не до него. Да и находиться в мэноре невыносимо.

Чужая здесь. Это не её дом. Не её муж. И даже любовник – и тот чужой!

Завтрак она попросила Хэнка принести в свою комнату: видеть Люциуса просто не могла. А когда домовик уносил тарелки и спросил, чего бы миссис Малфой хотела на обед, Гермиона едва не расплакалась. Воспоминание о том, как они с Люциусом вчера готовили вместе, неожиданно обожгло болью.

– Какая теперь разница, Хэнк? Ну вот какая?!

Она так расстроилась, что чуть не забыла покормить Ронни и налить свежей воды в поилку.

***

Люциус хмуро шёл по коридору. Он провёл по подбородку, думая о том, успеет ли побриться.

«А как хорошо начиналось утро! И дёрнул же гриндилоу назвать её именно так, а не иначе!
Что поделать, слишком привык, что она Малфой, а не Грейнджер. Но она – Грейнджер. А может, здесь крылось что-то ещё? В желании звать её «миссис Малфой»... Будить по утрам вот так, приносить кофе и булочки.
Какая чушь! Скоро она исчезнет, и всё вернётся на круги своя».

Впрочем, не признать того, что хорошо было именно с ней, он не мог. Эта Гермиона затронула ту часть души, что долгое время таилась под толстым слоем пепла, когда сердце горевало по погибшей Нарциссе. И часть эта звенела, как задетая струна.

Быстро проходя мимо портретной галереи, Люциус вдруг остановился у изображения Арманда Малфоя. Тот как всегда дремал, сложив руки на животе, и тревожно всхрапывал.

– Арманд! – позвал Люциус. – Арманд, проснись!

Предок свистнул носом и открыл заспанные глаза.

– Что тебе вдруг понадобилось?

– Всего лишь вопрос, – Люциус с любопытством наклонил голову. – Что такого сделала моя нынешняя грязнокровная невестка, что вы все вдруг стали плясать под её дудку? И только не ври мне, что она вам просто понравилась в отличие от той, другой!

Арманд прищурился. Он неторопливо поправил нарисованный шаперон и задрал фамильный подбородок.

– Видишь ли, потомок, доброе слово и низзлу приятно. Мы висим здесь Мерлин знает сколько времени и от скуки уже все кости друг другу перемыли, особенно твоя тётка, Жюстина, чтоб ей...

– Я всё слышу! – сердито отозвалась Жюстина.

– Продолжай! – потребовал Люциус.

– Она нас слушала, – улыбнулся Арманд, и его лицо вдруг помолодело от этой тёплой улыбки. – Она слушала наши истории с искренним интересом и переживала за нас! Искренне смеялась и пугалась. Чистая душа. Такая добрая... Как такую не полюбить?

Люциус мгновение мерил его изучающим взглядом, а потом молча развернулся и отправился в спальню. Не хватало ещё опоздать на работу.

***

Гермиона торопливо шагала по Косой Аллее, придерживая сумочку. Здесь осень ощущалась острее, поскольку было намного прохладнее, чем в южном Уилтшире. Полы лёгкого плаща трепетали от резких порывов ветра, и ведьма ежилась: чулки не спасали от кусачего холода, а белья пока что так и не было.

Август шёл к середине, и Аллея гудела от школьников с родителями, которые закупали всё к новому учебному году. Дети хвастались друг перед другом мётлами, ящерицами и воронами, толстый черноволосый мальчишка запихивал зазевавшемуся брату за воротник садовых улиток, а девочка в синей шапке истерично орала так, что уши закладывало: «Нет, мама, я хочу ядовитую жабу! Сейчас!»

Гермиона стиснула зубы. Никогда ещё она не бывала здесь в таком раздражении. Бесило всё: капризные дети, злые взрослые, цветные постеры с новыми котлами, а особенно – навязчивая реклама новых учебников под редакцией какого-то Лоулоу (господи... Дал же бог фамилию!).

Она хотела пройтись по магазинам пораньше, но так засиделась в библиотеке, пытаясь прояснить сложившуюся ситуацию.
Что бы она ни делала, всё выходило не так. Она ошибалась шаг за шагом. Родители. Люциус. Всё не то и не так.

«Деяния Великих», в которые она заглянула после завтрака, сообщали: чем больше отклонений от твоего привычного поведения в этом мире, тем больше в родном. Потому что возникает резонанс, которым Вселенная уравновешивает колебания во всех реальностях.

Гермиона представила, как отражение очнулось в Малфой-мэноре, там, где и должно было, точно так же, как и она оказалась в Отделе Тайн, там, где и была. Оставалось только догадываться, как отреагировал тот, привычный Люциус, на её появление в своём доме. Повезло, если не огрел Ступефаем сразу. А может, его и вовсе удар хватил: грязнокровка в его доме! Смерти подобно! Тут Гермиона вообразила, какие любопытные подробности могло сообщить Малфою отражение, и скорчилась от смеха. Она вспомнила свою первую ночь в этом мире и поняла, что дома-то всё, скорее всего, случилось в обратном порядке: тому Люциусу, должно быть, пришлось отбиваться от её отражения. И даже не факт, что успешно, учитывая характер и темперамент этой сумасшедшей. Но потом Гермиона вспомнила, что ей придётся возвращаться и расхлебывать всё, что натворит отражение. Впрочем, им обеим придётся. Вот в чём проблема.

Утром она всё-таки набралась смелости и внимательно рассмотрела медальон. Пыли на рубине осталось немного. Три дня, не больше. Видимо, высыпалось всё, что было тогда в чашечке Петри. Ровно на неделю.

И это неприятно скребло где-то в сердце. Мучило чувство, что тебя обокрали. Ограбили, забрав самое ценное. Отняли...
Гермиона стиснула зубы и сунула медальон в сумочку.

«Давай, Гермиона! Соберись. Да что с тобой такое? Ты, в конце концов, ведущий научный сотрудник Отдела Тайн или безмозглая подопытная мышь, которой голову вскружить может одна только ночь?!»

У «Мадам Малкин» она проторчала полчаса, выбирая бельё. И очнулась, когда в упаковке обнаружила вместо удобного хлопка в простом дизайне какие-то кружева, звёздочки, паутинки. С досадой Гермиона хотела выложить это непотребство и начать выбирать сначала, но, посмотрев на время, поняла, что и без того сильно задержалась. Пришлось брать то, что было навеяно мыслями о Малфое, чёрт бы его побрал.

Она хотела зайти во «Флориш и Блоттс», но там была такая давка, что пришлось развернуться. По пути в лавку зелий Гермиона вдруг заметила Рона под руку с незнакомой девушкой. Они весело о чём-то говорили и смеялись. Увлечённая друг другом парочка совсем её не замечала, они зашли в магазин «Всё для квиддича», и колокольчик звякнул, знаменуя приход нового покупателя.

Вдруг ей вспомнились слова Гарри в аврорате «Я не оправдываю Рона». Новая загадка, на которую не терпелось найти отгадку. В чём это он его не оправдывал?

Гермиона поспешила в магазин следом за ними.

Она обнаружила Рона у витрины с мётлами. Красивый и плечистый, он держал на весу новый «Вихрь» и оценивал балансировку.

– Привет, Рон. Отойдём?

Он бросил на неё хмурый недовольный взгляд: очевидно, увидеть здесь бывшую подругу ожидал меньше всего. Его девушка, пухленькая брюнетка, поморщилась:

– Чего тебе?

Но Гермиона даже не удостоила её взгляда. Рон всё же оценил обстановку и решил уступить.

– Идём. Только быстро. Нам ещё кольца выбирать.

Они отошли к окну, в дальний угол. Гермиона не удержалась от шпильки:

– Кольца, значит? Женишься?

Рон пожевал губами. Он смотрел на улицу, не желая встречаться взглядом с ней.

– Если ты пришла, чтоб опять выяснять отношения – уходи. Ничего нового я тебе не скажу.

– Как насчёт старого? Того, из-за чего мы поругались?

– А что изменилось-то? – со злостью бросил Рон. – Ты как была шлюхой, так и осталась!

Гермиона и сама сначала не поняла, как успела среагировать. Просто голова Рона дёрнулась, а ладонь жгло от хлёсткого удара.

– Не смей, – тяжело дыша сказала она, – не смей так меня называть!

Рон прижал пальцы к щеке, не веря, что она смогла сделать это.

– Другого ты не заслуживаешь. Мой дружок был слишком большим для тебя, а, Герм? У Малфоя поменьше? То-то ты к нему сбежала, как последняя...

Вне себя от холодной ярости Гермиона замахнулась, но её руку поймала спутница Рона.

– А ну не смей трогать моего жениха, дрянь!

Гермиона обернулась. Покупатели с интересом наблюдали за сценой, которую они устроили. Она молча выдернула руку и вышла.
На улице на неё напал ледяной ветер. Явно северный, он забирался под плащ и кусал, обжигая холодом. Казалось, он добирается до самого сердца, пытаясь заморозить его, чтобы уберечь от боли.

«Вот, значит как. «Дружок слишком большой».

Гермиона отрешённо смотрела, как от ветра раскачивается вывеска какого-то кафе «Минни» и думала о том, какой же была жизнь отражения с вот таким вот Роном. Что он делал с ней? Принуждал? Насиловал? С горечью она поняла, что даже подробностей знать не хочет. Иначе просто найдёт его и расправится. Жестоко расправится.

Она вдруг вспомнила поступки Рона со всей их неприглядностью: как он бросил Гарри во время Кубка Трёх Волшебников из-за глупой обиды, как бросил их обоих в лесу и сбежал...

«...в Нору, чтобы набить себе брюхо...» – газетный заголовок с интервью другой Гермионы всплыл в памяти. Отражение пыталось отомстить. Ей было больно, и она била в ответ по самым больным местам.

Гермиона почувствовала себя грязной, испачкавшейся в чём-то гадком, от чего уже не отмоешься. И на мгновение сердце зажгло от боли, будто бы всё это случилось с ней – пытки Лестрейндж, обида родителей, а ещё и это...

Понадобилось какое-то время, чтобы прийти в себя. Гермиона сдавила пальцами виски, вполголоса повторяя: «Я – Гермиона Грейнджер, я – Гермиона Грейнджер...»

Руки так и чесались пойти и вытряхнуть из Рона правду. Она уже повернулась к магазину «Всё для квиддича», но тут сверху к ней вдруг плавно спустилась сова. Гермиона отцепила письмо от лапки и развернула.

«Завтра у Кэйри Делирис конфетный бал. Будь готова. Зайду в восемь. Если ты забыла, это на Крауч-энд, в Уэссексе, дом четыре.
Драко».

Гермиона меланхолично смяла письмо и сунула в карман. Балы, приёмы, скачки... Какая бесполезная и скучная жизнь! Драко и Люциус налаживают связи, а за ними следует нарядная кукла без мозгов и собственного мнения...

Она бы не заметила другую сову, но та села ей на плечо. Второе письмо оказалось более интересным.

«Уважаемая миссис Малфой!
Напоминаем, что сегодня вы записаны на массаж и другие процедуры в центре красоты «Афродита» по адресу Косая Аллея, дом номер двадцать шесть, с синей крышей».

«Домой», в мэнор, не хотелось. Ведь там Люциус, который видит в ней вовсе не её. Другую.

«Он, кажется, получил своё целых три раза. Этого должно быть достаточно. По крайней мере, для меня», – сердито подумала Гермиона и зашагала к дому с синей крышей.

***

Салон оказался расширен заклинаниями изнутри. Круглые бра на лиловых стенах холла, слева – репродукция Венеры Ботичелли, а справа – ресепшн. За ним тоненькая девушка с каре на чёрных блестящих волосах что-то диктовала Прытко Пишущему Перу. Увидев Гермиону, она всё бросила и радостно всплеснула руками, как делают обычно торговцы при виде постоянного или очень богатого клиента.

– О, миссис Малфой! Какая честь для нас!

Гермиона прочитала на её груди значок «Дженни» и кивнула.

– Добрый вечер. Кажется, я записывалась к вам на массаж?

Комната, куда её проводила Дженни, таяла в сиреневом полумраке: на стенах угадывались очертания цветущей сакуры. В центре белела мягкая массажная кушетка, откуда-то плыли звуки чарующей музыки: тонкий голос свирели перекликался с переборами гитары, наводя на мысли о кристальных горных ручьях и бескрайних просторах моря. Гермиона принюхалась. Пахло дымом ароматических палочек, но не горько, как от обычных, а свежо и приятно: свежескошенной травой, мелиссой и немного медуницей.

– Раздевайтесь, пожалуйста, миссис Малфой располагайтесь! Хелен сейчас подойдёт.

Гермиона неуверенно разоблачилась и легла на кушетку, положив под подбородок руки. Потом стащила белый плед у изголовья и накрылась.
Хелен оказалась высокой дамой с крючковатым носом и холодными серыми глазами. Как только она зашла в комнату, почувствовалась энергия, исходящая от неё.

– Добрый вечер, миссис Малфой! Рада вас видеть у нас снова, – она чинно кивнула, улыбнулась и потянула на себя плед. – Это вам не понадобится. Расслабьтесь!

Гермиона просто растаяла от умелых рук, которые бережно массировали руки, ноги, спину и даже пальцы. И боль от разминания затёкших мышц сменилась приятным теплом, постепенно разлившимся по телу. Как, оказывается, здорово чувствовать каждую клеточку и сустав! Жаль только, это тепло дарили руки чужой женщины, а не любимого мужчины.

Хелен молчала, и Гермиона была благодарна ей за это. Она бы не вынесла сейчас и половины того бреда, что несут массажистки своим клиентам за работой. А может, Хелен чувствовала её настроение, кто знает?

Женщина перевернула её на спину и занялась лодыжками. Гермиона прикрыла глаза, вслушиваясь в медитативную музыку. Запахи кружили голову, маня отдаться покою и неге. Мелодия уносила далеко-далеко, на Эджвар-роуд, где на подоконнике сидел Косолапсус и грустно шевелил лапой задушенную мышь. Ветер из открытого окна шелестел страницами забытых на столе книг, под очередным порывом со стола слетела этикетка от выброшенного «Ведьмака» с ароматом сандала...

Гермиона открыла глаза и села на кушетке. В комнате было пусто, только играла музыка, а запах палочек притух. Она совсем не заметила, как задремала.
Сбросив плед, Гермиона взялась за одежду, и тут выяснилось, что пока она спала, кто-то имел наглость проэпилировать тело, причём совершенно безболезненно. Кожа стала гладкой и нежной, видимо, чем-то умащённой, и пахла чем-то ягодным. Но и это бы ничего, но теперь прямо на лобке золотой краской была выведена красивая «М». Она почему-то смутно напоминала о каких-то гербах, и Гермионе в голову закралось совершенно немыслимое подозрение.

«Нет... Не могла же эта Дженни...»

Она затянула пояс плаща и выскочила в холл. Дженни невозмутимо подпиливала ногти и что-то неразборчиво напевала.

– Что вы наделали, пока я спала? – вскинулась Гермиона.

– Что случилось, миссис Малфой? – Дженни удивлённо округлила глаза. – Мы всё сделали по вашему заказу: массаж, эпиляция...

– Что вы на мне нарисовали?!

– О, это наша новинка, интимный рисунок! – обрадовалась возможностью похвастаться Дженни. – Гораздо удобнее всяких стрижек. Правда, изящно получилось? Первая буква вашей фамилии, точно на гербе, как вы и заказывали...

– Уберите... – Гермиона не знала, плакать или смеяться. – Уберите это!

– Но миссис Малфой, вы ведь две недели назад были у нас и оставили заявку... – растерялась девушка, – я лично принимала...

– Я отказываюсь! Удалите это немедленно!

– Простите, миссис Малфой, но рисунок не удалить просто так! Вы сами просили о стойком покрытии! – Дженни чуть не плакала. – Вы, конечно, можете не платить за рисунок, но подпись на заявке стоит ваша...

– Сколько?.. – упавшим голосом спросила Гермиона. – Сколько это будет у меня на коже?

– Три недели, мэм, но... – Дженни чуть покраснела.

– Что «но»?

– Если тереть чаще, то сойдёт быстрее. Но я не советую...

– Обойдусь без ваших советов! – отрезала Гермиона.

– Постойте! Прошу вас! – вскричала Дженни, настойчиво всовывая ей в руки какую-то баночку. – Возьмите в качестве компенсации этот мусс для тела, он шоколадный! По-настоящему шоколадный!

Гермиона поняла, что бороться с ней бесполезно: Дженни борется за клиента и ляжет костьми на поле брани. Она сунула баночку в сумку и поспешила к выходу, не желая слушать, что там несёт эта ушлая девица.

– И когда вы нанесёте его...

Трансгрессируя «домой», в мэнор, она думала о том, что секс с Роном теперь уж точно заказан, разве что в кромешной тьме. Он ведь не оставит без внимания этот рисунок, и самым невинным подозреваемым станет Маклагген. Если, конечно, на курсах в аврорате не преподают родословные волшебников с геральдикой.