Глава 21
Многие отдали бы жизнь за то, чтобы получить возможность вернуть к жизни любимых. Любой ценой. Гермионе выпал такой шанс — достаточно протянуть руку и крепко ухватиться за него, не думая о последствиях. Рациональная девушка, которая всегда смотрела в будущее и прикидывала возможные варианты наперёд, не могла допустить такой ошибки. В ситуациях, требующих поступать правильно, выбор казался очевидным. Никто и ни за что в жизни не сможет воскресить того, кто уже отправился в Чертоги. Это всё аллюзия, всполох чувств, который желает быть утолённым, но никогда не сможет. Находясь на грани отчаяния, люди принимают безумные решения. Они слишком слабы перед смертью и хотят получить даже жалкую пародию на право обладания выбором. Хотят безумно верить в то, что им под силу что-то изменить. Не существует заклинаний, которые могли бы вернуть мёртвого — Гермиона это отлично знала. Даже Тёмному Лорду это было не под силу. Только крестражи даровали ему возможность задержаться среди живых, а если бы мог... Каким бы тогда стал их мир, имей возможность любой сильный волшебник вернуть кого-то из-за черты?
И всё же...
Она ещё чувствовала под пальцами мягкость и тепло кожи лихолесского принца, отдавшего свою жизнь за то, чтобы она жила дальше. Вот только жизнь без него не была жизнью. Прошло столько лет с тех пор, как юная девушка полюбила сына Трандуила. Ей казалось, что чувства, зарождённые в глубине её сердца, с годами угасли, но она ошиблась — одного его присутствия рядом оказалось достаточно, чтобы воспылать снова. Разве могла она допустить, чтобы эта встреча стала последней и закончилась для Леголаса смертью?
«Это я виновата».
Избавив лихолесского принца от проклятия Чёрной тоски, она своими же руками толкнула его на меч Тёмных, не осознавая этого. Они не должны были идти сюда. Не втроём. Им следовало лучше побеспокоиться о собственной безопасности, но в погоне за спасением жизни одного ребёнка, они рисковали погибнуть сами, так и не докопавшись до правды. Что им это дало?
Её друзья были ещё живы, но тот, к кому лежало сердце, кто подарил ей солнце, росшее в её чреве, больше не подарит ей своей улыбки, не окунёт в тепло своих объятий, не позовёт по имени так, как никто и никогда не звал. Это её реальность, которая разрывала нутро крюками, растаскивая окровавленную плоть безжалостно и низко. Волк внутри пел свою прощальную песню, а маленькая выдра склонилась над поверженным белым оленем.
Может ли что-то быть больнее этого?
То, что кажется очевидной истиной и лежит на самой поверхности, оказывается на деле самым сложным выбором из всех, что выпадает на долю живого существа. Именно его очевидность делает «простое» «сложным». Решение, принятое на эмоциях, никогда не будет верным — это ещё одна истина, доступная любому, кто готов открыть глаза и посмотреть в зеркало правды, но...
Мы слишком слабы перед своим сердцем, чтобы думать головой.
В сознании снова и снова меч Тёмного входит в тело лихолесского принца и отнимает его жизнь безвозвратно. В ту решающую секунду уходящей жизни сгорает частичка её души. Общие воспоминания проносятся в сознании, но перед глазами неизменно стоит картина настоящего — умирающий эльф, который больше никогда не услышат зова листвы родных краёв.
Тёмный протягивает руку в немом жесте помощи — только протяни руку, коснись и всё изменится. Она слышит, как внутренний голос нашептывает ей на ухо решение, но её ли это мысли? Кто-то говорит её голосом, толкая на очередной поступок: глупость или необходимость?
— Ты не победил. Это я позволила себе проиграть.
По губам Тёмного проходит тень улыбки; волшебница вкладывает свою ладонь в его, вручая ему свою судьбу в отчаянной попытке сохранить жизнь любимому. Гермионе кажется, что она слышала голос Арагорна — король людей пытался предостеречь её, отговорить от затеи, как бы ни болела душа за павшего друга. Все трое знали, что его уже не вернуть к жизни, а если и так — цена за спасение окажется слишком высока, чтобы заплатить её.
Тёмный сжимает её ладонь, скрепляя сделку. Жгучая боль пронзила ладонь волшебницы, отравляя её чёрной магией. Гермиона не знала, что отдаёт взамен за одну жизнь, не платит ли другой, но в это самое мгновение, закрыв глаза, принимала свою судьбу. На ладони осталась чёрная метка, будто клеймо на скоте.
Мир помутился. Всё смешалось, а воздух стал таким густым и вязким, что было тяжело дышать. Голова кружилась, а в угасающем сознании, она ещё слышала голос Тёмного:
— Никто не будет искать тебя. Ты сгниёшь в подземелье, как этот лист.
Лист... Она попыталась сморгнуть — тело, лишённое сил, тянуло к земле. Припадая грудью к холодному камню, Гермиона видела зелёный лист, игрой ветра попавший в подземелье вместе с четвёркой друзей. Он одиноко лежал подле её ладони, очернённой выбором жизни за смерть.
***
Гермиона не знала, сколько прошло времени и где она находится. С трудом открыв глаза, чувствуя, как болит и ноет всё тело, она попыталась проморгаться и осмотреться. На щеках остались следы высохших слёз, глаза резало, а тихое дыхание едва приподнимало грудь. Она чувствовала тупую боль где-то в боку, но не понимала причины. «Где я...» «Кто я...» «Что здесь делаю...». Холодные стены подземелья побуждали в памяти обрывки воспоминаний, болью врезающихся в сознание.
— Леголас...
Шепнула, вспоминая имя возлюблённого, и попыталась осмотреться — волшебница ещё помнила, в какой стороне оставалось тело эльфа, но ныне на его месте была лишь зияющая пустота и больше ничего. Ничего встречало её на каждом углу подземелья. Не было ни следов Тёмных, ни кого-либо из друзей. Всё происходящее казалось каким-то странным и уродливым сном. Она помнила, кто такая и что здесь делала, но не могла понять, где остальные. Это ли злая шутка Тёмных, которые получились своё с её согласия?
Гермиона попыталась приподняться, находя опору в руках. Новой болью отозвался бок до стона и зажмуренных до искр перед ней глаз. Волшебница накрыла ладонью место боли. Пальцы окрасились в свежую кровь. Она забыла, чтобы была ранена в схватке с Тёмными. Кровь неизменно покидала её тело, и хотя рана была не столь серьёзной, она могла доставить значительные проблемы при пренебрежении.
— Палочка...
Грейнджер казалось, что она может мыслить лишь на уровне рефлексов и знаний, которые хаотично всплывали в её памяти. Только одна какая-то мысль целиком и полностью заполняла её сознание, не оставляя места для второй. Искомый предмет нашёлся рядом с ней. Целый и невредимый. Протянув руку, пытаясь превозмочь боль, волшебница вспомнила нужное заклинание и направила кончик волшебной палочки на рану. Заклинание прозвучало тихо, но достаточно уверенно, чтобы повлиять на ситуацию — вот только сил у неё не осталось. Всё ушло на сражение, а время, проведённое в беспамятстве, лишало её сил вместе с кровью. Она сама не справится и погибнет здесь, если ничего не изменит.
Оторвав лоскут от одежды, Гермиона туже перевязала рану, стискивая зубы, чтобы не закричать. Она не знала, насколько безопасно это место. Приподнявшись, оставляя кровавый след от ладони на холодном камне колоны, Грейнджер сделала первый шаг, пробуя свои силы. Находя опору то в стене, то в колонах, стараясь удержаться на ногах, она продвигалась к выходу из подземелья — ещё помнила дорогу, по которой их вёл потомок Дурина.
Зелёный лист — последнее, что она видела перед тем, как потерять сознание, всё ещё лежал на плите, но от жизни, заключённой в нём, ничего не осталось — он будто бы выгорел, обратившись в сморщенное коричнево-чёрное подобие жизни.
***
Стражников, охранявших первые двери выхода из подземелья, не было. Гермиона с трудом смогла толкнуть тяжёлые двери, привалившись к ним плечом, и едва не оказалась на полу, утратив равновесие, когда двери, будто сжалившись, распахнулись перед ней.
Прохладный ветер встрепал слипшиеся на макушке волосы и отбросил их с плеч на спину. Над городом людей светило солнце, дошедшее до зенита. Оно пригревало кожу и отгоняло скверные воспоминания о событиях, заставших друзей в подземелье. Но где стража? Пытаясь понять, что произошло, Гермиона продолжала идти, надеясь, стараясь оставаться в сознании весь путь.
— Проверьте западные ворота.
Услышала она чей-то приказ и оторвала взгляд от земли, которая с каждым шагом становилась то ближе, то дальше. Мутные силуэты не желали становиться целостной картинкой перед глазами Грейнджер — пришлось остановиться, чтобы немного унять головокружение, и найти опору в стене. В десяти метрах от неё стояли стражники — первые, встреченные ею за дорогу от подземелья, а прямо перед ними стоял высокий мужчина в зелёных одеждах и отдавал приказ. Светлые волосы длинной покладистой волной спадали на его спину, теряясь прядями за колчаном, полным стрел, и за ножнами с эльфийскими мечами.
— Леголас, — его имя сорвалось с сухих губ волшебницы. Силуэт, с такими знакомыми и родными ей чертами, обернулся на её голос, и сознание оставило Гермиону.
***
Иногда реальность кажется не больше чем сном, но что она представляет из себя на самом деле — едва ли кто-то знает. Гермиона столько раз открывала глаза, сталкиваясь то с одним, то с другим, что ответить однозначно удавалось не сразу. Осознание ударяло с такой силой, что в сердце волшебница мечтала об ином исходе.
Яркий свет заплясал на поверхности век, развеивая сон. Он был текучим и мягким — наполненным чудесным эльфийским голосом. Песнями исцеления, которые излечивают тело и даруют покой истерзанной душе — ощущение знакомого тепла затапливало сознание, возвращая в реальности.
Лазарет встретил её умиротворяющей тишиной — здесь беспрекословно соблюдали закон о покое для больных и раненных. У Гермионы не осталось никаких сомнений в том, куда её принесли. Откинув покрывало, она увидела аккуратную повязку, опоясывающую живот и рану на боку. О ней позаботились, значит ли это, что всё в порядке?
Усомнившись в происходящем, Грейнджер попыталась вспомнить последнее, что видела — стражника и эльфа, которого она, окончательно обессилев, приняла за Леголаса. Много странных вещей предшествовало её пробуждению в лазарете, так что же случилось на самом деле?
Помня о боли, Гермиона обратила внимание на руку — ни следа от знака сделки, словно её никогда не было. Осмотревшись, волшебница также не нашла своих вещей, включая волшебную палочку. Во время предыдущего пробуждения она была при ней. Значит ли это, что дела идут настолько скверно, что выпутаться из них без серьёзных последствий не представляется возможным?
Стараясь преждевременно не паниковать, Гермиона пыталась прикинуть примерный сценарий развития событий. Мысленный поток прервали голоса за дверью — кто-то о чём-то эмоционально переговаривался, спорил. В шуме волшебница не могла определить, кому принадлежат голоса, не говоря уже о том, чтобы разобрать слова и приготовиться к тому, что её ждёт.
Дверь в лазарет распахнулась; первым вошёл Арагорн. Следом за ним с секирой наперевес Гимли. Последним... Солнечный свет на миг ослепил её, дыхание перехватило и волшебница с неверием смотрела на силуэт, окружённый солнечным ореолом.
Он подошёл к её постели и встал рядом с боевыми товарищами, смотря прямо на неё. Арагорн заговорил первым — что-то спросил у неё, но Гермиона его не слышала. Всё её внимание сконцентрировалось на Леголасе. Всё остальное на его фоне меркло и становилось несущественным.
— Ты жив...
На короткий миг в груди возликовала оправданная надежда. Засияла, заискрилась, наполнила её светом. Она забыла о той пытке, что постигла её в стенах подземелья — та встреча казалась ей сном, а перед ней стояла реальность. Леголас жив!
Гермиона подалась вперёд, желая заключить эльфа в объятия. В боку неприятно заныло, а действия оказались неоправданными — Леголас отпрянул от неё и напрягся.
«Что?..» — волшебница не поняла, что произошло.
— Король задал тебе вопрос, — услышала она из любимых губ, но речи будто принадлежали другому. — Отвечай.
Гермиона смотрела в голубые глаза и не видела в них узнавание. Они смотрели холодно и требовательно, ожидая от неё ответа. Грейнджер казалось, что разум её помутился, но в поиске логического объяснения она выглядела словно сумасшедшая, пока не опустила взгляд на грудь принца. Она помнила, как утром прикоснулась к ней — тогда на ней на тонком шнурке видела вторую половину расколотого Маховика, но сейчас там не было ничего.
— Отвечай же.
Леголас смотрел прямо на неё и колол всё тем же холодным взглядом.
— «Он не знает, кто я?» — Гермиона не хотела верить, но не могла отрицать того, с чем столкнулась.
Любая магия имеет свою цену. Может быть, это какой-то побочный эффект или хитроумный план Тёмного, который получил свою цену за воскрешение лихолесского принца. Анализируя ситуацию, волшебница перевела взгляд на гнома и дунадана. Как она и предполагала — никто из них не помнил её. Для них она стала чужачкой, которая оказалась не в том месте и не в то время.
В памяти прозвучала последняя фраза Тёмного:
«Никто не будет искать тебя. Ты сгниёшь в подземелье, как этот лист»
— Потому что никто не вспомнит...
С пониманием ситуации пришло другое осознание.
— Эвелин.. — прошептала волшебница.
— Что?.. — переспросил Леголас.
— Моя дочь... — Гермиона подняла взгляд на лихолесского принца. — Они её забрали.
***
— Назовись.
— Меня зовут Гермиона Грейнджер.
— Откуда ты?
— Из другого мира.
— Как ты сюда попала?
— Через портал.
— Какова твоя цель?
— Спасти свою дочь.
Допрос продолжался уже несколько часов. Удобная постель лазарета сменилась неудобным стулом, а светлая комната, напитанная лечебным светом, который дарил надежду раненным и больным, угас в тёмной комнате, слишком тесной, чтобы вместить в себя больше пятерых человек. Находясь в Средиземье, ей второй раз приходилось доказывать свою невиновность и полезность. В прошлый раз дела обстояли значительно лучше. На её стороне был, как минимум, один человек — вернее сказать, эльф, который всеми своими силами рвал горло и бил себя в грудь, доказывая, что она не шпион Сарумана. Кто теперь за неё вступится? Даже при том раскладе, что теперь в решении её судьбы не принимал участие Боромир, ситуация нисколько не радовала волшебницу. В смерти товарища, даже такого проблемного, нет ничего хорошего, а её дела едва ли станут лучше при потере всех сторонников. И кто теперь поверит в её непричастность?
Как понимала Гермиона, её приняли за сторонницу Тёмных, которая пыталась что-то выведать. Исчезновение, а точнее — убийство, стражников, охранявших вход в подземелье, предположительно её рук дело. Все обстоятельства складывались против неё, а любой правдивый рассказ мог обернуться тяжёлыми последствиями.
У неё не было времени вести дискуссии и переубеждать кого-то. За спасение одной жизни Гермиона щедро заплатила другой — жизнью собственной дочери. Причём Грейнджер не знала наверняка, какая судьба постигла маленькую девочку. В своих самых худших предположениях — Эвелин не существовало для этого мира, потому что она... не родилась. Такой вариант посещал Гермиону, когда она видела на себе взгляд Леголаса и друзей. Но если сделка отменила всё, что связывало её когда-то с Братством, то почему она всё ещё здесь? Этот факт вселял в душу волшебницы надежду и давал право в своих самых смелых предположениях считать, что сейчас её дочь находится у Тёмных вместе с Эльдарионом. Если в этой реальности сын Арагорна похищен, а планы короля не изменились, то она должна любым способом отправиться на поиски детей вместе с ними. Вопрос в том, как переубедить всех, что она не представляет для них угрозы и может помочь, потому как цель у них одна — найти и вернуть детей.
— При тебе был обнаружен этот предмет.
Из размышлений выдернул голос Леголаса. Жестом он подозвал к себе стражника; мужчина подал ему предмет и эльф продемонстрировал его волшебнице.
— Это моя волшебная палочка.
Не было необходимости лгать — эльфы прекрасно чувствуют ложь.
— Я маг.
Так проще, чем говорить «волшебница» и рассказывать о Лондоне и Школе Чародейства и Волшебства «Хогвартс». В прошлый раз подобный разговор с Эомером привёл её в бордель.
— Маг? — удивился Леголас. — И что забыл маг в Гондоре?
— Я хочу спасти свою дочь.
Гермиона знала достаточно заклинаний, чтобы убедить эльфа и других в своей правоте, но все её знания оказались бесполезны без волшебной палочки. Её спасение находилось в руках эльфа, который её не помнил. Попросить одолжить волшебную палочку на время, чтобы продемонстрировать свои умения — бесполезно. С неё только посмеются, не более. Приходилось пользоваться магловскими способами убеждения.
— От кого? — вернул её в разговор лихолесский принц.
— От Тёмных. Сын Арагорна...
Договорить ей не позволили — один из стражников выступил вперёд, грубо перебивая её:
— Как смеешь ты обращаться к королю, словно к другу?!
Леголас лёгким, но не требующим возражений, жестом осадил стражника и тот, нахмурившись, отступил, опустив голову.
— Продолжай, — повелел эльф, обращаясь к волшебнице.
— Эльдариона похитили те же люди, что и мою дочь.
— Зачем им смертная девочка? — с сомнением Леголас посмотрел на пленницу.
— Потому что она подходит под Пророчество. И... — волшебница запнулась. — Она полукровка.
— Полукровка? — брови эльфа приподнялись, выражая удивление. — И кто же отец этой девочки?
«Ты», — этот ответ Гермиона позволила себе лишь в мыслях.
— Эльф.
Как парадоксально. В прошлом именно Леголас доказывал всем, что она не шпионка Сарумана; что её способности окажутся весьма кстати, а что теперь? Он же ей не доверял. Именно ему поручили допросить её, а она отчаянно пыталась убедить его в своей невиновности.
— И куда же они отправились? — после небольшой паузы спросил Леголас.
— Я знаю не больше вашего. Пророчество — это всё, что мне известно. Если бы знала больше, не сидела бы здесь с вами, тратя время на пустые разговоры.
Лихолесец нахмурился. Несколько секунд он немо смотрел на волшебницу, принимая решение, после чего обратился к стражникам:
— Глаз с неё не спускать.
После этих слов Леголас покинул допросную, а Гермионе осталось надеяться на то, что решение, которое примут друзья, не будет стоить жизни всем троим.
***
Никто из них не знал наверняка, можно ли доверять девушке, которая, по её словам, попала к ним из другого мира. Обсуждение щепетильной ситуации вынесли на Совет, чтобы у каждого была возможность высказаться.
— В столь опасное время мы должны быть предельно осторожны.
— Она может оказаться жертвой пророчества, а может — врагом, которого мы пустим в свою обитель.
— Её рассказ не объясняет того, как она оказалась в подземелье Гондора и почему не была убита Тёмными.
— Она не лжет, — спор прервал Леголас. Голос его звучал спокойно, но уверенно и задумчиво. С самого начала Совета диалог шёл без его участия. Он присоединился к нему последним, когда все уже собрались в общем зале и король вынес на обсуждение факт вторжения Тёмных в Гондор и их странную находку в лице девушки, нарёкшей себя жертвой обстоятельств. Закончив с допросом, Леголас присоединился к обсуждению судьбы девушки — спор был в самом разгаре.
Изложив суть того, что он узнал, лихолесский принц остался в стороне от вновь загоревшегося обсуждения. Советники короля наперебой доказывали своё видение и пытались решить судьбу волшебницы, как некогда думали, что делать с найденным Кольцом Всевластия. Леголас, скрестив руки на груди и опустив голову, думал. Тень пролегла на лице лихолесца и он на миг забыл о том, что в шаге от него разгорается новый спор. Некоторые предлагали выгнать девчонку из города, другие — заточить её в темнице, а кто-то и вовсе убить, чтобы не было проблем. Ни одно из выдвинутых предложений не было принято Арагорном.
Леголас всё молчал. Эта история не была лишена странностей, но в каждом своём слове девушка была убеждена — она верила в то, о чём говорила. Эльф видел два варианта объяснения. Первый — девушка не лгала и всё, что сказано, — это правда, какой бы безумной она ни казалась на первый взгляд все последующие. Вторая — кто-то заставил её поверить в то, что она говорит. Многие из них столкнулись с тем, как Тёмная сторона искажает умы, как Кольцо сеяло раздор между ними. Не исключено, что кто-то обладает такой силой и заслал к ним девушку, убеждённую, что её дочь находится в опасности. Этот вариант был больше остальных похож на правду. Обмануть эльфа она не могла.
— Да что же вы, — вставил слово Гимли, поднимаясь с места. Он смотрел на других советников короля и, казалось, не мог поверить в услышанное. — Молодую девчонку и на плаху.
— Господин гном, — с другого конца стола зазвучал горделивый и высокомерный голос Трандуила, который, казалось, каждым сказанным словом пытался унизить потомка Дурина и вогнать его в гномьи подземелья. — Эта, как вы выразились, «молодая девчонка» может оказаться сторонницей Тёмных. И что тогда? Кем вы пожертвуете ради её жизни? Если собственной головой и головой своего народа, то я не против, но Эрин Ласгален не будет принимать участие в этом бессмысленном оправдании виновного. Тем более что вина её очевидна..
— Очевидна?! — зарделся гном, возвышаясь над столом переговоров, насколько ему позволял его рост; рука потомка Дурина потянулась к рукояти секиры, а стражники, преданные Туару, опустили пальца на эльфийские клинки и напряглись, собираясь защищать жизнь своего короля, но Трандуил небрежным движением руки остановил их.
— Только человек недалёкого ума может считать, что девушка оказалась там случайно, — продолжал со спокойно надменностью Трандуил.
— Недалёкого ума? — оскорбление Гимли припасал на своё счёт и не остался у Таура в долгу, пустившись в пляс на гномьем наречии с таким вкусом, что даже не знающие языка Советники вжались в спинки кресел.
Трандуил уже поднимался из-за стола, с ненавистью и презрением смотря на гнома — Гимли ему не уступал.
— Я услышал достаточно, — осадил обе стороны конфликта Арагорн и перевёл взгляд на друга. — А ты что думаешь, Леголас?
Погрузившись в свои мысли, эльф пропустил часть обсуждения, возобновлённого после его реплики. Подняв голову, во взглядах, устремлённых на него, он видел сомнения и не мог не согласиться с тем, что понимает причину их волнения.
Впервые увидев эту девушку, он почувствовал что-то странное. Она назвала его по имени, позвала перед тем, как потерять сознание от потери крови. Это чувство укоренилось во время допроса, и он не мог найти ему объяснение. Тоже часть плана Тёмных? Магия? Он хотел узнать правду, но без риска для остальных.
— Я думаю, что она не представляет для нас угрозы, — пришёл к заключению эльф. — Враг силён и имеет множество обличий, но я не чувствую в ней зла.
«Возможно, это моя самая большая ошибка»
Он не мог объяснить себе, почему эта девушка вопреки всем законам рационального и логического мышления не заслуживает той участи, которую горячо поддерживали многие из советников короля. Включая его отца.
— И что вы прикажете с ней делать? — подал голос Торвин — один из полководцев короля Гондора. — Взять её с собой в поход? — мужчина поморщился, показывая, что саму затею он считает глупостью.
— Какой прок от женщины на войне? — подхватил его Горан.
— Вы, верно, забыли о вкладе Эовин в Войну Кольца, — вмешался Эомер.
Мужчины смолкали, но выражение их лиц показывало всю ту же крайнюю неудовлетворённость.
— Даже если и так, — заговорил после паузы Торвин, — чем нам поможет эта женщина?
— Волшебством.
Голос старца прозвучал словно гром, едва двери Зала Совета распахнулись, пропуская его в помещение.
— Гэндальф, — на лице Арагорна появилась улыбка. Мужчина поднялся, чтобы заключить старика в дружеские объятия. — Мы ждали тебя, Митрандир.
— И я пришёл.
— Это, конечно, радостно, — не унимался Торвин, — но что делать с женщиной?
Все трое обернулись.
***
Теряя причастность к происходящему, Гермиона начинала ощущать давление времени — в Средиземье оно отличалось, текло медленно и размеренно, будто события выжидали подходящего момента для свершения, а она — крупинка мироздания, не в силах повлиять на ход Времён.
За то время, что она провела под присмотром стражников в ожидании вердикта Совета, Гермиона продумывала план действий. Независимо от того, как решат с ней поступить, она должна всё исправить и спасти свою дочь. Даже если свою свободу придётся выбивать силой.
Двери в допросную отворились, и она услышала знакомый голос:
— Выводите её.
В голосе лихолесского принца не появилось тепла; он оставался всё таким же холодным и смотрел на неё с нескрываемым недоверием. Приказ незамедлительно привели в исполнение. По длинному коридору волшебницу вели в неизвестном направлении, ни словом не обмолвившись о принятом решении. Совершенно не к месту Гермионе вспомнился день, когда её сопровождали в комнату к Мерсеру. Мерзкие воспоминания кольнули чувством дежавю — она так же искала лазейки и способ обрести свободу.
— Не думай бежать, маг.
Холодное предостережение прозвучало, как удар прутиком по протянутым рукам воришки — не тянись к чужому — лишишься руки.
«Даже если бы хотела — не смогу»
Грейнджер не видела ни одной доступной возможности освободиться. Неведение давило на неё, но именно на грани зачастую находятся самые безумные решения. Одно из них волшебница заметила, когда они остановились у нужных дверей. Ей хватит времени вырваться из рук стражников и попытаться призвать волшебную палочку, надеясь на то, что она откликнется на её зов — тогда она не будет такой безоружной и беспомощной против них. Но ничего предпринять Гермиона не успела — двери открылись, а стражники подтолкнули её в помещение. Леголас, не задерживаясь у входа, прошёл дальше и указал ей жестом на стол — на поверхности лежали конфискованное имущество.
— Ты можешь забрать свои вещи.
Это могло означать только одно — её признали невиновной.
«Но это не значит, что мне доверяют»
Иначе бы зачем здесь были стражники, которые пристально следят за каждым её шагом, словно ждут нападения. У кого-то в Совете наверняка остались сомнения на её счёт, а она до сих пор не услышала решения короля.
Вещей было немного: штаны, ботинки и джемпер, который был напрочь испорчен кровью и клинком Тёмного. Гермионе не успели предоставить новый комплект одежды сразу по прибытию из её мира, а это то, в чём она сюда пришла и в чём приняла бой в подземелье Гондора. После того, как её рану обработали, а из лазарета перевели в допросную, ей выделили другую одежду. Простую и не особо удобную, но хотя бы без следов крови и драных боков. Самого ценного — волшебной палочки, она не наблюдала и Гермиона прекрасно понимала почему.
— Это тоже принадлежит тебе.
Гермиона не сразу обратила внимание на подошедшего к ней лихолесского принца. Рациональный ум подсказывал ей, что это точно не её волшебная палочка, а всё остальное не имело значения. Всё же она повернулась и увидела, что в протянутой руке эльф держит шнурок, на конце которого висит обломок Маховика — тот самый, который он носил на своей шее семь лет, но теперь не узнавал.
— Маховик...
Фрагмент их общего прошлого лёг на её ладонь. Гермиону больно кольнуло, что такая значимая вещь попала к ней в руки и больше не греет сердце лихолесского принца, но было ещё кое-что. До этого момента волшебница допускала вероятность того, что прошлое было изменено, теперь же в её руках оказалось доказательство того, что всё осталось на своих местах, и история не была переписана. Преображению предали только память, а если так, то у них ещё есть шанс всё исправить.
— Сколько вы здесь народу собрали!
Сжимая в руках лучик надежды, Гермиона подняла голову и обомлела.
— Гэндальф..?
Она не ожидала увидеть волшебника и не успела расспросить друзей о его судьбе после Войны кольца. Теперь всё вставало на свои места. Гермиона сомневалась, что это Леголас решил признать её невиновной и способствовал принятию решения в пользу её свободы — теперь его взгляд везде провожал её, будто каждый раз лихолесский принц пытался проникнуть в её душу и найти ответы на свои вопросы.
— Пойдём, дитя.
Широким жестом Митрандир позвал её за собой, и никто не стал им препятствовать.
— У нас много работы. Время не ждёт!
Гермиона не догадывалась, какое дело решил возложить на неё маг и почему за неё вступился, но с огромным удовольствием бежала из компании стражников. На секунду волшебнице показалось, что маг помнит её.
— Они подумали, что ты помощница Саурона. Глупцы! — сетовал Митрандир, не разделявший их мнения.
Гермиону мало волновало, что думали о ней советники Арагорна. Перед собой она видела хрупкую надежду на то, что что-то в этом мире ещё осталось прежним.
— Гэндальф?
Маг остановился, когда она его окликнула и обернулся.
— Ты помнишь меня?
Озвучить вопрос было тяжело — в душе Грейнджер боялась услышать на него ответ. Знала, что если маг ответит отрицательно, то помощи в спасении дочери не будет. И всё же... Она должна была эта спросить.
— Помню?
Гермиона видела, как на лбу Митрандира пролегает складка. Как его глаза, пережившие столько жизней, пытаются достать из глубин памяти события. Одного взгляда на него волшебнице хватило, чтобы получить ответ. Никто в этом мире не помнил, кто такая Гермиона Грейнджер и что её с ними связывало. Она почувствовала, как к горлу подступает ком, а к глазам — влага. Не время раскисать — этот бой ещё не проигран. Она обязательно найдёт свою дочь и вернёт её домой.
— Неважно, — волшебница качнула головой. — Так что за работа? — решила она сразу перейти к делу.
Митрандир не налегал и сменил тему.
— Я слышал, что ты маг.
Этого условия мало для оправдания и помилования, когда её подозревали в предательстве и службе тёмной стороне. К тому же сейчас.
— Да, только сейчас я весьма бесполезный маг.
Как бы ни хотелось это признавать, но без волшебной палочки она, как без рук. Конечно, были и другие способы продемонстрировать свои умения и таланты, но Гермиона полагала, что на практике от неё ждут иное.
— Отчего же?
— У меня отобрали мой... инструмент.
— Этот? — с улыбой на лице маг выудил из рукава палочку и протянул ей.
— Но как же...
Грейнджер не верила своим глазам. Вот так просто ей вернули её волшебную палочку. Не зная, что она собой представляет, бывшие друзья не позволили ей к ней притронуться. Митрандир так легко отдал её, хотя именно он в самом начале их общего путешествия осматривал палочку и говорил о природе её силы.
— Пользуйся с умом, — Гэндальф не тратил времени на пустые объяснения. — Настали поистине тёмные времена и нам нужна твоя сила. Новый враг сильнее предыдущего, а мы падём, если будем отворачиваться от каждого друга, смотря на него с подозрением.
***
Митрандир не рассказывал обо всех своих планах на волшебницу из другого мира. Леголас не до конца понимал, почему он поручился за неё, отводя все подозрения, словно бессмыслицу. Но все они доверяли магу, прожившему в Арде ни одну жизнь, и хотя в свою спину та, что назвала себя Гермионой Грейнджер из таинственного местечка под названием «Лондон», получала пристальные недоверительные взгляды, никто не угрожал ей новым заключением.
Принятое решение относительно судьбы волшебницы многих не устраивало, но спорить с Гэндальфом было бесполезно и чревато отхватить посохом по голове. Никто не стремился открыто выказывать своё недовольство, но за спинами охотно промывали кости во всех удобных и неудобных углах. Немногие открыто согласились с мнением мага, сойдясь, как Арагорн, на «так тому и быть». Леголас присматривал за девушкой, каждый раз она сеяла в душе лихолесского принца сомнения и неизменно притягивала его взгляд. Он стал задумчив и отрешён, а от былого приподнятого настроения и воодушевления грядущим походом не осталось ничего. Иногда просыпалось забытое на время чувство вины за упущенного из виду сына боевого товарища, но оно меркло, стоило лихолесцу вновь столкнуться с волшебницей.
— Не стража, а столбы незрячие!
От размышлений отвлекла пламенная речь гнома. Леголас обернулся, переводя взгляд на друга.
— Что случилось, Гимли?
Чертыхаясь на всех возможных языках, гном не стеснялся в выражениях, костерил стражу, которой надобно стеречь покои и день и ночно и без передыху. Стража, которая сначала робела и чувствовала себя виноватой, жалась к стене, стараясь не попадаться на глаза Гимли, потому как в пылу эмоций могла следом за крепким словцом полететь секира. Теперь же бравые защитники стояли ровно, но не сдерживали весёлых улыбок. Потомок Дурина тем временем продолжал, а Леголас силился понять, что произошло и что так сильно взволновало самого важного из гномов.
Уши Леголаса свернулись в трубочку три раза и грозили остаться в форме домика улитки, но до сути дела так и не дошли.
— Красочен и богат твой язык, Гимли. Настолько он изысканный, что я ничего из сказанного не понял, — усмехнулся эльф, прекращая словесный поток бородатого друга.
— Что случилось? — к разговору присоединился Арагорн, который услышал бурные изреченья гнома и пришёл лично выяснить причину горячей дискуссии.
— Да вот пытаемся выяснить, что нашему другу сделали твои стражники, — шутливо пояснил Леголас, с лёгкой насмешкой в глазах смотря на гнома.
— Сделали?! — взъерошился Гимли. — Да нихрена они не сделали!
Сотрясая кулаком воздух, Гимли вновь принялся костерить стражников на чём свет белый стоит и мог бы стоять в других версиях Вселенной, но делу это едва ли помогло продвинуться в сторону правды хоть на йоту. Возмущению гнома не было предела и, наконец, Арагорн, устало потирая переносицу, начал искать в стоге сена нитку.
— По порядку, Гимли, пожалуйста.
— Отлучился я, понимаешь ли, из покоев на несколько часов. Того да этого. Возвращаюсь — лежит! Прям на кровати лежит! Эка наглость?
— Что лежит? — Леголас с Арагорном удивлённо-заинтересованно посмотрели на гнома, пытаясь уловить ход его мыслей.
— Во.
Гимли показал им руку. Всё это время в кулаке он держал детскую игрушку и размахивал ею, словно забыл, что прихватил её вместо секиры. Арагорн взял из рук гнома причину оказии и стал рассматривать, будто пытался узнать, чья это вещь. Леголас просто наблюдал, а потомок Дурина тем временем продолжал свой рассказ:
— Сначала, думаю, родители виноваты, что за детями своими не следят да позволяют в волю по дворцу бегать, как по двору, а оно вон как — стража хороша и это в такое-то время!
— Твоя правда в том, что стражи допустили ошибку, — наконец, заговорил Арагорн, теряя интерес к игрушке.
— А я о чём! — довольный собой Гимли кивнул. — У нас война под воротами не сегодня, так завтра, а они позволяют в покои детям прошмыгнуть, не то что врагу. Если стражи, охранявшие подземелье, такие же удальцы, то ничего удивительного, что Тёмные там шуму навели, а нам пришлось семьям павших тела возвращать с посмертными почестями, — поняв, что перегнул палку, гном смолк.
— У нас времени мало, а они опять его на пустые разговоры тратят, — Гэндальф пытался казаться строгим, но улыбка на его лице говорила другое.
Друзья обернулись, улыбнулись магу. Все приготовления к походу постепенно завершались, и вот-вот должен был настать час. Обратив внимание на Митрандира, они не сразу заметили, что пришёл он не один, а вместе с той девушкой — из другого мира. Леголас перевёл на неё взгляд, но Гермиона, которая до этого просто молчала и не вмешивалась в разговор, смотрела не на них, а на игрушку, зажатую в руке дунадана. В её взгляде он видел боль и смятение, видел крохотную крупицу надежды, которая тонула в медово-карих глазах.
— Можно? — неожиданно заговорила волшебница, притягивая в себе взоры четверых. Они не сразу поняли, на что просит разрешение бывшая пленница, но Леголас понимал — она просила отдать ей игрушку. — Не могли бы вы мне отдать её, пожалуйста, — голос сочился просьбой искренней и чистой, будто эта вещь по-настоящему была важна ей и волшебница изо всех сил пыталась ухватиться за неё, как утопающий за соломинку.
Арагорн с Гимли переглянулись, но ничего не сказали; дунадан протянул девушке игрушку, не спрашивая о её значении и почему их гостье так хочется получить её. Все они помнили рассказ волшебницы о дочери, но никто девочки полукровки в глаза не видел.
Леголас смотрел на волшебницу — было в ней что-то особенное. Прижав к груди мягкую игрушку в форме белого оленя, она гладила её, словно дитя, сжимала пальцами и не выпускала из материнских объятий, но взгляд её был обращён в пустоту, будто искал в ней дорогу к похищенной дочери и пытался не дать надежде утонуть в отчаянье. Была ли в её рассказе хоть толика правды — кто знает. Возможно, Гермиона стала ещё одной жертвой, которой исказили память, и теперь волшебница мучается, пытаясь вернуть себе то, чего никогда не существовало. Это вызывало сострадание и чувство жалости.
Чем больше Леголас смотрел на неё, тем глубже погружался в мысли. Ему казалось, что она притягивает его, но не очаровывает собой — он не чувствовал влияния колдовства. Это было что-то другое. Другое тянуло его, будто пыталось что-то разбудить в нём, но было слишком слабым порывом к переменам. И всё-таки... Он вспомнил тот день, когда допрашивал её. Когда перед тем, как открыть перед ней двери в зал и отдать ей конфискованные вещи, задал ей последний вопрос.
«— Кто отец девочки? — спросил он тогда, а она, подняв на него взгляд медовых глаз, ответила:
— Ты не поверишь мне, если я скажу».
Леголас был готов поклясться, что он бы поверил, но что-то подсказывало ему, что правда окажется настолько ошеломляющей, что он не сможет с ней смириться. Он не стал налегать и расспрашивать, будто был последним трусом, который боялся услышать всего несколько слов. Он знал, как это оружие остро и сильно, и как может ранить глубоко и в самое сердце, не оставив на теле внешних ран. Он помнил, как эта девушка, чей век был так мал в сравнении с его бесконечностью, смотрела на ту странную вещь, что они нашли в подземелье. Леголас был там после того, как они отправили девушку в лазарет. Один из его разведчиков подал ему странную вещицу на шнурке — эльфийской тонкой, но прочной нити. Вручая её Гермионе, он видел, как на лице её меняются эмоции, как она хватается за вещь, и теперь явственно замечал ту разницу между эмоциями, вызванными игрушкой, и той вещью, которую Гермиона назвала «Маховик».
«Кто же ты... девочка из другого мира...».