Am meleth din

Искрящееся солнце заиграло лучами в саду, отгоняя скверные мысли. Так много золотого света, что Гермиона щурилась, пряча глаза, но продолжала улыбаться и радоваться, позволяя невзгодам и тревогам отступить. Неприятная встреча, как и болезнь Леголаса, казались неуместными в столь светлой картине настоящего, будто фрагмент плохого сна, что остался в прошедшей ночи. Ей хотелось верить, что здесь Эвелин будет в безопасности, что ей ничего не угрожает, пока рядом Леголас и остальные, но даже веруя в лучшее, она не могла оставить малышку одну. Время её геройства прошло, оно осталось в молодости и больше не вынуждало вершить подвиги ради великого будущего и блага других. На первом месте стояло не чьё-нибудь благополучие, а дочери.

— Эру Илуватар! — всплеснула руками Эовин, обернувшись на оклик и увидев вошедших. Она сидела на ковре, расстеленном прямо по траве, в одном из множества садов Гондора, что цвели в этих белых стенах и примыкали к светлицам. Ковёр был уставлен разнообразной снедью и завален подушками — княжна Итилиэна не успела приступить к завтраку, и была здесь явно не одна.

— Леголас... Гермиона! — не зная, чьему появлению удивляться больше, Эовин поспешила сердечно обняться с девушкой. — Вы здесь!... Я не верю своим глазам! — восхищённо выдохнула Белая Леди, глядя на них не то как на чудо, не то как на призраков, явившихся с того света.

— Рада снова повидаться с тобой, Эовин, — Гермиона крепко обняла княгиню, не скрывая улыбки радости и тепла во взгляде. Она не надеялась уже встретить кого-то из них, но судьба распорядилась иначе.

— А это кто у нас здесь? — тут же заворковала Эовин, завидев Эвелин.

Так много незнакомых лиц, что Эвелин терялась, не решаясь подойти ближе. Природная скромность и вот, пожалуйста, она снова прячется за родителем, не находя в себе смелости выглянуть, пока ласка и нежность столь тёплой Эовин не затопит её и не увлечёт, вызывая ответную улыбку.

Воспользовавшись тем, что дочка отвлеклась, Леголас легонько привлёк к себе Гермиону.

— Оставайтесь с Эовин, — понизив голос, сказал он, глядя ей в глаза. — Здесь вы в безопасности.

Грейнджер хочется верить, что безопасность — не иллюзия. Что весь тот свет, что наполняет сады Гондора, никуда не исчезнет, и с заходом солнца преобразится в лунный свет, отгоняющий тьму.

Оставлять их здесь — словно отрывать от сердца... Леголас и сам не заметил, как взгляд соскользнул с медово-карих глаз на её губы, и как на вдохе замерло нестерпимое желание поцеловать их. Не просто нежное и лёгкое, а острое и пронзительное, тяжёлое, жаркое, от которого сердце влажно забилось в груди так, что само дыхание, кажется, стало горячим... Лазурная радужка потемнела до синевы, а лёгкие пальцы почти невесомо легли на талию волшебницы, и он почувствовал в ней то же самое пламя, что, кажется, ещё мгновение — и захлестнет их обоих.

— Я вернусь... — шепот-обещание, неимоверное усилие над собой, шаг назад — и сосущее в груди чувство отрываемого на живую куска, лютый вой неудовлетворённого желания. Во взгляде — обещание. Намного больше того, что сказано, но, кажется, она это увидела — то, что ни к чему измерять словами.

Чем больше он дразнит собой, тем тяжелее отпускать от себя. Перехватить его ускользающую руку, чуть сжимая пальцы с всё той же чуть огрубелой от тетивы лука кожей, но такой тёплой.. зовущей.. манящей. Едва обретя его, не хотелось расставаться так скоро. Грейнджер проводила эльфа взглядом. Сердце в груди отозвалось парой тяжёлых ударов и будто бы с неохотой выпустило дыхание из лёгких.

— Гермиона! — окликнула Эовин, сияя всё той же счастливой открытой улыбкой. — Иди к нам.

Обернувшись на краткий миг, волшебница лишила себя последней секунды — той, в которую эльф и гном скрылись из вида. Улыбнувшись, стараясь отогнать от себя желания и мысли, Гермиона направилась к дочери и Эовин — они обе устроились на ковре, переговаривались. Легко и беззаботно

— Гермиона, вы верно голодны, я распоряжусь принести вам завтрак... — сердобольно засуетилась Эовин, отбежав отдавать распоряжения.

Чуть склонив голову в поклоне, боевые товарищи удалились, оставив девушек одних.

Грейнджер заметила мальчонку, ровесника Эвелин. Отважно взмахивая деревянным мечом, он продвигался в сторону Белой Леди.

— Это Эльборон, — поспешила представить его Эовин, делясь своим материнским счастьем. Не нужно уточнять — Гермиона видела это в её взгляде, направленном на него. Так может смотреть только мать — видя в своём дитя целый мир, наполненный радостью.

— Рада с тобой познакомиться, Эльборон, — улыбнулась волшебница, но мальчик одарил её лишь взглядом и молчанием. Всё его внимание было приковано к матери и деревянному мечу, пока в поле зрения не попалась одна деталь.

— Ты тоже полукровка?

— Эльборон! — одёрнула его Эовин. — Нельзя так говорить.

Полукровка... Неприятные воспоминания закрались в сознание волшебницы. Она мимо воли потянулась рукой к оставленному на коже несмываемому шраму, накрыла его, будто пыталась спрятать под слоем одежды сильнее. Но обращались не к ней.

— Мама.. — Гермиона отвлеклась на голос дочери. — А что такое «полукровка»?

Эвелин не понимала значения слова. Мама никогда при ней такого не говорила.

— Это что-то плохое?

Грейнджер пыталась подобрать подходящие слова, но Эльборон её опередил:

— Это значит, что твоя мама человек, а папа эльф! — выпалил беззастенчиво мальчик. — У тебя и ушки заострённые вон.

— Уши... — коснувшись пальцами остроконечных ушей, Эвелин опустила голову. Она помнила, как мальчишки дразнили её за это.

— Эвелин... — Гермиона хотела оградить дочь от этого и, тщательно подбирая слова, готовилась поддержать малышку, как за неё это снова сделали другие.

— В этом нет ничего плохого, — улыбаясь, говорила Эовин, пытаясь исправить ситуацию. — Ты взяла лучшее от двух кровей.

— А мне они нравятся, — вдруг выпалил мальчонка, подходя ближе. — Они красивые.

— Правда?..

— Правда, — подрастающий рыцарь кивнул и тут же, не думая, протянул ей руку. — Будешь со мной играть?

— А можно? Буду! — в детских глазах вновь заиграла радость, будто и не было того упоминания о том, что она другая. Её принимали такой и, мало того, кто-то считал её уши красивыми!

Дети резво побежали вглубь сада, позволяя матерям завести разговор.

— Вот и примирили, — улыбнулась Эовин, наблюдая за играющими детьми.

Им двоим было чем поделиться, а в хорошей компании время всегда шло незаметно.

— Милая девочка, — улыбнулась Эовин, наблюдая за играющими детьми.

— Да, — Гермиона неотрывно смотрела на дочь.

До этого дня ей казалось, что Средиземье осталось в далёком прошлом, но, увидев снова Леголаса, она поняла, что оно никуда не исчезло — всегда было рядом, одной из самых драгоценных частей её жизни. Вопреки всем трудностям Средиземье подарило ей множество счастливых моментов, и один из них сейчас резвился в королевском саду Гондора.

— Никогда не видела её такой счастливой.

Эовин удивлённо посмотрела на волшебницу. Гермиона улыбалась, но на её лице читалась грусть. Многое оставалось за пределами понимания княгини, но она не решалась наброситься на волшебницу с расспросами.

Грейнджер столкнулась с ещё одной стороной реальности. В этом мире её дочь была счастлива рядом с отцом и такими же, как она. Дети от союза эльфов и людей редки, но несмотря на это их принимают. Здесь Эвелин могла найти друзей и не опасаться, что её упрекнут в сказках о несуществующем отце.

— Мама! — запыхавшись, Эвелин плюхнулась рядом с ней. Глаза девочки горели от переполняющего их счастья. — А покажи магию! Я говорила Эльборону, что он такого точно не видел!

— Магию? — заулыбалась Гермиона, коротко посмеявшись. С появлением Эвелин в её жизни волшебнице приходилось постоянно выдумывать что-то новое. Удивить ребёнка и уложить его спать с каждым разом становилось всё сложнее, но не была бы она Гермионой Грейнджер, если бы сдавалась из-за бессонных ночей и отсутствия должного отдыха. Книги всегда её выручали, а багаж знаний пополнялся с каждым новым выученным заклинанием. — Посмотрим, — задумчиво протянула волшебница, окидывая взглядом их «стол». — Думаю, это подойдёт.

Достав волшебную палочку, Гермиона взмахнула ей, произнеся в мыслях нужное заклинание, и направила её на кубок. Тонкая рубиновая змейка выглянула из чаши и потянулась за волшебной палочкой. Змейка из виноградно-сливового сока проплыла по воздуху перед лицом Эовин и детей и замерла между четвёркой, чтобы все прекрасно видели происходящее. Ещё один взмах волшебной палочки и змейка сформировалась в шар, а тот неожиданно распустился, будто бутон кувшинки. Лепестки его выгнулись, а цветок обратился в маленькую фигурку слона.

Гермиона подкинула яблоко — оно зависло в воздухе и стало опорой для задних ног слона. Фигурка, будто живая, топтала ногами, вставала на дыбы и поднимала хобот в беззвучном трубении. Эовин с Эльбороном смотрели, как завороженные, а Эвелин лучилась и поглядывала на мальчишку с видом: «Видел? Это моя мама!». Гордость её переполняла.

Волшебное представление завершилось фонтаном, пускаемым слоном. Пара капель попала на лица детей и те рассмеялись. Сок вернулся обратно в кубок, а Гермиона убрала волшебную палочку.

— Мама, — снова обратилась к ней Эвелин, — а папа тоже владеет магией?

Грейнджер задумалась. Много раз Леголас демонстрировал перед ней силу эльфийских чар, но с настоящими эльфийскими колдунами ей не доводилось встречаться. Обо всех способностях эльфов она не знала, а времени разузнать раньше было не так много.

— Да, но его магия отличается от моей.

Как и магия Эвелин, но Гермиона не рискнула выказать своё предположение.

— А он мне покажет?

— Думаю, если ты попросишь, то он точно не откажет, — улыбнулась Гермиона, погладив дочь по волосам.

— А он скоро вернётся с Совета? — Эвелин не терпелось.

— С Совета? — опешила Эовин. — Это значит, что... — княгиня перевела сконфуженный взгляд с Гермионы на Эвелин. По её реакции волшебница начала догадываться, что только что осознала жена Фарамира.

— Скоро, — быстро ответила Гермиона дочери и мягко подтолкнула её в спину. — Поиграйте пока с Эльбороном.

Заулыбавшись, Эвелин схватила мальчишку за руку и потянула того за собой глубже в сад.

Оставшись наедине, Эовин не решалась задать волновавший её вопрос — она всё смотрела на девочку. Эвелин была отражением своей материи, и именно эти черты в первые минуты знакомства бросились в глаза княгине. Теперь она видела больше — не только остроконечные ушки, но и наполненные светом голубые глаза лихолесского принца. Неотрывно смотря на ребёнка, она всё пыталась принять действительность. Ей казалось, что это невозможно. Не по правилам. Вне всяких запретов, но...

— Она... дочь Леголаса? — Эовин нашла в себе смелость озвучить предположение, но говорила шепотом — боялась, что лишние уши услышат их разговор.

— Да.

— Но вы ведь даже... — запнулась Эовин, растерявшись. Она надеялась, что Гермиона отмахнётся и скажет, что её догадки неверны, но...

— Помолвлены, — Грейнджер попыталась смягчить ситуацию, но тактично умолчала о том, что помолвка произошла позже, и ей предшествовали некоторые обстоятельства. В понимании Эовин дело это нисколько не меняло, а в Лондоне без смущения и не такие дела творились и в Средиземье, кстати, тоже. Леголас заслуживал лучшего, но именно благодаря ему Гермиона не боялась всех мужчин подряд и не вспоминала от случайного прикосновения к себе то, что ей довелось пережить.

— О, Эру... — мысли путались в голове княгини, выдвигая одну за другой. — Что же я наделала, — сокрушалась она, вводя волшебницу в сомнения.

— О чём ты? — не поняла Гермиона.

— Если бы я только знала... — Эовин виновато посмотрела на волшебницу. — Я ведь думала, что ты не вернёшься, и желала лучшей судьбы Леголасу. Если бы знала, что всё так сложится, то не дала бы надежду Алеин.

Гермиона поняла, о ком шла речь без уточнений — той самой эльфийке, которая с любовью смотрела на лихолесского принца.

— Прости, Гермиона.

— Ничего, — Грейнджер попыталась улыбнуться, подняв взгляд на княгиню. — Твоей вины нет, — волшебница накрыла ладонью руку Эовин. — Прошло семь лет, а прошлое... это прошлое. Ты желала ему добра, и я ни в чём тебя не виню.

— Но как же теперь...? — княгиня перевела неуверенный взгляд на детей в саду.

Грейнджер понимала, что жизнь её дочери в Средиземье не обойдётся без слухов и косых взглядов. В её мире не приветствовали подобные отношения, а что уж говорить об этом? Гимли своим поведением наглядно продемонстрировал, как это выглядит в глазах остальных, а Эовин удвоила впечатление. Они оба были близки им с Леголасом и всё сказанное ими — в разы мягче, чем будет в действительности с теми, кому всё равно на подвиги волшебницы и лихолесского принца. Гермиона многого не знала о том, через что пришлось пройти Леголасу после её исчезновения — не знала о позоре, который не смылся после смерти Мерсера, и к чему привела их связь. До её возвращения никто не знал, как далеко зашёл лихолесский принц в своей любви к смертной девушке. Он нарушил один из главных запретов, и чем это закончится для него, когда станет всем известно о том, кто отец Эвелин. Её возвращение вносило ещё больший разлад.

Внутри Гермионы шло непередаваемое противоборство. Она понимала, что Леголас сам выбрал свою судьбу вопреки всем запретам и правилам, а она приняла это как должное, не имея ни малейшего представления о том, на что он пошёл ради неё. Леголас был готов умереть, зная, что они больше никогда не увидятся, и вопреки всем стараниям Эовин показать ему, что он может начать всё сначала с другой, отказывался от этого будущего, потому что в нём не было её. Именно её возвращение вернуло его к жизни и заставило хворь отступить.

— Я тоже была больна, — призналась Эовин, пытаясь объяснить свой поступок. — Чёрная тоска поселилась в моём сердце. Она росла и крепла с каждым днём, — рассказывая, погрузившись в воспоминания, пропитанные холодом и отчаянием, Эовин померкла, пусто смотря перед собой. С её лица ушло веселье, словно где-то рядом притаился ещё один Дементор и воздух стал холоднее. — Но я излечилась, — княгиня подняла взгляд на волшебницу. — Фарамир спас меня. Наша любовь излечила меня, — на её лице появилась тёплая улыбка. От былой любви к Арагорну, казалось, ничего не осталось, а Белая Леди Рохана обрела счастье в объятиях сына наместника и в них же нашла своё исцеление.

Эовин хотела перейти к тому, чему предшествовало её краткое откровение, но не находила нужных слов — нервничала и суетилась, словно совершила что-то плохое, и настал час рассказать об этом.

— Когда ты ушла, Леголас был несчастен.

Уже второй житель Средиземья говорит ей об этом.

— Он увядал с каждым днём. Я видела в нём себя — отчаявшегося, одинокого, съедаемого болью, которую невозможно заглушить. Я знала, как это тяжело, когда не можешь быть вместе с любимым, — Эовин была искренна в своих признаниях. В конце концов, Гермиона была свидетельницей чувств роханской княгини к Страннику, и могла понять их обоих. — Он искал смерть, а я хотела помочь ему — показать, что с твоим уходом в его жизни не настала бесконечная зима. После неё ещё будет весна. Я хотела помочь ему и доказать это, как когда-то доказали мне... Он заслужил счастье, Гермиона, — серые глаза посмотрели прямо на волшебницу и в них читалась просьба. — Алеин стала его надеждой на спасение.

В памяти Грейнджер всплыли обрывки первой встречи с эльфийкой — той, которая должна была стать новой мечтой лихолесского принца. Но не стала, и в чём была убеждена Эовин — виной её возвращение, только озвучить боялась. Гермиона была уверена в том, что княгиня считала, что у этих двух эльфов было будущее до этого дня, но Гимли считал иначе.

— Он мог начать свою жизнь заново, — продолжила Эовин. — Алеин любит его. Искренне, крепко, преданно. Она всегда была рядом, а когда Чёрная тоска одолела его... Не испугалась. Она оставалась рядом с ним и готова была разделить с ним смерть, если её любви окажется недостаточно, чтобы спасти его от Тьмы.

Казалось, что каждым своим словом Эовин безжалостно пыталась сказать, что Гермионе здесь не место. Без неё все могли быть счастливы, а что теперь? В словах Эовин есть смысл — её не было семь лет. Всполохи юношеской любви угасли, и на место им выступил рационализм. Она могла всё исправить; вернуть на свои места, словно ничего не было.

— Леголаса ждёт наказание.

— Наказание? За что? — Гермиона опешила от услышанного.

— Внебрачная связь непростительна у эльфов. И если Эру не обрушил на него свой гнев, а Мандос не призвал в свои Чертоги, то наказание за нарушение запретов будет суровым.

Гимли успел кое-что рассказать Гермионе, но умолчал о многих подробностях, то ли чтобы её лишний раз не беспокоить, то ли потому что сам был несведущ в подобных тонкостях эльфийской культуры.

— Король Трандуил изгнал его из Зеленолесья, когда до него дошли слухи, что Леголас объявил о помолвке с девушкой, которую спас из... Дома терпимости, — Эовин знала, что в том нет вины Гермионы, но в этой ситуации она оказалась на стороне эльфийки, чья жизнь была разрушена возвращением волшебницы. — Всё складывалось так, что они могли примириться, но теперь это невозможно. Он теперь смертен, а известие о вашей... связи. Старые слухи нашли подтверждение, — она перевела взгляд на детей. — Эвелин чудесная девочка, но никто не заметит этого. Все будут смотреть на её происхождение. Для короля Трандуила она всего лишь... незаконнорождённый ребёнок — несмываемый позор его сына.

Весь разговор неизменно клонился к тому, что её возвращение всё испортило. У Леголаса могла появиться новая любовь и шанс примириться с отцом, оставив позади старые обиды.

— Прости, Гермиона.

Грейнджер слышала это неозвученное: «но лучше бы ты не возвращалась».

***

Встреча с Эовин прошла не так гладко, как хотелось бы. Радость, с которой к ней обратилась княгиня поначалу, обернулась попытками сменить тему и сделать вид, что этого разговора не было. Выйти к такому завершению отчаянно не получалось, а радость от воссоединения с Леголасом меркла, утопая в реальности.

Дети играли друг с другом, не замечая перемены в настроении родителей.

Неловкую тишину нарушил Фарамир. Мужчина показался в саду, вызвав радость на лице супруги и сына.

— Папа! — забывая об играх с заморской гостьей, Эльборон кинулся к отцу и тут же оказался у него на руках.

Сад наполнился детским смехом.

Эовин поспешила воссоединиться с семьёй. Гермиона осталась в роли стороннего наблюдателя. Все трое были счастливы — это та жизнь, которая не стояла на месте. Она ничего не знала о ней и за это время они успели стать друг другу чужими.

Тепло коснулось правого бока волшебницы.

Эвелин...

Девочка села рядом, привалившись к её боку, и своим присутствием вернула мать из прошлого в настоящее.

— А папа ещё не вернулся? — задала она вопрос, поглядывая в сторону Эльборона и Фарамира.

— Он придёт, как только освободится, — пытаясь приободрить дочь, Гермиона приобняла её, прижав к себе. Теперь, когда она лично познакомилась с Леголасом, девочке хотелось проводить с ним больше времени. Естественное желание, порождённое детским любопытством, — его не утолишь одними обещаниями. — А знаешь что? — вдруг заговорческим голосом заговорила волшебница, отвлекая дочь. — Пойдём поищем его.

Леголас не говорил, где именно они должны его дожидаться. Гермиона не знала, принимал ли Фарамир участие в Совете, но если он здесь, то Совет, возможно, окончен и Леголас в скором времени вернётся к ним. Пока одна семья занята обществом друг друга, вторая решила отправиться на поиски.

Во владениях Арагорна Грейнджер ориентировалась ровно никак, но лучше они с Эвелин прогуляются сами, чем будут сидеть на месте. Ребёнку нужно чем-то заняться, а Гермионе — проветрить голову. За последние сутки на неё свалилось много разной информации, и какую из них стоит брать во внимание, а какую опустить — тот ещё вопрос.

Им выпала прекрасная возможность осмотреть дворец без сопровождения. Гермиона с Эвелин привыкли обходиться без стражников, и волшебница радовалась, что в качестве меры повышенной безопасности этим никто не воспользовался. Изучать дворец, когда за тобой следует по пятам войско — то ещё удовольствие.

Гермиона хотела бы, чтобы дворец им показал Элессар — друг и король, но он был на Совете вместе с остальными, а голову дунадана занимали мысли о сыне. Волшебница подумала, что было бы неплохо повидаться с Арвен — общение и соболезнования не восполнят потерю сына, но Гермиона надеялась, что в такое время эльфийка не остаётся один на один со своим горем.

Почувствовав, как из её рук ускользает ладонь дочери, Гермиона подняла взгляд. Эвелин интересовалась всем. Она с любопытством изучала каждый закуток и тянула мать за собой в безудержном стремлении как можно быстрее воссоединиться с отцом.

— Эвелин! Не отходи далеко!

Но разве её кто-то слушал? Гермиона улыбнулась и покачала головой. Просить ребёнка идти рядом бесполезно. Дочь никогда не сидела на месте, а сейчас у неё хватало поводов пробегать один поворот за другим. Пару раз на их пути встречались стражники — они предлагали им помощь и подсказать нужное направление, но каждому из них Эвелин говорила своё стойкое «нет», а в увесистый аргумент добавляла: «моя мама — волшебница». Мужчины улыбались или весело смеялись, а Гермиона в ответ с улыбкой пожимала плечами — дети.

Эвелин чудесным образом удавалось развеять грустные мысли и приковать всё внимание к себе. Игра в догонялки прервалась, когда обе услышали знакомый голос. Гермиона остановилась и подняла взгляд. В конце коридора говорили Леголас с Трандуилом — не узнать короля Лихолесья после пламенного обмена приветствиями — было сложно.

— Эвелин, постой здесь, — придержав дочь, Гермиона надеялась, что малышка послушается. А стражник, которого Эвелин своим очарованием втянула в игру, составит ей компанию. Волшебница прислушалась к происходящему; до неё долетали обрывки разговоров, но достаточно чётко, чтобы разобрать слова.

— Ты не можешь этого сделать, — Трандуил был зол, обращаясь к сыну; он пытался воззвать к нему, но безуспешно. С тех пор, как его сын потерял голову из-за любви, он был глух к просьбам своего Таура. Он надеялся, что ситуация с неизлечимой болезнью положит конец их распрям, но сын был слишком упрям, чтобы поменять своё мнение.

— Могу, — отрезал Леголас, не соизволив повернуться лицом к королю.

— Это не твой бой и ты не обязан...

— Это пророчество касается всех нас, — Леголас перебил его, остановившись. — Эльдарион был похищен из-за него. Если всё, что говорится в пророчестве, — правда, то всем нам угрожает великая опасность, — не намереваясь продолжать этот разговор, эльф возобновил шаг.

— Леголас! — бесполезная попытка дозваться сына.

Гермиона слышала лишь отрывок, но его оказалось достаточно, чтобы вспомнить пламенное приветствие у портала. Бросив короткий взгляд на дочь — Эвелин играла со стражником и не замечала происходящего в соседнем коридоре, волшебница решилась подойти к Леголасу.

— О каком пророчестве идёт речь, Леголас?

Зная, что в этом мире никогда и ничего не случается просто так, она хотела знать больше. Под угрозой находилась жизнь её дочери, в том числе, и рисковать ей, как своей собственной в годы юности, она не стремилась.

— Папа!

Гермиона обернулась на голос дочери.

— Эвелин! — волшебница попыталась удержать девочку, но не вышло. Она уже знала, к каким последствиям приведёт их неосмотрительная прогулка.

— Папа? — опешил Трандуил, с отвращением и презрением смотря на ребёнка. Он перевёл взгляд с Эвелин на её мать — он знал, кто стоит перед ним, но отчаянно отказывался верить, что возглас ребёнка относился к его сыну.

— Эвелин, — присев на одно колено, Леголас подхватил ребёнка и обернулся к отцу, прижимая её к себе, будто собирался защитить от ярости короля. Он не хотел, чтобы всё выяснилось так, но Эру распорядился иначе.

Трандуил молчал, смотрел на девочку и отказывался верить. Этот ребёнок, которого его сын прятал в своих объятиях, защищая от него, не мог быть его... внучкой? Что за вздор! Гермиона спешно подобралась к ним. Сделанного уже не исправишь, а в голове волшебницы крутились слова Эовин. Громче них — только фрагмент разговора.

— Объяснись, — прошипел Трандуил, требуя от сына разговор на другую тему. Эльф оказался между двух огней и не знал, что сложнее — убедить Гермиону в том, что им с Эвелин ничего не угрожает, или отцу, что его выбор в его глазах — правильный.

— Мы поговорим об этом позже, — эльф начал с Гермионы и указал взглядом на Эвелин — она не должна слышать этот разговор. — Идите в комнату, — он знал, что король теряет терпение. Гермиона без лишних слов забрала у него дочь. Эвелин с неохотой отпустила отца, едва вновь воссоединившись с ним. — Дождитесь меня.

Гермиона бросила неуверенный взгляд на Леголаса и украдкой взглянула на Трандуила. Она понимала, какой разговор ожидает их, но если Леголас не хотел, чтобы они оставались — на то есть причина. Эвелин. Защищая в первую очередь её, волшебница поспешила покинуть коридор.

Только бы всё было хорошо.

***

Всё слишком запуталось. Там, где ещё день назад была определённость, образовалась пропасть. Гермиона шагала по краю, не зная, что делать. Хватит ли сил перепрыгнуть? Стоит ли? Всё изменилось. Она больше не девочка, попавшая в Средиземье по случайности. Не ребёнок, который может позволить себе глупости, сделанные на эмоциях. Она — мать, и в первую очередь должна думать о благополучии своей дочери. Ей дали достаточно поводов, чтобы при первой возможности развернуться и отправиться домой, подальше от этого места, чтобы не позволить Тьме коснуться её солнца. Грейнджер не желала такой судьбы дочери.

Переполненная радостью от встречи с тем, кого любила и кто подарил ей жизнь под сердцем, она забылась. На какое-то время Леголас окрылил её и заполнил старую пустоту искрящимся светом прошлого, но... он оставался юношеской любовью. Прошлым, которое всколыхнулось и вновь могло затухнуть, как слабый огонёк от порыва ветра. Эовин... Она опустила её на землю. Радостная встреча поселила в голове волшебницы слишком много «да» в пользу возвращения.

Разговор в саду прервался неловким молчанием. Своим возвращением она не сделала лучше, и без неё эльфийский принц мог встать на ноги, обретя своё счастье и покой. Она помешала, появившись в ненужный момент, и могла навлечь на его голову ещё больше проблем, после того как правда о маленькой полукровке стала известна королю. Но разве она виновата в том? Извинившись, с выдавленной из себя улыбкой, Гермиона будто бы бежала из сада вместе с дочерью, но и в стенах дворца не нашла себе покоя. А теперь это...

Беспокойные мысли, заполнив её сознание, не давали покоя, но будто нарочно отступили, позволяя ей услышать отчаянный плач. Он будто секира острым лезвием опустился на шею волшебницы. Гермиона остановилась, смотря на эльфийку. Они уже виделись, у двери покоев Леголаса и в них. Держа перед собой руки, отравленные тёмной сущностью, Алеин рыдала, не сдерживая своего горя. Волшебница почувствовала себя лишней — чувство вины давило на неё, пытаясь вытеснить за стены дворца и оттеснить к порталу, в её мир.

— Мама..?

Эльфийка отвлеклась и подняла заплаканное лицо на волшебницу.

— Вы.. — выдохнула она, и Гермиона почувствовала, как кольнуло в груди. — Вы обрекли меня на смерть..

Волшебница открыла рот, собираясь ответить, но.. что сказать?

— Мне жаль..

Словно это может что-то исправить. От её появления в Средиземье стало только хуже.

— Мама, кто эта тётя? — Эвелин пыталась привлечь к себе внимание матери, проявляя любопытство, но вновь не получила ответа. — У неё такие же ушки, как у папы. Она тоже эльф, да?

— Эльф.. — на выдохе произнесла Грейнджер, разворачиваясь в сторону выделенной им комнаты. Больше всего ей хотелось провалиться сквозь землю, только бы не видеть взгляда этой эльфийки.

Она будто бы очутилась в прошлом. Вновь пыталась спрятаться в комнате за тяжёлой дверью, словно это могло защитить её от внешнего мира. Или мир от неё? В этот раз страдали все, кто успел забыть о ней и зажить заново.

— И зачем только Гимли привёл меня сюда.. — негромко вздохнула волшебница, закрывая глаза.

— Мама? — не понимая, что происходит, обеспокоенный ребёнок вновь попытался привлечь к себе внимание. — Не грусти, — детские ручки обвивают её и Грейнджер чувствует, как всеми силами Эвелин пытается прижаться к ней и поделиться своим теплом и любовью. На губах появляется улыбка. Это лучшее, что могло подарить ей Средиземье, и большего ей не нужно. Погладив дочь по таким же непослушным прядям тёмных волос, волшебница прижала её к себе. Правильно ли она поступит по отношению к ней, собираясь вернуться домой? Этот мир всегда был чужим для неё. Как защитить в нём ребёнка, если при первой возможности она оказалась бессильной? Словно вся магия утекала в мир и растворялась в нём, лишая её сил. Много бед потянуло за собой её возвращение. Такая ли это хорошая идея, как показалось потомку Дурину?

На смену радости и ностальгии с теплом воспоминаний пришла тревога. Мысли круговоротом вертелись, задевая и царапая до боли. Принятое решение давило на неё грузом ответственности, но что ещё она могла? День, проведённый в раздумьях, ушёл на взвешивание всех «за» и «против». Под вечер ответ казался очевидным. Нужно возвращаться, как только появится возможность.

— Но я ещё не хочу спать, — обиженно просипела Эвелин, сбрасывая покрывало.

— Уже поздно, Эвелин. Тебе пора спать, — Грейнджер непреклонно натягивала покрывало обратно, продолжая не самую увлекательную родительскую игру «кто кого раньше спать уложит».

— Я хочу дождаться папу.

В полку отмазок от сна прибавление! И вот что на это ответить?

— Утром. А сейчас ложись спать.

Эта борьба казалась бесконечной, но за годы практики Гермиона набралась опыта в убеждении и добилась своего, порядком вымотав себя в попытках уложить ребёнка. Она и сама бы не отказалась прилечь, закрыть глаза и забыться — только бы мысли не тревожили её. Устроившись на постели рядом, поверх покрывала, Грейнджер поправила его край, провела ладонью по волосам дочери, так легко, будто крала прикосновение и боялась, что сон заметит и отпустит ребёнка. Поцелуй в висок и тёплый взгляд, наполненный задумчивостью — она всё ещё колебалась. Смотря на дочь, волшебница понимала, что всё, что она делает, только ради неё. Но как объяснить Эвелин, что они должны вернуться? Лишить её воспоминаний об этой встрече? Сможет ли?

— Стоит ли возвращаться...

Гермиона знала, что многие последствия своих поступков исправить не сможет. Она могла стереть память королю Зеленолесья о встрече с внучкой. Проделать то же самое с остальными обитателями замка, давая себе мнимую надежду на то, что всем им удастся зажить заново, не помня о ней. Один раз в жизни она уже приняла такое серьёзное решение, чтобы обезопасить своих родителей, и не пожалела об этом. Эта ситуация имела мало общего с её предшественницей. Слишком много нюансов, включая эльфийские особенности — Гермиона не имела ни малейшего понятия о том, как Заклятие Забвения скажется на связи, созданной между ней и Леголасом. Не будет ли он чувствовать пустоту до концах своих дней и не понимать, чего именно ему не хватает?

Мысли прервал голос Леголаса.

— Гермиона, — он негромко позвал её по имени и бросил взгляд на постель — Эвелин мирно спала, прижав к груди игрушечного оленя.

По внешнему виду эльфа волшебница понимала, что разговор с королём был не из лёгких. Леголас выглядел устало и морально, и физически. Продолжительные прогулки и постоянная необходимость вести борьбу с тем, кто глух к его словам, выматывали его. Болезнь отступила, но тело ещё не успело принять бывалую форму, если вообще когда-либо сможет. У Гермионы было много вопросов, которые она хотела озвучить, но при виде уставшего эльфа и помня о своём промахе, не хотела лишний раз нагружать его.

Опуская вопросы из серии: «Как всё прошло», волшебница поднялась с постели и подошла к эльфу.

— Пойдём, — показав на выход из комнаты, эльф выскользнул в коридор, намекая на спящую Эвелин. Им предстоял серьёзный разговор, а вести его в присутствии дочери, которая может в любой момент проснуться, — не лучший вариант.

В коридоре стояли стражники — эльфы, те, кто последовал за Леголасом, когда он, лишённый всех титулов изгнанник, отправился к другу за помощью.

— Не беспокойся, — добавил Леголас, видя беспокойство волшебницы, — они присмотрят за Эвелин.

В неспокойное время лучше озаботиться безопасностью дочери. Гермиона могла не доверять незнакомым эльфам, но при виде спешащего к комнате бородатого няня в лице Гимли, который бурчал что-то из серии: «эльфам только детей доверять», невольно улыбнулась. Несмотря на то, что потомку Дурина не удалось защитить их двоих от Тёмных в первую встречу, Гермиона чувствовала себя спокойнее, зная, что Эвелин находится под такой защитой. Потеряв одного ребёнка, о втором беспокоились, принимая все меры предосторожности. Навряд ли Тёмным удастся проникнуть на территорию дворца и выкрасть Эвелин посреди ночи. Если бы такой вариант был возможен, то сына Арагорна похитили бы из его же постели, а не вынужденно провернули план по выманиванию их всех за пределы Гондора.

— Ну, теперь я точно спокойна, — с улыбкой встречая Гимли, Гермиона перевела взгляд на эльфа.

Леголас её мимолётного веселья не разделял. Он был обеспокоен не меньше неё минутами ранее. Не дождавшись, когда Гимли скроется в покоях, пофыркивая в адрес длинноногих эльфов, от которых в плане безопасности, по его скромному мнению, нет никакого толку. И вообще наставили тут! Эльф с волшебницей отправились в покои, выделенные Леголасу, как одному из почётных гостей короля.

Гермиона не надеялась, что Трандуил с радостью примет новость о внучке. Причин на это хватало: полукровка, внебрачный ребёнок. Благодаря слухам, которые расползлись по Средиземью, отравляя слух каждого, кто прознал о нечистоте избранницы лихолесского принца. Эовин сказала достаточно, чтобы понять масштабы катастрофы.

Оказавшись наедине, они могли говорить откровенно, не создавая ненужные тайны между друг другом. Леголас не торопился — думал, с чего стоит начать и как подвести к тому, что он решил. Видя, что ему сложно, Грейнджер решила подтолкнуть.

— Как твоё самочувствие?

— Что..? — эльф поднял растерянный взгляд на волшебницу. Он ожидал от неё совершенно других вопросов. Она имела право знать на них ответы, но из всего того, что могла у него спросить — задала именно этот. Учитывая щепетильность ситуации её по-прежнему волновало, как он. — Нормально.

В сравнении с тем, что ему довелось пережить до встречи с ней, чувствовал он себя хорошо. Накатившая усталость напоминала о себе при каждом неудобном случае, но мысли не давали покоя и заставляли тело действовать, прогибаясь под необходимость не сидеть на месте, а быстро принимать решения, взвешивая все возможные варианты развития событий. Он знал больше, чем Гермиона.

— Твой отец... — начала волшебница.

— Забудь о нём.

Леголас знал, что она пытается спросить, но не этот разговор важнее сейчас.

— Гимли рассказал тебе о похищении Эльдариона.

Гермиона кивнула в знак подтверждения.

— За то время, что я провёл в лазарете, выяснились некоторые детали, — продолжил Леголас. — Мы не знаем наверняка, кто похитил Эльдариона, но догадываемся зачем им это нужно. Гимли рассказал мне, что на вас с Эвелин тоже организовали нападение. Попасть в Гондор не так легко — это значит, что всё было тщательно спланировано, но Тёмные допустили ошибку и оказались не так сильны, когда встретили двух магов. Всё это не может быть случайностью и мы пришли к выводу, что пророчество касается Эвелин в том числе и ей угрожает опасность, — эльф говорил без утайки, всё, как есть, считая, что Гермиона должна об этом знать, вопреки мнению других. — Некоторые считают, что я не должен говорить тебе об этом, но если это угрожает жизни Эвелин и тебе — я не буду сидеть и бездействовать.

— Что говорится в пророчестве?

Гермиона по личному опыту знала, насколько туманны трактовки пророчеств. Они уже сталкивались с этим, когда услышали о судьбе Гарри и должны были понять слова правильно, чтобы не допустить ошибок в будущем и быть готовыми ко всему. Навряд ли пророки Средиземья чем-то отличались в этом.

— Существует пророчество, что на исходе надежды в Арду явится дитя — полукровка, вобравшая в себя силу двух народов — людей и эльфов. Но сила его будет так велика, что обратит она мир Арды в вечную Тьму, — Леголас сделал небольшую паузу, а затем продолжил: — мы полагали, что после победы в Битве кольца нарушенное равновесие в мире будет восстановлено, но это не так. Наша магия начала слабеть. Мой народ теряет силу.. В пророчестве говорится не только о Тьме, Гермиона, — он поднял взгляд на волшебницу, предполагая, какие мысли и сомнения могут поселиться в её голове. — Судьба дитя не предопределена. Он также может возродить наш мир... наполнить его магией, но Тёмные желают использовать его в своих интересах.

Так было всегда. Тьма чувствует, где зарождается Свет, и желает уничтожить его, прежде чем потеряет собственную силу.

— До того дня, как мы узнали об Эвелин, полагали, что в пророчестве сказано об Эльдарионе, но теперь...

Гермиона прекрасно знала, к чему клонит эльф, и боялась это услышать. Её ожидания и мысли находили своё подтверждение в его последующих словах:

— Под угрозу попадает Эвелин.

— Зачем она им? — выдавила из себя волшебница, пытаясь понять всю опасность намерений Тёмных.

— Мы не знаем наверняка. Вариантов множество, и какой из них желают развить Тёмные — неизвестно. Мы должны готовиться к худшему, поэтому сейчас так важно позаботиться о безопасности Эвелин, — Леголас подступил к ней ближе. — Я не допущу, чтобы вам что-то угрожало.

Это обещание казалось неосуществимым. Гермиона помнила ту силу, с которой ей довелось столкнуться в прошлом. Она стала сильнее за эти годы, но и Зло никогда не дремлет — оно тоже крепло, набирало мощь, чтобы ударить с новой силой по тому, что дороже ей всего на свете. У неё был шанс обезопасить ребёнка, которого она своими руками привела в самое опасное место.

— Что ты намерен делать? — Гермиона видела, что принц настроен решительно и у них за время Совета намечен какой-то план. Если это так, то она хотела знать обо всём.

— Мы поможем Арагорну.

Гермиона слышала о разговоре между Трандуилом и Леголасом — новая назревающая война и необходимость помочь другу в поисках сынах. Волшебница понимала, что лихолесский принц ни за что не откажется от нового путешествия и исполнит свой долг перед другом. И она не собиралась пытаться удержать его, как это делал его отец. Никакие слова не заставят Леголаса отказаться от своего решения. Они уже проходили через это в прошлом.

— Вы с Эвелин останетесь здесь. О вас позаботятся до моего возвращения.

Разница между Гермоной-подростком и Гермионой-материю — она не пыталась изменить решение Леголаса. Они оба понимали, что с появлением дочери должны думать не только о дружбе, но и своей собственной семье, каким бы неожиданным ни был сам факт её наличия. У них есть ребёнок, который нуждается в них ничуть не меньше. Путь опасен. Любой из них может погибнуть, и какое будущее тогда ждёт Эвелин? В абсолютно незнакомом мире. В окружении тех, кто никогда не примет её.

— Тёмные охотятся на неё.

Пророчество коснулось Эвелин. Никто не знал наверняка, о ком говорится в нём, но визит Тёмных говорил о такой вероятности. Слишком хорошо продумали каждую деталь, чтобы получить желаемое. Их просчёт — это удача для Гермионы. Всё могло закончиться иначе. Смертью обоих и похищением девочки, которую никто бы не стал искать, потому что знали о ней бы только она и Гимли и те — покойные.

Леголас неожиданно встал перед ней, взял её руки в свои, показывая, что это ещё не всё, что он собирался ей сказать — дальше важнее всего, что было сказано до этого. Гермиона подняла взгляд на эльфа.

— Если что-то пойдёт не так, пообещай мне, что вы воспользуетесь порталом и вернётесь в свой мир.

Если это произойдёт — значит, что бой проигран. Тогда единственной возможностью защитить Эвелин от Тёмных будет незамедлительное возвращение в её родной мир, и Гермиона не хотела думать о том, какая судьба обрушится на Леголаса и остальных.

— Гермиона..?

— Я обещаю.

В сердцах надеясь, что этого никогда не случится.

— Мне так жаль.. — в голосе лихолесца чувствовалась неприкрытая вина. Касаясь её подбородка пальцами, он пытался улыбнуться, смотря на волшебницу, но в голубых глазах, освобождённых от черноты руками дочери, поселилась печаль. — Едва воссоединившись с тобой, мы вынуждены снова расстаться.

Перед ними стоял тяжёлый выбор. Именно сейчас в целях безопасности Леголас мог при первой возможности настоять на том, чтобы обе дорогие ему девочки вернулись в свой мир. Он не сомневался в том, что Гермиона сможет позаботиться об Эвелин — они прожили без него семь лет — долгий срок для тех, кому не знакома вечность. Но для начала он хотел убедиться в том, что этот вариант возможен.

— Утром мы отправимся в то место, где на вас напали Тёмные. Я хочу осмотреться.

Этот вариант казался разумным.

Знали ли они, расставаясь поутру, что новая встреча закончится так? Двое влюблённых, воссоединившись спустя семь лет разлуки, наслаждались каждым мгновением, проведённым в обществе друг друга. Они не могли насытиться и восполнить ощущение утраты, поедавшее их столько времени. А что теперь? Между ними вновь растёт пропасть — вечная необходимость думать в первую очередь о ребёнке, а уже потом о себе.

— Всё будет хорошо, — он пытался успокоить её, как прежде, коснувшись её щёк, накрывая их ладонями. Заглянуть в медовые глаза, которые любил. Она всё ещё оставалась его мечтой, и он ценой своей собственной жизни хотел защитить её, укрыть в своих объятиях, чтобы Тьма не коснулась их личного счастья. — Я вернусь.

Достаточно ли теперь этого обещания..? Ведь причина её волнения теперь не только в нём, а и в дочери, которая может лишиться отца, едва познакомившись с ним.

— Мы пройдём через это вместе, — обещает ей лихолесский принц и вселяет в сердце надежду на лучший исход. Наклоняется к ней, подаваясь навстречу — лёгкий поцелуй-касание. Веришь мне..? Он знал, что никакие слова не смогут успокоить встревоженное сердце матери, пока её мысли заняты будущим дочери, но отчаянно пытался напомнить ей, на что он готов ради них. Как сквозь стену, разделяющую два мира, смогло пробиться его сознание, создавая чудесный мир из снов — они никогда не разлучались по-настоящему. Всегда была эта связь.

Её руки выскальзывают из его ладоней, но раньше, чем успеет зародиться мысль, что его мечта оставляет его, он получает ответ и руки волшебницы обвивают его шею — она ищет у него поддержки и защиты, отказываясь жить, как раньше, в одиночку. Он хотел стать для неё опорой, неважно, сколько прошло лет — его любовь не угасла, а вновь обретённая надежда разрослась до размеров нестерпимого желания жить ради них.

«Доверься мне... и мир из снова станет нашей реальностью»

Он заключает её в свои объятия, отзываясь на порыв стать ближе. Раствориться в пламени, что разрастается в груди, сливаясь воедино.