Глава 24
Беллатрикс Лестрейндж чувствовала, как сталь наручников врезается в её запястья, но физическая боль была ничто по сравнению с бушующим внутри неё ураганом ярости и унижения. Мерзкие лица мракоборцев, ухмыляющиеся, самодовольные, казались ей отвратительными масками.
– Ну что, Белла, не слишком ли ты увлеклась забавами с Круциатусом? – прошипел один из них, и в его голосе сквозила неприкрытая злоба. Другой, с мерзкой усмешкой на лице, добавил: – А ведь казалась такой неприступной, такой... преданной. А теперь куда делась твоя преданность, когда твои хозяева бросили тебя?
Она стиснула зубы, стараясь не выдать ни единого звука. Ярость клокотала в ней, готовая вырваться наружу, но она знала – сейчас это лишь усугубит её положение. Презрительные взгляды и язвительные комментарии жалили больнее физической боли. Даже отрёкшись от Тёмного Лорда, даже защищая девушку из золотого три, ей никто не поверит. Для них она зверь.
– Интересно, долго ли ты продержишься в Азкабане, Беллатрикс? – прозвучал ещё один мерзкий голос. – Говорят, дементоры высасывают всю преданность... и рассудок. Она почувствовала, как внутри поднимается волна страха, но тут же подавила её. Азкабан... это слово звучало как приговор. Но даже в этой отчаянной ситуации она не позволит им увидеть свой страх.
Она подняла голову, и в её глазах вспыхнул огонь.
– Не смей называть меня Белла – прошипела она, и в её голосе прозвучала непоколебимая уверенность. Мракоборцы лишь рассмеялись в ответ, но в их глазах мелькнула тень страха. Они знали, на что способна Беллатрикс Лестрейндж, и даже в наручниках она оставалась опасной.
Каменные своды Азкабана поглотили Беллатрикс, как голодный зверь. Дверь камеры с грохотом захлопнулась, отрезая её от последних остатков света и надежды. Она упала на холодный каменный пол, пропитанный влагой и отчаянием предыдущих узников.
Камера была мрачным кубом, где сырость и мрак царили безраздельно. Толстые каменные стены, казалось, источали скорбь и безысходность, а единственное крошечное окошко под потолком пропускало лишь жалкий лучик света, достаточный лишь для того, чтобы подчеркнуть все убожество этого места. Повсюду виднелись следы времени и заброшенности: покрытые плесенью углы и выщербленный каменный пол.
В углу стояла грубая деревянная койка, больше похожая на грязную лежанку, чем на место для отдыха. Единственным "удобством" был закопчённый металлический бак, служивший туалетом. Запах сырости, плесени и нечистот пропитывал каждый сантиметр камеры, отравляя воздух и угнетая дух.
Но самым страшным в Азкабане были не стены и не условия, а дементоры. Их присутствие ощущалось постоянно, как тяжёлое бремя, давящее на сознание. Они высасывали радость и надежду, оставляя лишь боль, страх и воспоминания о самых ужасных моментах жизни. Беллатрикс, отважная и жестокая волшебница, теперь оказалась лицом к лицу с самым страшным врагом – самой собой и своим прошлым.
Азкабан – это не просто тюрьма, это могила для души. Место, где ломаются даже самые сильные духом. И Беллатрикс, брошенная в его объятия, должна была пройти через это испытание снова.
Утро в тюрьме для Беллатрикс начиналось не с восходом солнца, а с ледяного мрака, который проникал в каждую клеточку тела. Сырость, казалось, впиталась в её кости, превратившись в неотъемлемую часть её существа. Единственным признаком наступления нового дня служило едва заметное изменение оттенка тьмы, словно кто-то приглушил свет в бесконечной ночи.
Она лежала на жёсткой койке, изредка дёргаясь во сне, который редко приносил облегчение. Сны были полны воспоминаний о былой славе, о власти и страхе, которые она внушала. Но они быстро сменялись картинами ужаса, безысходности и голода, терзавших её в реальности.
Пробуждение было мучительным. Холод пронизывал до мозга костей, а голод скручивал внутренности в тугой узел. Она чувствовала, как её тело слабеет с каждым днём, как её волосы тускнеют и выпадают, как кожа становится бледной и прозрачной. Но даже в этом состоянии она отказывалась сломаться.
Единственным развлечением в её заточении были дементоры. Они приходили к ней каждое утро, забирая последние крохи счастья и надежды. Она чувствовала их присутствие задолго до того, как они появлялись в камере. Ледяной холод, тяжесть в груди, воспоминания о самых ужасных моментах ее жизни – все это предвещало их визит. Но даже перед лицом этой тьмы она отказывалась сдаваться.
Сырость, холод, безнадёжность. Каждый вдох – как удар плетью, каждая мысль – эхо безумия. Но даже здесь, в сердце тьмы, тлеет искра. Гермиона. Само это имя – словно запретное заклинание, сладостное и опасное. Оно – луч света, пронзающий тьму, напоминание о том, что даже в самой извращённой душе может жить любовь.
Любовь, слово, которое Беллатрикс презирала, считала слабостью. Но Гермиона... она другая. Она – вызов, парадокс, непостижимая загадка, которую Беллатрикс отчаянно желает разгадать. В её памяти всплывают моменты их встреч, взглядов, улыбок. В них она видела надежду. Гермиона – единственная, кто видит в Беллатрикс не только чудовище. Она единственная, кто пытается понять. И это понимание – глоток свежего воздуха в затхлой атмосфере Азкабана. Беллатрикс представляет, как Гермиона стоит перед ней, смелая, непокорная, с копной непослушных волос и глазами, полными любви. Эта картина – её талисман, её щит от безумия.
Именно эта мысль о Гермионе заставляет её цепляться за остатки разума. Она знает, что должна выжить. Должна увидеть её снова. Должна сказать ей о своих чувствах. Гермиона – её надежда, её стимул, её проклятие. И пока она жива в её мыслях, Беллатрикс будет сражаться. Будет сражаться за шанс увидеть ее вновь, за шанс понять, за шанс полюбить.
У мракоборцев, захвативших Беллатрикс, не было ни капли жалости. Вся их ярость, копившаяся годами, обрушилась на неё в виде презрительных насмешек и угроз. – Поцелуй дементора – вот что тебя ждёт, Беллатрикс, – шипел один, его лицо исказилось от ненависти. – Надеюсь, ты прочувствуешь каждую секунду, когда они будут высасывать из тебя душу.
Они припоминали ей все её злодеяния: пытки Долгопупсов, бесчисленные убийства, издевательства над Гермионой Грейнджер. Каждое преступление, словно камень, давило на её и без того сломленную гордость. Мракоборцы не упускали возможности напомнить ей о грядущем наказании, смакуя каждую деталь. – Представляю, как ты будешь умолять о пощаде, когда дементоры подплывут к тебе, – злорадно говорил другой. – Но тебе никто не поможет. Твои мольбы останутся без ответа.
Беллатриса, обычно надменная и жестокая, теперь сидела в камере, словно загнанный зверь. В её глазах мелькал страх, тщательно скрываемый под маской презрения. Она понимала, что ей не избежать расплаты, и поцелуй дементора – это не просто смерть, это уничтожение всего, что она представляла собой. Это забвение, пустота, из которой нет возврата.
Её мучили не только физические ограничения, но и психологическое давление. Мракоборцы, словно стервятники, кружили вокруг неё, подпитываясь её страхом и отчаянием. Они хотели сломить её дух, заставить её признать поражение. И, возможно, где-то в глубине души Беллатрикс, в этом лабиринте ненависти и безумия, они преуспели.
Поцелуй дементора маячил впереди, словно кошмар, от которого невозможно проснуться. И в этой мрачной камере, в окружении злорадствующих лиц, Беллатрикс впервые по-настоящему осознала всю тяжесть своих преступлений и неотвратимость возмездия.
Беллатрикс, измотанная издевками, рухнула на свою койку. Она боролась с бессонницей каждую ночь, но сегодня усталость взяла верх.
Дементоры парили вокруг ее камеры, всасывая последние остатки счастья и надежды. Беллатрикс закричала во сне, но ее голос был заглушен толстыми стенами Азкабана. Она пыталась бороться, но тьма была всепоглощающей, лишающей сил и воли к сопротивлению.
В эту ночь ей приснилась Гермиона. Она смеялась, её волосы сияли на солнце, и вокруг неё были друзья и семья. В этом сне не было места ни Волдеморту, ни Пожирателям смерти, ни Азкабану. Была только Гермиона, окружённая любовью и светом.
Она проснулась от собственного крика, задыхаясь от слез. Камера была такой же мрачной и холодной, как и прежде. Дементоры, казалось, стали ещё ближе, чувствуя её слабость. Беллатрикс съёжилась в углу, пытаясь спрятаться от их леденящего взгляда. Она снова была одна, в плену своих кошмаров и вечном заточении.
Остатки сна медленно рассеивались, оставляя после себя лишь пустоту и отчаяние. Беллатрикс снова почувствовала себя сломленной, опустошённой и забытой. Она не знала, сколько времени прошло, но чувствовала, что с каждой секундой её разум угасает, приближая её к безумию. Женщина тихо заплакала.
Она плакала не о себе, не о своей потерянной свободе или разрушенной жизни. Она плакала о Гермионе. О той Гермионе, которую она видела во сне, и о той, которую когда-то пыталась сломить. Беллатрикс скучала по Грейнджер. Скучала по её уму, её смелости, её непоколебимой вере в добро. Она скучала по той, кто стала для неё всем. Но их пути разошлись так трагически.
И в этот момент, в мрачной камере Азкабана, Беллатрикс Лестрейндж поняла, что даже в самой темной душе может жить искра надежды и сожаления. И что даже самые жестокие сердца могут тосковать по любви и свету.