Глава 25
Гермиона проснулась с ощущением, будто на неё обрушилась каменная кладка. Голова раскалывалась, словно кто-то пытался проломить череп изнутри, а в теле не осталось ни единой живой клетки. Нора, обычно такая уютная и тёплая, сегодня казалась ей удушающей и чужой. Лучи солнца, пробивавшиеся сквозь занавески, только усиливали её страдания.
Она едва ли сомкнула глаза за всю ночь. Беллатрикс, её нежные губы и звонкий смех, преследовали её во снах. Гермиона снова и снова переживала их объятия, чувствовала сильные руки Беллатрикс и чувствовала горячие губы. Эта ночь, казалось, выжгла след в её памяти, оставив лишь пепел и отчаяние.
Она чувствовала себя сломленной, хрупкой, словно старая фарфоровая кукла, которую вот-вот разобьют на мелкие осколки. Она скучала, ей было больно. Больно даже на физическом уровне. Гермиона с трудом поднялась с кровати, чувствуя, как мышцы протестуют при каждом движении. Ей нужно было прийти в себя, взять себя в руки. Они с Гарри должны сегодня сделать невозможное. Но сегодня она чувствовала себя лишь пустой оболочкой, из которой выкачали всю энергию и надежду. Она представляла как плохо Беллатрикс там, в Азкабане, и ей становилось ещё хуже.
Гермиона спустилась вниз разбитая. Обычно энергичная и собранная, сейчас она больше напоминала тень самой себя. Волосы, некогда пышной гривой обрамлявшие лицо, повисли безжизненными прядями. Глаза, всегда горевшие любопытством и интеллектом, были красными и опухшими от слез.
Она прокралась в кухню, стараясь не привлекать к себе внимания. Возле плиты хлопотала Молли Уизли, напевая себе под нос какую-то мелодию. За столом уже сидели Рон и Гарри, вяло ковыряясь в тарелках с беконом и яйцами. Заметив её, Рон встревоженно нахмурился.
– Гермиона, доброе утро, ты как? – тихо спросил он. Она лишь пожала плечами, стараясь сдержать подступающие слезы. Говорить не было сил. Да и что она могла сказать? Что она не может спать и дышать без бездушной убийцы? Что её любовь медленно угасает в Азкабане?
Молли, заметив её состояние, тут же подскочила и обняла Гермиону.
– Бедняжка, что случилось? Садись, поешь. Тебе нужно подкрепиться. Она усадила её за стол и налила в чашку горячий чай. Запах ромашки немного успокаивал.
Гермиона взяла чашку дрожащими руками и сделала маленький глоток. Чай обжёг горло, но она почувствовала, как тепло растекается по всему телу. На мгновение ей стало легче. Но горечь все равно оставалась, разъедая её изнутри. Ей предстояло собрать всю свою волю в кулак и собраться. Ради Беллы, ради их счастья.
После обильного завтрака, наполненного жареными яйцами, беконом и тостами, Рон, нервно откашлявшись, поймал взгляд Гермионы.
– Гермиона, можно тебя на секунду? – пробормотал он, стараясь говорить как можно непринуждённее.
Гермиона, обречённо, последовала за ним в тихий уголок дома, подальше от шумной компании семьи Уизли. Рон замялся, переминаясь с ноги на ногу. Его лицо слегка покраснело, и он несколько раз глубоко вздохнул, прежде чем начать говорить.
– Слушай, Гермиона, я тут подумал...– он запнулся, не зная, как подобрать нужные слова.
Он продолжил, слегка понизив голос: – В последнее время я чувствую себя... немного странно. Особенно когда ты рядом. Он украдкой взглянул на неё, боясь увидеть насмешку или непонимание, но встретил лишь пустой взгляд. – Я понимаю, что мы друзья, и я не хочу ничего испортить, но...
Рон набрался смелости и выпалил: – Я люблю тебя. Ты для меня больше, чем друг. Когда ты была в плену, я с ума сходил. Я не знаю, что ты чувствуешь, и я не жду ничего взамен, но я просто хотел, чтобы ты знала. Он замолчал, ожидая ее реакции, чувствуя, как сердце бешено колотится в груди.
Рон стоял, словно громом поражённый. Признание сорвалось с его губ внезапно, как вылетевший снитч, и теперь он жалел о каждой секунде, проведённой в молчании до этого. Глаза Гермионы, всегда такие лучистые и полные знания, сейчас были полны грусти и... сочувствия.
– Рон... – начала она тихо, словно боясь разбить хрупкую тишину. – Я... я очень ценю твои чувства. Ты мой лучший друг, ты мне как брат. Но я не чувствую к тебе того же, что чувствуешь ты ко мне.
В комнате повисла гнетущая тишина, нарушаемая лишь потрескиванием камина. Рон опустил голову, пытаясь скрыть боль, пронзившую его словно заклятие. Он всегда боялся этого момента, знал в глубине души, что его чувства, возможно, безответны. Но надежда – коварная штука, она заставляла его верить, что однажды Гермиона увидит в нем не просто друга.
– В моем сердце... – Гермиона запнулась, словно подбирая слова. – Там есть другой человек. Она подняла глаза на Рона, в них читалось искреннее сожаление. – Я знаю, это больно слышать, но я не могу притворяться. Я должна быть честной с тобой.
Рон медленно поднял взгляд. В его глазах плескалось отчаяние, но и проблеск понимания. Он всегда знал, что Гермиона заслуживает самого лучшего, и, возможно, он просто не был тем самым человеком. Он с трудом сглотнул комок, подступивший к горлу. – Я понимаю, Гермиона, – прошептал он. – Спасибо, что была честна. Рон сорвался с места и выбежал на улицу, оставив Гермиону одну.
Джинни, которую чуть не сбил с ног Рон, осторожно подошла к девушке.
– Гермиона, что случилось? Ты вся дрожишь – тихо спросила она, касаясь её руки. Гермиона, увидев участливое лицо подруги, не выдержала и разразилась слезами.
Сквозь рыдания она сбивчиво начала рассказывать о том как ей больно. Джинни слушала внимательно, не перебивая, лишь изредка поглаживая руку подруги в знак поддержки. Она знала, как сильно Гермиона переживает из-за чего-то, что тревожит её душу. После того, как Гермиона немного успокоилась, Джинни обняла ее и сказала: – Пошли ко мне в комнату, все мне расскажешь. Гермиона, уткнувшись лицом в плечо Джинни, всхлипнула: – Пошли. Джинни нежно погладила ее по спине и они поднялись к ней в комнату.
Комната Джинни благоухала смесью лаванды и свежескошенной травы, ароматами, которые обычно успокаивали Гермиону. Но сейчас, сидя на краешке кровати, она чувствовала лишь дрожь, пробегающую по всему телу. Джинни, с её всегда проницательным взглядом, ждала. Напряжение между ними было почти осязаемым.
– Джинни, мне нужно тебе кое-что рассказать, и я боюсь, – прошептала Гермиона, избегая её взгляда. Она перебирала пальцами край шерстяного пледа, стараясь унять дрожь.
Джинни мягко взяла её руку в свою. – Что бы это ни было, Гермиона, ты можешь мне довериться.
Гермиона глубоко вздохнула. – Я люблю, очень сильно люблю кое-кого, – выпалила она, и тут же зажмурилась, словно ожидая удара.
– Влюблена? Ну и прекрасно! В кого? – Джинни улыбнулась, но улыбка тут же сползла с её лица, когда Гермиона, все ещё не открывая глаз, прошептала одно имя: "Беллатрикс".
Тишина, повисшая в комнате, казалась оглушительной. Джинни отпустила её руку, словно коснулась раскалённого угля. – Беллатрикс Лестрейндж? Ты... ты шутишь, верно?
Гермиона открыла глаза, в них плескалось отчаяние.
– Я бы хотела, чтобы это было шуткой, Джинни. Но нет. Я не понимаю, как это произошло, когда это началось... просто однажды, я поймала себя на том, что думаю о ней. О её силе, её интеллекте... о той искре безумия, которая горит в её глазах. Мы очень сблизишь, когда я.. когда она похитила меня. Гермиона замолчала, опустив взгляд. – Я знаю, это ужасно.
Джинни молчала, переваривая услышанное. В голове роились вопросы: как такое вообще возможно? Беллатрикс, жестокая и безжалостная приспешница Волдеморта, и Гермиона, символ света и справедливости? Это было абсурдно, немыслимо. Но она знала Гермиону слишком хорошо, чтобы сомневаться в искренности её слов.
– Гермиона, – наконец произнесла Джинни, стараясь сохранить спокойствие в голосе. – Это... это очень странно. И страшно. Но я здесь, чтобы выслушать тебя. Расскажи мне, что ты чувствуешь. Что тебя привлекает в ней?
Гермиона снова вздохнула.
– Джинни, я понимаю, это звучит безумно, но послушай меня, – начала Гермиона, нервно теребя край своей мантии. – Дело не в том, что я одобряю её поступки – то, что она сделала, непростительно. Но есть в ней что-то... завораживающее. Её преданность Темному Лорду, её фанатизм – это, конечно, ужасно, но в то же время это показывает невероятную силу воли. Она никогда не сомневалась в своих убеждениях, никогда не отступала. В ней есть какая-то... целостность, пусть и извращённая.
Джинни смотрела на Гермиону с полным недоумением. – Целостность? Она пытала родителей Долгопупса, убила уйму людей, как ты можешь говорить о какой-то целостности?
Гермиона вздохнула. – Я знаю, Джинни. Поверь мне, я знаю. Я не оправдываю её злодеяния. Но я думаю, что Беллатрикс – это трагическая фигура. Она была невероятно талантливой волшебницей, но её талант был направлен на зло. Я думаю, что в другой жизни, при других обстоятельствах, она могла бы быть кем-то совершенно другим. Возможно, даже героем.
– Героем?– Джинни чуть не задохнулась от возмущения. – Гермиона, ты с ума сошла?
– Возможно, – тихо ответила Гермиона. – Но я просто пытаюсь понять. Понять, как кто-то может стать таким, как она. И, признаюсь, я очарована её силой. Силой, которая, к сожалению, была использована для причинения зла. Но она отреклась от Волан-де-морта до его падения. Она спасла меня. И я вижу её настоящую, не ту оболочку зла, что видят все, а истинную красоту и добро, что есть в этой женщине.
Джинни обняла Гермиону. – Я не понимаю, Гермиона. Но я верю тебе. И я постараюсь помочь тебе разобраться в этом... безумии.
Стук в дверь раздался неожиданно и заставил Джинни вздрогнуть.
– Войдите, – крикнула Джинни, и дверь тут же отворилась. На пороге стоял Гарри, слегка смущённый. Он взволнованно посмотрел на подругу. – Гермиона, нам пора. – произнёс он, глядя прямо на девушку.
Гермиона подняла глаза, и кивнула. Джинни обеспокоенно посмотрела на брата и его подругу. – Все в порядке? Может, я могу чем-то помочь? Гарри покачал головой. – Нет, просто жди. Мы скоро вернёмся. Он повернулся к Гермионе. – Пойдём, нужно поторопиться.
Гермиона быстро направилась к двери вслед за Гарри. Джинни проводила их взглядом, чувствуя нарастающую тревогу. Что происходит?