Глава 8
Вперёд, по водам Андуина, плыли их лодки. Не лучшие события вынудили Грейнджер покинуть Лотлориэн, но с Галадриэль они распрощались друзьями. Волшебница прекрасно понимала поступок эльфийских Владык и не судила их за принятое решение. Она и сама не смогла бы находиться там, зная, что натворила своей неосмотрительностью. Втоптав в грязь возможность найти что-то стоящее в библиотеках Лотлориэна, девушка не надеялась на ещё один шанс вернуться домой. Владычица эльфов не оставила её без подарка на прощание. Грейнджер получила его первой, вместе с виновницей — волшебной палочкой, но осознала это, когда эльфийка указала на маховик. Ещё один заряд. Эльфийскому мастеру удалось его починить, но на большее артефакта не хватит. Гермиона не была уверена в том, что сможет благодаря нему вернуться домой; что не затеряется где-то на границе между двумя мирами и эпохами, но это давало скромную надежду на лучшее. Её надежда, словно камень, свисающий с шеи.
Грейнджер неосознанно сжала маховик, будто Фродо, пугливо проверяющий кольцо Всевластия — не потерял ли? Река тихо журчала, вёсла мягко опускались в воду, меняя направление лодки. У Гермионы не было выхода, только отправиться дальше вместе с Братством. Лотлориэн для неё закрыт, а самоуверенности значительно поубавилось — до Ривенделла, не зная ни дороги, ни опасностей, которые её там ждут, она бы никогда не добралась живой. Использовать маховик здесь и сейчас — слишком рискованно.
Все мы — рабы собственных желаний, наша призма испачкана человеческими привязанностями настолько, что через неё невозможно увидеть мир. Видно лишь отражение нас самих, и с каждым прожитым днём поставленная перед ними великая цель мутнеет, а взгляд всё больше фокусируется на изъеденном собственными страстями стекле. Возможно, Боромир был прав, когда говорил, что девушка посеет смуту в их рядах. Возможно, он был катастрофически прав — но не был услышан. Они понимали это, все до единого, но легкомысленно пропустили мимо ушей. Слишком любили её. Слишком дорожили — каждый по своему — слишком привязались, не желая расставаться. Но выдержанная слишком долго правда становится горькой, и она медленно и верно отравляла организм Братства Кольца. Когда сошла бравада, поубавилось спеси и уверенности, их покой сожрала липкая, мрачная атмосфера недосказанности. Арагорн не мог закрывать глаза на то, как отстранённо, словно не здесь и не с ними, погружает вёсла в воду эльф, как зашло за тучи солнышко-Пиппин, озлобившийся и ворчливый. Он не мог не видеть, как тёмная вуаль легла на лик Гермионы — она словно несла на себе груз тяжких дум, гнущих её к земле и прогоняющих подальше от света и тепла общего костра, в этом почти уподобившись Фродо. Её судьба не была связана с ними; ни один из них не имел морального права разделить терзания её выбора, поедом жрущие её. Было что-то кроме вины за случившееся в лесном городе. Темнело над ней, не отпускало, не давало покоя и отдыха. Она словно сама загоняла себя в тень, будто наказывая за что-то. Не всем членам Братства было до этого дело; но некоторым из них видеть её каждый день, жить с ней бок о бок и разделять тяготы пути было дополнительным испытанием, и, наверное, они бы гораздо охотнее столкнулись бы с полчищем орков, чем с тем, с чем пришлось.
Леголас чувствовал себя так, будто сердце придавила могильная плита — сковывала движения, не давала согреться, отравляя могильным холодом. Холодели кончики пальцев, померк свет, льющийся из глаз, и сам эльф посерел, выцвел, выгорел, словно потухло сияние, исходящее от него. Ворчливым свидетелем медленного увядания был Гимли, плывущий с Леголасом в одной лодке. Тому поначалу дела не было до его душевных терзаний, веслом работает, спину прикрывает, мимо цели не мажет — и ладно, значит, живой. Но пара дней тягучего молчания даже гнома довели до белого каления. Эльф, на взгляд Гимли, действительно был, как блажной — не ел, не спал, лёжа в небо таращился, молчал, как в рот воды набравши, и разговорить его не удавалось — с веслом и то вести беседы интереснее. Вот гном и не выдержал. Дёрнув за плащ, решил он разом вывалить на Леголаса всё, что думал, по поводу и без повода. И про то, что эльфы все, как один — дурни великовозрастные, и всё у них с придурью да с вывертом. И что не собирался Гимли ждать, пока остроухий прям здесь, в лодке окочурится, неделю не жрамши, и не мамка он ему — с ложечки кормить, и огреть бы его веслом, да страшно, что помрёт нежная эльфийская душенька. Леголас слушал, и впервые за последние дни начал хохотать от гномьих угроз — да так, что все хранители по команде обернулись в своих лодках, узнать, о чём спорят и смеются эльф с гномом, все дни до этого дня скорбно молчавшие.
— Страшно мне за него, — признавался Гимли, когда ночью с Арагорном выдалось дежурить. — Как с живым трупом плыву, молчит, а как спросишь — глаза стеклянные, скажет что-нибудь великомудрое да эльфийское, аж живот сразу прохватывает. Руки ледяные, да и ночью кажется, что не дышит совсем, — кивнул он на лежащего чуть поодаль эльфа. — Как помер, лежит с выпученными глазами да в небо таращится, — гном поёжился и придвинулся поближе к костру.
— Не один ты, Гимли, видишь это и замечаешь, — печально признал Арагорн и взглядом указал на другой конец лагеря, где, свернувшись клубочком, спала закутанная в плащ девушка. — Но не наше это дело, друг, и не нам к ним в душу пальцами лезть.
— Да ты посмотри на неё! — Гимли не желал угомониться, наткнувшись на предупреждающий взгляд Странника — гном своими бурными речами рисковал разбудить пол-лагеря. — Потухло солнышко наше, так и зачахнет, ест себя поедом, нас сторонится. Будто виновата в чём-то, тьфу... палочка-то не игрушка, не её вина, что малец остроухий ей трясти перед носом начал! Поговорил бы с ней, да не умею я речей вдохновенных вести, не по мне это — душу на палец наматывать. Чай не эльф какой-нибудь... да боюсь, вдруг ляпну что, совсем осерчает.
— Ты прав, Гимли, мы нужны ей, нужны друг другу, — Арагорн задумчиво подкинул в костёр сухих веток. — Я поговорю с ней. А Леголаса оставь в покое. Пока есть цель, не дрогнет его рука, а в остальном — не нам, смертным, учить его жизни.
— Домой ей надо... — согласился Гимли, глянув на Гермиону. На душе скребли кошки. — Не её эта битва, не её боль. Ей бы дома сидеть, с мамкой да папкой, девичьим забавам предаваться. Ребёнок ведь.
Элессар промолчал. Ему не нравилось то, что происходило, и дальше пускать всё на самотёк означало окончательно развалить боевой дух Братства, надтреснувший после смерти Гэндальфа.
***
Темнота опустилась на Средиземье. Устроившись на берегу реки, Гермиона слепо смотрела перед собой, отделившись от Братства. Она чувствовала себя виноватой перед всеми в равной степени. Не только перед эльфийской Владычицей и семьёй, которой она принесла горе в дом, а и членами Братства. Грейнджер не хотела вносить новый раздор между ними, а потому держалась на расстоянии, считая, что так сделает лучше для всех. Ей не нравилось, когда Леголас избегал её в Лотлориэне, а теперь поступала так же, что с ним, что с Пиппином, сведя общение с ними до минимума. Она видела недовольные и хмурые взгляды, которые хоббит адресовал спине лихолесского принца. Смута, посеянная волшебницей, всё ещё приносила горькие плоды — их приходилось пожинать всем членам Братства. Вина, как тягучий и вязкий мёд, обволакивала и неприятно липла к коже.
Гермиона не была до конца уверена в том, что поступила правильно, когда приняла решение идти вместе с Братством, и настолько сильно запуталась в знаках судьбы, что уже не разбирала, когда сбилась с нужного пути и забрела в такие дебри, что выбраться из них — стало делом практически невозможным. Ей казалось, что она справится, что сможет держаться на расстоянии и делать вид, что ничего не произошло. Поначалу помогали последние события в Лотлориэне — они отвлекли и сконцентрировали внимание девушки на нарушенных правилах и том, к чему они приводят. Одна боль постепенно утихала и на смену ей приходила другая.
Грейнджер запуталась. Каждый новый день превратился в испытание. Она уже не понимала, зачем идёт с Братством. Не видела пользы от своего пребывания в нём, только удручающую тишину, что виснет между Пиппином и Леголасом. Натянутые отношения замечал уже каждый, но все дружно молчали, не желая ввязываться в чужие сердечные дела. Гермиона всё это видела и понимала, и оттого бежала от костра, у которого сгрудились члены Братства, подальше, в тишину, в темноту, с глаз. Боль была слишком невыносимой; молча стерпеть её становилось непосильной задачей, но демонстрировать чувства при всех не хотелось. Она сама приняла это решение и должна с ним мириться. За неё это никто не сделает, но..
Слишком горькими были пролитые слёзы, чтобы их не заметить. Ей казалось, что она наблюдает за первым полётом орла. Птенцом, что, покидая родительское гнездо, пытается отправиться в свой первый самостоятельным полёт, но, как бы ни пытался, крылья слишком слабые. Он летит камнем вниз со скалы и так стремительно приближается земля, что родитель не поспеет вовремя поймать его и защитить. Он разобьётся об острые скалы, как и её чувства, уничтожив надежду на лучшее. Это всё, что она может — наблюдать со стороны и бездействовать, чувствовать себя бесконечно беспомощной, и чёрт с ней, с этой волшебной палочкой, в мире ещё не придумали заклинаний, которые могли бы исправить разбитое сердце.
— Не вини себя в том, что случилось, — Элессар подсел к ней, устроившись на голой земле, мимо воли подмяв под себя край плаща. — И уж точно не стоит наказывать себя за это холодом, — тёплый плащ, благополучно оставленный волшебницей у братского костра, оказался у неё на плечах. Грейнджер натянула его на себя чуть сильнее, чувствуя под пальцами гладкую поверхность эльфийской броши — напоминание о днях, проведённых среди галадримов. Жаль, что всё закончилось именно так, но, выпади ей ещё один шанс всё изменить, она бы снова поступила так же. Любить и свершать безрассудные поступки на грани абсурда и глупости — это так по-женски.
***
Большую часть пути Гермиона провела в своих мыслях и ловила себя на том, что всё чаще тянет руку к маховику. Размышляла: стоит ли идти дальше вместе с Братством или же нужно рискнуть и использовать последний шанс, чтобы вернуться в свой мир и забыть о Средиземье, как об ужасном и горьком путешествии. Когда ей уже начало казаться, что пальцы нащупывают механизм, отвлёк голос Арагорна.
Девушка подняла голову и осмотрелась. Величественные каменные гиганты возвышались над ними. Цари древности. Они вызывали восхищение и напоминали, что не всё в этом мире настолько ужасно, как ей кажется. Будет о чём вспомнить хорошем и радостном. Ещё не время использовать последний шанс и поддаваться эмоциям. Грейнджер отпустила маховик и перевела взгляд на отражение в воде. Она нужна им.
Лодки причалили к берегу. Ещё один привал перед трудной дорогой. Арагорн спорил с Гимли, как им лучше добраться до Мордора. Гермиона сидела в стороне, размышляя о своём. Гном недовольно бурчал на совет Элессара, пока Мэриадок не указал на то, что они все дружно упустили:
— А где Фродо?
В воздухе повис вопрос, и все оглянулись. Помимо хоббита в лагере отсутствовал ещё один член Братства. Грейнджер поднялась на ноги и отправилась на поиски обоих. Ей никогда не нравилась затея оставаться наедине с Боромиром. Кто знает, что на этот раз взбредёт в голову гондорца, который во всех видит врагов.
Прогулка по лесу закончилась с криком. Грейнджер спешно вышла на голоса. Напуганный Фродо пытался отбиться от мужчины и сберечь вверенное ему кольцо. В несколько быстрых шагов она оказалась рядом с двумя дерущимися, привлекая их внимание.
— Боромир, отойди от него! — решительно настроенная Гермиона направила на гондорца волшебную палочку. Мужчина остановился; Фродо, не разбирая дороги, побежал, не зная, чего ожидать уже от двух членов Братства, которых сводило с ума зловещее кольцо. Он боялся, и за это не стоило его винить.
Волшебница сосредоточилась на Боромире. Мужчина иронично посмеялся, вскинув руки, и медленно повернулся к ней.
— Ты же этого не сделаешь.
— Defodio!
Боромир своими глазами увидел, как легко волшебница взмахом палочки проделала дыру в камне. Предостережение.
— Если понадобится — сделаю.
Гермиона не хотела вредить мужчине, но он успел натворить столько зла, опасаясь её, что упустить его сейчас — показать свою слабость и страх перед ним. Она не боялась. У неё были силы противостоять ему.
— Как с тем мальчиком? — задел за живое и палочка на секунду опустилась с ослабшей от вины рукой. — Прольёшь новую кровь своей тёмной магией, чтобы добиться своего? — гондорец медленно подходил к ней, сокращая расстояние. — Один раз ты это уже сделала, когда придумала себе повод пойти с нами. Ты знала, что они не бросят тебя и лучше возьмут с собой, чем позволят уйти одной. И поэтому не сопротивлялась, когда Арагорн предложил пойти с нами. В душе ты ликовала, я знаю.
Он подходил всё ближе. Грейнджер дышала отрывисто и тихо, не сводя глаз с гондорца. Он не прав. Она не хотела этого. Так вышло. Просто...
Ветка тихо хрустнула под сапогом мужчины и оба обернулись. Они здесь не одни. Больше не одни. По лесу разнеслись отголоски сражения и крики хоббитов. Оба, не разбирая и позабыв о ссоре, ринулись на помощь к шировцам. Гермиона спешно наложила на всех защитные чары. Они отошли слишком далеко от лагеря — дезиллюминационное заклинание здесь их не защитит. Звать на помощь — бессмысленно — не услышат, а усилить голос при помощи магии — нет времени. Каждая секунда уходит на атаку.
Служители Мордора наплывали, словно чёрная морская пена на берег. Пачкали в чёрную кровь, как вязкую и липкую смолу, землю. Орки, переполненные злобой, ненавистью и желанием убить, не разбираясь. Волшебница атаковала их заклинаниями, не давая подойти слишком близко. Перед глазами промелькнуло прошлое — последняя битва, в которой она участвовала, но с ней не было ничего общего.
— Их слишком много! — выкрикнул Пиппин, вертясь беспокойным волчком на месте. Он с испугом озирался в поисках товарищей, а чёрное кольцо всё сужалось.
Тук прав. Против такого количества противников у них нет шансов.
— Everte Statum!
Орк подобрался слишком близко; заклинание отправило его в полёт. Кувыркнувшись в воздухе, орк не то прорычал, не то взвизгнул от неожиданности, выронил оружие и растянулся на земле. Наблюдая за падением соратника, орки не торопились атаковать волшебницу — примерялись. Иметь дело с магом — опасно для жизни. Никогда не знаешь, где предел его сил.
Не теряя времени, пользуясь замешательством орков, Гермиона приняла решение.
— Fumos Duo! — выкрикнула волшебница, взмахнув волшебной палочкой.
Густые клубы дыма наполнили пространство, давая членам Братства возможность отступить. Орки опешили, завертелись. Кто-то наотмашь ударил, пробуя почву, и попал по своему товарищу; завязалась драка.
Гермиона силком вытянула хоббитов из дыма и потянула в сторону лагеря. Боромир спешил за ними, прикрывая тыл.
— Быстрее! Пока они не заметили! — поторапливал их гондорец.
— Гермиона! — вскричал Тук, дёрнув волшебницу в сторону. Девушка резко остановилась — впереди их поджидал новый отряд. Не спрятаться, не скрыться. Противники ринулись к ним с холма, вынуждая принять ещё один бой.
— Expulso!
***
Мечи звенели. Шум битвы заглушил рог Боромира — им нужна помощь. Они долго не продержатся. Гермиона чувствовала, как кровь, адреналином разгоняемая по венам, стучит у неё в висках. Дыхание сбилось. Девушка жадно глотала воздух, но не могла остановиться, не могла перевести дух, зная, что одно промедление может стоить им жизни. Они все устали, но подмоги всё не было. Гондорец вновь протрубил в рог, но, кажется, на его зов о помощи только полчища орков ринули, как на призыв присоединиться к горячему обеду и отведать свежего мяса и горячей крови врага.
Свист, как громкая отрезвляющая пощёчина. Волшебница обернулась. Боромир стоял в нескольких метрах от неё, полубоком. Орочья стрела пронзила его тело и в этот момент, кажется, забылись все обиды.
— Нет... — Грейнджер широко распахнутыми глазами смотрела на мужчину. Гондорец, как рыба, выброшенная на берег, глотал ртом воздух, пока не нашёл в себе силы возобновить бой, превозмогая боль.
Как это произошло? Ведь она же использовала защитные чары. Почему не сработало? Казалось, мир Средиземья не желал принимать её магию и отторгал её в самый неподходящий момент. Волшебница опешила — в чувства привёл крик Мэрри; хоббит храбро атаковал орка. Меч глубоко вошёл в живот служителя Мордора. Хлынула из раны густая смрадная кровь, пачкая лицо Мэриадока. Маленький муж вырос в одном точном ударе.
Грейнджер оглянулась, пытаясь взглядом найти лучника. Где убийца? Пока они сражаются с меченосцами — лёгкая добыча для лучника. Не видно. Со всей накопленной злостью, которая только в ней была, девушка бросила новое заклинание в подступившего орка, пытаясь пробиться к гондорцу, но её стремления оказались бесполезной тратой времени. Новая стрела прорезает плоть грубым наконечником, выбивая из воина жизнь.
— Нет!
На глаза попадается тёмный силуэт.
— Expellarmus!
Урук-хай выронил арбалет и отлетел в сторону. Проводив его взглядом, Гермиона спешно подобралась к гондорцу, упав рядом с ним на колени. Следом за ней, сокращая расстояние, подбирались хоббиты.
— Держись, Боромир, — короткий взгляд на мужчину и вновь взмах волшебной палочки — зелёная молния влетела в тело орка.
Ей нужно больше времени. Переломить стрелы у основания, достать их и исцелить раны. Как защитить их всех и не дать гондорцу умереть? Она едва успевала отбиваться от такого количества противников и зажимать свободной рукой рану на груди мужчины. Нет возможности сконцентрироваться на чём-то, внимание рассеивается. Гермиона упустила тот момент, когда орк подобрался слишком близко.
Удар. Голова идёт кругом и мир бледнеет. Дыхание становится слишком громким, вырывая мгновения жизни с каждым вдохом. Крепкие руки подхватывают её, словно ребёнка, и тянут куда-то в противоположную сторону. Замутнённым взглядом она видела хоббитов на плечах орков, смутно осознавая, что сама оказалась в плену. Волшебница не могла вырваться, как бы ни пыталась. Она видела Боромира, оставленного в окружении пожухлых листьев; он пытался подняться и помочь им. Грейнджер бесполезно тянула к нему руку, будто всё ещё могла помочь. Орки наказывали её, вынуждая слепо наблюдать за тем, как тяжёлой поступью к гондорцу подбирается смерть.
***
Они опоздали. Полчища орков схлынули, оставив после себя уродливые тела и оброненные чёрные стрелы. Расколотый напополам Рог Гондора, призвавший на помощь, валялся в лесной трухе и грязи... вместе с телом Боромира.
Отзвучала погребальная песнь; тело воина унёс Андуин. Проводив Боромира в последний путь, оставшиеся Хранители вернулись на берег. Признание гондорца не давало покоя Арагорну; терзания мучили его — идти за Фродо или пуститься в погоню за орочьим отрядом, уносящим хоббитов и волшебницу на смерть и страшные муки.
— Судьба Хранителя уже не в наших руках, — решил правитель людей. — Братство кольца сыграло свою роль... а теперь нельзя оставить наших друзей в беде.
Леголас, собиравший стрелы, вдруг распрямился, держа на ладони до боли знакомую вещь... сердце словно сжали тисками, так, что губы скривились от боли. Пронзительным взглядом он смотрел вслед орочьему отряду, сжимая в ладони вещь, без которой Гермиона Грейнджер была практически беспомощна.
— «Что бы ни случилось, ты, пожалуйста, живи...» — мысленно попросил он её, зажмурившись.
Не взяв с собой никаких лишних вещей, три воина бегом отправились по следам тёмных тварей, унесших в плен близких им друзей
***
Три дня бега, со связанными руками и зажатыми ногами так, что не шелохнёшься. Спина затекла и ноет от неудобного положения, а от вечной тряски голова уже идёт кругом и болит всё тело. Кататься на спине орка не то же, что верхом на олене. Гермиона, пожалуй, отдала бы всё, что у неё есть, чтобы сменить грубую и зловонную «лошадку» на что-то приличное и ещё больше — чтобы знать, что случилось с остальными членами Братства. Мэрри и Пиппин практически всегда были у неё на виду. Перегрин Тук стойко держался, несмотря на то, что подобная прогулка по Средиземью сильно вымотала их всех, но Мэриадок выглядел, мягко говоря, неважно. Когда два орка поравнялись друг с другом, и Грейнджер оказалась довольно близко к хоббиту, она по-привычке потянулась за волшебной палочкой, чтобы излечить его раны, но, мало того, что руки связаны, так ещё и палочка пропала. Гермиона судорожно попыталась припомнить, когда она была у неё в последний раз. А ведь обещала себе, что её не потеряет. Видимо, обронила, когда орки уносили их в спешке. Девушка ткнулась лбом в спину нёсшего её орка, закрыла глаза и шумно выдохнула. Она обещала себе, что в этот раз всё будет иначе, но история повторялась раз за разом, как назойливая мелодия в голове, от которой уже тошнит, но избавиться от неё невозможно. Волшебница без палочки не может сделать ничего, чтобы обезопасить себя и как-то помочь друзьям. Она много раз пыталась выплеснуть магию без палочки, но бой обессилил её — сейчас все её попытки бесполезны. Ей и раньше не удавалось чаровать без неё, сейчас ничего не изменится.
Грейнджер старалась гнать от себя плохие мысли, но так или иначе, проваливаясь в кратковременный сон от измождённости и усталости, снова видела один и тот же кошмар. Пророчество волшебного зеркала сбывалось. Она видела там себя, стоящую рядом с гондорцем, растерянную, напуганную и неуверенно сжимающую волшебную палочку в руке. Видела Боромира, — он медленно умирал в окружении опавших и пожелтевших листьев, но думала, что вина за его смерть лежала на ней. Что она сама ранила его. Галадриэль была права. Мы сами вершители своих судеб и её бездействие стоило жизни мужчине. Гермиона могла себе сколько угодно твердить, что это не её вина, что она не могла уследить за всем и спасти гондорца от стрелы, решившей его судьбу, но не смогла избавиться от ощущения крови на своих руках. Она ведь видела такое будущее, должна была узнать в происходящем отголоски не свершённого пророчества и предотвратить то, что случилось, но ничего не сделала. Боромир мёртв. И вместе с ним в воды Андуина отправился топор войны, развязанной между ними. Легче не стало.
К вине за смерть Боромира примешалось беспокойство. Сердце было не на месте и тревожно билось в груди, с болью сжимаясь от неизвестности. Что случилось с остальными? Орки унесли их раньше, чем Леголас, Арагорн и Гимли добрались до них. Выжили ли они? Или так же пали в бою, как и Боромир? Что случилось с Сэмом и Фродо? Неужели, они все погибли и из Братства в живых остались только хоббиты и она — чужачка, которой вообще не должно быть в этом мире?
Гермиона хотела бы сказать себе, что они справятся, что выстоят против врага и выживут. Она желала иметь хоть какую-то надежду на то, что другие смогли пережить тот день, что ОН не погиб. В голове всплыл последний разговор, последние слова, которые она сказала Леголасу. Неужели этот холод и злость — это всё, что он запомнит? Грейнджер не хотела допускать и мысли о том, что Леголас мог погибнуть в той схватке. Волшебница всем сердцем желала повернуть время вспять и всё изменить, но только и могла что иногда бросать взгляд на голые скалы в пустой надежде на то, что увидит там знакомый силуэт, и повторять про себя, как молитву: «только бы они выжили... Только бы выжил он...».
***
— Разжигайте костры!
От мысли о костре ничуть теплее не стало. Это не дружеские посиделки Братства у огня, а привал уставших, обозлённых и голодных орков, которые вскоре захотят свежего мяса. К чему им тянуть на себе тяжёлый живой груз, когда можно уменьшить свою ношу на одно-два тела по пути и при этом ничего не потерять, а даже немного выиграть? Вопрос только в том, кто первым из них зажарится на кривом, но остром вертеле.
Оказавшись на холодной и твёрдой земле, покрытой сухой и пожухлой травой, Гермиона осмотрелась, пытаясь найти взглядом своих друзей. Все они ещё были живы; могли попытаться воспользоваться возможностью и сбежать. Она поползла вслед за Пиппином к Мэрри и устроилась на круче травы рядом с ними. Мэриадок выглядел плохо. Запёкшаяся кровь на его голове оставила кровавый след на виске и уходила вниз, к скуле, обрамляя его лицо. Он пытался выглядеть бодрым и сильным, но все прекрасно понимали, что ему нужна помощь.
— Как думаешь, они выжили? — вдруг спросил Мэрри, озвучивая вопрос, мучивший Гермиону на протяжении трёх дней.
— Конечно, выжили! — решил всех приободрить Перегрин Тук, заметив грусть в глазах друзей. Сам он не терял надежды, но понимал, что её остаётся всё меньше и меньше с каждым днём, проведённым в плену у орков. — Разве может быть иначе?
Может. И все трое это прекрасно знали. Судьба иногда настолько жестока, что лишает шанса тех, кто, казалось бы, заслуживал его больше других. Им оставалось только надеяться на то, что к остальным членам Братства она была более благосклонна, чем к Боромиру.
— Если уж мы выжили, то они просто обязаны! — продолжал приобадривать их Перегрин Тук.
— Ненадолго, — перебил его Мэрри и указал взглядом на группу орков. До них долетали отголоски споров, и нутро ёжилось от страха за своё будущее. Никому не хотелось закончить жизнь, бесславно булькая в животе у орка.
Пленников грубо поставили на ноги и потянули в общую кучу орков, решавших их судьбу. Грейнджер в испуге отшатнулась, заметив, как один из них подбирается к ним со спины и заносит изогнутый тёмный меч. Его голова отделилась от тела быстрее, чем она успела вскрикнуть. В общей суматохе, созданной вокруг убитого орка, хоббиты вместе с волшебницей поспешили отползти от них как можно дальше, ища по пути что-то, что помогло бы им высвободить руки и ноги. Ползком они далеко не убегут. Волшебница внимательно вслушивалась в происходящее, хотя некоторые звуки предпочла бы не слышать. Рычание, чавканье, звук разрываемой плоти и тканей, что резали по ушам и пускали по телу дрожь. Иногда Грейнджер закрывала глаза, будто отказывалась от ужасной реальности, и быстрее ползла, подгоняемая страхом и ужасом.
— Куда направляешься? — только и успела она услышать, как почувствовала, что её грубо схватили за ноги и потянули назад. Гермиона пыталась высвободиться и отбиться от нападающего, но со связанными руками все её попытки смотрелись до грустного жалко. Всё, что она смогла — это перевернуться на спину и встретиться лицом к лицу с орком, облизывающим губы в предвкушении горячего и плотного ужина. Уродливый нож завис над её грудью, и у волшебницы перехватило дыхание.
— Гермиона! — услышала она испуганный голос Пиппина, а затем зажмурила в страхе глаза. Она не могла смотреть своей смерти в лицо. Старуха с косой навалилась на неё, будто мешок с камнями, и надавила тяжело на грудь, выбивая воздух, но боли не было. Что-то горячее и слизкое брызнуло ей в лицо. В панике она открыла глаза и закричала. Перед глазами зияла перерубленная шея. Гермиона отвернула лицо и зажмурила глаза, что было силы молотя руками по телу убитого орка. Слишком много бесполезных движений. На эмоциях она тратила силы впустую, пока тяжёлый груз не спал с её груди и руки не скользнули вверх, в пустоту. Волшебница испуганно откатилась в сторону и каким-то образом села на землю, озираясь, как затравленный и испуганный зверь, не понимая, что происходит. Она быстро дышала, чувствуя, как колотится сердце в груди, но за шумом собственного сердцебиения расслышала ржание лошадей, топот копыт и лязги мечей. Перед глазами разыгралось самое настоящее сражение; не за еду — за жизнь. Орки сражались с всадниками. Грейнджер не знала, можно ли кому-то из них доверять.
— Мэрри? Пиппин? — вспомнив о друзьях, волшебница осмотрелась, но увидела лишь силуэты отдаляющихся хоббитов. Ей уже никогда их не догнать. Они слишком далеко и всё, что она может сейчас — это спешно ползти к брошенному на земле туповатому топору, чтобы перерезать верёвки и освободить руки, надеясь, что её голова не покатится вслед за орочьей.
Хоббиты скрылись в тени леса, бросив последний взгляд через плечо и не найдя Гермиону... это было невероятно трудно — оставить даже попытки вернуться за ней, но подстёгивало под спину жгучее желание жить и понимание того, что они никогда не помогут ей, если попадут в лапы орку, громящего кусты по их следу. Она разрежет путы и тоже побежит в лес, а они найдут её позже. Они непременно найдут друг друга.
Ведь не может быть иначе. Не может, верно?
Сердце бухало в груди, разгоняя кровь. Гермиона шумно дышала, глотая ртом воздух, который этой ночью стал жарче, чем в самое пекло полудня в пустыне. Кровь льнула к лицу; руки спешно пытались высвободиться, пока девушка озиралась в страхе, что за то время, пока она просиживает на земле, кто-то из орков подберётся к ней слишком близко. Сейчас она беспомощна даже больше, чем обычно. Проклятые верёвки неохотно рвались под натиском ржавого топора, чьё лезвие когда-то знало лучшие времена. Истёсанное, со сколами, его давно бы стоило подточить и отмыть от чужой запекшейся крови, но оркам, видимо, плевать на состояние своего оружия.
— Давай же...
Приложив усилий чуть больше, чем нужно, волшебница едва успела отвести руки в сторону, чтобы не израниться о лезвие топора. Не хватало ещё занести себе какую-то дрянь. Верёвка порвалась и Грейнджер ощутила долгожданную свободу, отозвавшуюся ноющей, но такой приятной болью в сдавленных запястьях. Их бы размять, чтобы кровь разошлась, но на это нет времени.
Порадоваться свободе и решить, что делать дальше, времени не дали. Гермиона только подняла голову, как отвлеклась на испуганное ржание лошади. Глаза округлились от испуга. Девушка быстро откатилась в сторону, уходя от лошадиных копыт, и шумно выдохнула в землю, понимая, что ещё бы немного и жизнь завершилась бесславно и глупо на чьих-то подковах.
Испугавшись живого существа, шевельнувшегося под ногами, лошадь взвилась на дыбы и грузно рухнула копытами в землю ровно на том месте, где только что лежала Гермиона. Всадник обшарил глазами землю и, уцепившись взглядом за неё, занёс было копье... но в последний момент на лице блеснуло узнавание, и острый наконечник остановился на полпути, в глазах воина отразилось изумление. Тот куль, валявшийся на земле, судя по размерам, оказался явно не орком, хотя из-за всех оттенков грязи на лице и волосах сложно было опознать человека... тем более девушку.
Собираясь подобраться и подняться, Гермиона замерла. Мало ей было орков с их топорами и летящими головами, так ещё и этот в неё копьём тычет, не разобравшись! Грейнджер начала быстро ощупывать землю, не отрывая взгляда от всадника, — помнила, что где-то здесь валялся топор. И всё равно, что она понятия не имеет, как с ним управляться и с непривычки навряд ли его вообще сможет поднять выше, чем на уровень собственной груди, но валяться на земле и глупо хлопать глазами — не дело вообще, как и верещать на всю округу или звать на помощь.
Терзаемый сомнениями, всадник отвлёкся от битвы и едва не пропустил удар со стороны — буквально в метре от Гермионы схлестнулись в рукопашной два разъярённых бойца. Лязг мечей, крики, топот... Хаос царил вокруг, желая поглотить её и перемолоть в своих жерновах.
Оба отвлеклись на сражающихся, и в определённый момент у Гермионы мелькнула мысль, что сегодня у неё просто урожай из голов орков. От сцепившегося с воином орка отделилась голова и покатилась к девушке — так и остановилась на траве, глядя ей в лицо и скривив рот в предсмертном вопле ужаса. В следующий миг чья-то рука бесцеремонно хватает Гермиону за шкирку и вздёргивает наверх — и не сразу удаётся понять, что она оказалась позади того всадника, вновь куда-то гонящего своего коня.
— Держись крепко! — только и крикнул воин, не поворачиваясь, а сам вновь занёс копьё, да так, что Гермионе пришлось вцепиться в него, чтобы не упасть от первого же движения.
Дважды повторять не надо. Лошадь дёрнулась и Гермиона рефлекторно схватилась за всадника, как за очередного бравого спасителя. Лучше уж относительно уверенно и крепко сжимать в руках незнакомого мужчину, чем топор, с которым даже не знаешь, что делать. Впрочем, что делать с мужчиной, она тоже не знала, но это уже дело другое.
Бесцеремонное обращение, перемещение вопреки всем желаниям, хаос из звуков и картин перед глазами — всё длилось достаточно долго, казалось — бесконечность, но иссякло через несколько часов. Земля перестала мелькать под ногами коня, груда мышц под животом перестала сотрясаться от каждого шага, а случайный спаситель перестал без остановки разить врагов, хищно оглядываясь вокруг в поисках новой жертвы.
Таковой не нашлось. Все орки остывали в траве, остатки их скрылись в лесу.
Бесконечное месиво затянуло так сильно, что голова начинала идти кругом от вечной тряски, рычания, криков и стонов. Ещё поначалу девушка вздрагивала каждый раз, когда слышала, как меч с чавкающим звуком покидает чьё—то тело, но свыклась, и все шумы слились в один так, что она не сразу за ним расслышала голос мужчины.
— Не ранен? — обернулся мужчина, явив Гермионе достаточно грубое, испачканное кровью и грязью лицо бойца, знающего, почём фунт лиха.
— А? — она немного растерянно посмотрела на всадника, смутно понимая, что они никуда не бегут, бойня закончилась, а вокруг остывают тела убитых людей и орков. Всё закончилось. Грейнджер шумно сглотнула, проталкивая сухой ком в горле.
Едва глаза сошлись на лице спасённой, как воин буквально обомлел, вскинув брови — едва ли он ожидал, что этот «кто-то-явно-не-орк» окажется девушкой, которую он поначалу из-за грязи и неразберихи принял за молодого юношу.
— Нет, — негромко ответила Гермиона и заметила удивление в глазах человека, но не поняла, в чём причина. Кто же знал, что увидеть здесь девушку такая редкость, что на неё смотрели, как на эдакую чудаковатую диковинку, в которую в пору было тыкать пальцем и орать на всю округу о своей находке.
— Сивый мерин... — поспешно выдохнул мужчина, резко сменив тон голоса и явно растерявшись. — Эомер! — на его зов откликнулся один из всадников, что наблюдал за тем, как соратники добивают лежащих орков. — Глянь, что я нашёл!
Гермиону спустили на землю и подвели к воину, который несколько выделялся среди других доспехом, знамёнами и гербом на щите. Сдержанно заинтересовавшись, он оторвался от важного дела — руководства процессом — и перевел взгляд на девушку сверху вниз.
Волшебница порадовалась ощущению устойчивой земли под ногами, но вот грядущий диалог с незнакомым мужчиной её несколько напрягал — она не знала, чего от него ждать. Хмурый воин вообще не вызывал у неё доверия, но, раз её не убили вместе с орками, значит, есть шанс на то, что она будет жить, не припеваючи, конечно, но всё же... Есть же и другие хорошие люди в этом мире, верно? Не всем же быть, как Бо... Нет, о покойниках или хорошо или никак вообще.
— Орки напали на вашу деревню? — Эомер сразу перешёл к вопросам строго по делу. Голос его был сильный, тон — резковатый, взгляд — колкий и неприятный. — Как ты оказалась в плену?
— Нет. Я шла вместе с Хранителями из Лотлориэна, но на нас напали орки. Меня и ещё двух хоббитов, что были вместе со мной, они утащили, а остальных... — Гермиона запнулась и опустила взгляд в землю. Она не знала, что с остальными, но невольно боялась даже предположить, что они, как и Боромир, погибли. — Я не знаю, что с ними, — уже тише добавила девушка и в глазах появилась грусть вместе со страхом перед своими мыслями и опасениями. — Мне нужно вернуться к ним! — настойчиво заявила Гермиона, хотя сама понятия не имела — куда возвращаться. Дороги ведь она не знала.
— Куда вернуться? В Лотлориэн?! — Эомер подумал, что ослышался, но не спешил вслушиваться и разбираться в проблемах девочки, вытащенной из орочьего плена. Его заботили гораздо более насущные проблемы. Среди изуродованных тел, истекающих кровью, были не только тёмные твари. Вопил от боли раненый конь с перебитыми ногами — парень из отряда Эомера, скрепя сердце, заносил над ним копьё. Другой скакун склонился над разметавшимся по земле всадником, стеклянно глядящим в небеса, будто ждал, что встанет...
Не встанет. И не он один. Кони больше не послужат своим хозяевам...
Нет, не в Лотлориэн. Туда с некоторых пор дорога ей была закрыта. Гермиона помнила название реки, по которой они плыли, но что толку от неё, если она не знает точного направления и места, где они разбили свой последний совместный лагерь?
— Мы плыли по водам Андуина, миновали Аргонат, — вспоминала она то, о чём рассказывал Арагорн. Не будь она так занята мыслями о доме, Леголасе и Пиппине, о злополучном вечере во владениях Галадриэль, уделила бы больше внимания дороге и уж точно бы запомнила всё. Теперь же из головы пыталась вырвать обрывки, а из них сложить картину — всё путалось, как клубок из ниток в руках, дрожащих от волнения. — Разбили лагерь на берегу и...
— Наверное, совсём с ума сошла, бредит дурёха... — переговорились между собой воины, не понизив голоса, косо глянув на Гермиону.
Гермиона осеклась, услышав слова воинов, и притихла. Её слова и в правду звучат как больной бред. Как бы они на неё смотрели, если бы она рассказала о своём мире или домашних эльфах. Уж точно бы не отнеслись к ней с такой терпимостью, как лихолесский и не-домашний.
— Ты хоть знаешь, куда нужно идти? — вновь строго спросил Эомер, которому недосуг было возиться с ней. Спасли — и ладно, будто кроме неё дел нет. Трупы собрать в одну кучу, сжечь, чтобы вся эта мразь и гниль пеплом развеялась и землю не отравляла. Отдать память и почести погибшим воинам... и двинуться дальше. С той земли, где больше не рады таким защитникам.
— Не знаю, — что толку это отрицать. Девушка понурила голову, не зная, что ей делать дальше. Мэрри и Пиппина она потеряла, что с остальными вообще не знала, и куда ей деваться дальше?
Вспомнив о маховике, девушка потянула руку к груди, но встретила пальцами лишь пустоту на месте, где раньше свисала цепочка. Потеряла.
— Мой маховик... Наверное, я где-то его обронила... — не обращая внимания на косо смотрящих на неё воинов, девушка, прерывая бесполезный разговор, начала обыскивать поляну в тех местах, где, как помнила, могла бы его обронить. Продолжительные поиски закончились у голого камня, рядом с пустым искорёженным шлемом урук-хая, испачканным в чёрную кровь. Она ничего не нашла. Потеряла последнюю возможность вернуться домой.
Разве у неё был другой выбор, как принять предложенную помощь? Нет.
Гермиону увёл тот самый вояка, что спас от смерти — оттащив за локоток, всунул ей в руки флягу с водой и кусок хлеба, позволив девушке какое-то время побыть вне всеобщей суматохи. Бойцы убирали трупы, атмосфера сгущалась, ночь становилась холоднее.
— Эомер велел отправить тебя в ближайшую деревню, — произнёс её спаситель, подведя под уздцы рыжую кобылу. — К сожалению, мы не сможем тебя проводить, дитя, эти земли больше не рады нам, — он разговаривал с ней мягко, по-отечески, словно действительно жалел девушку, пережившую орочий плен. — Возьми, эта лошадь потеряла хозяина сегодня. Теперь она твоя.
***
Как бы ни старалась Гермиона самостоятельно выбирать путь и манеру езды, лошадь шла в своём темпе и одной ей известном направлении. Проще было спешиться и вести своенравную скотину под уздцы, но сказывались дни без воды и еды, и рано или поздно девушке приходилось с трудом взгромоздиться на кобылу и отдаться полностью на её волю.
Измученная пленом у орков, а после дорогой верхом на гонористой лошади, с которой всё пыталась найти общий язык, Грейнджер, не имея сил, смирилась. Она привыкла всё и всегда держать под контролем, но в этом мире все законы, казалось, разом перестали действовать. Девушка больше не знала, куда ей податься и как вернуться домой. Она не знала, что ей делать дальше: искать ли друзей в мире, о котором ничего не знает, или пытаться найти другие способы вернуть домой. Она знала точно только одно — хотела знать наверняка: жив ли он или мёртв.
Припав грудью к спине кобылы, давно позволив ей самой выбирать дорогу, оставив решение на волю богов этого мира, волшебница чаще проваливалась в полубессознательное состояние. Тяжёлые веки всё смыкались и руки всё слабее сжимали поводья. В какой-то момент ей показалось, что она вновь едет верхом на спине белого оленя и чувствует под пальцами мягкую и гладкую шерсть, а между витиеватых рогов темноту прорезает свет. Дома...
Животное будто знало, куда шло, и, спустя несколько часов в седле, кромешная темнота прорезалась огоньками света, горящего в окнах.
Небольшая деревенька на пару-тройку десятков дворов на большом тракте. Мирно спящая, практически не охраняемая. Будто и не знали, что по их землям шастают орки — на улицах не было ни единого охранника, только дворовые собаки залаяли, когда Гермиона верхом приблизилась к домам.
Свет зажёгся в окнах самого большого дома в два этажа, стоящего ближе всего к широкой дороге; скрипящая на ветру вывеска гласила «Трактир», и это, судя по всему, было ключевое строение в поселке. Хозяйка — чуть полноватая женщина в годах, заспанная и облачённая в халат — вышла на крыльцо, сонно моргая, но моментально всплеснула руками и заохала, когда увидела Гермиону, подъезжающую к её дому и едва не вываливающуюся из седла.
Ни тени радости, но слабый отголосок облегчения, а затем мир будто покатился вправо — в этот момент девушка начала съезжать с седла, и сознание затопила темнота.
— Ой-ой-ой... — словно курица-наседка, захлопав крыльями, хозяйка трактира ринулась к девушке, как раз вовремя — подхватить сползающее тело, чтобы не шмякнулась о землю. Лошадь, испугавшись, припустила вперёд бодрой рысью, но не успела далеко убежать — её принялся ловить хозяин, полноватый мужчина с залысинами, появившийся в дверях чуть позже супруги и тоже поспевший на помощь.
— Совсем умаялась, детонька... — погладив Гермиону по волосам, заворковала женщина. И, словно что-то смекнув, резко изменилась в лице. Глаза алчно вспыхнули, рот скривился в недобром предвкушении... она заговорщически глянула на мужа, ведущего под уздцы сварливую кобылу.
— Помоги затащить, пока не видел никто, — хозяйка заспешила, потащив девушку прямо по земле, а мужичок, намотав поводья на столб, поспешил помочь супруге затащить тело в дом и свалить на широкую лавку. — Скотину поставь в задний сарай.
— Карманы проверь, — посоветовал мужик. — Ты глянь, пряжка на плаще какая, не на сеновале ковали, — толстые пальцы коснулись крепления лориэнского плаща. Походная одежда, грязная, будто её в лужу макали, со следами запекшейся крови — откуда им знать, что за человек забрёл к ним ночью? — Ты узнай сначала, разбуди и расспроси.
— Без тебя знаю, — огрызнулась жена, разочарованно шаря по карманам девушки. Взять с неё было нечего.
Крики. Шум сражения. Повсюду кровь и изуродованные тела. Ржание перепуганных лошадей и лязги мечей. Гермиона будто со стороны наблюдала за новыми смертями и видела, как в числе погибших прибавляются всё новые и новые лица и среди них находила их... каждого из Братства.
Что-то холодное брызнуло в лицо. Вода. Марево кошмара спугнуло постороннее вмешательство, будто кошку собака, и оно неохотно отступило. Девушка болезненно вздохнула и поморщилась. Она всё ещё чувствовала слабость, одолевшую тело, и с неохотой приходила в себя. Открыв глаза, Грейнджер проморгалась и осмотрелась, пытаясь понять, где она находится. Она видела лицо незнакомой женщины, хлопотавшей над ней, и дом вместо дороги и луча света, что видела в последний раз.
Увидев, что девушка морщится, приходя в себя, женщина всплеснула руками, обрадовалась и затараторила:
— Очнулась, детонька моя, проснулась, лапушка... — склонившись над лицом волшебницы, она внимательно вглядывалась в него, продолжая заботливо охать, ахать и лить потоком ласковые слова. — Ты не бойся, милая, я — Хэлегрин, и ты теперь в безопасности. Как же тебя занесло-то, а, откуда ты к нам пришла? Что за беда тебя тронула?
— Где я? — вместо ответа вопрос. Гермиона постаралась сесть, и, чтобы не опрокинуться обратно, уперлась одной рукой позади себя в лавку, а второй придержала ватную голову. — Я... — она чётко слышала вопрос незнакомки, но медлила перед ответом. — Из Лотлориэна, — первое, что всплыло в её голове. — Мы с друзьями разбили лагерь у реки. На нас напали орки... Орки, — будто вспомнила обрывки сна и прошлого, что смешались в одно, она поднялась резче, чем следовало бы, и сделала несколько неуверенных и спешных шагов в сторону двери. Общая слабость сказалась. Девушка пошатнулась и, чтобы окончательно не потерять равновесие, вовремя затормозила, упершись ладонями в стол — тот пошатнулся, ваза с засушенными цветами опрокинулась, перекатилась по столешнице и разбилась, встретившись с полом. — Мне нужно их найти, — шептала, будто безумная, не осознавая, что сейчас бы лечь и отдохнуть, а не стремиться снова неизвестно куда. Ей нужны новые силы, а откуда им взяться, когда тело забыло о сне, воде и еде, а в голове упрямо бьётся мысль, что она должна найти. Найти его...
Девочка бредила; сухой шепот срывался с её губ, будто безумие, и сама она едва держалась, как надломленная тростинка — того и гляди, окончательно переломится, рухнет, потеряет сознание.
— Успокойся, детонька! — вспорхнула со своего места хозяйка, поспешив поддержать Гермиону. Почти насильно усадив девушку на ближайшую лавку, она метнулась в шкаф и сосредоточенно загремела бутылками. — На вот, выпей, полегчает! Травяной отвар, сил прибавится, в голове прояснится, тут же поскачешь! Пей! — стакан с пойлом настойчиво вкладывался в руки волшебнице. — Пей-пей... — приговаривала женщина, глядя на то, как странница приближает заветный напиток к губам и делает первые глотки. — Пей... — поддержала она ладонью накренившуюся кружку, чтобы остатки жидкости были допиты.
Вкус — непонятный, прогорклый сыр-бор из полевых трав, горьких, терпких, словно настойка полыни. С первого прикосновения язык немеет, горький ком проваливается в желудок и расползается по организму, словно окутывает мерзкими щупальцами... Слабость. Такая, что руку не поднять. Мысли путаются. Картинка перед глазами расплывается и мутнеет.
Эмоции и чувства — злейшие враги человечества. Позволяя им брать верх над собой, разум машет ручкой и ретируется до того времени, пока вот то само место не найдёт себе приключения. Гермиона хотела, чтобы вышло иначе, но добровольно поддалась эмоциям, а слабое тело, не имевшее сил сопротивляться, уступило навязанному мареву даже легче, чем могло бы, не растрать она последние силы на дорогу.
— Что... что вы мне дали? — язык не слушается и попытка сказать даётся волшебнице не с первого раза. В затуманенном разуме рождается мысль, что что-то пошло не так. Ответа она не получила. Грейнджер опрокинулась на лавку и выронила кружку из ослабшей руки раньше, чем хозяйка, изъяви она такое желание, смогла бы открыть рот.
Неизвестность...
Кружка с гулким стуком падает на пол, следом за ней — тело девушки, словно срезанная с ниток марионетка. Хозяйка зловеще потирает руки, наблюдая, как Гермиона окончательно проваливается в тяжёлый, беспробудный сон-оцепенение. Поднимает кружку, будто делала это уже сотни раз, ставит бутылку на своё законное место. Её взгляд светится алчностью и ожиданием лёгкой наживы.
А Гермиона ещё не знает, в какую беду на этот раз попала... и насколько трудно будет из неё выбраться.