Любовь во время зомби-апокалипсиса

Ричардс и Скримджер стояли перед камином в кабинете. Связь заработала вовремя, несмотря на возникшие ранее проблемы с подключением связи на жёстко регулируемых каналах США.

Вскоре показалось лицо мужчины. Никаких приветствий, только инструкции.

— Секретарь Бомонт сейчас подойдёт. Пожалуйста, подождите.

Послышались голоса, звук закрывающейся двери, а затем показалось новое лицо: статная тёмнокожая женщина с короткими седыми волосами. Её глаза золотого цвета идеально сочетались с брошью, украшавшей кремовый костюм от Шанель.

— Руфус, — сказала она, её кошачий взгляд устремился прямо на Министра. — Давно не виделись.

Скримджер кивнул в знак приветствия.

— Здравствуй, Ребекка.

Манера общения и необычное напряжение, возникшее между ними, заставили Ричардса любопытно взглянуть в сторону Министра.

— Я бы хотела, чтобы разговор состоялся при более приятных обстоятельствах, — продолжила Бомонт, — но, похоже, у проекта «Рождество» затруднительное положение.

Скримджер вздохнул.

— Это ещё мягко сказано, уверяю вас. Вы получили мою записку и в курсе нашей ситуации?

— Вы хотите продлить срок.

— Да, — сказал Скримджер. — Из всех многочисленных рисков, которые мы рассматривали, когда начинали проект «Рождество», саботаж со стороны конкурента был...

— Непредусмотренным, — добавила Бомонт. — Нет ни одного уголка мира, которого бы не коснулась инфекция. Кажется немыслимым, что кто-то захочет устроить гонку за лекарством. В мой офис ежедневно прилетают сообщения от граждан с вопросами о том, насколько близка ваша команда к поиску лекарства. Люди вышли за предел отчаяния, — теперь она посмотрела на своего агента. — Ричардс, вы узнали что-нибудь ещё об этом диверсанте?

— Мало, что отличается от того, что мы уже знали, — ответил Ковбой. — Онория Клут — выпускница Хогвартса, училась в Салеме на специальности «Колдомедицина», закончила с отличием. Много путешествовала и получила отличные профессиональные рекомендации.

Бомонт надела очки без оправы. Появившийся ранее помощник передал ей отчет и теперь она перелистывала страницы с пометками.

— Родственников нет? — Она подняла глаза. — Здесь сказано, что она сирота.

— Её родителей убили Пожиратели смерти во время Второго пришествия Волдеморта, она была совсем юной, — подтвердил Ричардс. — Этот несчастный факт был ей на руку, когда мы разбирали заявки на участие в миссии.

— Так почему же подающая надежды молодая колдоведьма решила взорвать один из ваших образцов, уничтожить ваше оборудование и намеренно (или ненамеренно) убить членов собственной команды?

— В том-то и дело, госпожа Министр, — сказал Ричардс. — Я не думаю, что мы действительно были её командой с самого начала. Она похитила Драко Малфоя и забрала с собой наши данные. Поэтому мы подозреваем, что существует другая команда, которая первой хочет создать лекарство.

— Похитила? — Ребекка Бомонт нахмурилась. — Напомните, джентльмен. Разве вы не сотрудничали с Драко Малфоем? Логично предположить, что эта Онория Клут сделала ему более выгодное предложение. У меня сложилось впечатление, учитывая подробности стычки между Малфоем и Гарри Поттером, что Малфой ушёл добровольно?

Ричардс и Скримджер переглянулись. Ричардс ответил своей начальнице:

— Вообще-то, это Гарри Поттер выдвинул данную теорию. Мы с Министром опросили остальных членов команды и, разумеется, подробно обсудили эту теорию.

— И? — сказала Бомонт. Она сняла очки. — Просветите меня.

— Мы предполагаем, что у Драко Малфоя могла возникнуть привязанность к нашему проекту, если не преданность.

— Понятно, — сказала Бомонт. — Если это правда, то жаль, что мы потеряли его. Хотя мне трудно понять, почему важно, кто первым разработает лекарство, лишь бы оно вообще было.

— Я подозреваю, что конкурент хочет продать его или получить какое-то политическое преимущество, — сказал Скримджер. — Ребекка, возможно, инфекция поставила на колени бóльшую часть цивилизованного мира, но есть те, кто может извлечь из этого выгоду; кто видит в этом возможность.

— Кто? — резко спросила она.

— Мы не знаем, — признался Ричардс. В его голосе звучала огромная усталость. — Дело в том, что все наши обычные разведывательные программы повреждены. К нам поступают обрывки. Слухи. Ничего конкретного.

Бомонт задумалась.

— Полагаю, не нужно большого воображения, чтобы понять, что предприимчивая душа могла бы сделать с лекарством от инфекции. Ужасная мысль. Мне это нравится.

— Действительно, — сказал Скримджер. — Странам придётся платить буквально за всё. Границы могут быть перерисованы в пользу держав, владеющих лекарством. Мир сейчас в тупике. Часы остановились, и у того, кто владеет лекарством, есть все шансы запустить его снова.

— В таком случае, джентльмены, это действительно гонка за лекарством, доступным для всех, а не только для тех немногих, кто может заплатить или обменять его, — сказала Бомонт. — Грустно сообщать вам, Руфус, что ни одна из наших собственных команд не близка к успеху так, как проект «Рождество». Мои люди едва не заплакали, когда мы рассказали им о произошедшем.

Когда Скримджер заговорил, его голос был низким и мягким:

— Так вы дадите нам дополнительное время? Декабрьский срок... неосуществим.

— Боюсь, что не могу.

Ковбой хотел что-то сказать, но Скримджер перебил.

— Почему?

— Мои руки связаны руководством. Потому что Запад захвачен, — её голос был тяжёлым от сожаления. — Другие страны добились определённых успехов в сдерживании вспышек, но нам, развитым странам, несмотря на наши большие ресурсы, это не удаётся.

Скримджер на мгновение задумался.

— Вы обеспокоены тем, что власть смещается в сторону от тех, кто всё ещё обладает ею. Или кажется, что обладает.

Бомонт не ответила. Ей и не нужно было.

Ричардс выругался.

— Значит, вы собираетесь стереть с лица земли целые районы Британии, чтобы показать, что вы настроены серьёзно? Госпожа Министр, при всём уважении, это полный пиздец.

— Вспышка вышла из-под контроля три месяца назад, агент Ричардс, — сказала Бомонт жёстким тоном. — Штамм инфекции, который в настоящее время свирепствует в Великобритании, является самым старым и мутирует гораздо быстрее, чем за пределами ваших границ. Министр Скримджер знает об этом. Именно поэтому мы развернули оперативную базу в Лондоне, чтобы вы могли следить за распространением инфекции. Мы не можем сдвинуть крайний срок, и поспешу добавить, что у Сената волшебников есть подпись Министра на соглашении по проекту «Рождество». Вы предоставляете лекарство, либо мы предоставляем локализованное решение, — теперь она смотрела на Скримджера. — Вы помните это?

— Да, — сказал Скримджер.

— Это не решение, — запротестовал Ричардс. — Это смертный приговор для тысяч выживших! Миллионов, если учитывать все жертвы! — он бросил взгляд на Министра. — Скажи ей!

— Нам нужно больше оборудования, — устало произнёс Скримджер. — В этом вы нам поможете?

— Да, — сказала Бомонт. — И мы отправим вам терабайты новых данных, которые собрали наши команды. Надеюсь, это поможет в восстановлении вашей лаборатории, — Бомонт обратилась к взбешенному агенту Ричардсу. Он хмуро смотрел в пол, поэтому она подождала, пока он снова обратит внимание на неё. — У меня есть хорошие новости, если вам интересно, Ричардс, — теперь уже более мягко сказала она.

Ковбой поднял голову.

— Всегда.

— Наши спутники обнаружили для вас Александра Амарова. Хорошие новости в том, что он находится недалеко от Лондона. Плохие — примерно неделю назад, похоже, его похитили.

Ричардс был откровенно озадачен.

— Для чего? Деньги сейчас бесполезны.

— Тем не менее, он всё ещё в плену, — сказала Бомонт. — Амаров управляет целой флотилией. У него имеются огромные запасы нефти, поэтому, скорее всего, они держатся на плаву и вдали от материка. Возможно, похитителям нужна именно нефть. В Восточной Европе есть организованные преступные группировки, которые считают, что он должен поделиться своим богатством. Все деньги и золото мира не помогут заправить автомобиль или самолёт. Люди готовы развернуть войну из-за топлива, несмотря на угрозу зомби. Это не улучшает положение.

— Безумие, — пробормотал Скримджер.

— Это нарушение всех гражданских и военных законов, — сказала Бомонт. — Это, как выяснилось, значительно облегчит применение любой силы, которую вы сочтёте необходимой, чтобы спасти мистера Амарова.

— Мы? — недоверчиво спросил Скримджер. — Вы хотите, чтобы я возглавил команду маглов и медиков, чтобы вытащить Амарова?

Бомонт кивнула.

— Мне больше не разрешено снимать агентов с их нынешних постов здесь или за границей. Честно говоря, у нас нет ни одного свободного. Поэтому Сенат предоставляет вам полномочия использовать смертоносную магическую силу, если потребуется. Некрасиво говорить очевидное, но в подобных ситуациях палочки имеют тенденцию преобладать, когда нет ограничений на их использование, при всём уважении к маглам.

— Несомненно, но мы нарушим несколько десятков Международных Магических конвенций, если нападём на любую магловскую ассоциацию, не важно, в военное время или нет, — заметил Скримджер. — Этим правилам тысячи лет, Ребекка. Они существуют не просто так.

— Позвольте мне заняться бумажной работой, — со вздохом сказала Бомонт. — Просто найдите Амарова. Заручитесь его помощью относительно того лекарственного растения, которое, как вы говорите, вам нужно, и возобновите работу над лекарством. Держите меня в курсе, если вам потребуется что-то конкретное. Я полностью доверяю тактическому опыту агента Ричардса. Мой офис скоро свяжется с вами и сообщит координаты Амарова. На этом всё, джентльмены, — она посмотрела на свои наручные часы, — я уже превысила свой лимит разговора, — Бомонт одарила их слабой улыбкой. — Желаю вам всей удачи в мире.

Связь прервалась.

Ричардс и Министр с минуту стояли в тишине, пока Скримджер не заговорил. Его голос звучал очень устало.

— Хочешь меня о чём-то спросить?

Ковбой хмыкнул.

— Ты и Броненосец Бомонт, ага?

— Это было очень давно. Надеюсь, «Броненосец Бомонт» не знает, что её агенты называют её этим отвратительным именем?

Ричардс издал короткий и резкий смешок.

— Думаю, она сама придумала это прозвище, — он посмотрел на часы, когда Скримджер пошёл за летучим порохом. — Во сколько начинается служба? — спросил Ричардс.

— Через пять минут. Нам лучше поторопиться.

Ковбой согласился. Все остальные уже отправились на Тарансей. Опаздывать на похороны было дурным тоном.

***

Существует несколько видов тишины — неудобная, тяжёлая, ожидающая, но та, что царила в обществе на острове Тарансей, была, несомненно, громкой.

Погода была отвратительной. В разгар шторма никто не разговаривал, что, наверное, было к лучшему, потому что из-за сильного ветра ничего не было слышно. Члены семьи Уизли и их друзья обменивались многозначительными взглядами, выражая сочувствие, печаль, растерянность и боль. Были также шок и гнев, несмотря на то, что об инфекции Рона было известно всем. Обстоятельства этой смерти были столь же пугающими, сколь и трагичными.

Сначала они ждали прибытия Ковбоя. Он приехал вместе с Министром. Оба мужчины поднялись на холм, на полпути их встретил Невилл Лонгботтом, который держал над их головами большой чёрный зонт. Это ничего не изменило. Шёл косой дождь. Они присоединились к собравшимся под дико хлопающим чёрным шатром. Церемония на открытом воздухе казалась непродуманной идеей, учитывая бурю, но согласно старому волшебному обычаю семьи Уизли, должны были быть погребальные костры. Также обычай предписывал произносить прощальные слова там, где тела будут преданы земле.

Ричардс кратко и доброжелательно отозвался об Элизабет Кент, называя её самым многообещающим молодым агентом, которого он когда-либо имел честь наставлять. Кент была преданным сторонником принципов Сената волшебников США и исключительным агентом. После этой речи слово было предоставлено Министру магии.

Руфус Скримджер на секунду нахмурился, глядя на свои сцепленные руки, затем поднял голову и обратился к собравшимся усиленным Сонорусом голосом.

— Мира Хан, Джейсон Лэм, Эмили Финч, Элизабет Кент и Рональд Уизли покинули нас, — сказал он.

Среди собравшихся зарыдала Молли Уизли, опираясь на Джинни. Скримджер встретился взглядом с Молли, и, как бы трудно ему ни было, он выдержал её взгляд, продолжая говорить.

— Их больше нет, но они не забыты. Никогда не будут забыты.

Он перевёл взгляд на магловских беженцев, которые решили присутствовать на похоронах, и обратился теперь к ним.

— У волшебников принято говорить о смерти, вспоминая всё хорошее, что передали нам умершие. Дары этих храбрых молодых людей многообразны — их любовь и дружба, их преданность и уникальные таланты. Они помогли нам приблизиться к лекарству, которое спасёт миллионы. К нашей великой скорби, они покинули нас. Но они умерли не напрасно. Мы позаботимся об этом, помня о них и чтя их жертву.

Толпа расступилась под шатром, и Гарри вышел вперёд, позади него шла Гермиона. Он внезапно остановился. Она развернула его к себе и что-то сказала. Он кивнул с закрытыми глазами. Выпрямившись, он глубоко вдохнул и пошёл к Скримджеру и Ричардсу, где они ждали его под чёрным зонтом. К счастью, ветер утих, и Гарри смог обратиться к присутствующим не повышая голоса.

— Меня попросили сказать пару слов о Роне, — начал Гарри, рассеянно потирая затылок рукой. — Только у меня никогда не получалось подобрать нужные слова, и на этот раз я не могу списать у Гермионы, — он посмотрел на толпу и увидел, что многие улыбаются ему в знак поддержки.

— Что я могу рассказать о Роне тем из вас, кто его не знал? Ну, наверное, многое. Когда я впервые увидел Рона, я почувствовал себя самым одиноким человеком. Даже более одиноким, чем когда я жил со своей магловской семьёй. Видите ли, незадолго до того, как я получил письмо из Хогвартса, я точно знал, кто я — маленький, слегка тощий, самый обычный одиннадцатилетний мальчик с плохим зрением, — он сделал паузу, поправляя очки. — Мне пришлось нелегко с магловскими тётей и дядей, — сказал Гарри, глядя в землю. В этот момент Молли Уизли издала небольшой всхлип, и Джинни крепче обхватила плечо матери. — И когда это происходит, ты чувствуешь себя беспомощным и злым, и тогда ты думаешь, что, может быть, ты на самом деле особенный, только никто этого пока не видит. Ты думаешь, может быть, однажды ты добьёшься большого успеха, и на тебя посмотрят по-другому, — Гарри криво улыбнулся. — А потом... а потом... я получил своё письмо, верно? — теперь он смотрел на прихожан. — Я держал его в руке, читал вслух, и оно было неоспоримым доказательством того, что я был кем-то «другим». Совсем не обычным. Только это не было огромным облегчением. Честно говоря, меня это пугало. Я больше не знал, кто или что я. А потом я открыл дверь купе в Хогвартс-экспрессе, и увидел Рона. Он относился ко мне не как к Гарри Поттеру или чудаку, которому здесь не место. Он относился ко мне как к мальчишке, который вошёл к нему в купе и тоже нервничал, как и он сам. Рон родился в одной из самых любящих и близких семей, которые я когда-либо встречал, но это не значит, что ему было легко. Тяжело происходить из выдающейся семьи. Тяжело быть выходцем из магического мира, когда два лучших друга — из магловского. Понимаете, все мы герои своих собственных историй, особенно детских. Но Рон... Рон был лучшим другом героя с первого дня, хотел он этого или нет, хотел я этого или нет. У него просто не было выбора. Он был группой поддержки. И это может быть тяжёлой ношей для любого ребёнка. Но у него всё получилось. Рон сделал это, — сказал Гарри, кивнув. — С преданностью и честью. Самое замечательное в Роне было то, что он всегда оставался самим собой. Он был настоящим. Я не могу говорить за Гермиону, — сказал Гарри, посмотрев на неё, — но я не всегда был... самим собой. Мне всё ещё кажется, что я барахтаюсь в чужой обуви, и она мне всегда слишком велика. Я никогда не встречал человека, который был бы настолько честен с собой, даже если это значит иногда вести себя как идиот, — несколько человек тихо усмехнулись в толпе. — Он был храбрым, — сказал Гарри. — Невероятно храбрым. В тот день, когда его укусили, он был очень серьёзен. Первое, что он сказал мне, было: «Прости, приятель». Ладно, может быть, не первое. Сначала было много ругательств. Он извинялся, потому что считал, что его слишком рано вывели из игры, до этого он обещал, что никогда так со мной не поступит. Но в тот раз... в тот раз всё вышло из-под его контроля. Итак, вот что я хочу рассказать о Роне. Как уже сказал Министр, некоторые из нас говорят о наших погибших близких, вспоминая всё хорошее, что они нам дали. Преданность, честность и непоколебимость Рона — это то, что он дал мне. Но есть и другие, более личные вещи, о которых я хочу рассказать вам. Просто не знаю как. Это нельзя выразить просто словами. Я не знаю, как сказать вам, как много он значил для меня и Гермионы, для его семьи и друзей, как сильно я буду скучать по нему и как мне жаль, что он никогда не увидит свои первые седые волосы, или своих детей, или внуков, что никто никогда не уступит ему своё место в «Ночном рыцаре». Если бы Рон был сейчас здесь, он бы пошутил о том, как дерьмово я выгляжу, когда плачу, улыбнулся бы и сказал, что всё наладится, — Гарри на мгновение замолчал, открыл рот, но потом закрыл его, не зная, как продолжить.

Джордж Уизли решил помочь, но его голос звучал так, как будто по нему прошлись наждачной бумагой.

— Чёрт возьми. Он был прав, Гарри — ты ужасно выглядишь, когда плачешь.

Гарри вытер лицо рукавом рубашки и рассмеялся.

— Заткнись, Джордж, — затем он повернулся к Министру и тихо сказал: — Вот и всё. Я закончил.

Скримджер, с помощью Невилла, шагнул вперёд, чтобы зажечь костры, которые будут гореть даже под дождём. Было всего три костра, так как тела Миры и Джейсона ещё не забрали.

Всё было кончено. Министр отдал распоряжение всем вернуться в лагерь и выпить горячего чая с бутербродами. Слышались добрые пожелания и соболезнования. Гермиона стояла в стороне, ожидая, пока Гарри обнимет каждого из семьи Уизли, прежде чем шагнула вперёд с зонтиком, чтобы пройти с ним вниз по холму.

— Всё было нормально? — спросил Гарри.

Она взяла его под руку, пока они шли по скользкой, мокрой траве.

— Что за вопрос. Даже некоторые жёсткие маглы выглядели так, будто сейчас заплачут. И это не дождь, заметь.

— Я всё ещё думаю, что ты должна была произнести прощальную речь.

— Нет, — Гермиона покачала головой. — Это должен быть ты.

— Я был неуклюжим, — признался он.

— Как и Рон, — сказала она с нежностью.

Гарри теперь внимательно наблюдал за ней.

— Что теперь?

Гермиона достала из кармана пальто салфетку и высморкалась. К сожалению, салфетка намокла ещё до того, как она поднесла её к носу.

— Теперь мы вернёмся к работе.

Он остановился. Как и Гермиона, которая отошла с зонтом на несколько шагов вперёд. Гарри стоял под дождём и смотрел на неё.

— Как ты это делаешь?

— Делаю что?

— Как ты не сломалась, как все остальные? Страшно подумать, что должно произойти, чтобы ты перестала быть... такой. Полагаю, конец света, не меньше.

— Какой такой? — потребовала она.

Он не мог этого сказать, но она всё поняла по его выражению лица.

— Холодной? Ты это хочешь сказать? Бесчувственной? Безразличной? Да?

Гарри нахмурился.

Она подошла к нему, снова укрыв их обоих под зонтом.

— Ты хочешь сказать, что я не чувствую этого? Что я не чувствую, будто моё сердце вырвали из груди? Скажи мне, что я не чувствую, и клянусь, Гарри, я дам тебе пощёчину.

Он отвернулся, не желая встречаться с ней взглядом.

— Я не знаю, что говорю. Мне жаль.

— Ещё бы, — прошипела она. — Мне больно так же, как и тебе! Но мы не можем позволить себе потерять контроль. Иначе Мира, Джейсон, Эмили, агент Кент и Рон действительно погибли напрасно! Итак, мы закончили, или ты хотел сказать мне ещё что-нибудь, не пропуская это через какой-то внутренний фильтр?

— Да, в общем-то. Ты ни разу не упомянула Малфоя после смерти Рона.

Гермиона моргнула от неожиданной смены темы. Она провела тыльной стороной ладони по лицу, смахивая капли дождя.

— Потому что мне нечего сказать.

— Правда? Мы потеряли не только Эмили, Кент и Рона в тот день, когда Онория предала нас. Мы потеряли ещё и Малфоя. Кажется, ты хочешь вычеркнуть из памяти последние пару месяцев.

— Последние пару месяцев, когда он ждал идеальной возможности сбежать? — уточнила Гермиона. — И я не припоминаю, чтобы вы были лучшими друзьями.

— Несмотря на то, что он мне не нравится, и несмотря на всё произошедшее в лаборатории той ночью, я не думаю, что он хотел уйти. Падма тоже так не думает. Просто спроси её! А что если... Гермиона, куда ты идёшь?

Она сунула ему в руки зонт и пошла прочь.

— Я иду сушиться!

— Почему ты не хочешь подумать о том, что он был вынужден уйти? — прокричал Гарри.

Она обернулась, её глаза пылали, а пряди мокрых волос прилипли к лицу.

— Потому что я не могу больше терпеть боль, Гарри. Ни капли больше. Это... — она прижала руку к сердцу, мокрая ткань её черной мантии издала чавкающий звук, — всё исчерпано. Я сейчас балансирую на грани контроля, и я не могу позволить себе думать, что Малфоя забрали против его воли, потому что если это так... — её голос оборвался, — у нас нет ни возможности, ни времени, чтобы найти его и вернуть. Я просто... Я не могу. Он ушёл, Гарри. Просто оставь это, — она пошла прочь.

Гарри молча последовал за ней, с тревогой осознавая глубину сосредоточённости Гермионы на задании и тот факт, что на самом деле есть что-то, способное разрушить её.

И это был не Рональд Уизли.

***

Драко проспал девять часов.

Небольшое чудо, учитывая, что он находился в незнакомом месте с незнакомыми, враждебно настроенными людьми. Не то чтобы Анатолия можно было назвать враждебным. Охранник был профессионалом и, похоже, не беспокоился о том, что его работодатель — главный деспот Северной Атлантики. Анатолий был живым примером прагматизма в действии.

Адаптация — вот что вам нужно. В чрезвычайной ситуации именно она отличает воинов от паникующей и растерянной толпы. И именно это привлекает Драко в науке. Наука развивалась и адаптировалась, когда ей предъявляли новые доказательства; новые ситуации, которые требовали переоценки старых способов мышления и действий.

Он стал заниматься наукой довольно поздно, но когда он начал, ему показалось, что место было подготовлено специально для него. Люциус, вопреки распространённому мнению, не пребывал в состоянии всепоглощающего страха и недоверия к магловскому миру. Нет. Скорее, он относился к нему с осторожностью. Он не был ксенофобом в полном смысле этого слова.

О, Люциус ненавидел маглов и загрязнение крови, которое они приносили с собой, но он не был настолько слеп, чтобы оставаться в полном неведении относительно их подавляющего числа, их изобретений и достижений. Отрицать изобретательность человечества глупо, а Люциус Малфой не был глупым. Он решил, что всегда полезно знать как можно больше о своих врагах. Так что книги (и документы, много документов, и в конце концов компьютер) прибыли в Малфой-Мэнор. Был найден репетитор — маленький, нервный человек, чья работа заключалась в том, чтобы сделать Драко как можно более осведомлённым во всех магловских аспектах. Обучение, конечно же, должно было держаться в секрете. Это был опасный секрет. Люциус понимал, что целенаправленное знакомство его единственного ребёнка с магловским миром не будет благосклонно воспринято его сверстниками. Или Тёмным Лордом, если уж на то пошло.

Это было трудной задачей ещё потому, что Драко поначалу отказывался учиться. Юный Драко делил мир на чёрное и белое. Были мы и они, и мы были лучше, верно? Мы были чистыми, благородными и достойными. Зачем ему нужно было знать о них? Однажды жарким летним днём он ворвался в кабинет отца, раздражённый тем, что ему пришлось сидеть в библиотеке с учителем и изучать несчастных маглов.

— Почему у меня есть свои люди в Министерстве? — прямо спросил Люциус.

Драко тогда было двенадцать лет. Он посмотрел на отца — внушительного, решительного и очень серьёзного. Ответ уже давно был в его голове.

Знание — сила.

Знание — это сила. Всё, даже то, что ты считаешь недостойным внимания. Конечно, не все знания одинаково полезны, но это не значит, что они не имеют смысла. Наука имеет смысл. И что ещё больше сбивало Драко с толку, когда он согласился учиться, — то, что наука его завораживала. Не такая уж неожиданность: он уже доказал, что является прирождённым учёным, но то, что он имел, выходило за рамки просто способностей. Это было пристрастие.

Однажды утром репетитор принёс Драко для чтения «Происхождение видов», и если до этого у него было лёгкое увлечение магловской наукой, то теперь оно быстро переросло в полноценный роман. Он понял, что значение имела не чистота крови. И не сила, позволяющая пережить катастрофу. Дело было не в выживании сильнейшего, а в приспособляемости. Когда он понял это, то начал распознавать эту ценную черту — антитезу философии чистокровных — во всём, куда бы он ни посмотрел. И, к собственному шоку и отвращению, он чаще всего видел её в маглорождённых и в полукровках, расхаживающих по коридорам Хогвартса.

И за это он презирал их ещё больше.

Драко просто лежал несколько минут, прежде чем открыл глаза. Анатолий вошёл в тёмную комнату и щёлкнул выключателем, бесшумно открыв шторы на безупречно чистых изогнутых окнах. Резкий и яркий солнечный свет заполонил комнату. Океан был спокоен. Охранник остановился у изножья кровати, держа в руках серебряный поднос с едой. У дверей стояли ещё два охранника, предположительно для того, чтобы помочь Анатолию, если Драко окажется несговорчивым.

— Доброе утро, колдун, — сказал Анатолий по-английски. Он поставил поднос на прикроватный столик, а затем встал, сцепив руки за спиной. — Твой завтрак.

Драко сел, прислонившись к мягкому кожаному изголовью кровати. Под одеялом он был обнажён. Когда чистая белая простыня сползла на живот, Анатолий обратил внимание на перекрещенные шрамы на животе Драко. Вот она — проклятая жалость, смешанная с любопытством. Многие реагировали аналогично.

Кроме Грейнджер, конечно. Она прекрасно справлялась с ролью исключения. В этой раздражающей женщине не было ничего простого. Когда она впервые увидела его шрамы, то, как обычно, испытала жалость и любопытство, но также и восхищение, граничащее с беспокойством. То немногое, что она знала о нём, было старым и не актуальным. Поэтому он, вероятно, просто заинтриговал её.

Как же в тебе много любопытства, Грейнджер...

— Волшебник, — Анатолий прервал его мысли. Он протягивал в руке небольшой халат.

Драко принял его, а затем отправился в ванную. Там он ополоснул водой лицо и посмотрел на своё отражение. После выхода из тюрьмы его волосы заметно отросли, словно радуясь освобождению от автоматических заклинаний по уходу. После шести лет, в течение которых он был очень аккуратно подстрижен, было странно видеть, что его чёлка теперь спадает на глаза. Ему нужно было побриться, но, что неудивительно, бритвы не оказалось ни на мраморной стойке в ванной, ни в шкафах и ящиках под ней. Обнажённый, он подошёл к шкафу. Быстро порывшись на полках, он обнаружил нижнее бельё — тёмное, как и вся остальная одежда.

Одеваясь, он заговорил с Анатолием по-русски.

— Итак, что у нас сегодня на повестке дня?

— После завтрака я отвезу тебя в исследовательскую лабораторию. Там ты познакомишься со своей новой командой.

Драко выбрал пару угольных брюк своего размера и натянул их.

— А Онория присоединится к нам?

— Сегодня мисс Клут занята планированием операции по возвращению мистера Амарова от его похитителей.

— Каков выкуп?

— Все они хотят лишь нефть.

— Единственное, что движет магловской цивилизацией, — заметил Драко, — в буквальном смысле.

Следом он надел хлопковую футболку с длинными рукавами и чёрный вязаный джемпер. На улице было солнечно, но они всё-таки были посреди океана осенью. Лучше одеться потеплее. На обувной полке нашлись две пары кожаных туфель со шнуровкой, но только одна подходила ему. Пара оливково-зелёных походных ботинок также была ему по размеру, но он выбрал кожаные туфли по щиколотку и надел их на чёрные носки.

— И мисс Клут собирается отказаться от нефти в обмен на безопасное возвращение Амарова? — спросил Драко, закрывая за собой дверь шкафа.

— Нет.

Быстрый ответ Анатолия вызвал любопытство у Драко.

— Нет?

— У Александра есть план на случай похищений и нападений.

— Какой план?

Анатолий заколебался.

— Будет лучше, если кто-нибудь из исследовательской группы объяснит тебе детали. Это... очень сложно.

Драко сложил руки на груди.

— Думаю, я справлюсь. Пожалуйста, объясни.

Охранник вздохнул.

— В тело Александра встроено устройство, которое может определить, мёртв он, ранен ли, или его везут слишком далеко от флотилии. Устройство в его груди передаёт сигнал, приводящий к взрыву флота.

Конечно, это было ужасно и свидетельствовало о чувстве собственной важности Александра Амарова, о том, что он готов так рисковать жизнями всех членов своего флота. Но, тем не менее, Драко был впечатлён.

— Итак, в тело Амарова хирургически встроен механизм биологической обратной связи, который предназначен для запуска серии детонаций на флоте, если он будет похищен или ранен. Если он настроен на срабатывание за пределами установленного периметра, это означает, что он не может находиться слишком далеко от флотилии, и флотилия не может уплыть без него?

— Верно, — проворчал Анатолий.

— Где взрывчатка? Какие суда заминированы?

— Никто точно не знает, но мы думаем, что это крупные танкеры. Если бомбы взорвутся, нефть и жизни людей будут потеряны.

— А что будет, если он умрёт от сердечного приступа? — спросил Драко. — Что тогда?

Выражение лица Анатолия показало, что это отнюдь не необдуманный риск. Он ничего не сказал.

Драко чувствовал пристальное внимание других охранников из дверного проёма, или, лучше сказать, напряжение. Это была явно неприятная тема.

— Миллиардер-мегаломан, к которому все относятся как к последнему императору, — Драко провёл рукой по волосам. — Что ещё? Гладиаторская арена?

В выражении лица Анатолия было что-то такое, что заставило Драко остановиться и уставиться на него.

— Да ну нахер...